Глава VIII. Английские лучники. Завоевание Уэльса и шотландии эдуардом I

Значение лука в военном деле раннего средневековья трудно уловить в неверном свете источников той поры; во всяком случае, оно представляется неопределенным и изменчивым. У древних германцев мы почти не встречаем в источниках упоминания о луке (см. т. II); но готы и другие германские племена эпохи переселения народов выступают с таким искусством в стрельбе из лука, что Вегеций мог писать, что римляне были осыпаны градом их стрел (см. т. II). В Каролингских капитуляриях предписывается вооружение луком, но в повествовательных источниках той эпохи он упоминается очень редко, и не подлежит сомнению, что немецкое рыцарство следует представлять себе вооруженным почти исключительно копьем и мечом. Напротив, норманны в сражении при Гастингсе чрезвычайно широко используют своих лучников. Крестоносцы же, столкнувшись с турками, находят, что те превосходят их как стрелки, и по их образцу вводят в своем войске конных лучников. Мы узнаем об императоре Фридрихе II, что существенную часть его войска в итальянских войнах составляли его сарацинские лучники, но в сражениях, в которых его сын и внук были разбиты Карлом Анжуйским, по рассказам, стрелки вовсе не принимали участия201.

Наряду с луком постепенно вошел в употребление и арбалет (Armbrust)202. Слово это не стоит в связи ни со словом "рука" (Arm), ни со словом "грудь" (Brust), будучи народно- этимологической переделкой среднелатинского arcubalista, arbalista. Оружие это в древности применялось, по-видимому, не только для стрельбы, но и в рукопашном бою. Изображение его имеется на одном рельефе IV в. нашей эры, ныне находящемся в музее г. Пюи. По-видимому, оно известно было и Вегецию, Аммиану и Иордансу. В средние века в собственном смысле слова первые следы мы находим на миниатюре в библии Людовика IV от 937 г. Анна Комнена упоминает о нем под названием "цагры" как о своеобразном оружии западных стран; кроме того, о нем упоминается в не вполне ясном смысле в одном постановлении Латеранского собора 1139 г.203

Но, так как историограф Филиппа Августа утверждает, что впервые Ричард Львиное Сердце ознакомил франков с этим оружием и что Парка пожелала, чтобы сам король погиб именно от него204, то, видимо, в XII в. арбалет был еще достаточно редок.

По мере того как оборонительное вооружение становилось тяжелее, соответственно изменялось и наступательное оружие. Уже в "Руководстве к стрельбе из лука" времен Юстиниана205 рекомендуется стрелять в противника наискось, так как спереди щит непроницаем для стрелы. Арбалет имеет гораздо большую пробивающую силу, чем простая стрела; таким образом, арбалет, очевидно, является лучшим стрелковым оружием против тяжеловооруженных рыцарей; но, несмотря на это, он лишь весьма медленно получил права гражданства, никогда совсем не вытеснял простого лука, а применялся наряду с ним и, в конце концов, еще раз должен был уступить место луку. После того как луком уже долгое время пользовались лишь иногда и кое-где, мы неожиданно встречаемся с таким необыкновенным явлением, что лук в XIV и XV вв. внезапно приобретает преобладающее значение в английских войсках. Как случилось и как возможно было, что такое древнее оружие, техника которого известна была уже тысячелетиями и вряд ли могла быть еще усовершенствована, внезапно получило такое значение?

Уже Оман в своей "Истории военного искусства" отмечает, что начало возрождения лука надо искать в валлийских войнах Эдуарда I Английского, а новейший труд об этих войнах Джона Морриса, ценный и для изучения военного дела той эпохи вообще, подверг тщательному исследованию происхождение этого оружия206.

Моррис, как и Оман до него, исходит из того положения, что раньше натягивали тетиву до груди, теперь же тетиву длинного лука натягивают до уха207. Я не считаю возможным повторять это объяснение дословно, ибо, чем больше натянуть тетиву, тем сильнее выстрел, - это не может быть новым изобретением, а сильные люди были уже и раньше. Сверх того мы находим дословно то же объяснение 7 веками раньше - у Прокопия (ср. т. II), где он хочет обосновать, почему в его эпоху употребление лука получило широкое распространение. Если были времена и народы, употреблявшие не длинный, а короткий лук, - а среди них были и такие прославившиеся стрелки, как персы и парфяне - то разница между отдельными видами лука не могла быть столь существенна, и хорошие стрелки, наверно, всегда натягивали свой лук настолько туго и далеко, насколько это позволяла им их физическая сила. С незначительным видоизменением мысль Морриса все же правильна: если исходить из того положения, что в продолжение тысячелетий применялись лук и стрелы, техника которых была совершенна, то это еще не значит, что техника эта постоянно держалась на одном и том же уровне. Если в средние века были времена и народы, в истории которых о стрельбе из лука почти не упоминается, а большие сражения происходили без участия в них стрелков, то в это время техника как изготовления, так и применения этого оружия, видимо, понижалась. Очень удачно приводит Моррис аналогичный пример, как к концу XIX в. вместе с недосягаемой для предыдущей эпохи быстротой гребных состязаний значительно усовершенствовалось также и устройство такого стародавнего снаряжения, как лодка. Ревностное упражнение в каком-либо искусстве идет рука об руку с изготовлением все более и более совершенных орудий. Речь, таким образом, идет не о введении чего-либо совершенно нового, касается ли это длинного лука или обычая натягивать тетиву до уха - а о том, что вместе с вызванным известными причинами более интенсивным применением оружия для стрельбы, естественно, и сама собой повышается до тех пор брошенная техника как изготовления, так и пользования им и вновь достигает такой высоты, на которой она, может быть, стояла и раньше, но которая современниками представлялась новой. Итак, совершенство техники - не причина, а следствие такого явления в военной истории, как возвращение к луку, - следствие, которое, правда, затем имеет обратное воздействие на причину: чем с большим успехом им пользуются, тем сильнее становится стимул к употреблению этого оружия.

Поэтому, по существу, вопрос сводится к тому, что вызвало в данное время - и именно в Англии - толчок к возрождению искусства стрельбы из лука.

Начало свое оно получило в валлийских войнах Эдуарда I (1272 - 1307 гг.), приведших к окончательному покорению Уэльса и присоединению его к Англии. Еще в описаниях предыдущих крупных решительных сражений в Англии - при Льюисе и Эвесгаме, в которых победу одержал отец Эдуарда, Генрих III со своими баронами, - нет указаний на участие в них стрелков, как их нет и в современных им сражениях при Безевенте и Тальякоццо. Будучи еще наследным принцем, Эдуард уже принимал участие в этих сражениях, а после этого совершил крестовый поход в святую землю, в который он должно быть, ознакомился с турецкими стрелками и их значением. По не вполне достоверному преданию Эдуард был даже ранен турецкой стрелой. Вступив на престол, он взял на себя задачу покорить валлийцев, которые в своих горах, несмотря на бури сперва римской, затем англосаксонской, наконец, норманнской оккупации, сохранили свою кельтскую национальность и стародавнюю варварскую воинственность чтобы положить конец вечным пограничным войнам и мытарствам соседних графств. Немногого можно было добиться с настоящим рыцарским войском среди этих гор, лесов и ущелий. На севере валлийцы сражались по древнему обычаю, главным образом еще с помощью пики, как и германцы Тацита; на юге же, где они раньше подпали под англо-норманнское владычество и влияние, развилось искусство стрельбы из лука. Уже за два поколения до Эдуарда I политический писатель и историк Гиральд де Бари (Giraldus Cambrensis, скончавшийся приблизительно в 1220 г.) подал совет, как одолеть валлийцев. Гиральд сам был внуком норманнского констебля в Пемброке и дочери валлийского вождя. Он гордился своим знатным происхождением и проявлял понимание боевых возможностей одной и другой стороны. Он превозносит рыцарство и рисует нам способы ведения борьбы легковооруженных уэльсцев, то бурно нападающих, то быстро и проворно скрывающихся в своих непроходимых лесах и горах. Поэтому Гиральд советует создать вспомогательные отряды из покоренных валлийских племен или их союзников, комбинируя лучников с рыцарями ("всегда следует присоединять и примешивать к отрядам рыцарей и лучников")208.

Таким образом, при помощи комбинированных отрядов покорена была также Ирландия. Точно так же и Вильгельм Завоеватель некогда покорил англосаксов. Но то, что Гиральд рекомендует этот способ как нечто особенное и видит французский метод борьбы только у вооруженного копьем рыцаря, служит для нас новым доказательством того, что за протекший промежуток времени метод Вильгельма Завоевателя действительно пошел на убыль. В ассизе о вооружении (assize of arms) Генриха II от 1181 г. лук как оружие вообще не упоминается209.

* * *

Необходимость ведения войны в горах заставила Эдуарда I культивировать и развивать издавна известное, но заброшенное и недостаточно широко применявшееся искусство стрельбы из лука. Первые контингента для этого набраны были им в пограничных с Уэльсом графствах, для которых весь жизненный интерес сосредоточивался в этой для них традиционной войне и среди самих валлийцев, которые поступали на английскую службу в качестве наемников. Несмотря на широкое использование лука, с одним феодальным ополчением ничего нельзя было бы достигнуть. Правило, по которому вассалы обязаны были служить только 40 дней, в то время было общепризнанным; случалось, что иногда они служили еще меньше: требовалось всего только 3 недели службы или - по некоторым источникам - ратник обязан был служить лишь такой срок, на который ему хватало принесенного с собой провианта; он приносил с собой окорок, старался возможно скорее справиться с ним и возвращался домой210. Эдуард сознавал, что лишь проведенная крайним напряжением сил война приведет его действительно к цели. Нам известно, что уже издавна в норманнском государстве ленное ополчение пополнялось, а иногда даже заменялось наемниками. В этой войне Эдуард строил свое войско почти исключительно на наемной силе, прибегая к призыву ополчения только наряду с этим или же комбинируя то и другое211: например, он приказывал всем держателям ленов рыцарского звания (с имущественным цензом свыше 40 фунтов) быть готовыми к призыву в ополчение на 3 недели, с тем чтобы по истечении этого срока на следующие 3 недели перейти в королевские наемники ("чтобы перейти в наше распоряжение и пробыть на нашем иждивении, когда бы ни последовало требование с нашей стороны, в продолжение 3 недель")212.

Безвозмездная служба требовалась в собственном графстве или марке, но как только переходили через границу, начиналась выплата жалованья. При больших военных операциях, как, например, при серьезной осаде, после 3 дней обязательной безвозмездной службы пребывание в ополчении также оплачивалось и в пределах своего графства213. Наряду с английскими наемниками Эдуард привел еще опытных воинов из Гаскони и вел войну без перерыва даже зимой. На основании сохранившихся многочисленных документов, королевских приказов и счетов оплаты наемникам Моррис вполне выяснил и наглядно изобразил военные методы того времени: все это сплошь и рядом вызывает в памяти войны римлян в Германии и Тевтонского ордена в Пруссии. Главной заботой Эдуарда была организация сообщений и снабжение армии. Как Германик и немецкие рыцари, он использовал с этою целью морские и речные пути и вытребовал для этого моряков из своих 5 гаваней. Подобно тому как Домициан победил хаттов, проложивших по их стране 180 км дорог (т. II, стр. 165), так и Эдуард нанял дровосеков, прорубивших просеки в валлийских лесах214.

Хотя Эдуард и имел непосредственно позади себя свою страну и для этой войны напрягал все свои силы, все же собранные им войска едва ли были больше тех, которые мы до сих пор встречали в средние века. Когда в 1277 г. началась война, Эдуард вытребовал из Франции боевых коней свыше 100, как подчеркивается в наших источниках215; мы, со своей стороны, отмечаем это число как доказательство тому, что в ту эпоху 100 "dextrarii et magni equites" (боевых коней и сильных всадников) представляли уже значимую величину.

Моррис (стр. 80 и след.) устанавливает, что при Эдуарде I численность рыцарей не превышала 2 750, включая сюда всех обязанных стать рыцарями, и если считать, что на каждого рыцаря приходилось еще по 2 конных воина, то 8 000 было самым большим числом конных воинов, имевшихся в Англии в наличности, - разумеется, призвать такое число одновременно было невозможно.

Максимальную численность пехоты в 1277 г. Моррис (стр. 132) оценивает в 15 640 человек, но в их числе было немногим больше 6 000 человек англичан и свыше 9 000 союзных уэльсцев, и эта большая армия сохранила свое единство только на короткое время.

В 1282 г., во время второй войны, численность пехоты достигла 8600 человек, из них 1 800 валлийцев. Наряду с этим общее число всадников, рыцарей и кнехтов было приблизительно 700-800 216.

Зимой эта армия вследствие потерь и дезертирства сильно растаяла. Но убыль была восполнена прибывшими из Гаскони наемниками. Когда разразилась война, от сенешаля, этого наследственного владения Эдуарда I, было вытребовано217 не больше 12 конных и 40 пеших арбалетчиков; теперь же оттуда прибыл отряд, который Моррису (стр. 188) удалось на основании платежных листов точно исчислить 210 человек конных и 1 313 пехоты. Главным их оружием был арбалет; добровольцы привезли с собой в бочках и корзинах 70 000 стрел. Высокая наемная плата указывает, что арбалетчиков считали привилегированными воинами218. Благодаря этому подкреплению Эдуард одержал окончательную победу.

В двух сравнительно больших сражениях, имевших место в уэльских войнах, по оценке Морриса (стр. 105), принимало участие всего лишь 2 000-3 000 человек219.

Если вернуться к тому, что ранее император Фридрих II и Вильгельм Завоеватель были государями, имевшими в рядах своих войск большое число стрелков, то становится ясным, что стрелки появляются каждый раз, когда армия создается крупным военным вождем, обладающим сильной властью в центре; в ленном же ополчении стрелки отсутствуют. Полководец понимает их значение и ценит их, но он может иметь их только в том случае, если в состоянии выплачивать им жалованье (или по крайней мере обещать, как Вильгельм Завоеватель). Вассал и одиночный рыцарь не обучают и не любят стрелков в своей свите, – не потому, чтобы они не умели ценить технику этого рода войск и не понимали бы ее значения в войне, а вследствие известного нам противоречия между понятием феодала-рыцаря и использованием стрелков, так как последние связаны с высшим командованием, выплачивающим жалованье, что противоречит сущности рыцарства.

Почему Эдуард, в конце концов, избрал лук оружием своих стрелков, в то время как арбалет тогда уже пользовался большим почетом и широко применялся и им, - об этом прямых данных у нас не имеется. Французский исследователь Люс (Luce) в своем труде "Bertrand du Guesclin" (стр. 160) полагает, что достаточно бросить взгляд на находящиеся в наших музеях арбалеты XIV в., "si massive et d'un maniement si complicй" (столь массивные и столь замысловатые), чтобы понять, что на войне их не могли с успехом применять против английских луков; это утверждение кажется мне не вполне обоснованным. Арбалет оттеснил лук на второй план и, несмотря на английские победы, надолго сохранил свое значение наравне с ним; если преимуществом одного из этих предметов вооружения была простота обращения с ним, то другой (арбалет) имел гораздо большую пробивную силу. Речь идет здесь, стало быть, не просто о превосходстве одного оружия над другим, а о различных их плюсах и минусах, которые одни другими не уравновешиваются.

Одновременное существование лука и арбалета весьма метко сравнивается с конкуренцией в первой половине XIX в. гладкоствольного ружья с нарезным ружьем: зарядить гладкоствольное ружье и выстрелить из него можно было быстрее, но меткость его была меньше; нарезное ружье заряжалось с трудом, но стреляло более метко. Только лишь изобретение огнестрельного оружия, заряжающегося с казенной части, соединявшего в себе преимущества быстроты заряжания с меткостью, разрешило дилемму, оставшуюся неразрешенной в отношении лука и арбалета220.

Жювеналь де Юрсен (JuvMnal des Ursins) говорит о герцоге Иоанне Брабант" ком в 1414 г.: "У него было 4 000 арбалетчиков, из которых каждый снабжен был 2 арбалетами и имел 2 сильных оруженосцев; один из них держал большой щит, а другой натягивал арбалет, так что один из двух арбалетов всегда был заряжен".

Я полагаю, что основная причина, по которой Эдуард I культивировал стрельбу из лука, тогда как уже его предшественник Ричард Львиное Сердце предпочитал арбалет, заключается в том, что этот воевал с рыцарями, а тот - с валлийцами, имевшими лишь незначительное оборонительное вооружение. Но когда в этих и в следующих за ними шотландских войнах лук блестяще оправдал себя, то английские короли, как мы увидим ниже, сохранили его и во французских войнах и нашли способ использовать его наивыгоднейшим образом.

С помощью многочисленных и способных лучников, которые поддерживали рыцарей, а также благодаря энергичной администрации, дававшей возможность вести беспрерывную войну, и, наконец, благодаря упорядоченному снабжению, Эдуарду в течение нескольких лет удалось добиться окончательного покорения горцев Уэльса. Созданная здесь вооруженная сила помогла ему в победе над шотландцами.