По вечерам мы «сумерничали».

Лидия Гладкова.

Пролог

Я всегда считала, если каждый напишет книгу о своей жизни, то получатся такие произведения…зачитаешься. Обычно такими «книгами» называют дневники, но ведь их никто не читает кроме тебя самого. А вы только представьте: сколько бы мы знали необычных, веселых, интересных, грустных и даже трагических историй. Вы скажете: для этого есть учебник истории. Нет. Если считать, сколько раз эту историю переписывали, собьешься со счету: наверное, столько, сколько власть сменялась, да и на каждого правителя еще по несколько раз. Вот если бы издали какой-нибудь закон о неприкосновенности таких книг, чтобы никто не мог в них ничего исправлять, чтобы все события из столетия в столетие доносились до нас с максимальной точностью, без переписывания.

Как и судьба каждого человека, судьба моей бабушки – интересная и незабываемая. Дальнейшее повествование пойдет от ее лица. Бабушке было два года, когда началась Великая Отечественная Война. И из-за этого она до мельчайших подробностей помнит происходящие тогда с ней события.

Родители

Мама моя, деревенская девчонка Дуся, жила с бабушкой Пелагеей и отчимом. С ним у нее не было никаких отношений: ни теплых, ни холодных – просто некое существование, не жизнь даже.

Маме было 14 лет, когда отчим, наверное, сгоряча сказал: «Я вас с бабушкой один не прокормлю», - хотя он был хорошим строителем, его работа пользовалась спросом, поэтому и зарплата у него была не маленькая.

Я считаю мою маму сильнейшим человеком с железным характером. Конечно, после таких слов ей не хотелось висеть на шее у родных, она собрала вещи и уехала в Ашхабад, город Туркменской ССР. Хоть нынешний Туркменистан была в составе СССР, но какое это огромное расстояние… В наше время это как за границу уехать. А ей, я повторюсь, было всего 14! Если только представить, как было тяжело девочке одной в чужом городе: нужно приспосабливаться к обществу, как-то зарабатывать, где-то жить, в один миг становиться самостоятельным, взрослым человеком.

Потом мама переехала в Сталинабад (ныне Душанбе), вышла замуж, когда ей не было еще 18-ти лет, и в 1939 году 8 мая родилась я. В дальнейшем мы вернулись в поселок Серноводск Самарской области, родину мамы.

Отец мой был родом из Тамбовской области, жил в простой крестьянской семье. По маминым рассказам, он был очень порядочен и серьезен. Последнее место его работы – «шофер какого-то начальника». Как сейчас помню фотографию, где он стоит, улыбается, а на нем новенькая черная кожанка. Эх, далекий 39-ый год…

«А все же о тебе я вижу сны…»

Все знают события 1941-1945 годов. Великая Отечественная Война. Страшное было время.

Тогда, в июне, был прекрасный солнечный день. Ничто не предвещало беды. Люди занимались своими обычными делами: взрослые работали, дети играли, веселились, а те, кто постарше, готовились к выпускному вечеру в школе, старики мирно сидели на лавочке, кто-то пел, кто-то делился последними новостями. И нежданно разразился «гром». Жизнь всех людей просто моментально пошла под откос. Казалось, что небо раскололось на две части, и мы попали в какой-то страшный параллельный мир. Всех провожали в бой: отцов, сыновей, внуков.

Мне было 2 года. Отец пришел ко мне в садик перед отправкой на фронт проститься. Он был очень высокий, а тогда (я сидела на горшке и ничего не понимала) он казался мне просто великаном, рядом с которым я чувствовала себя в безопасности. Таким я его и запомнила.

В ходе войны мы не получили от него ни весточки, в октябре 1941 года без вести пропал весь эшелон (!). Моя мама искала его всю свою жизнь. Это, наверное, самое страшное, когда не знаешь: жив дорогой тебе человек или нет. Я не знаю, как она пережила эту потерю, с какой тяжестью на душе она просыпалась каждый божий день.

Вспоминая слова из песни «Если б не было войны», я узнаю маму и папу и не могу сдержать слез. Каждое слово отражает судьбу русской женщины, на которой война оставила свой шрам:

Ещё до встречи вышла нам разлука,
А всё же о тебе я вижу сны,
Да разве мы прожили б друг без друга,
Мой милый, если б не было войны,
Мой милый, если б не было войны?

 

Наверно, я до срока стала старой,
А только в этом нет твоей вины,
Какой бы мы красивой были парой,
Мой милый, если б не было войны,
Мой милый, если б не было войны?

 

И снова ты протягиваешь руки,
Зовёшь из невозвратной стороны,
Уже ходили б в школу наши внуки,
Мой милый, если б…
Если б не было войны.

 

Таких как я очень долго называли «безотцовщина». Не было ни одного Дня победы, чтобы я не плакала. Это правда.

Даже тогда люди умели радоваться.

Страшно вспоминать, как тяжело было во время войны, в период восстановления страны.

Вспоминаю, как в детстве очень хотелось играть со сверстниками зимой. Пощупать легкий, как пух, и чистый, как небо, снег. Проблема была в том, что надеть было нечего. Поэтому даже, чтобы просто сходить в гости, старшим приходилось хорошенько укутать своего ребенка во все, что под руку попадется: шали, платки, фуфайки. Не было ни пальто, ни курток, ни штанов, ни одного лишнего платья.

А мой муж Александр рассказывал, как они с его любимой собакой Тропиком добывали зайцев, чтобы сшить себе зимнюю обувь. 11-ти лет мальчишка, без оружия, но с собакой, как-то умудрялся сделать ловушку для зайца, заманить его туда и в дальнейшем сшить себе кое-какие чуни. Так и ходил он в них всю зиму.

Еды тоже особо не было. Из сладостей помню сахарную свеклу. Ее нарезали кружочками, парили и подсушивали, получалась куряга (так мы ее называли). Очень любили пшеницу, но такое лакомство было по великим праздникам. Тетя моя парила ее в печке, а потом, если есть ее с маслом, казалось, что ты в раю. Были еще лепешки «офицерики» из семян лебеды с добавлением сахарной свеклы и щепоткой муки.

Иногда мама приносила домой с работы малюсенький кусочек сахара. И вот этот мизер я посасывала Бог знает сколько. Это была настоящая сладость!

8-го мая 1946 года я получила свой первый подарок на день рождения. Как сейчас помню: сижу на поленнице, завернутая в фуфайку (май был в том году очень холодный), пришла на обед мама, тихо-тихо подкралась ко мне сзади, и вдруг перед собой я увидела…клоуна! Маленького фабричного клоуна и кулечек с разноцветным драже. Это были мои первые настоящие конфеты. Я до сих пор вспоминаю с мурашками этот момент: чувствую, как я была тогда счастлива.

Когда мы с мамой из Серноводска переехали обратно в Сталинабад, голод, щи, сваренные из крапивы, сменила сказка: масло, колбаса, фигурный шоколад, сыр, розовое варенье и еще куча всего. На обед мы иногда ходили на базар. Купим горячую лепешку и холодный виноград и «балдеем».

Нашептались.

Из ранних воспоминаний хочется написать вот о чем. Было это году в 1942-1943. Мама работала, а я ходила в садик. Тот день был каким-то необычайно светлым и солнечным. Во время тихого часа я лежала и смотрела в окно на то, как переливаются на солнце яркие листья акации, солнце слепило мне глаза, но я не могла оторваться. Наслаждение этой красотой прервал мальчик, который лежал на соседней кровати. Он стал меня уговаривать: «Лидочка, шептай, шептай!». Мы с ним начали шептаться, но воспитательница, сильно разозлившись, подняла меня с кровати, быстро одела и повела домой. Дома никого не было, и она посадила меня на крыльцо и сказала: «Сиди до мамы!» Когда пришла мама, она, конечно, обалдела, по-русски говоря. Само собой – ведь я могла пойти куда угодно. Чисто случайно меня не потянуло на подвиги.

«Буду украинкой!»

Пошли мы как-то всем садиком в госпиталь, чтобы выступить перед ранеными бойцами. Я безумно любила к ним ходить, они нас очень хорошо принимали, наверное, потому что видели в нас дочерей, сыновей, да и вообще в войну песни поднимали дух, в них отражалась вся широта русской души и ее сила.

Особенно мне нравился мой украинский костюм с венком и разноцветными ленточками, а когда меня спрашивали, кем я хочу стать, когда буду большой, я уверенно отвечала: «Украинкой!»

«Филиппок».

В школу детей провожали тогда, когда у них появится одежда, в которой они бы смогли туда ходить. В классе были дети разных возрастов, в основном 7-10 лет. Вот такие первоклассники.

У нас на улице было много ребят, все «с соплей» друг друга знали и, конечно, когда почти все дети собрались в школу, с ними пошла и я.

В школе мне сразу очень понравилось: много классов, в каждом полки с книгами, доска и много людей. Я растерялась, но нашла свободное место – первую парту. Учительница прочитала фамилии всех учеников по журналу, а меня спросила: «А ты кто?». Я твердо ответила, что зовут меня Лида Борисова. Она, задумавшись, спросила: «Почему тебя в журнале нет? А ты в школу записывалась?». Тут у меня сердце в пятки ушло, заикаясь, я выдавила из себя: «Н-н-н-не-е-т…»

В общем, она оставила меня в школе и после уроков сказала, чтобы я передала маме, что нужно написать заявление, если она согласна отдать меня в школу. Не знаю, каких усилий это стоило моей маме, но в школу она меня собрала.

Так и получилось, что я, как Филиппок, добывать знания пришла сама.

Демонстрация.

Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся советская земля.
Холодок бежит за ворот,
Шум на улицах сильней.
С добрым утром, милый город,
Сердце Родины моей!

Когда мы с мамой жили в Сталинабаде, я со всем своим классом ходила на демонстрацию. К этому событию мы очень долго и тщательно готовились: рисовали плакаты, готовили транспаранты, цветы и многое другое. Обязательно у каждого ученика в руках был красивый букет, у некоторых шарики, на лице улыбка, а в душе патриотизм.

К сожалению, теперь на демонстрации ходят в добровольно-принудительном порядке, а тогда все очень ждали это событие. В то время, послевоенное, патриотизм присутствовал в каждом.

Активистка.

В школе я кем только не была, прошла через все: от октябрятской звёздочки до комсомольского значка. Одним словом, активистка.

Да…активистка, которую однажды выгнали с урока.

Наша учительница географии была главная в учкоме (ученический комитет, управляющий жизнью школы). Вот и начали меня девчонки уговаривать, чтобы я выступила у Елизаветы Мартыновны на уроке по поводу того, что нужно увеличить в школе количество вечеров. Мы их очень любили, у нас была очень хорошая самодеятельность: и вокалисты, и драмкружок, и хор. Нас все время хвалили за оформление зала и за отличную организацию концерта. Ну да ладно, вернемся в школу…

Ну, меня попросили, я и встала на уроке и давай учительнице, или, лучше сказать, главе учкома, зачитывать претензии. Она попыталась меня остановить, говорила, что не время это обсуждать, но в то время я была решительно настроена. Она выслушала меня и тактично попросила покинуть класс.

Стою я в коридоре, смотрю в окно, тут выходят девчонки и говорят: «Лидка! Она сказала, что вызовет тебя на учком!» А я подумала: «Боже мой! Секретаря комсомольской организации будут разбирать на части!».

Хорошо, что Елизавета Мартыновна была доброй души человек, и, когда я рванула перед ней извиняться, она сразу же простила.

«Сосчитай доски, поросеночек».

Мама мне много рассказывала о шуточках своего брата Васи и его друга Миши. Бывало, придут они – и начинается представление…

Был случай такой. Говорят ей: «Дуськ, а ты ведь не сможешь сосчитать все доски на потолке!». Для маленького ребенка это, безусловно, звучит как вызов, и она, недолго думая, крикнула: «А вот и смогу!». Ребята взяли фуфайку, приставили ей к глазу рукав, как подзорную трубу, и мама начала считать: «Один, два, три…». И именно на это злосчастное «три» мальчишки плюхнули ей в рукав воды. А она как завизжит! И в рев! А они смеются, им весело.

Во второй раз над ней не хуже подшутили. Пришел к ним как-то Михаил и спрашивает маму: «Дусь, хочешь поросеночка увидеть? Маленького-маленького». Ребенок, конечно, со сверкающими глазами, не думая, согласился. «Ну, смотри, только очень внимательно, а то не разглядишь!» - предупредил он. Взяли мальчишки противень, насыпали туда золы и размешали с водой. Получилось такая грязеобразная масса. Маме сказали, чтобы она встала над противнем на четвереньки, и накрыли ее опять той злосчастной фуфайкой. Девочка наклоняется над противнем, вглядывается, ждет, а они ей раз – и все ее лицо оказалось в золе. Она встала, смотрит на этого Мишу, понять ничего не может, а он ей говорит: «Ну, иди, Дусь, в зеркало смотрись. Там тебя поросеночек ждет». Мама, как поняла, что поросеночек – это она, опять в рев, а они хохочут.

Как я «летала».

Всю свою жизнь я любила петь. Когда еще в садик ходила, мне нравилось пение мамы. Все, что пела она, я слушала и запоминала. Песни до сих пор в моей памяти.

Помню вечер, мама тогда патефон слушала, я пришла к ней в спальню, залезла с головой под одеяло и так сильно зажмурила глаза, что аж звездочки разноцветные появились. Я любила смотреть на эти звезды и слушать музыку.

В году 1945-1946, когда в Серноводске радио провели, мама, бывало, уйдет на работу, бабушка – к подружкам, а я слушаю радио и пою. Весь репертуар Козловского, Утесова, Шульженко и других я знала наизусть. Пела абсолютно всё: арии из опер, народные песни, современные.

На новогодних елках всегда петь заставляли меня. Как обычно, ставят на стул, и ты начинаешь… Первая моя сольная песня была «Жила-была бабушка»:

Жила была бабушка

В маленьком местечке.

Захотелось бабушке

Выкупаться в речке,

А бабка хитрая была:

Купила пуд мочала.

Вот и песня наша вся.

Начинай сначала.

Когда стала старше, любила петь в театре курорта «Сергиевские минеральные воды» (это в нашем посёлке). Перед выступлением безумно волновалась, но все время хотела спеть как можно лучше. В театре был уютный зал с хорошей акустикой и даже с настоящим балконом. Когда я выходила и начинала петь, мне казалось, что я сейчас взлечу над залом.

По вечерам мы «сумерничали».

В нашей семье все вообще любили петь. Пели даже и во время Великой Отечественной, когда было туго с дровами, керосином, освещением. Каждый вечер мы «сумерничали». Затапливали голландку, ставили в нее чугунок с картошкой и начинали петь русские народные песни.

Ой, тега - гуси, тега

Серы со воды,

Чай вы, гуси, принаплавалися.

Ой, чай вы, гуси, принаплавалися,

А я, млада, принаплакалася.

Ой, наплакалась, нарыдалась молода,

Давно с милым не видалась три года.

Я три года и три месяца.

Ой, я три года и три месяца.

Увидала, взрадовалась молода,

Увидала взрадовалась молода,

Теперь с милым не расстанусь никогда.

Были и веселые песни, очень уж их моя бабушка любила.

В саду на ветке пел веселый скворушка,

Машутку звал на лесенку Егорушка:
"Ты выйди, выйди, Машенька, на лесенку,
Послушаем мы скворушкину песенку".
Ну что, право слово,
Чего же в том дурного?
Послушаем мы песенку,
И больше ничего...

Все так же заливался звонкий скворушка,
Но четко дело знал и наш Егорушка:
Дарил он ей серебряно колечико
И крепче прижимал ее за плечико.
Ну что, право слово,
Чего же в том дурного?
Он жал ее за плечико,
И больше ничего...

С песней «Трансвааль» мы вспоминали всех участников войны, потому что ее очень любил мой дядя, погибший в 1942 году под Ленинградом:

Трансвааль, Трансвааль, страна моя,

Горишь ты вся в огне!

Под деревом развесистым

Бур раненый сидел.

 

Сынов всех девять у меня,

Троих уж нет в живых,

А за свободу борются

Шесть юных остальных.

 

А старший сын - старик седой

Убит был на войне:

Он без молитвы, без креста

Зарыт в чужой земле…

Гладков.

Первый раз мой муж Саша Гладков меня увидел в несколько необычном образе. Вернувшись из армии, он пришел в гости к жене брата Петра, там была и я с утюгом в одной руке и с огромным огурцом в другой. Стою, глажу и прикусываю. Он заглянул за арку и меня увидел. Я в свою очередь поглядела свысока и отвернулась, а он вот влюбился с первого взгляда и на всю жизнь. Я вообще с ним встречаться не хотела, считала его деревенщиной. Саша был не наглый, с чувством меры, я все время ощущала на себе его взгляд, но даже и это было тактично. Этим он меня со временем и взял.

В это время за мной пытался ухаживать еще один парень, к которому я испытывала отвращение. Ну, никак он мне не нравился. Да мне вообще никто не нужен был. Время, наверное, еще не пришло.

Пошли мы с моей подружкой Римой на танцы как-то, все танцы я отплясала с ней. Когда время подходило идти домой, подошел ко мне этот парень и предложил меня проводить. Я ответила ему, что он сам себе хозяин и что он может идти куда хочет. А подружку тут же дернула за рукав платья и шепчу на ухо: «Мне убежать от него надо!». Вот мы с ней натанцевались, она довела меня до калитки, и я со всех ног понеслась. Запыхавшись, пошла маленькими быстрыми шажочками, слышу сзади шаги… «Ну, все, пропала!» - думаю. А нет, поворачиваюсь, вижу Гладкова! Как я была в тот момент счастлива! Как гора с плеч упала.

Тогда он в первый раз пошел меня провожать. Так мы и не расставались 43 года.

Эпилог

Вновь и вновь перечитывая воспоминания бабушки о войне, на моих глазах появляются слезы.

Сейчас, сидя за компьютером, клавиатуру которого игриво щекочет луч солнца, мне, её внучке, Алине Гладковой, трудно представить, сколько тяжести перенесла на себе избитая врагом русская земля и истерзанный русский человек. Несмотря на все это, люди оставались стойкими, сильными и непобедимыми. Как многого им это стоило…

Мне нравится, когда бабушка рассказывает о своем детстве, молодости. Сразу невольно вспоминаются некоторые факты из учебника истории, и этот монотонный текст в ее устах превращается во что-то новое и необычайно интересное. С ее рассказами и посмеешься, и поплачешь, но, что самое главное, они не оставляют равнодушными.

Я, несомненно, в своем далеком будущем поступлю, как и бабушка: буду рассказывать «свою историю» и бабушкину моим детям, внукам, может быть, даже правнукам. Ведь так интересно сопоставлять жизненно-временные эпохи разных поколений и находить в них что-то общее или видеть явный контраст прошлого и настоящего.

Посвящается Гладковым Лидие и Александру.

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: