Расстояние между шеренгами и ширина рядов колонны пикинеров

Первые документальные данные по этому вопросу мы находим в донесении венецианского посла Квирини за 1507 г.: он определяет дистанцию между шеренгами в 1 S шага и при этом добавляет, что интервалы между людьми в шеренге были настолько малы, чтобы люди могли только не толкать друг друга при маршировке. "Шеренги, начиная с первой от фронта и кончая последней, отстоят друг от друга на расстоянии приблизительно полутора шагов, так что длинные пики задних не задевают пик передних, когда они маршируют в строю; а в шеренгах один солдат стоит на таком расстоянии от другого, чтобы все они могли маневрировать, не толкаясь друг о друга"91.

Макиавелли в своей "Истории военного искусства" (1519 - 1520 гг.) сообщает данные, которые не вполне согласуются между собою. Прямых указаний о пространстве, отводимом отдельному солдату, у него вообще не имеется, но в третьей книге приведен расчет его боевого построения, выкладки из которого дают в результате 25 локтей (bracci) на батальон в 20 рядов по фронту; это составляет приблизительно 74 см, или 2 S фута, на человека. Между тем во второй книге у него говорится, что люди стоят плечо к плечу ("они сходятся вместе так, что они касаются друг друга боками"), а в своем трактате о Германии92 он говорит о швейцарцах: "...построение их таково, что, по их мнению, никто не может протиснуться в их колонну, из чего можно заключить, что на человека полагается пространство приблизительно в 1 S фута".

Дистанцию в ряду Макиавелли одинаково в нескольких местах своего сочинения (очевидно, по Вегецию, III, 14) принимает в два локтя (bracci), или 6 футов, которые во время боя на пиках сокращаются до 3 футов93.

В сочинении неизвестного автора, может быть Дюбелле-Ланжи, появившемся впервые в Париже в 1535 г. и цитируемом большей частью под заглавием "Руководство по военному делу" ("Instruction sur le fait de guerre")94, указывается, что солдату в шеренге нужно при маршировке 3 шага, в боевом построении - 2 шага, а во время боя - 1 шаг. А дистанция в ряду соответственно равна 4, 2 и 1 шагу. На основании этого указания Рюстов (I, 253) полагает, что солдату в шеренге отведено было лишь l S геометрических фута.

"Место, какое занимает каждый солдат (soldard) в ширину в обычном строю (en simple ordonance) равняется 3 шагам, в боевом построении (estant en bataille) - 2 шага, а когда он сражается - один шаг. Дистанция от одной шеренги (rang) до другой в походном строю равняется 4 шагам, в боевом построении - 2 шагам, а когда он сражается - одному шагу. Таким образом, 21 человек каждой банды занимает в боевом построении 42 шага по фронту, а 20 шеренг (rangs) - 40 шагов в глубину, в том числе и пространство, занимаемое каждым солдатом, которое равняется одному шагу. Из контекста явствует, что автор под словом "rang" разумеет шеренгу.

Вскоре после вышеназванного сочинения во Франции повилось другое, также анонимное, "Установление (Institution) военной дисциплины во французском государстве"95, определяющее пространство в шеренге в один локоть, а в глубину - приблизительно в 3 фута. Мы говорили, что солдат занимает приблизительно в ряде (en file) три фута, а в шеренге (en rang) - один локоть96. В другом месте (стр. 100) говорится: "Сжимать колонну (serrer le bataillon)... должно часто, когда приходится встречать (affronter) атаку неприятеля". Это место трудно истолковать иначе как в том смысле, что для устранения известного разжижения фронта, появляющегося во время передвижения, надо почаще командовать "стой!" для того, чтобы снова сомкнуть ряды.

Итальянец Тарталиа (1546 г.) и герцог Альбрехт Прусский в своем военном уставе (1552 г.) принимают интервалы в шеренге в 3 фута, а дистанцию в ряде 7 футов97 несомненно по Вегецию.

Таванн (неизвестно наверное - отец или сын) указывает 3 шага по фронту и 7 - в ряде. Квадрат по пространству (carrn de terrain) и квадрат по рядам (carrn d'hommes) отличаются друг от друга тем, что по ряду должно быть 7 шагов между шеренгами, а по фронту достаточно трех между каждым солдатом, так что для построения колонны (bataillon), квадратной по пространству на 69 человек по фронту, надо лишь тридцать человек в ряде. Широкий фронт необходим для того, чтобы не быть окруженным, а чрезвычайная глубина колонн, которая получилась бы при квадрате по рядам, была бы бесполезной.

Вильгельм Людвиг Нассауский в письме к своему двоюродному брату Морицу (напечатано в "Дневнике Дуика", I, 717) указывает, что при "свободном построении (gestreckt stehen) на каждого пехотинца как по фронту, так и в глубину надо считать по 6 футов; но они могут стоять и маршировать также и по указаниям Элиана густым (densatie) и сомкнутым (constipatie) строем". "Item als sie gestreckt staen, ofte (oder) trecken sullen, dat die stande van ter sijden ende hinden af 6 voet sij. Item son sie densatie staen ofte trecken sullen als ook constipatie, dat sie praecepta Aeliani underholden". ("Когда они должны стоять или идти растянуто, расстояние должно быть по бокам и сзади по 6 футов. Когда же они густо стоят или идут сомкнуто, они должны соблюдать правило Элиана").

Далее сказано: "В боевом построении перед лицом противника обычная мера между каждым солдатом должна быть в три фута и семь футов в рядах; однако можно сомкнуть людей гораздо теснее как в шеренгах, гак и в рядах. Тогда они становятся вплотную один подле другого, но так, чтобы они все еще могли пользоваться своим оружием. Соответственная команда для такого построения - "тесно" (Dicht) или, если хотят добиться еще большей сомкнутости, чтобы как стена отразить атаку неприятельской кавалерии, - "тесно, тесно" (Dicht, dicht) или "явно тесно" (Heel dicht), т.е. как звучит команда на не немецкой стороне: "Сомкнись, сомкнись" (Serre, serre).

Когда опасность минует и хотят с большим удобством продвигаться дальше, приказывают шеренгам и рядам снова разомкнуться, взяв между собою известные интервалы и дистанции.

В "Инструкции" и в "Памятной записке" ландграфа Гессенского, Морица98, 1600 г., интервал между рядами определяется в 3 фута; при смыкании дистанций между шеренгами следует сходиться не ближе чем хватают шпаги или тесаки, а при смыкании интервалов между рядами - не ближе чем на свободное движение локтя.

В "Военной книге" Диллиха (1607 г., стр. 246, 277) пехотинцу отводится в шеренге пространство в 3 "башмака" (Schuhe) или пяди, а в ряде - 5 "башмаков". Во втором, переработанном издании 1647 г. автор в одном месте повторяет эти числа (ч. I, стр. 156), а в другом (ч. II, стр. 71) он вместо того устанавливает 4 "башмака" и 6 "башмаков".

Во время боя с ландскнехтами он предписывает (изд. 1907 г., стр. 290), чтобы не останавливались, как это надо делать в бою с конницей, но чтобы шли вперед плотно сомкнутым строем и держа пики так, чтобы задние концы их были бы несколько выше (hinten etwas hoch fasse).

Монтгомери ["Французское войско" (La Milice Francaise), 1610 г., стр. 80] пишет, что сержант-майор (sergant-major) имел палку в 3 фута длины, которой он обмерял фронт, с тем чтобы на каждого солдата приходилось 3 фута, а в ряде - 7 футов, т.е. 3 фута - впереди человека, 1 фут - на него самого и 3 фута - позади его. Колонна в 2 500 человек - 50 человек по фронту и 50 в глубину - будет, следовательно, иметь 150 футов ширины и 200 футов глубины. Очевидно, автор считает в действительности лишь 4 фута на каждого человека в ряде, ибо назначая по 7 футов, он всегда считает 3 фута вдвойне. Валльгаузен в своем переводе этого сочинения под заглавием "Militia Gallica" не заметил этого противоречия, а принял его без всякой оговорки.

Биллон ("Принципы военного искусства", 1613 г., стр. 65 ориг. и стр. 184 нем. пер., II, гл. 11) строит колонну (Bataillon) в 200 человек - 20 человек по фронту и 10 человек в глубину - и рассчитывает, что если между рядами (entre les files) будет 6 футов расстояния, то фронт будет иметь 114 футов по фронту (т.е. 120 - 6 = 114). Несмотря на выражение "между рядами" (entre les files), в шести футах засчитано и пространство, занимаемое человеком. Однако 114 исчислено неправильно постольку, поскольку из 120 футов надо вычитать не 6, а всего лишь 4 S фута.

То же мы находим во втором сочинении того же автора, "Наставления по военному делу" ("Instructions Militaires", 1617 г., стр. 63, 64).

Дистанция в 6 футов, согласно Биллону, может быть уменьшена до 3 футов и до 1 фута, так что и фронт и глубина построения займут лишь одну шестую первоначального пространств. Это последнее построение применяют для того, чтобы "достигнуть шока против неприятеля" (pour chquer les ennemis), что немецкий перевод передает "атаковать неприятеля".

В другом месте (т. II, гл. 45) Биллон хочет сказать то же самое, но выражается настолько не ясно, что если бы мы должны были ограничиться этим его показанием, то нам пришлось бы остаться в недоумении.

Валльгаузен в своем "Военном искусстве в пехоте" (1615 г., стр. 79, ср. стр. 71) говорит, что в бою с пехотой стоят на расстоянии l S шагов и в рядах, и в шеренгах, в бою же с кавалерией - тесно сомкнутым строем. При маршировке и во время учения интервалы бывают шире, и они могут быть различными.

В "Военных постановлениях" ("Corpus militare", 1617 г. стр. 55) тоже различается несколько родов интервалов, но довольно неясно, так что Рюстов вычитал оттуда только два рода интервалов, хотя на самом деле их должно было быть, очевидно, три: узкий, средний (behцrkich) и широкий. Средний - 2 шага в шеренгах и рядах, узкий - "когда шеренги и ряды, построенные по среднему порядку, стоят сомкнувшись" (wie behцrlich nachst zusammengeschlossen stahn). Широкий - в четыре шага или более.

В "Военной книжечке" ("Kriegsbьchlein") цюрихского капитана Лафатера (1644 г.) указано, что на смотрах солдат от солдата должен стоять и в шеренге и в ряде на расстоянии доброго шага. Тогда при дублировании или задние шеренги развертываются и становятся рядом с передними, или люди из задних шеренг вступают в интервалы передних, "в зависимости от того, есть ли у тебя для этого достаточно пространства и намерен ли ты вступить в бой с неприятелем", (стр. 87); далее (стр. 90) говорится: "Когда весь строй сомкнут" (что большей частью применяют против прорыва кавалерии) и т. д.

Герхард Мельдер (1658 г.), (Иэнс, II, 1149 г.) говорит, что "мушкетеру нужно располагать пространством в 3 фута в ширину ив 3 - в длину, а всаднику - 3 футами в ширину и 10 - в длину".

Бакгаузен, гессенский капитан-лейтенант ["Описание обычного строевого учения" (1664 г.)], отводит (стр. 2) пехотинцу во время учения 6 футов интервала и предписывает для стычек, то есть для боя, выстраивание рядов так, чтобы из шести шеренг образовать три (стр. 26).

"Другие, - продолжает он, - отводят на человека два "башмака" (пяди) по фронту, что, впрочем, каждый может делать и устраивать по желанию и в зависимости от обстоятельств".

Когда атакуют неприятельскую артиллерию, он рекомендует сдваивать ряды так, чтобы образовывались широкие проходы между ними, через которые могли бы пролетать ядра, не причиняя вреда. Каждый ряд будет состоять из 12 человек в глубину. "Когда же рейтары собираются прорваться, надо заблаговременно запереть ворота и снова выстроить ряды".

Иоханнес Боксель (нидерландский капитан- лейтенант, "Нидерландское военное обучение", нем. пер., 1675 г., третья кн., стр. 6) пишет: "Солдаты стоят в шеренгах на расстоянии 6 "башмаков" (пядей), а в рядах - 3 "башмаков" друг от друга. Судя по рисункам, не подлежит сомнению, что интервал считается без самого человека, ибо даже после команды "сдвойте шеренги" люди стоят довольно широко.

Монтекукули (Сочинения, II, 224) предоставляет пехотинцу при сомкнутых рядах три шага по фронту и три в глубину; но непосредственно за этим у него сказано, что при сомкнутых рядах солдаты должны стоять насколько возможно теснее.

Тот, кто прочтет одно за другим эти показания, будет, прежде всего, удивлен тем, что о такой простой вещи, которая должна была быть заранее установлена на каждом плацу для учений, писатели, которые во всяком случае должны почитаться за знатоков, могут выдвигать такие различные определения. Что в разные времена и в разных странах или школах обучения введены были различные меры - до известной степени возможно и допустимо, но по самой природе вещей границы вариантов должны бы быть более узкими, чем те, которые здесь перед нами обнаруживаются. Откуда же эти расхождения? Вопрос этот важнее, чем само дело; как бы то ни было, вопрос этот должен быть обследован как для получения ясного понятия о ландскнехтах, так и из-за аналогичного вопроса в античном военном деле. Опираясь на несколько неправильное изложение Полибия, пристегнули к ложному представлению о дистанциях в рядах и интервалах в шеренгах целую совершенно фантастическую систему античной тактики, и возникает вопрос, что в этом отношении можно вывести относительно эпохи ландскнехтов? Речь идет в данном случае о сходстве швейцарских и ландскнехтских колони с поздней македонской фалангой, которая пользовалась тем же самым оружием - длинной пикой.

Прежде всего, надлежит установить, что в двух из вышеприведенных показаний вкралась несомненная ошибка. Когда Таванн определяет интервалы и дистанции в три и семь шагов (pas), то не может подлежать сомнению, что имеются в виду не шаги, а футы (пади), а когда у Монтекукули говорится сначала, что солдат при сомкнутых рядах требует три шага по фронту и три - в глубину, а дальше, непосредственно за этим, что при сомкнутых рядах солдаты должны стоять возможно тесно, то ясно, что в первом случае допущена описка и вместо "сомкнутых" должно стоять "разомкнутых". Это подтверждается на стр. 226, где фронт из 83 человек исчислен в 124 S шага. То же можно сказать и про стр. 350, 379 и 386, где на пехотинца считается по l S шага.

Далее следует отметить, что авторы порою весьма неясно выражаются и порою даже впадают в противоречия: вместо точных цифр они нередко дают лишь описания. К тому же "шаг", который нередко принимается за единицу измерения, представляет крайне неопределенное понятие. Да и фут, или "башмак" (пядь), не представляет всюду одну и ту же меру. Собственно, нормальным построением в боевом порядке, по-видимому, является 3 фута в шеренге, но иногда упоминается и о более тесном, и притом гораздо более тесном, построении - до одного локтя и даже до одного фута на человека, причем требуется, чтобы во время самого боя густота изменялась, особенно чтобы против конницы смыкались как можно плотнее. Твердо установленной схемы античных писателей - 6, 3 и 1 S фута - мы уже не встречаем нигде; даже когда Вильгельм Людвиг, ссылаясь на Элиана, прямо на это указывает, то, собственно, он этого не воспроизводит. Это тем более примечательно, что можно было бы сказать, что эта схема сама собою получается при выполнении одного перестроения, о котором упоминает уже Вильгельм Людвиг и которое в течение всего XVII столетия играло большую роль во всех руководствах по военному обучению, это - сдваивание, о котором мы упоминали выше, в цитате цюрихца Лафатера. Еще в строевом уставе Фридриха III Бранденбургского 1689 г.99, непосредственно перед упразднением пикинеров, указания относительно сдваивания и утраивания шеренг и рядов разработаны весьма подробно. Интервалы прямо не обозначены, но если положить в основание элементарный интервал в 6 футов, то при сдваивании и при утраивают мы приходим точно так же, как и греки, к 3 и 1 S футам.

Если, несмотря на это, в колоннах пикинеров нового времени мы не находим повторения твердой греческой схемы, то это, несомненно, зависит не от того, что в XVI и XVII веках строевое учение производилось менее точно, чем у греков.

Аналогия между позднейшей македонской фалангой и нашей квадратной колонной, правда, имеется налицо, однако она подлежит известным ограничениям. Хотя сарисса и длинная пика почти тождественны, однако тактика - различна. Напоминаю, что я отнюдь не считаю македонскую фалангу, как нам ее описывает Полибий, тождественною с фалангой Александра Великого. Очень длинная сарисса и крайне плотное построение представляют заключительную фазу продолжительной эволюции в этом направлении. Позднейшая македонская фаланга при ее широком фронте и тесной сомкнутости двигалась крайне медленно; ее принцип заключался в том, чтобы раздавить противника своей отыканной пиками массой. Фаланги Александра были еще много подвижнее. Но еще подвижнее были ударные колонны швейцарцев и ландскнехтов. Первичная тактика швейцарцев основана была на внезапной бурной атаке, по возможности врасплох; тогда как позднейшая македонская фаланга, собственно, могла функционировать нормально лишь на ровном поле; ударные колонны, особенно при их обходных движениях, почти не боятся никаких местных препятствий. Их обычное построение поэтому не могло быть слишком тесным; но при известных условиях, особенно же когда им приходилось выдерживать атаку рыцарей или рейтаров, они смыкались воедино как можно теснее.

Это тесное смыкание сзади наперед производилось в серьезном бою чрезвычайно просто и естественно посредством надвижения задних шеренг; смыкание по фронту было уже не так просто; правда, что само собою делается известное скучивание к середине, подобно тому как то сообщается о римлянах при Каннах и как Макиавелли о том свидетельствует вообще, но в момент, когда приближается атака неприятеля, попытка сомкнуться таким путем могла бы смять все построение. Поэтому уплотнение фронта, надо полагать, выполнялось тем, что шеренги надвигались сзади, причем всякий раз, как между двумя солдатами одной из шеренг появлялся пробел, его заполнял солдат из задней шеренги. Впоследствии систематически упражнялись в таком вступлении из задней шеренги в менее плотную переднюю. Это и есть то сдваивание, о котором мы уже упоминали.

А у античных писателей, Вегеция и Элиана, мы встречаем упоминание о таком упражнении, выработавшемся, с чисто греческой логической последовательностью, в схему шести-, трех- и полуторафутового протяжения по фронту на человека. На практике в серьезную, решительную минуту это перестроение, конечно, не могло выполняться с такой безукоризненной четкостью. Солдаты при продвижении вперед не удерживают с такой точностью эти интервалы. Писатели нового времени, которых мы просмотрели, были в полном, живом контакте с практикой и заимствовали непосредственно из нее свои указания, поскольку они не повторяли данные древних писателей. Они в меньшей мере, чем греки, - философы. Они не дают логической схемы, но оценивают то, что сами переживали и видели, причем оценивают они весьма различно, а иногда дают на себя влиять своей наклонности к теоретическим построениям. Как далеко практики могут расходиться между собою в подобных оценках, в этом мне самому пришлось недавно убедиться на собственном опыте, когда я опросил трех кавалерийских вахмистров относительно того, какое пространство в настоящее время (1909 г.) занимает лошадь по фронту. Ответы гласили: "один шаг", "добрый шаг", "полтора шага"; если принять во внимание, что они исходили от трех одинаково обученных и обладавших одинаковой опытностью людей, то расхождение покажется весьма существенным.

К этому я могу тут же добавить, что выше цитированный французский военный писатель Биллон, подполковник господина де Шаппа, считает (стр. 259), что при 10 шеренгах пики последней шеренги еще высовываются перед фронтом, в то время как Монтекукули (II, 579) требует, чтобы пикинеры строились не глубже чем шестью шеренгами, ибо пика не хватает дальше пятой шеренги.

Если после всех этих соображений мы еще раз мысленно сделаем общий обзор приведенных нами показаний, то мы придем к заключению, что пикинеры, как общий принцип, наступали довольно разомкнутыми шеренгами с тремя футами пространства по фронту на человека, в бою же часто переходили к гораздо более сомкнутому пространству. Особенно это имело место в оборонительном бою при отражении кавалерийской атаки. Однако и при встречном бое двух квадратных колонн, когда атакующая колонна, наткнувшись на противника, задерживалась и все теснились вперед в самую первую шеренгу, то первоначальный пустой интервал в три фута исчезал, как не только нам о том сообщают некоторые из вышеприведенных писателей-теоретиков, но и как мы можем выявить из хода многих сражений; тогда старались, подобно македонской фаланге, раздавить противника тяжестью своей тесно сомкнутой массы. Такие картины дает нам Чериньола (1503 г.), Ваила (1509 г.), Равенна (1512 г.), Новара (1513 г.), где швейцарцам, в то время как они атакуют ландскнехтов, французские жандармы угрожают с фланга, и они ради одного этого должны тесно сомкнуться, Ла-Мотта (1513 г.) и еще Бикокка (1522 г.) и Павия (1525 г.), где колонна нижненемецких ландскнехтов - "черных" - была охвачена, как тисками, обеими колоннами Фрундсберга и Эмбса, и наконец Черезола (1544 г.). Если колонна смыкалась лишь в последнее мгновение и притом, пожалуй, не вполне равномерно, то она скоро и размыкалась в самом процессе боя, когда противник начинал сдавать, и постепенно переходили к преследованию. Здесь не следует схематизировать и идти слишком далеко по пути установления определенных мер, на что нас так легко соблазняет потребность в теоретическом построении. Как бы то ни было, чрезвычайное смыкание, по крайней мере, к известному моменту, подтверждено с полной достоверностью хотя бы легендой о Равенне, будто ловкие испанцы вскакивали на головы ландскнехтов и сражались с ними сверху. Чтобы такая легенда могла сложиться, необходимо, чтобы и у рассказчиков, и у слушателей имелось налицо представление о сплоченной до крайнего предела массе.

 

Глава IV. ГУСТАВ АДОЛЬФ.

 

Последователем военного искусства Морица Оранского был Густав Адольф, который не только воспринял и развил новую тактику, но и положил ее в основу стратегии широкого масштаба.

К концу средних веков едва не произошло объединение в одно государство Швеции, Дании и Норвегии подобно тому, как около того же времени объединились друг с другом Кастилия и Арагония. Но шведы воспротивились такому объединению и в борьбе за свою национальную независимость образовали военное государство невиданной дотоле силы. Страна, с включением Финляндии и Эстляндии, насчитывала тогда едва один миллион жителей (не более чем тогдашние курфюршества Саксонское и Бранденбургское вместе взятые), но и народ, и сословия, и король сомкнулись в одно неразрывное целое, в то время как в немецких странах, подчиненных как Габсбургам, так и Гогенцоллернам, вся дееспособность была парализована противоречиями, разделявшими государей и сословия, а простой народ прозябал в тупом безразличии. Королевская власть династии Вазы, не имевшая своим источником феодальное наследственное право, а созданная народным избранием, носила совсем иной характер, чем власть немецких князей, и как королевская власть в Швеции отличалась от власти немецких государей, так и шведские сословия весьма существенно отличались от сословного представительства в остальной романо- германской Европе. Шведский рейхстаг был своего рода профессиональным представительством, не являющимся носителем чьих-либо прав, а созываемым королем по его усмотрению для его поддержки. С этой целью король созывал не только дворян, духовенство и бюргеров, но и крестьян, а наряду с ними также и представителей офицеров, судей, чиновников, горняков и других профессий100. Последние группы постепенно отпали, а представительство от офицеров объединилось с представительством от дворян, так что образовалось прочное представительство четырех сословий, которые сливались в одних стремлениях с королем и выражали единую волю по отношению к внешнему миру. Вступив в 17 лет (1611 г.) на престол, внук Густава Вазы Густав Адольф приобрел в борьбе с русскими и поляками Карелию, Ингерманландию и Лифляндию и довел численность своей армии до 70 000 человек, что в отношении к народонаселению Швеции представляло больший процент, чем выставленный Пруссией в 1813 г.101.

Надо полагать, что финансовые силы небогатой Швеции подверглись крайнему напряжению для того, чтобы содержать такое войско. Долго - это было бы невозможно, но война питает войну. Раз организованная армия содержалась и даже пополнялась из областей, которые она покоряла.

Национальное пополнение армии происходило не только путем добровольной вербовки: при посредстве духовенства составлялись посемейные списки по всей стране всех мужчин старше 15 лет, и производился набор по усмотрению местных властей. Таким образом, шведы были первым народом, который организовал у себя национальную армию. Швейцарцы представляли воинственное народное ополчение, но не армию. Ландскнехты носили специфически немецкий характер, но они ничем не были связаны с немецким государством. Французские банды были слишком ничтожны, чтобы их можно было назвать национальной армией. Испанцы уже больше приближались к этому понятию, в то время как нидерландцы, в свою очередь, представляли чистейший тип интернациональных наемников. Между тем шведское войско представляет вполне сформированный военный организм, служащий для защиты, величия и славы отечества. Народ дает своих сынов в качестве солдат, а офицерский корпус образуется из местного дворянства. Правда, во время войны этот национальный характер не сохранялся полностью: завербовывалось и много чужеземцев, зачисляли в ряды также значительное число пленных и принимались на службу офицеры не шведского происхождения. Уже когда Густав Адольф отправлялся в Германию, в его войсках было много шотландцев, и чем дольше тянулась война в Германии, тем шведское войско постепенно все более онемечивалось по составу как солдат, так и офицеров.

Войско было дисциплинировано и обучено по нидерландскому образцу. В то время как "в Германии солдаты часто бродят, как стадо быков или свиней", Траупиц в своем "Военном искусстве по королевско-шведской методе" (1633 г.) поучает, что надлежит равняться по фронту и в глубину, и точно соблюдать интервалы. И он, и другие писатели описывают нам формы, которые вырабатывались и которые часто были настолько искусственны, что их в серьезном деле никак нельзя было бы применить; но сам факт, что ими занимались, свидетельствует о том, что в ходу было чрезвычайно интенсивное строевое обучение.

Шотландец Монро описывает один шотландский полк, который сражался под начальством Густава Адольфа при Брейтенфельде и Люцене: "Целый полк, дисциплинированный как этот, представляет как бы одно тело, одно движение: уши слышат в одно и то же время команду, глаза поворачиваются одним движением, руки работают как одна рука".

Рюстов в своей "Истории пехоты" начертил чрезвычайно наглядную картину "шведского боевого порядка". Каждый полк состоит из пикинеров и мушкетеров; тактическое построение называется бригадой; она основана на плоском, в шесть шеренг глубиною, линейном построении, причем отрады пикинеров и мушкетеров чередуются между собою; проблема прикрытия мушкетеров пикинерами разрешается тем, что мушкетеры, при угрозе кавалерийской атаки, отступают за линию пикинеров, а образовавшиеся через это промежутки заполняются отрядами пикинеров, стоявших позади первой линии и образовывавших вторую линию.

Однако эта картина не подтверждается теми цитатами, которые приводит Рюстов, а другие сообщения гласят о совершенно ином. Да и по существу представляется чрезвычайно сомнительным, чтобы пред лицом надвигающейся неприятельской атаки мушкетеры успели отступить за шеренги пикинеров, стоящих рядом с ними, а выдвинутые из второй линии пикинеры смогли замкнуть разрывы фронта. Сверх того, мушкетеры второй линии оказываются настолько закрытыми первой линией, что они не могут использовать своего оружия, и не видно, как и где они могут быть вообще применены к делу.

Впрочем, я отказываюсь углубляться в возникающие при этом вопросы (ср. экскурс ниже), так как они носят чисто технический характер: вопрос военно-исторического и всемирно-исторического значения не ставится этим под какое-либо сомнение; он сводится к большому числу мушкетеров, какое мы уже видели в войсках Морица, связанному с усовершенствованием их оружия. Вес мушкетов настолько уменьшается, что можно обойтись уже без сошки. Это означает ускорение стрельбы. Все еще продолжают держаться того взгляда, что мушкетеры без пикинеров не могут противостоять кавалерийской атаке. Однако в противоречии с этим существуют уже полки, составленные из одних мушкетеров, и уже в 1630 г. Неймайер фон Рамсла писал в своих "Воспоминаниях и правилах военного дела"102: "Длинные пики представляют скорее ослабляющий войну элемент, чем ее нерв. Ружья защищают пики"103.

Один шотландец, участник сражения при Брейтенфельде подполковник Мёскамп, командовавший батальоном мушкетеров, следующим образом описывает пехотный бой104: "Сперва я велел стрелять из трех небольших орудий, которые я поставил перед собою, и не разрешил своим мушкетерам дать ни одного залпа, прежде чем мы не подошли на расстояние пистолетного выстрела к неприятелю; тогда я скомандовал залп трем первым шеренгам, а затем и трем следующим. После чего мы ворвались в их ряды, нанося им удары мушкетами и саблями.

"Неприятель, хотя мы уже вступили с ним в рукопашную, однако, дал два или три залпа из мушкетов. В начале нашей атаки четыре бойких эскадрона кирасиров, шедших впереди неприятельской пехоты, повели атаку на наши колонны пикинеров, они близко к ним подъезжали, давали по ним один или два пистолетных залпа и перестреляли всех шотландских знаменосцев, так что сразу рухнуло на землю столько знамен. Наши им здорово отплатили. Один их храбрый командир, весь в красном с золотым шитьем, как раз оказался перед нами; мы видели, как он лупил собственных людей саблей по голове и по плечам, подгоняя их, так как они не хотели идти вперед. Этот господин протянул бой более чем на час, но когда он пал, мы видели, как их пики и значки попадали одни на другие, а все его люди бросились бежать, а мы их преследовали, пока ночь нас не разлучила".

Такое же картинное изображение пехотного боя находим мы в другом английском источнике, в биографии короля Якова II. Здесь мы читаем105: "Когда королевская армия (при Эджгиле, 1642 г.) подошла к неприятелю на расстояние мушкетного выстрела, пехота с обеих сторон открыла огонь. Королевские войска двинулись вперед, а бунтовщики остались на своих местах, так что они настолько сблизились, что некоторые батальоны могли наносить удары пиками, особенно гвардейский полк лорда Уиллугби и некоторые другие. Сам лорд Уиллугби убивает пикой одного офицера из полка лорда Эссекса и ранит другого. Раз пехота так горячо и близко сошлась, можно было ожидать, что одна из сторон обратится в бегство и рассеется; однако дело приняло иной оборот, ибо обе стороны, словно по обоюдному соглашению, отступили на несколько шагов, плотно воткнули свои значки в землю и продолжали стрелять друг в друга вплоть до самой ночи; явление столь изумительное, что никто ему не поверил бы, если бы при этом не было столько свидетелей".

Даже после введения линейного построения пехоты огневой бой производился в первое время еще в форме караколе; линию мушкетеров разделяли на несколько групп, между которыми оставлялись проходы. После того как первая шеренга дала залп, она через проход отходила назад, чтобы зарядить свои мушкеты, в то время как вторая становилась на ее место, чтобы, в свою очередь, дать залп, и так далее. При продвижении вперед выворачивали, так сказать, караколе наизнанку: шеренга, давшая свой залп, оставалась на месте, а последующие выходили вперед. Дошли и до того, что стреляли за раз две шеренги и затем обе отходили назад. Чтобы проделывать это без длительных пауз, требовалась большая быстрота заряжания. Шотландцы при Брейтенфельде умножили свой шестишеренговый строй до трех шеренг путем сдваивания их; передняя шеренга становилась на колено и все три давали одновременные залпы. Так как нельзя предполагать, чтобы первоначальное построение было настолько широко, что можно было непосредственно произвести сдваивание, то, надо полагать, было достаточно и пространства и времени, чтобы прежде разомкнуться106.

Колонны пикинеров стали слишком небольшими, чтобы наносить свой старый, увесистый, сокрушительный удар. Но не только это. Разработка кавалерийской тактики отразилась и на них.

Теперь стало нетрудным для способных к маневрированию кавалерийских эскадронов зайти во фланг наступающей колонне пикинеров и атакой с двух сторон заставить ее остановиться. А тогда беззащитная колонна пикинеров подвергалась пистолетному обстрелу рейтаров. Таким образом, пикинеры опустились до роли вспомогательного рода войск при стрелках.

Густав Адольф не только умножил огнестрельное оружие в пехоте, но в такой же мере и артиллерию. Введена была новая система очень легких орудий, обтянутых кожей, а потому прозванных кожаными пушками. Когда они были сконструированы и как долго ими пользовались, не установлено в точности. Как бы то ни было, шведский король при Брейтенфельде располагал многочисленной легкой артиллерией107.

Густав Адольф преобразовал и кавалерию. Мы видели, как образовывалась кавалерия в XVI столетии, причем старые рыцарские элементы с их конными вооруженными слугами были сгруппированы в сплоченные единицы, а пистолет с караколирующей стрельбой стал применяться как главное оружие. Это упразднило само существо собственно кавалерийской атаки. Нидерландцы, уменьшившие глубину эскадронов до 5-6 шеренг, все же сохранили караколирующую стрельбу как боевой прием. И вот Густав Адольф предписал, чтобы кавалерия строилась только в три шеренги и в галоп атаковала бы неприятеля холодным оружием, причем только первые две шеренги имели право дать в упор по одному выстрелу. Валленштейн после сражения при Люцене также запретил караколирование108.

Состояние дисциплины в армии Густава Адольфа и вообще в армиях, принимавших участие в Тридцатилетней войне, требует еще дальнейшего исследования. С одной стороны, бесспорно установлено, что войска жестоко утесняли страну и ее население, с другой - что чисто военная дисциплина была поставлена лучше и строже, чем у ландскнехтов. Это уже являлось естественным последствием постоянного пребывания солдат под знаменами, а полководцы, со своей стороны, принимали меры, чтобы "подтянуть вожжи". О Густаве Адольфе сообщают, будто он изобрел наказание - прогонять сквозь строй (шпицрутены) для того, чтобы иметь возможность налагать тяжкие наказания, не теряя наказанного солдата. Телесное наказание, выполняемое палачом, лишало солдата чести, и товарищи уже не терпели его в своей среде. Прогоняя его сквозь строй, его наказывали сами товарищи, что не считалось бесчестием109.

Подобно тому как в римском войске поклонение капитолийским богам шло рука об руку со строжайшим осуществлением карательной власти, так и Густав Адольф строил мораль своих войск не только на начальственной власти командиров, но и на развитии в своих войсках религиозного чувства. Его армия имела, как мы видели, национально-шведскую базу и еще в большей мере протестантско-лютеранское настроение. "После победы под Виттштоком, - подробно повествует нам англичанин-очевидец, - генерал Бауер велел совершать трехдневное благодарственное богослужение, заменив при этом звуки органа барабанным боем, игрою на флейтах и трубах, ружейными залпами и громом орудий"110.

Чем были Канны для Ганнибала, тем было сражение при Брейтенфельде для Густава Адольфа: победой искусства над безусловно имевшейся налицо высокой, но чересчур неуклюжей боеспособностью. Даже во многих отдельных моментах боя мы находим аналогию между Каннами и Брейтенфельдом. Ниже мы даем среди ряда сражений подробное описание этого решающего момента мировой истории, которое наглядно изобразит нам новое шведское и старое испанское военное искусство в их взаимном столкновении. Густавом Адольфом как стратегом мы займемся ниже в общем изложении последовательного хода развития стратегии.

В заключение приведем величественную характеристику шведского короля, переданную нам Филиппом Богуславом Хемницем. "Неоднократно проявлял он надлежащую заботу не только о королевском достоинстве и власти, но и о благе государства и подданных, каждого в отдельности и всех вместе; он с корнем вырывал все поводы к внутреннему возмущению и раздорам и удивительным образом соединял и связывал между собою две различные, да и почти противоположные вещи, а именно - свободу подданных и величие верховной влас<

⇐ Предыдущая161162163164165166167168169170Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: