 |
Утренний развод
|
|
|
|
ДЕНЬ 2
| 9. 45 – 10. 00 | УТРЕННИЙ РАЗВОД |
| 10. 00 – 10. 30 | Завтрак |
| 10. 30 – 11. 30 | ОТРЯДНОЕ ВРЕМЯ по планам Отрядных Комиссаров |
| 11. 30 – 12. 30 | Клубы по интересам |
| 12. 30 – 14. 00 | Подготовка к ЗОЛОТОМУ ВОВОЧКЕ |
| 14. 00 – 14. 30 | Обед |
| 14. 30 – 15. 30 | ЗОЛОТОЙ ВОВОЧКА |
| 15. 30 – 16. 30 | ОТРЯДНОЕ ВРЕМЯ |
| 16. 30 – 18. 30 | БОЛЬШОЙ ПРЫЖОК |
| 18. 30 – 19. 30 | РАЗУЧИВАНИЕ ПЕСЕН |
| 19. 30 – 20. 00 | СПЕВКА |
| 20. 00 – 20. 30 | Ужин |
| 20. 30 – 22. 30 | Подготовка к Вечернему делу |
| 22. 30 – 23. 30 | Вечернее дело ШЕДЕВРЫ РОК-Н-РОЛЛА |
| 23. 30 – 00. 30 | ВЕЧЕРНИЙ ОГОНЕК |
| 00. 30 – 01. 00 | Укладывание |
| 00. 15 – 01. 00 | По одному ребенку от каждого отряда на совет к Старшему комиссару. |
| 01. 00 | Совет комиссаров |
Второго дня дождаться также невозможно, как и зарплаты. Когда же он все-таки наступает, то комиссары долго не верят своим глазам и все переспрашивают. Второй день – это как второй тайм в футболе, который начинается при счете 2: 0 в твою пользу. Многое еще может произойти, но играть намного спокойнее.
Дети еще не самые близкие друзья комиссаров. Но они уже верные союзники, готовые ринуться куда угодно по первому мановению комиссарской руки. В глазах вопрос: «А че еще будет? » Дисциплина теперь железная, ибо прочно держится на двух китах: четком осознании ее необходимости и леденящем душу страхе, что тебя могут за что-нибудь отправить домой.
В. Ланцберг в своем замечательном труде «Технология группы» поминает термин «сильная позиция». Он приводит пример, как в один интернат пришел работать новый педагог и потребовал для работы большой кабинет. В этот кабинет он притащил пару компьютеров, синтезатор, электрогитару, акустическую гитару, шахматы, самовар и много чего другого привлекательного для мальчишек. Оставил дверь приоткрытой и сел пить чай, поигрывая на синтезаторе и пощелкивая на компьютере. Естественно, мальчишки стали заглядывать и спрашивать: «А можно?.. А можно? » Оказалось – можно, только надо погасить сигарету. Далее Ланцберг пишет: «Постепенно выяснилось, что зона запретна не безусловно; что достаточно не иметь больших проблем с педагогами интерната и своими товарищами, а также не употреблять в общении таких терминов как «козел», чтобы можно было не только бывать тут, но и проводить чуть ли не все свободное время. И даже жить в отсутствие хозяина, будучи особо доверенным лицом… В итоге вокруг кабинета образовалась группа завсегдатаев, которую отличал стиль поведения, отношения к работе, учебе, друг другу… «Сильная позиция» может быть реализована не только через «пространство соблазнов», но и через свободу действий педагога. Так, будучи обязанным кормить-поить всех своих подопечных без исключения, он может не быть обязанным организовывать интересные походы и уж, во всяком случае, брать в них кого ни попадя. Эта свобода дополнительных возможностей действий и свобода выбора в их рамках – основа его суверенитета ».
|
|
|
На второй день сбора, в отличие от начала первого, у комиссаров очень даже сильная позиция. Мы никому ничего не должны, сбор устраиваем исключительно для себя и желаем общаться с приятными людьми. И если кто-то нам неприятен, то мы с ним общаться не будем. В первый день мы вводили детей в «пространство соблазнов», были терпеливы и, хоть нехотя, но прощали им естественное недопонимание, стереотипное мышление и даже хамство. Но на второй день мы можем позволить себе предъявлять любые требования. Ты хочешь прожить с нами оставшиеся дни? Тогда будь так добр, смени кислое выражение лица на бодрое.
Комиссар Леша рассказывал мне, как однажды в ночь с первого дня на второй увидел он на аллее хорошенькую девочку. «Минуточку… ты почему не спишь сладко в своей кровати? » – спросил он. «С мальчиком гуляла. А что, нельзя? » – с вызовом ответила очаровашка. «Как ни печально, но ночью у нас все должны спать, даже внезапно полюбившие друг друга». «Ну, что это за порядки такие? – пошла она в атаку. – Что за концлагерь? Я все-таки личность, почему такое неуважение? » «Ты знаешь, мне нравится то, с каким достоинством ты себя держишь. Знаешь себе цену и не позволяешь никому пренебрегать твоей личностью. Молодец. Завтра поутру, ты, конечно, уедешь отсюда, но уважение к твоей личности я сохраню в своем сердце навсегда», – сказал комиссар и пошел спать… А в девять утра (за полтора часа до подъема) в дверь Лешиной комнаты раздался стук. На пороге стояла чумазая, зареванная «личность». «Леша, прости меня, я не хочу уезжать… обещаю быть самой послушной и активной, только не отправляй, не отправляй, пожалуйста! » – говорила она сквозь рыдания. «А как же быть со свободой личности в нашем концлагере? » – спросил злой, не выспавшийся Леша. «Я была дура, дура, дура!!! » Девочка была так красива, а Леше было двадцать лет… Впоследствии она оказалась замечательным ребенком, но я до сих пор в шутку пеняю комиссару: «При помощи элементарного женского обаяния тебя, Леха, развели как лоха».
|
|
|
А еще помню, как приехала к какому-то мальчику мама, чтобы взять у него лишние вещи и увезти их домой. Я послал за этим мальчиком с просьбой передать, чтобы он пришел в штаб с вещами. Не совсем сознательный вестовой забыл при передаче сообщения сказать про маму. Мальчик появился весь трясущийся и заикающийся, на грани обморока.
Это чувство (леденящий душу страх) внушается утренним шоу с выгоном взашей одного-двух идиотов, которые, не вняв предупреждениям, все-таки правила игры нарушили. Их истерика и слезы никакого влияния на принятое решение не оказывают, но к каждому приходит осознание истины: комиссары не шутят, сказали – сделают.
Я много слышал сказок и теоретических выкладок об уважении к ребенку, свободе его выбора. Все эти рассуждения, может быть, верны, когда у педагога есть приличные запасы времени, терпения, такта а, самое главное, желания работать со своими подопечными 24 часа в сутки. Но чаще всего они прикрывают лень и конформизм господ воспитателей, которые почему-то понимают это «уважение» таким образом: «дети хотят – надо дать, дети не хотят – боже упаси их заставлять». Ведь если один раз детей заставить что-то сделать против их воли, они ведь могут и обидеться. А это такое горе, такое горе.
|
|
|
Наше насилие – это не кнут и розги.
Наше насилие – это установление четко очерченных правил игры и требование жесткого их соблюдения.
Если ты играешь в шахматы, то будь так добр: тронул – ходи. Свобода твоего выбора в том, что ты можешь в любой момент встать и пойти играть в хоккей.
И потом, никакое это не насилие. Просто у нас «сильная позиция». «Заставлять» – это когда: «не сделаешь – будет больно». У нас ситуация другая: «не хочешь – свободен». Мы тут песенки собрались попеть в обществе тех, кто нам нравиться. Твоя задача (может быть, она трудная) – не омрачать наше чело проблемами и нравится нам изо всех сил.
Одним летом мне довелось участвовать в российско-французском семинаре вожатых. Я не могу передать ужаса, охватившего меня, от рассказа французских коллег о принципах организации детского отдыха в Европе.
Если мне правильно все перевели, и я правильно все понял, то картина примерно такая: в отряде у них не более восьми детей, которых опекают двое взрослых, прошедших серьезную педагогическую подготовку. Ребенок там может позволить себе встать во сколько захочет (! ) и сходить позавтракать в удобный для себя момент. После завтрака вожатые предлагают ему большой список различных полезных занятий и просто развлечений – «программы» и «подпрограммы». У него полная свобода выбора. Хочет, участвует, а не хочет – никто не смеет его принуждать. Называется это все «отказом от режима» и уже с успехом внедряется в наиболее передовых (и финансово обеспеченных) лагерях России. Главная педагогическая задача, как мне объяснили, чтобы ребенок быть совершенно доволен своим «отдыхом»…
Стоп! Приехали! А разве у нас другая задача? Мы, собственно, тоже никакой другой цели и не преследуем, кроме как той же самой – абсолютного детского счастья. С той лишь разницей, что нам пока не нужно мотивировать ребенкова папашу и в следующий раз выкладывать денежки за пребывание чада именно в этом лагере.
|
|
|
Но вот ведь что интересно: у нас жесткий поминутный режим, мы даже и не думаем спрашивать у детей, чем бы они хотели заняться, ни о какой свободе не может быть и речи, таких слов, как «уважение к личности ребенка» мы даже и не знаем... а дети самым неприличным образом счастливы. Почему и откуда берется у них столько положительных эмоций при таком «неуважительном» отношении к их личности – не могу понять, хоть ты тресни!
Когда мы все это выложили французам, то они долго с сомнением качали головами и говорили: «Но это же нарушение прав ребенка». Мы привезли их на сбор. А происходило это в «обычном» лагере, где нам на шесть дней просто предоставили поработать на старших отрядах. Контингент детей был, понятно, сложный, обычные сельские дети, далеко не все хорошо воспитанные, много лет приезжающие в этот лагерь и точно знающие все лазейки. Начальник лагеря требовал соблюдения дурацких режимных моментов. Это были самые тяжелые условия работы, которые я могу припомнить. Наши Вечерние дела проходили под аккомпанемент дискотеки… И в конце первого дня французы иронизировали: «Нет, мы предполагали, что будет издевательство над подростками, но то, что мы видим – просто садизм». Но как же были они посрамлены в последующие дни, когда увидели своими глазами, как (! ) действует наша «методика насилия» на живых детей. Через шесть дней мы сдали их на руки своим вожатым и стали прощаться… какие были слезы и истерики… Дети долго бежали за нашим автобусом и кричали «не уезжайте! ». Потрясенные иностранцы не находили слов… Вернувшись с этого международного сбора домой, я с удовольствием раскрыл Чехова и перечитал мой любимый рассказ «Глупый француз». (Одна француженка, прочитав книжку, спросила меня: за что я и Чехов так не любим французов? Я дал ей прочитать рассказ, и она искренне посмеялась над русским обжорством. )
Во второй день такой неприятный инцидент, как отстрел парочки маргиналов, быстро забывается, и все затопляет непреходящая, всепоглощающая радость. Радость дела, радость творения, радость общения.
Помимо нарушителей, в каждом отряде может найтись по одному мунявому ребенку, который ничего не нарушает, но все делает с такой кислой миной, что сильно напрягает остальных. Все мунявые присылаются Отрядными комиссарами ко мне, и я ласково предлагаю им не мучиться, а потихоньку собрать вещи и уехать… Небывалый творческий подъем мгновенно загорается в их глазах, им начинают нравиться все мероприятия, все песни…в общем, в дальнейшем Отрядные комиссары просто не могут нарадоваться на их активность и энтузиазм.
|
|
|
Второй день – это день самоидентификации групп, время интенсивного внутриотрядного общения. Во второй день ребят мало занимают другие отряды, им интересен только свой, а остальные интересуют только с точки зрения сравнения. Зажим и настороженность у многих, однако, еще сохраняются. Но уже загораются первые звездочки, утверждаются лидеры, и все внимание теперь приковано к ним, а не к жалким остаткам оппозиции.
Настроения второго дня:
Утро – приподнятое, эйфория, ожидание вчерашних вечерних ощущений. Утро второго дня всегда и везде у нас было удивительно бодрое и доброе. Удивительно.
Середина дня – успокоение. Оттого, что ощущения уже не так сильны, потеря чувства новизны. Иногда очень лень приступить к подготовке нового дела. Именно приступить, но стоит начать, как вновь приходит вдохновение. Однажды девочка Настя на мой вопрос, что больше всего понравилось в системе сбора, на мой взгляд, сформулировала очень точно: «Понравилось то, что иногда очень неохота что-либо делать, а потом, когда сделаешь – так кайфово». А ведь верно, а?
Вечер – спокойная и нежная любовь к сбору, отряду и ко всему происходящему.
К хорошему привыкаешь быстро. Кажется, что уже давным-давно живешь именно так, вся прошлая жизнь – в смутной дымке. Все спрашивают друг у друга: «Вы не помните, кто такой Путин? » И с большим юмором вспоминают себя в час заезда.
Счастливого второго дня!
УТРЕННИЙ РАЗВОД
Сапоги нужно чистить с вечера, чтобы утром надевать их на свежую голову.
Военная мудрость
Когда-то я всячески хулил утренние линейки в пионерских лагерях (от них у меня в памяти – сильно мятые галстуки, зевающие пионеры и Дежурный вожатый с похмелья) и не проводил сборища всех в одном месте сразу после подъема. И был не прав. Дело не в том – что, дело в том – как.
Пятнадцать минут веселой увертюры ко всему дню обязательно нужны. В другие утра могут быть и сонливость и мунявость, но настроение в первое утро всегда на большом подъеме. УТРЕННИЙ РАЗВОД – маленький праздник импровизаций, интересных неожиданностей, теплых поздравлений, словом, творчества. Готовит его та часть дежурного отряда, которая не накрывает в столовой завтрак. Ведет – Дежурный комиссар, который со своим отрядом спал всего часа три. (Да не увидят никогда это чтиво работники наших доблестных медицинских органов, стоящих на страже детского физического здоровья, и знать ничего не желающие о здоровье душевном. )
Все отряды готовят каждый свою часть минут двадцать после умывания.
В УТРЕННИЙ РАЗВОД входят:
а) творческий выход на линейку;
б) сдача рапортов;
в) краткая речь Дежурного комиссара о дне прошедшем;
г) награждение отличившихся вчера аплодисментами, шоколадками и т. д.;
д) если есть флаг сбора, то поднятие его награжденными;
е) краткая информация по плану предстоящего дня;
ж) выступление дежурного отряда, анонсирующее Вечернее дело;
з) информация к размышлению. (Например: «Сегодня нас покинули два человека по причинам, о которых вам предлагается подумать». )
и) шагом марш, в столовую на завтрак!
Как правило, на подготовку РАЗВОДА отряду вполне хватает 15 минут. В первое утро комиссар в этом активно помогает, во все последующие – ограничивается контролем.
|
|
|
