 |
Спасение, дарованное Тобой. Было бы, конечно, лучше. Какая, однако, буря
|
|
|
|
Искушений нависает над человеком по выходе из детства, мать моя это знала и
Предпочитала, чтобы она разразилась лучше над прахом земным, который потом
Преобразится, чем над самим образом Божиим.
XII. 19. В детстве моем, которое внушало меньше опасностей, чем юность, я
Не любил занятий и терпеть не мог, чтобы меня к ним принуждали; меня тем не
Менее принуждали, и это было хорошо для меня, но сам я делал нехорошо; если
Бы меня не заставляли, я бы не учился. Никто ничего не делает хорошо, если
Это против воли, даже если человек делает что-то хорошее. И те, кто
Принуждали меня, поступали нехорошо, а хорошо это оказалось для меня по
Твоей воле, Господи. Они ведь только и думали, чтобы я приложил то, чему
Меня заставляли учиться, к насыщению ненасытной жажды нищего богатства и
позорной славы. Ты же, "у Которого сочтены волосы наши", пользовался, на
Пользу мою, заблуждением всех настаивавших, чтобы я учился, а моим
Собственным - неохотой к учению, Ты пользовался для наказания моего,
Которого я вполне заслуживал, я, маленький мальчик и великий грешник. Так
Через поступавших нехорошо Ты благодетельствовал мне и за мои собственные
Грехи справедливо воздавал мне. Ты повелел ведь - и так и есть - чтобы
Всякая неупорядоченная душа сама в себе несла свое наказание.
XIII. 20. В чем, однако, была причина, что я ненавидел греческий, которым
Меня пичкали с раннего детства? Это и теперь мне не вполне понятно. Латынь
Я очень любил, только не то, чему учат в начальных школах, а уроки так
Называемых грамматиков. Первоначальное обучение чтению, письму и счету
|
|
|
Казалось мне таким же тягостным и мучительным, как весь греческий. Откуда
это, как не от греха и житейской суетности, ибо "я был плотью и дыханием,
скитающимся и не возвращающимся". Это первоначальное обучение, давшее мне в
Конце концов возможность и читать написанное и самому писать, что
Вздумается, было, конечно, лучше и надежнее тех уроков, на которых меня
заставляли заучивать блуждания какого-то Энея, забывая о своих собственных;
Плакать над умершей Дидоной, покончившей с собой от любви, - и это в то
Время, когда я не проливал, несчастный, слез над собою самим, умирая среди
Этих занятий для Тебя, Господи, Жизнь моя. 21. Что может быть жалостнее
Жалкого, который не жалеет себя и оплакивает Дидону, умершую от любви к
Энею, и не оплакивает себя, умирающего потому, что нет в нем любви к Тебе,
Господи, Свет, освещающий сердце мое; Хлеб для уст души моей, Сила,
Оплодотворяющая разум мой и лоно мысли моей. Я не любил Тебя, я изменял
Тебе, и клики одобрения звенели вокруг изменника. Дружба с этим миром -
Измена Тебе: ее приветствуют и одобряют, чтобы человек стыдился, если он
Ведет себя не так, как все. И я не плакал об этом, а плакал о Дидоне,
"угасшей, проследовавшей к последнему пределу" - я, следовавший сам за
Последними созданиями Твоими, покинувший Тебя, я, земля, идущая в землю. И
Я загрустил бы, если бы мне запретили это чтение, потому что не мог бы
Читать книгу, над которой грустил. И эти глупости считаются более почтенным
И высоким образованием, чем обучение чтению и письму. 22. Господи, да
воскликнет сейчас в душе моей и да скажет мне правда Твоя: "Это не так, это
не так". Гораздо выше, конечно, простая грамота. Я готов скорее позабыть о
Блужданиях Энея и обо всем прочем в том же роде, чем разучиться читать и
|
|
|
Писать. Над входом в школы грамматиков свисают полотнища, но это не знак
Тайны, внушающей уважение; это прикрытие заблуждения. Да не поднимают
Против меня крика те, кого я уже не боюсь, исповедуясь Тебе, Боже мой, в
Том, чего хочет душа моя: я успокаиваюсь осуждением злых путей своих, дабы
Возлюбить благие пути Твои. Да не поднимают против меня крика продавцы и
Покупатели литературной премудрости; ведь если я предложу им вопрос, правду
Ли говорит поэт, что Эней когда-то прибыл в Карфаген, то менее образованные
Скажут, что они не знают, а те, кто пообразованнее, определенно ответят,
что это неправда. Если же я спрошу, из каких букв состоит имя "Эней", то
Все, выучившиеся грамоте, ответят мне правильно, в соответствии с тем
Уговором, по которому людям заблагорассудилось установить смысл этих
знаков. И если я спрошу, от чего у них в жизни произойд°т больше
Затруднений: от того ли, что они позабудут грамоту, или от того, что
Позабудут эти поэтические вымыслы, то разве не очевидно, как ответит
Человек, находящийся в здравом уме? Я грешил, следовательно, мальчиком,
Предпочитая пустые россказни полезным урокам, вернее сказать, ненавидя одни
И любя другие. Один да один - два; два да два - четыре; мне ненавистно было
Тянуть эту песню и сладостно было суетное зрелище: деревянный конь, полный
вооруженных, пожар Трои и "тень Креусы самой". 23. Почему же ненавидел я
Греческую литературу, которая полна таких рассказов? Гомер ведь умеет
Искусно сплетать такие басни; в своей суетности он так сладостен, и тем не
Менее мне, мальчику, он был горек. Я думаю, что таким же для греческих
Мальчиков оказывается и Вергилий, если их заставляют изучать его так же,
Как меня Гомера. Трудности, очевидно обычные трудности при изучении чужого
Языка, окропили, словно желчью, всю прелесть греческих баснословий. Я не
Знал ведь еще ни одного слова по-гречески, а на меня налегали, чтобы я
Выучил его, не давая ни отдйха, ни сроку и пугая жестокими наказаниями.
Было время, когда я, малюткой, не знал ни одного слова по-латыни, но я
|
|
|
Выучился ей на слух, безо всякого страха и мучений, от кормилиц, шутивших и
Игравших со мной, среди ласковой речи, веселья и смеха. Я выучился ей без
Тягостного и мучительного принуждения, ибо сердце мое понуждало рожать
Зачатое, а родить было невозможно, не выучи я, не за уроками, а в
Разговоре, тех слов, которыми я передавал слуху других то, что думал.
Отсюда явствует, что для изучения языка гораздо важнее свободная
Любознательность, чем грозная необходимость. Течению первой ставит плотину
Вторая - по законам Твоим, Господи, по законам Твоим, управляющим и
Учительркой линейкой и искушениями праведников, - по законам, которыми
Властно определено литься спасительной горечи, призывающей нас обратно к
Тебе от ядовитой сладости, заставившей отойти от Тебя.
XV. 24. Услыши, Господи, молитву мою, да не ослабнет душа моя под началом
Твоим, да не ослабну я, свидетельствуя пред Тобою о милосердии Твоем,
Исхитившем меня от всех злых путей моих; стань для меня сладостнее всех
соблазнов, увлекавших меня; да возлюблю Тебя вс°ми силами, прильну к руке
Твоей всем сердцем своим; избавь меня от всякого искушения до конца дней
моих. Вот, Господи, Ты Царь мой и Бог мой, и да служит Тебе вс° доброе,
Чему я выучился мальчиком, да служит Тебе и слово мое и писание и чтение и
Счет. Когда я занимался суетной наукой, Ты взял меня под свое начало и
Отпустил мне грех моего увлечения этой суетой. Я ведь выучил и там много
|
|
|
