 |
Мифологический национализм
|
|
|
|
Мифологический национализм — самая глубинная и фундаментальная форма
национализма. Острота проявлений национализма в национальных возрождениях и
революциях зависит от степени мифологизации национального чувства. Великая история
и славное прошлое — это просто сказка, сложенная местными интеллектуалами, но до
тех пор, пока она не стала образом жизни населения. А тогда она превращается в миф,
причем такой, против которого бесполезно и бессмысленно предостерегать, ибо это
значит предостерегать человека против него самого, против его собственной жизни,
какая она есть. Мифологическая идентичность — это подлинная национальная
идентичность, и уже на ее основе создаются культурная и политическая "надстройки".
Это не миф, который отражает прошлое, а миф, который представляет собой
Ионин, Л. Г. Социология культуры. —4-е изд., перераб. и доп. — М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004. — 427
с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
сегодняшнюю реальность.
Например, в чеченском кризисе поражает не сама вдруг осознанная
немногочисленным народом возможность самостоятельного национального
существования. Поражает невероятная, совершенно фантастическая энергия, с какой
национальная идея отстаивается. Эту энергию невозможно объяснить с помощью теории
сконструированных идентичностей. Идея независимости Чечни — миф в том смысле, что
он переживается и осуществляется со всем пылом жизненной энергии.
Известно много определений понятия нации. По К. Гирцу, нация — это
"окончательная общность судьбы (terminal community of fate)" [116]. Данное определение
для нашего изложения более важно, чем те, что базируются на теориях
сконструированной идентичности. Но не потому, что оно "более истинно", а потому, что
оно не имеет отношения к истине, как и миф, на который указывает это определение.
|
|
|
Жизненный мир
Все эти функции мифа, так же как и другие, не названные здесь, и вообще все
сказанное выше о мифе имеет смысл лишь при следующих условиях: во-первых, в
категории мифа выражается содержание, не улавливаемое другими категориями и
понятиями социальных и культурных наук, и, во-вторых, анализ общества средствами
теории мифа приносит новое знание.
Первое представляется абсолютно очевидным. Миф — это категория
метасоциального анализа. Он позволяет увидеть и зафиксировать не уловимое никакими
другими средствами социальных наук синкретическое единство объекта и субъекта,
мышления и действия, энергии и структуры, которое именуется обще-
ственной жизнью и в котором (или которым) живем все мы в нашей повседневности.
В гл. 3 речь шла о логической структуре повседневности, которая рассматривалась с
позиции социальной феноменологии. Здесь, в концепции мифа повседневность
анализируется в ее непосредственности. Наверное, это и можно назвать жизненным
миром — тем жизненным миром, поисками которого уже много десятилетий занимаются
науки об обществе, однако безрезультатно, несмотря на интуитивную очевидность его
существования.
Что касается перспектив исследования общества с помощью предлагаемой концепции
мифа, то некоторые возможности мы старались показать выше. Мифологический подход
дает своеобразное видение коллектива как органической общности, не улавливаемой
формальными социологическими классификациями. Выявив соответствующие мифы,
можно установить некоторые новые связи, ускользающие от внимания тех, кто
пользуется традиционным аналитическим инструментарием.
Мифологический подход позволяет обнаружить органические общности, поскольку
именно в органических общностях миф становится средством социальной интеграции и
идентификации. На первый взгляд, таким способом можно выявить только
"законсервированные", традиционные общности, группы, связи. Но это не так. Буквально
все теории и суждения современной социологии традиционно построены на основе
противопоставления традиционного и современного, общины и общества, органической и
механической солидарности и т.д. Этот подход стал настолько привычным, что уже
кажется, что современное общество рационально, расколдовано. На самом деле
современное и традиционное сосуществуют как в обществе, так и в каждом из нас. И
похоже, нынешняя социология не располагает средствами анализа этих традиционных
элементов, отдельные черты которых, вероятно, обретут новую значимость (вместе с
новым смыслом) в наступающую культурную эпоху. Здесь может и должен быть
полезным мифологический подход.
|
|
|
В данной главе представлена самая общая и приблизительная формулировка
мифологического подхода. Интересно отметить совпадение некоторых содержащихся в
этом подходе направлений мысли с направлением, в котором развертывается теория
репрезентативной культуры.
Ионин, Л. Г. Социология культуры. —4-е изд., перераб. и доп. — М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004. — 427
с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
5. Гл а в а. ТРАДИЦИЯ -КАНОН - СТИЛЬ
5.1. Понятие стиля
Вообще-то стиль — это нечто трудноуловимое. Его легко увидеть и опознать, но
трудно ухватить и точно, по-научному, определить. В словаре можно найти такие
определения:
стиль — это "способ выражения мысли в языке, особая манера выражения,
характерная для индивидуума, периода, школы или народа <классический стиль>";
стиль — это "способ или метод действия или представления, особенно если он
соответствует какому-то стандарту; отличительная, характерная манера; модный и
роскошный образ жизни <жить стильно>; вообще выразительность, мастерство,
врожденное умение в представлении, образе деятельности и подаче самого себя" [188].
Этюд о стилягах
Не так уж давно (тридцать-сорок лет назад) в нашей стране появились люди, которые,
по их собственному выражению, "давили стиль", вопреки навязываемому сверху
аскетизму, обязатель-
|
|
|
ной серости и незаметности в одежде, поведении и образе жизни. "Давить стиль"
означало одеваться и вообще преподносить себя вызывающе ярко, отличать себя от серой
массы: например, вместо серых мешковатых пиджаков носить клетчатые, нарочито
широкие или, наоборот, в обтяжку, носить галстуки с обезьянами, брюки-дудочки и
ботинки на толстенных подошвах, а вместо обязательных причесок "бокс" и "полубокс" с
разной степенью подбритости затылка взбивать волнистые "коки". Кроме того, это
означало танцевать буги-вуги, пренебрежительно относиться к комсомолу, партии,
общественному долгу и строительству коммунизма.
Людей, которые "давили стиль" (как кто-то из нас помнит, а кто-то читал) называли
стилягами. С ними боролись комсомол, партия и пресса. Комсомольцы били стиляг, их
высмеивали на страницах "Крокодила" и объявляли изменниками родины в "Правде".
Сами же стиляги считали себя элитой и провозвестниками будущего. Конечно, теперь
нам кажутся смешными их клоунские одежды и нарочитый нонконформизм. Но их роль,
можно сказать, была ролью декабристов своего времени: декабристы, говорил вождь
пролетариата, разбудили Герцена, Герцен разбудил кого-то еще, и дело дошло до
Октябрьской революции. Так и стиляги: они начали будить общество.
Роль стиляг в отечественной истории недооценена. Сейчас много говорят и пишут о
так называемых шестидесятниках. В основном это были молодые и энергичные
комсомольские бюрократы и публицисты, которых хрущевские разоблачения сталинизма
заставили задуматься о том, как реформировать советский строй, чтобы он стал
несколько более демократичным и гуманным. Шестидесятников считают (и они сами
себя считают) основоположниками перестройки, реформ, современных революционных
изменений в России.
Но на самом деле роль стиляг была важнее. Шестидесятники были конформистами,
они хотели улучшить социализм, не забывая при этом о своей комсомольской, а в
дальнейшем и партийной карьере. Стиляги же, хотя и не выдвигали политических идей,
были лишены иллюзий относительно "социализма с человеческим лицом". Их стиль был
вызовом советской серости, а вместе с тем — всей советской жизни и идеологии. Стиляг
можно назвать первыми диссидентами (хотя, конечно, тогда о диссиден-
|
|
|
тах никто еще и не слышал). Их стиль — это попытка революции "снизу" (from
grassroots, как говорят американцы), причем попытка не политической революции, а
революции стиля. Это, может быть, более важно, поскольку политическая революция
может совершиться в одночасье, но жизнь будет оставаться прежней, пока не произойдет
стилевой переворот, а это дело долгое и трудное.
Стиль, традиция, канон
Определения стиля, те, что приведены в начале главы, и многие другие в общем
Ионин, Л. Г. Социология культуры. —4-е изд., перераб. и доп. — М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004. — 427
с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
похожи друг на друга. В них подчеркивается один момент: говоря о стиле, мы имеем в
виду что-то особенное и специфическое в способе изложения, языке и композиции
отдельного произведения, творчества писателя, литературной группы или направления
или же в поведении, образе жизни и способе самовыражения человека, социальной
группы, социального слоя или даже целого народа, т.е. мы имеем в виду особенную
манеру писать, действовать, жить.
Трудно отыскать "наименьший общий знаменатель", подходящим образом
объединяющий все эти виды особенного и специфического. Если бы его удалось найти,
это и было бы понятие стиля в чистом виде. Однако пока он не находится, будем
говорить о конкретных стилях, представляя их на примерах.
Русский стиль, или, как говорят французы, стиль a la russe, был распространен в
русской архитектуре конца XIX — начала ХХ столетия и до сих пор широко представлен
в одежде, полиграфическом дизайне, декоративном искусстве.
Здесь нужно заметить, что понятие стиля находится в родстве с другим важным
понятием — понятием традиции. То, что в конце XIX столетия стало стилем a la russe,
когда-то было просто традицией русского народного искусства. Чем отличаются церковь
и терем "в русском стиле", возведенные в 80-е гг. XIX в. в имении Саввы Мамонтова
Абрамцево, от "настоящих" палат и церквей XVII столетия? По сути дела —- ничем. Но
ведь о "настоящих" зданиях не говорят, что они построены в русском стиле, а
говорят, что они построены в традиции русской архитектуры. Почему? Потому, что
говорить о стиле можно только тогда, когда есть выбор, когда художник (или заказчик)
имеет возможность выбрать для себя способ самовыражения.
Савва Мамонтов мог бы построить в Абрамцеве какое-то другое здание — с
башенками в мавританском стиле, подобно знаменитому особняку на Воздвиженке в
Москве (бывший Дом дружбы народов), но он выбрал стиль a la russe.
|
|
|
Но мог бы русский архитектор XVI или XVIII в. построить какое-нибудь здание в
традициях мавританской архитектуры? Разумеется, нет. Традиция не дает свободы.
Однако художник, творя "внутри" традиции, совсем не ощущает несвободы. Он, грубо
говоря, не знает, не догадывается о том, что можно делать и по-другому, а поэтому и не
выбирает.
Важное понятие, связанное с понятием стиля, — канон. Канон — это предписанные
нормы и правила, которым должны строго соответствовать способ поведения, выражения
и т.д. Например, в эпоху так называемого социалистического реализма художники знали,
что можно иначе писать, снимать, ваять, но это "иначе" было запрещено.
И традиция, и канон отнимают возможность выбора у художника, у деятеля, у группы.
Поэтому и творчество, и вообще поведение, которое существует в рамках традиции или
канона, по сути, анонимно. Когда дело касается традиции, все ясно: как говорится, слова
и музыка народные, имена настоящих авторов растворяются во времени, потому что они
не считаются важными: автор творит и вообще действует так же, как творят и действуют
другие. В случае канона (например, канона социалистического реализма) имена авторов
хотя и указываются, но они не очень-то и нужны, поскольку их язык, манера и способ
выражения, подход к изображаемому предмету глубоко внеличностны. Вершина
социалистического реализма — взаимозаменяемые произведения. Можно было бы
предложить такую "игру": нарежьте карточки, на одних напишите названия романов, на
других — имена писателей, а потом объединяйте их произвольным образом. Ничего
страшного не произойдет, если вы перепутаете авторов романов "Цемент" и "Сталь и
шлак" или "Гидроцентраль" и "Лесозавод".
Если же в условиях социалистического реализма создавалось нечто особенное и
исключительное, претендующее на личностный
стиль, то это происходило не благодаря канону, а вопреки ему. Ярчайший пример:
стилистически своеобразный "Тихий Дон" М.А. Шолохова. Сам Шолохов был горячим
сторонником и проповедником социалистического реализма. Тот факт, что он написал
"Тихий Дон", показался настолько удивительным, что Шолохова даже обвиняли в
плагиате: автором романа якобы являлся известный до Первой мировой войны писатель
Крючков, посвятивший свое творчество жизни казаков Дона; Крючков погиб в
гражданскую войну, бывший при этом Шолохов присвоил сундучок с его рукописью, а
потом опубликовал роман под своим именем. Действительно, это произведение не
Ионин, Л. Г. Социология культуры. —4-е изд., перераб. и доп. — М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004. — 427
с.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru
вмещается в рамки социалистического реализма. Оно не безлико, оно предполагает
автора. Споры по поводу авторства Шолохова до сих пор не завершены. Вот такую шутку
сыграл социалистический реализм со своим верным сторонником!
Таким образом, когда выбора нет, мы имеем дело или с традицией, или с каноном,
когда есть выбор, можно говорить о стиле. Но перейдем от обсуждения стиля вообще к
политическому стилю. В этом случае налицо аналогичное соотношение между стилем,
традицией и каноном. Обратимся к истории нашей страны. В течение многих веков в
России складывалась и существовала политическая традиция самодержавного правления.
После того как традиция была разрушена, т.е. в советское время, ее место заступил
тоталитарный канон. И в эпоху монархии, и при социалистическом режиме индивиды и
группы, проявляющие политическую активность, не имели возможности выбора. Но в
эпоху, когда абсолютизм был если не единственным, то преобладающим способом
политической организации во всем цивилизованном мире, отсутствие выбора не
воспринималось как ограничение, как запрет, оно представлялось как естественная
необходимость, как природа вещей. Современникам казалось, что ничего другого, кроме
самодержавия, быть не могло.
Появление и осознание иных возможностей стало началом конца традиции. Крушение
самодержавной традиции в начале ХХ в. происходило болезненно. Сперва на ее место
пришло стилевое многообразие политики: появились анархистские, либеральные,
радикальные, экстремистские и прочие направления. Но период "стилевого разгула"
оказался кратковременным. Сначала Ленин, а потом Сталин железной рукой ввели
большевист-
ский тоталитарный политический канон. После того как Сталин разгромил сначала
правую оппозицию, затем левую, а потом, как он сам однажды выразился, праволевую
оппозицию, в политике "шаг вправо", "шаг влево" да и вообще всякий самостоятельный
выразительный шаг стал рассматриваться как побег. Стреляли без предупреждения — в
буквальном смысле слова.
|
|
|
