Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Сражение при мальплаке137 11 сентября 1709 Г.




Лилль был пограничным городом, лишь в последние 40 лет вошедшим в состав Франции. Однако после его утраты Франция была настолько истощена, что Людовик готов был не только отказаться от самой цели войны, великой испанской монархии для своего внука, но даже и от Эльзаса.

Но союзники предъявляли к нему требования, настолько затрагивавшие его честь, что он решился продолжать борьбу и выставил на театре войны еще более сильную армию, чем в предшествовавшую весну. Стратегическое задание для этой армии не могло быть иным, как продолжать тянуть оборонительную войну, а союзники, со своей стороны, не ставили себе никакой другой задачи, кроме взятия других пограничных крепостей подобно тому, как они в минувшем году взяли Лилль. Они сперва овладели Турне, а затем обратились против Монса; обе эти крепости, входя в состав Бельгии, находились еще во владении Людовика. Маршал Виллар, ставший во главе французской армии, не имел возможности воспрепятствовать падению Турне; когда же союзники обратились против Монса, он поспешно двинулся вперед и имел возможность атаковать Мальборо в то время, когда Евгений, стоя на другой стороне крепости, был слишком далеко, чтобы оказать ему непосредственную помощь. Но, конечно, Виллар не был так точно осведомлен о делах в лагере противника; Мальборо имел дерзость даже подойти к нему немного навстречу: неужели можно было поставить на карту последнюю армию Франции? Это совершенно противоречило бы мыслям и намерениям короля. Поэтому Виллар удовлетворился тем, что занял у деревни Мальплаке позицию, которая была настолько близка к крепости, что союзникам сперва чадо было его из нее выбить, чтобы продолжать осаду. Позицию, саму по себе не очень благоприятную, стали спешно укреплять, и союзники дали французам для этого целых два дня, дабы стянуть все силы, которыми они располагали для решительного боя. В конечном счете у них и оказался перевес - 110 000 человек против 95 000 французов.

Сражение было задумано как столкновение, долженствующее быть решенным на одном крыле; значительно превосходящими силами предполагалось атаковать и охватить левое крыло французов, в то время как в центре и на правом крыле меньшими силами должен был вестись затяжной бой. Передают, что накануне после полудня несколько союзных генералов, между прочим и прусский кронпринц (Фридрих-Вильгельм I), завели разговор с французскими генералами, длившийся более часа, что будто бы дало им возможность разведать французские укрепления. Едва ли можно предполагать, что они при этом высмотрели что-либо важное, но сама встреча и беседа перед фронтом развертывающихся для сражения армий характерны для воинского духа той эпохи: сама война и сражения представлялись своего рода потенцированным турниром.

Задуманный план сражения провести не удалось. Французская позиция представляла промежуток в три километра между двумя лесами. Леса перед фронтом и на флангах мешали наступлению атакующей стороны, но и маскировали ее. Союзники направили через северо-западный лесной участок сильную обходную колонну, которой, однако, не пришлось действовать. По-видимому, она сбилась в лесу с дороги и могла принять участие лишь в конце сражения в качестве подкрепления для этого крыла. Таким образом, атака, направленная на этот левый фланг французов, не могла развиться против сильных укреплений, воздвигнутых ими; когда же командовавший на левом крыле союзников принц Оранский увлекся и вместо того чтобы вести затяжной бой повел энергичное наступление своими ничтожными силами, он был так отражен, что во власти французов было окончательно его опрокинуть путем контратаки. Но те самые укрепления, которые представляли столько преимуществ для обороны, мешали переходу в атаку, и храбрый маршал Буфлер, командовавший здесь, не решился на такой переход в наступление в сражении, задуманном как чисто оборонительное. Таким образом, союзникам в конце концов все же удалось понемногу оттеснить французов, так что они все-таки оставили поле сражения.

Однако, непрерывно штурмуя французские окопы, союзники потеряли не менее 30 000 человек убитыми и ранеными, а французы, потерявшие не более 12 000 человек, отошли от поля сражения на расстояние не более одной мили и заняли там новую позицию. Они уже не могли помешать осаде и падению Монса, но ценой этой утраты они протянули войну на целый год и к концу года находились в лучшем положении, чем в начале его. Мальплаке с тактической точки зрения было несомненной победой союзников; стратегически же, как, по-моему, было верно замечено, если рассматривать всю кампанию в целом, победителями остались французы. В этом имеется внутреннее противоречие, но жизнь вообще полна противоречий, а стратегия измора - в особенности.

Годы

Мальплаке - последнее большое сражение в войне за Испанское наследство. Война тянулась еще четыре года; в это время осаждали и брали небольшие пограничные крепости, причем сперва перевес был на стороне союзников, затем, когда англичане и голландцы отделились от императора и заключили сепаратный мир, перевес оказался уже на стороне французов. Под конец они даже снова переправились через Рейн, осадили и взяли Фрейбург, чему Евгений не мог помешать.

Год138

Фридрих, неожиданно вторгшись в Силезию, овладел ею и стоял на верхне-силезской границе, когда австрийцы под начальством Нейпперга с неслыханной дерзостью появились среди пруссаков, пройдя по ненаблюдаемой дороге; опираясь на находившиеся еще в их руках крепости Нейссе и Бриг, они преградили путь отступления главным силам под начальством самого короля.

У Фридриха, как он впоследствии писал Леопольду фон Дессау, не оставалось иного средства, как атаковать неприятеля. Пехоты у пруссаков было вдвое (18 000 против 9 800), а артиллерии почти втрое больше (53 орудия против 19), кавалерия же их была значительно слабее (4 600 против 6 800)139.

Вследствие такого превосходства в кавалерии исход сражения при Мольвице (10 апреля) некоторое время был сомнителен; австрийская конница смела с поля сражения прусскую, и "...старые офицеры, - как пишет Фридрих в своих воспоминаниях, - предвидели приближение момента, когда оставшийся отряд принужден будет сдаться, расстреляв имевшиеся патроны". Чтобы спасти по крайней мере короля, фельдмаршал Шверин уговорил его покинуть поле сражения, попытаться объехать по дуге австрийский фронт и пробраться к прусским войскам, которые стояли далее на север - в Силезии. Когда же король, по-видимому, сильно взволнованный, удалился, Шверину удалось снова двинуть в наступление пехоту и артиллерию, и австрийцы были вынуждены отступить перед превосходством их непрерывного перекатного огня. Хотя австрийская кавалерия и разбила прусскую, но при этом она сама пришла в слишком большое расстройство, чтобы пойти в атаку против сохранившей твердый порядок прусской пехоты.

То обстоятельство, что правое крыло пруссаков было выдвинуто впереди левого, по-видимому, не оказало влияния на ход сражения. Несмотря на понесенное им поражение, Нейпперг освободил Верхнюю Силезию от пруссаков и продержался там в течение всего лета, опираясь на крепость Нейссе, а Фридрих, несмотря на то что превосходство его сил дошло до 60 000 человек против 25 000, не решился еще раз его атаковать; но Фридриху не удалось и путем маневрирования вытеснить противника из его укрепленной позиции; поэтому он попытался расширить политические рамки войны: он поднял против Марии Терезии французов, а как только последние прибыли, он заключил с Нейппергом тайное словесное перемирие в Клейн-Шнеллендорфе, согласно которому после 14-дневной притворной осады ему была сдана крепость Нейссе и обещала была Нижняя и Средняя Силезия140.

В труде Генерального штаба действия Нейпперга подвергаются весьма строгой критике, а Фридриху расточаются похвалы за то, что он однажды сделал переход в четыре мили и с самого начала построил свои операции на намерении добиться решительного сражения. Нейпперга укоряют в том, что он всецело придерживался рамок старой школы. Очевидно, эта критика находится под сильным влиянием прусского патриотизма. По правде сказать, Нейпперг со своими слабыми силами сделал все в пределах человеческой возможности.

Нельзя не удивляться, как удалось Нейппергу выйти под Мольвицем на путь отступления пруссаков. Фридриху удалось уже выскользнуть из охваченного района, когда (9 апреля у сел. Погарел) он назначил дневку; Нейпперг воспользовался этим днем, чтобы пройти до Мольвица и снова преградить дорогу пруссакам. Как на причину своей остановки, король в письме к Дессау и в своих воспоминаниях ссылается на то, что в сырую, снежную погоду он не рассчитывал на возможность использовать свою пехоту, т.е. огнестрельное оружие. По счастью, на следующий день погода была ясная и солнечная, и мы видим, что действительно огонь пехоты сыграл решающую роль. В труде Генерального штаба все эти обстоятельства, в особенности марши, изложены неправильно.

Год

Если бы пруссаки при своем значительном численном превосходстве разгромили армию Нейпперга в Силезии и затем предприняли марш на Вену, к ним, вероятно, присоединились бы и французы, и Вена была бы взята. Но так как пруссаки держались сдержанно, то силы французов были слишком слабы для такой операции; тем не менее, они двинулись на Прагу и взяли ее. Тогда и Фридрих, нарушив Клейн-Шнеллендорфское соглашение, снова двинулся вперед. Казалось, близился раздел Австрии. Богемия должна была достаться Баварии, а Моравия - Саксонии. Французский маршал Брольи составил грандиозный план, согласно которому австрийская армия, стоявшая между Табором и Будвейсом, должна была подвергнуться одновременной атаке со всех сторон. Однако Фридрих уклонился от этого, произвел лишь движение в направлении Моравии, где не было неприятельских войск, и открыл тайные переговоры с Австрией, так как он вовсе не желал способствовать тому, чтобы это государство распалось и вместо него увеличилась Саксония141, а Франция зазналась бы. Этот зимний поход представляет тот стратегический интерес, что на нем мы убеждаемся, что современник Фридриха действительно был способен при наличии благоприятных обстоятельств задумать и предложить план в духе стратегии сокрушения, что именно Фридрих его по политическим соображениям отклонил.

Сражение при Хотузице (17 мая 1742 г.) развивается при тех условиях, что австрийцы пытаются произвести внезапное нападение на маневрирующую взад и вперед прусскую армию, и в результате - отражены142.

Тогда Мария Терезия, чтобы отвлечь Фридриха от французов, решается, сверх обещанного по Клейн-Шнеллендорфскому соглашению, уступить ему и Верхнюю Силезию.

Год

После того как Пруссия снова отделилась от коалиции, а англичане пришли на помощь австрийцам, французы были прогнаны за Рейн, и казалось, что им придется даже вновь отказаться от Эльзаса. Тогда прусский король в третий раз взялся за оружие, захватил Прагу и проник даже в Южную Богемию. Австрийцы должны были уйти из Эльзаса, но они не атаковали пруссаков непосредственно, а появились на севере от них и перерезали их коммуникационную линию. Со своей стороны, Фридрих не был в состоянии разрубить узел сражением. Правда, у него было почти 20 000 человек кавалерии, но пройти по стране мелкими партиями и разведать местоположение неприятеля эта кавалерия не была способна. Фридрих долгое время оставался без всяких сведений, и когда, наконец, перед ним оказался неприятель, его позиция показалась ему чересчур выгодной, чтобы ее атаковать. Он вернулся в Силезию, потеряв свой провиантский обоз, очистил, бросив тяжелые орудия, также и Прагу; при отступлении его армия едва не развалилась. Солдаты дезертировали толпами. Без единого сражения, почти даже без более или менее серьезного боя, Траун одержал блестящую победу. И Фридрих взял за правило - никогда не вторгаться так глубоко в неприятельскую страну.

Труд Генерального штаба и особенно доклад майора фон Рёслера ("МП. Wochenbl.", 1891, Nachtr. Bd 3) придают большое значение планам наступления короля 1741 - 1744 гг., которые преисполнены духом стратегии сокрушения. Верно то, что в эти годы король теоретически ближе всего подходил к полюсу сражения, т.е., если угодно, к стратегии сокрушения. Однако очень многого ему все же недоставало. Нигде неприятельская армия у него не указывалась как специфический объект наступательных действий. Лишь в совершенно неопределенной форме, без малейшей попытки хотя бы подойти к исполнению, появляется план наступления на Вену. В 1744 г., когда намечалось соединение всех союзников и победа над австрийцами в Южной Богемии, далее все же следует не немедленное движение на неприятельскую столицу, стоявшую всего лишь на удалении 20 миль, а зимние квартиры; возобновление же похода на Вену откладывается до будущего года. При всем этом весьма вероятно, что Фридрих не так уж серьезно останавливался на этих широких замыслах, так как он не имел никакого намерения развалить Австрию и в действительности уклонялся от крупных, решительных действий даже тогда, когда их ему предлагали французы.

Неверное понимание стратегии Фридриха, положенное в основание труда Генерального штаба, естественно, порождает в частностях новые ошибки. То и дело приходится извращать или вуалировать факты; наконец, логическая последовательность приводит к тому, что намечавшееся прославление превращается в порицание, ибо не хватает уже уловок для того, чтобы подогнать Фридриха под предвзятую схему. В отношении кампании 1744 г. это прекрасно изложено Максом Лейцке (Мах Leitzke. Neue Beit^ge zur Geschichte der preussischen Politik und Kriegsfenrung i. J. 1744, Гейдельбергская диссертация, 1898 г.); автор защищает короля от обвинений, выдвинутых против него в труде Генерального штаба.

Год

Если бы австрийцы использовали свой успех 1744 года и продолжили военные действия в течение зимы, то трудно себе представить, как бы Пруссия могла спастись. Но зимняя кампания превосходила моральные силы и материальные возможности австрийцев, и Фридрих выиграл время для восстановления своей армии и использовал его с неутомимой энергией. На этот раз он предоставил неприятелю стратегическую инициативу и решил смыть позор маневренного поражения, понесенного им в предыдущем году, победоносным сражением. Его верный министр Подевильс настойчиво уговаривал его не вверять судьбу государства неверному исходу одного сражения. Однако король ему заявил, что другого выхода для него нет; сражение, мол, то же, что рвотное для больного. Он мог предполагать, что австрийцы с наступлением весны попытаются вторгнуться в Силезию, и при этих условиях он рассчитывал использовать те выгоды, какие ему доставляли пограничные горы. Вместо того чтобы пытаться запереть отдельные горные проходы (напоминаю при этом то, что я еще в первом томе говорил, по поводу Фермопил, относительно замыкания горных проходов), он решил оставить проходы открытыми и встретить австрийцев в Силезии. За горами же он установил тщательное наблюдение и принял подготовительные меры на всех путях, по которым могли пойти австрийцы. Все дороги и мосты были осмотрены, а войска распределены так, чтобы они могли в самый скорый срок сосредоточиться у выхода того горного прохода, из которого появилась бы соединенная австро-саксонская армия.

В свое время австрийцы пытались под Хотузицем застигнуть пруссаков врасплох, совершив ночной марш. Попытка их успехом не увенчалась, так как они недооценили всех трудностей развертывания армии на ночном марше. Лишь около 8 часов утра начали они атаку, а к этому времени пруссаки уже давно заметили их приближение, оказались на месте, и отряд под начальством самого короля, который только что был затребован назад с довольно значительного удаления, оказался настолько близко, что еще успел вступить в бой и решить исход сражения в пользу пруссаков. Между тем Фридрих принял заранее такие меры под Гогенфридбергом (4 июня), что уже в 4 часа утра он имел возможность атаковать левое крыло неприятельской армии. К 9 часам утра сражение было в основном закончено, и неприятель отступал уже по всему фронту через горы.

Успех был полный и обусловливался всецело блестящим руководством царственного полководца. Стратегическая идея, тщательная подготовка, решительность в выполнении - все оказалось на высоте положения. Лишь со времени этой победы слагается репутация Фридриха как полководца. При Мольвице победы еще добился за него Шверин; под Хотузицем он прекрасно руководил действиями своих войск, но это еще не так бросалось в глаза, да и вообще австрийцы оспаривали свое поражение. 1744 год закончился полной неудачей. Между тем Гогенфридберг озарил его сиянием славы, которое отныне уже не должно было померкнуть. При этом нельзя сказать, чтобы королю облегчили триумф какие-либо особые промахи со стороны противника. Правда, чтобы оградить себя от нечаянной атаки, австрийцам следовало бы еще с вечера своего прибытия занять некоторые высоты и захватить в свои руки переправы через Стригауский проток. Но австрийцы спустились с гор и прибыли на место бивака лишь с наступлением темноты и едва успели ознакомиться с окружающей местностью. Пожалуй, можно было ускорить переход через горы; но ведь сперва надо было оглядеться, не стоят ли пруссаки у самого подножия гор, чтобы отдельные части армии не попали прямо в объятия неприятеля. А если бы решили провести ночь в горах, с тем чтобы на следующий день более коротким переходом заблаговременно спуститься на равнину, то опасность была бы тем больше, что пруссаки, от которых начало движения не могло укрыться, тотчас же атаковали бы войска при выходе их из ущелья. Мысль, что пруссаки уже на следующее утро до восхода солнца окажутся со всеми своими силами на месте и смогут сразу перейти в наступление, едва ли могла прийти в голову австрийскому полководцу Карлу Лотарингскому. Именно в создании этой неожиданности и сказались в действиях прусского короля его гениальность и творчество. Как принято превозносить инициативу в стратегии! Сражение при Гогенфридберге показывает нам, насколько все подобные принципы имеют чисто относительное значение; Фридрих одержал стратегическую победу именно потому, что он переложил на плечи противника инициативу и предоставил ему повести стратегическое наступление, а что это он сделал не из недостатка в нем наступательной энергии, а из мудрого расчета, доказывает нам само выполнение операции.

Три перехода сделал Фридрих по следам отступающего неприятеля. И на этом снова наступила остановка военных действий. Австрийцы заняли выгодную обеспеченную позицию за реками Эльба и Адлер, а пруссаки простояли лагерем целое лето, почти 4 месяца, против них, и дело не дошло до сколько-нибудь значительного боевого столкновения. Мы видим, как в конечном счете ничтожны были, при тогдашних условиях, материальные плоды даже такого крупного тактического успеха, каким являлся для той эпохи Гогенфридберг. Фридрих уже к моменту этого сражения располагал не меньшими силами, чем объединенные австрийцы и саксонцы (в круглых цифрах 60 000 человек); потеряв 4 800 солдат, он нанес им урон в 14 000-16 000 человек и 80 орудий и, следовательно, стал уже значительно сильнее противника. Если бы он был приверженцем стратегии сокрушения, он непрерывно проследил бы уже потрясенного неприятеля и постарался бы его снова атаковать как можно скорее. Так как австрийцы потеряли 2/3 своей артиллерии и располагали теперь лишь 41 орудием против 192 у пруссаков, то для современного критика даже атака адлер-эльбинской позиции показалась бы возможной, а если нет, то эту позицию можно было бы обойти. Однако король был далек от этой мысли, в особенности потому, что в предшествующем году уже изведал на опыте, как опасно для армии, подобной его, глубоко вторгаться в неприятельскую страну и отрываться от собственной базы снабжения. Его интендант фон дер Гольц настоятельно предостерегал его даже, чтобы он вовсе не переходил через горы и вообще не продвигался вперед по богемской территории, так как он не мог доставлять вслед ему припасы на крестьянских подводах143.

Прошло не слишком много времени, и стратегическая инициатива снова перешла к австрийцам. Фридрих должен был ослабить свои силы отсылкой части войск в Верхнюю Силезию и Марку, которым угрожали саксонцы. Австрийцы же вновь усилились. Их легкие войска с успехом препятствовали фуражировкам пруссаков. В сентябре Фридрих отходит назад к Судетским проходам, но раньше, чем он успел отступить, принц Карл сделал еще одну попытку разбить его наголову. Пруссаки численностью всего лишь в 22 000 человек стояли в лагере у Соора между обоими проходами - Траутенау и Находом; австро-саксонская армия в 39 000 человек имела над ними значительный перевес.

Принц Карл составил план внезапного нападения на пруссаков в том стиле, как это имело место под Хотузицем и Гогенфридбергом. Осторожно к ним приблизились и попытались еще ночью развернуться перед их лагерем. Утром, около 5 часов (30 сентября), король получил первое донесение. Но, как всегда, он уже был на ногах, и все его генералы были в сборе вокруг него, чтобы получить от него приказания на день. Он тотчас понял, что отступление уже невозможно, так как в распоряжении пруссаков были только узкие дороги, пролегающие среди лесов и скал, а главная дорога на Траутенау уже была в сфере действий австрийцев. Спасение могло дать лишь наступление. Тут же на месте отдан был приказ о развертывании со сдвигом к правому флангу, чтобы этим крылом, построенным в две линии, атаковать, в то время как левый фланг, построенный лишь в одну линию, пока что должен был в бой не ввязываться. Со всей той быстротой, которую делала возможной прусская дисциплина, были приведены в исполнение приказания короля.

Если бы австрийцы со своей стороны перешли в это мгновение в наступление всеми своими превосходящими силами, то едва ли прусской армии удалось бы удержаться. Беренхорст писал впоследствии: "...пруссаки победили назло искусству", на что Шарнхорст возразил: "...они победили во славу искусству". Принц Карл, хотя и стремился произвести внезапное нападение на пруссаков в их лагере, но не намеревался их непосредственно атаковать, предполагая, что они будут поспешно отступать и что во время этого отступления ему представится случай их уничтожить. Уже легкие войска австрийцев оказались на противоположной стороне прусского лагеря, ворвались в него и начали его грабить, причем добычей их стал и весь личный багаж короля; а последний в это время вводил свои войска в бой. Эта-то безусловная решимость вступить в бой и доставила пруссакам победу, в то время как осторожность австрийского полководца привела его к потере сражения144.

Так как сами австрийцы только еще развертывались и сначала хотели выждать, какое действие окажет их внезапное появление, то они дали возможность развиться наступлению пруссаков; австрийская кавалерия, стоявшая тесно сомкнувшись на возвышенности, даже позволила прусской кавалерии себя атаковать, стоя на месте, вместо того чтобы двинуться ей навстречу. Пруссаки ее опрокинули, и продолжавшееся наступление их со стороны этого крыла поддержало их атаку с фронта; австрийский центр также оказался разбитым, а правое крыло начало отступать.

Подобно Гогенфридбергу, Соор является делом руководства, решимости и дисциплины; стратегический успех при Сооре оказался еще более ничтожным, чем под Гогенфридбергом. Обе победы означали спасение от крайней беды и опасности, и больше ничего. Здесь мы наблюдаем совершенно удивительное и невообразимое, с точки зрения стратегии сокрушения, зрелище; победитель, после того как он, чести ради, пробыл еще несколько дней на поле сражения, начинает отступать. Фридрих ушел в Силезию, а австрийцы, после своей неудачи, вернулись в лагерь, который они занимали до нее.

Это их даже не отпугнуло от того, чтобы спустя несколько недель снова предпринять крупную попытку перехода в наступление. Саксонцы предложили им вместе с ними провести операцию против Бранденбурга через Лузацию, а Берлин находился от тогдашней саксонской границы на расстоянии лишь трех переходов. Фридрих перехватил это движение фланговым ударом из Силезии в Лузацию (21 ноября) и приказал старику Дессау, стоявшему под Галле с прикрывающей армией, двинуться теперь со своей стороны на саксонцев.

Таким образом, сложилось крайне удивительная стратегическая ситуация. Принц Карл с австрийской армией спешит из северного угла Богемии на помощь саксонцам. Прусский король стоит на северном берегу Эльбы, вблизи Дрездена, но он не идет через Лейпциг на соединение с приближающимся Дессау, а посылает ему на помощь только 8 500 человек под командой генерала Левальда через Мейссен. Сам он считал нужным сохранять связь своих главных сил с Силезией и прикрывать магазины и дорогу на Берлин. Когда же Леопольд фон Дессау атаковал саксонцев впереди Дрездена при Кессельдорфе (15 декабря), австрийцы уже были непосредственно за ними. Через несколько часов могло бы произойти соединение обеих армий, и тогда Дессау грозила бы неминуемая гибель. Фридрих осыпал его жесточайшими упреками, и они до сих пор повторяются в новейших сочинениях, почему, мол, он не продвигался быстрее и сделал крюк на своем пути через Торгау. Однако точная проверка данных показала, что старый фельдмаршал все время действовал в согласии с обстановкой и полученными им инструкциями и что расхождение между его пониманием обстановки и пониманием короля вызвано было исключительно дальностью расстояний, медленностью сообщений и сложностью создавшегося положения145. То, что при совместных действиях с разных сторон создаются трения, - явление неизбежное. Фридрих мог избежать опасности, если бы, в предвидении верной победы, он отказался на несколько дней от обеспечения сообщений и задач по прикрытию провинций и не ограничился бы посылкой корпуса Левальда, а повел бы всю свою армию у Мейссена через Эльбу на соединение с войсками Дессау. Если бы Дессау был разбит (а у него были только-только равные силы с противником), Фридрих, как он впоследствии писал в своих воспоминаниях, тотчас возобновил бы сражение, поставив разбитые батальоны во второй линии. В данном случае приходится признать, что Фридрих проявил себя не только как приверженец стратегии измора, но и как полководец, связанный в своих действиях ее принципами. Если возможно было впоследствии соединить обе армии, то это показывает, что значение второстепенных мотивов, препятствовавших такому соединению перед сражением, им переоценивалось. Исход сражения был на лезвие ножа. Будь оно проиграно, критика не пощадила бы короля Фридриха и не должна была бы его щадить. Сам он достаточно часто высказывал принцип, что для сражения надлежит стягивать все находящиеся под рукою силы. Тем не менее, сам он не только в данном случае, но, как мы дальше увидим, и впоследствии действовал наперекор этому принципу, и не только он: то же мы слышали и о Евгении, и о Мальборо под Гохштедтом. Ведь дело именно в том и заключается, - какие силы считают небезусловно необходимыми в другом месте, чтобы привлечь их к участию в сражении. Эти основания совершенно иначе расцениваются полководцами двухполюсной стратегии, чем полководцами стратегии однополюсной. Этим-то и объясняется поведение Фридриха при Кессельдорфе146. Переоценил ли он в данном индивидуальном случае основания для удержания своей армии, является вопросом второстепенного интереса.

ФРИДРИХ И ТОРСТЕНСОН

Сравним только что очерченные кампании Фридриха с некоторыми кампаниями Торстенсона147.

Торстенсон, приняв командование над шведской армией в Старой Марке, внезапно выступил в поход (1642 г.), прошел через Силезию до Моравии, завоевал Глогау и Ольмюц, занял эти крепости гарнизонами, снова отошел назад и разбил имперскую армию под Лейпцигом (2 ноября 1642 г.).

В следующем году он снова предпринял поход в Моравию, вернулся, не добившись сражения, и, согласно распоряжению своего правительства, отправился сокрушать Данию. Имперцы, под начальством Галласа, последовали за ним до самой Голштинии. Торстенсон, маневрируя, оттеснил их снова назад и вторгся в Богемию с намерением остановиться (eine Post zu fassen) на Дунае, а затем снова пробиться к своей базе (zu seiner Correspondenz-Linie zuracke zu arbeiten). Имперцы собрали все свои войска; к ним примкнули и саксонцы, и баварцы, последние - под командой Иоганна фон Вёрта, и дело дошло до сражения при Янкау (6 марта 1645 г.). Силы с обеих сторон были приблизительно равны: имперцы, под начальством Гацфельда, насчитывали 5 000 пехоты, 10 000 кавалерии при 26 орудиях; шведы - 6 000 пехоты, 9 000 кавалерии и 60 орудий. С обеих сторон дрались с величайшей храбростью. Шведы одержали победу благодаря продуманному, уверенному командованию, а имперцы приняли сражение на местности, неблагоприятной для того рода оружия, в котором у них был перевес, - для кавалерии, и некоторые их генералы по собственному усмотрению действовали наперекор распоряжениям главнокомандующего148.

Торстенсон подошел к самым воротам Вены, взял предмостное укрепление, Волчьи Шанцы, и обе крепости Корннейбург и Кремс на Дунае. Но для того чтобы взять саму Вену, он с своими 15 000 человек был слишком слаб; также и четырехмесячная осада Брюнна не привела к желанному результату. Кремс оставался в руках шведов несколько месяцев, Корннейбург - полтора года, а Ольмюц - до конца войны. Таким образом, Торстенсон достиг своей цели "задеть императора за живое" (dem Kaiser recht ins Herz zu greifen), но для того чтобы непосредственно принудить его к заключению мира, этого оказалось все-таки недостаточно. Торстенсон так же, как и Фридрих, сознавал себя лучшим бойцом и стремился к решению борьбы сражением, но так же, как и Фридрих, после сражения оказывался не в состоянии развить его результаты так, чтобы оно привело к окончанию войны. Оба они умеют действовать лишь по принципам стратегии измора; Торстенсон при этом заходит дальше, чем Фридрих; последний, однако, скорее достигает цели. Чем же это объяснить?

Мы уже видели, что армия Торстенсона была гораздо подвижнее армии Фридриха как по причине своей небольшой численности, так и благодаря составу, в котором преобладала кавалерия. Однако была еще другая причина, почему Торстенсон мог оперировать и продвигаться смелее, чем Фридрих. Последний сознавал, что если его армия будет уничтожена, погибнет и его государство. Вот почему в 1741 г. он не навязал сражения противнику, отсиживавшемуся на крепкой позиции, в 1742 г. - давал сражение лишь в целях обороны, в 1744 г. - решился продвинуться только до Будвейса и снова очистил Богемию без боя, в 1745 г. - несмотря на одержанную победу при Гогенфридберге, остановился, сделав три перехода. Торстенсон отважился дать сражение в сердце Богемии и продвинуться до самого Дуная, ибо в крайнем случае он рисковал своей армией, а не государством. Такие соображения были еще у шведского сената, когда Густав Адольф отправлялся за море, что потерянная в Германии армия не может существенным образом ослабить обороноспособность Швеции, ибо у последней еще остаются в запасе 30 больших кораблей и народная милиция149; о таких же соображениях сообщает и Хемниц перед сражением при Брейтенфельде:150 "Монархия - так далеко, к тому же за морем, что она не подвергается большому риску и ей нечего бояться какого-либо особого несчастия". Более скорое достижение успеха Фридриха поэтому не может быть объяснено одними его военными достижениями; надо учесть его политические успехи. Мария Терезия была готова уступить ему после полутора лет борьбы большую, богатую провинцию, чтобы получить возможность защищаться от других более сильных противников. Вот где - в соединении политики со стратегией - надо искать разгадку Фридриха в эпоху первых Силезских войн. Когда говорят, что политика и стратегия Фридриха в то время характеризуется тенденцией - отнюдь не затяжная война, короткие, сильные удары, и затем при первой возможности выгодный мир, - то эта фраза скорее выражает благое пожелание короля, чем обрисовывает его образ действия. Где те короткие, сильные удары, которые он будто бы наносил?

Под Мольвицем он должен был дать сражение потому, что он был отрезан; под Хотузицем он сам подвергся атаке; под Соором его снова атаковали; одни лишь Гогенфридберг и Кессельдорф представляют такие короткие и сильные удары. Мир, заключенный после 1745 г., отнюдь не был выгодным миром, а лишь закрепил фактическое обладание. И для правильной оценки Фридриха как стратега необходимо не упускать из виду, что основная идея, с которой он начинает свою великую карьеру, - идея политическая, а его смелая и в то же время осторожная стратега" служит ему лишь вспомогательным средством для ее осуществления.

ТЮРЕНН

Одновременно с Торстенсоном командовал в Тридцатилетней войне француз Тюренн. О нем нельзя не упомянуть в истории военного искусства, ибо, согласно традиции, он слывет тем полководцем, который первым стал придавать решающее значение снабжению и охотнее отказался бы от сулящего выгоду предприятия, чем подверг бы опасности этот фактор. Поэтому он более или менее считается создателем, хотя и искусной и деятельной, но избегающей кровопролития маневренной стратегии; при этом охотно цитируют сказанные по отношению к нему слова Клаузевица (IX, 193), что его искусство, безусловно, было лишь искусством его эпохи, а в обстановке наших войн производило бы впечатление салонной шпаги придворного кавалера среди рыцарских мечей. Хотя эта характеристика и это сравнение представляются столько же верными, сколько разительными, однако они легко могут ввести в заблуждение. Тюренн, сын принцессы Оранского дома, вышел из нидерландской школы, где регулярное снабжение солдат составляло одно из священнейших правил ведения войны. Следовательно, он лишь усвоил это правило. Впрочем, возможно, что среди полководцев Тридцатилетней войны он придавал большее значение снабжению армии, чем прочие его современники. Когда в 1744 г. он принудил генерала Мерси отступить от Фрейбурга, а энергичное преследование открывало перспективы на значительный успех, он от него отказался, мотивируя свое решение в своих мемуарах следующим образом: "Так как вся пехота, которой мы располагали, привыкла получать печеный хлеб, а не выпекать его самой, как то делали старые войска, долго служившие в Германии, то нельзя было последовать за неприятелем в Вюртемберг, в особенности потому, что там мы не нашли бы приготовленных магазинов. Поэтому-то и решено было не удаляться от Рейна".

И в других местах его мемуаров можно то и дело встретить подчеркнутую заботливость о продовольствии, например при снятии осады с Арраса в 1654 г.

Деятельность Тюренна как полководца можно разделить на два периода: первый - от последних лет Тридцатилетней войны и войн Фронды до Пиренейского мира 1659 г.; второй - до его смерти в 1675 г., охватывающий первые войны при самодержавном правлении Людовика XIV. Для второго периода, когда армии достигали двойной и даже тройной численности по сравнению с армиями первого периода, забота о продовольствии войск, как мы уже видели, составляла общераспространенный, господствующий принцип; она осталась таковой же при Фридрихе Великом. Следовательно, чтобы остаться в рамках сравнения Клаузевица, боевой меч в руках всех полководцев той эпохи превратился в салонную шпагу, однако достаточно острую и режущую, чтобы быть опасным оружием в руках искусного и смелого бойца; Тюренн также умел пользоваться этой шпагой смертоносно и с изрядным успехом.

Такого сражения, как сражение, данное Баннером при Виттштоке, или таких походов и сражений, как у Торстенсона, за ним не числится; однако он вытеснил маневрированием Великого Курфюрста из Эльзаса подобно тому, как Траун вытеснил Фридриха Великого в 1744 г. из Богемии, когда он терпел поражение, он тотчас, подобно Фридриху, занимал вызывающее, дерзкое положение, так что неприятель не отваживался снова к нему подступиться (в 1652 г., во время войны Фронды, под Орлеаном). О значении сражения он при случае (в 1646 году) говорил, что существенный плод сражения заключается в том, что овладевают известной областью и тем самым увеличивают свои силы, в то время как неприятель становится слабее. Таким образом, в истории стратегии и в ист<

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...