Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Удивительные верующие Требования Бога Мечты сбываются




 

Если чего попросите во имя Мое, Я то сделаю.

(Ин14:14)

 

Как я и ожидал, с поиском материала для колонки «Поговорим о религии» не возникло никаких проблем. Со всех сторон на меня сыпались интереснейшие истории о том, как религия меняет человеческую жизнь. Куда бы я ни повернулся — видел вокруг удивительных людей.

***

Взять хотя бы историю Мэдж Родда, пожилой церковной органистки, которая по воскресеньям поднималась в три часа утра и шла за «овсянкой духовной» в ближайший ресторан «Денни». Там семидесятилетняя женщина молилась, читала Библию и завтракала, чтобы к половине восьмого быть на своем месте — за органом в часовне Голгофы в Коста-Месе.

Однажды в воскресенье, после обычного раннего завтрака, Мэдж зашла в туалет. В соседней кабинке сидел бродяга, сезонный рабочий по имени Джеймс Бридл, и листал порножурнал. Бридл, заядлый кокаинист, был под кайфом и жаждал насилия: сжимая в руке нож, он поджидал жертву. Мэдж рассказывала, что вышла из кабинки и увидела его. Заблокировав дверь журналом, Бридл набросился на женщину. Невыносимо долго — в течение, быть может, четверти часа — он душил ее, бил головой об пол, резал ножом и пытался совершить над ней сексуальное насилие.

Удивительно, что хрупкая (ростом всего 1,5 метра и весом 45 килограммов) пожилая женщина сумела так долго противостоять 23-летнему насильнику. Она рассказывала, что отбивалась от него руками и ногами и звала на помощь Бога. «Господи, помоги! Господи, спаси! Дорогой Иисус, никто меня не спасет, только ты!» — кричала она во весь голос, но за двойными дверями туалета никто ее не слышал. Наконец Бридл поднялся. Он повернулся к Мэдж — лицо ее было все в синяках и кровоподтеках, белая блузка залита кровью — и сказал: «Я тоже верю в Бога. Но Сатана отравляет мой разум. Мне нужна помощь. Я знаю, что мне нужна помощь». После этого он бросился бежать — но не успел далеко уйти: менеджер «Денни» догнал его и задержал до прихода полиции.

Казалось бы, вот и конец истории. «Сезонный рабочий напал на престарелую церковную органистку» — тема, достойная пары абзацев в местной газете. Однако, очнувшись в палате Пресвитерианской Мемориальной больницы Хог в Ньюпорт-Бич, Мэдж придала этому сюжету совершенно иной поворот. Первые слова, которые она сказала своей дочери после нападения, были:

— Этот несчастный... Мы должны передать ему Библию!

Немногие поняли, что произошло. Психологи, работающие с жертвами насилия, сочли, что Мэдж находится на стадии отрицания, и уговаривали ее «выплеснуть свой гнев». Другие решили, что она святая — идея, над которой сама Мэдж только посмеялась. «По натуре я человек злопамятный, — рассказывала она. — Помню истории многолетней давности, которые все вокруг, должно быть, давно позабыли». О том, что произошло, она говорит просто: в ней действовал дух Божий. «Нет, это не природная доброта — это было нечто сверхъестественное».

Мэдж и человек, напавший на нее, встретились вновь в суде. После того как судья приговорил Брид ла к семнадцати годам тюрьмы — этот приговор Мэдж сочла справедливым, — она передала ему Библию, подчеркнув в ней строки, которые, по ее мнению, должны были помочь ему на его духовном пути. Кроме того, она создала сеть поддержки Бридла: группу молодых христиан, которые смогут помогать ему советами и наставлениями по выходе из тюрьмы, когда самой Мэдж, скорее всего, давно уже не будет в живых.

— Бог знал, что этот человек непременно на кого-нибудь нападет, — завершила свой рассказ Мэдж. — Вот и послал ему навстречу чудаковатую старушку-органистку, которой хватило ума прийти в суд с Библией и сказать человеку, который ее чуть не убил: «Слово Божье — вот все, что тебе нужно!»

***

В другой своей колонке я рассказывал о Донне Бод-жесс. Первое и естественное чувство, которое испытывают люди, впервые услышав о ее судьбе, — сострадание. Наступление рассеянного склероза, поразившего ее нервную систему, приковало ее к постели, а затем и обездвижило. Ноги уже давно ей не повинуются, а недавно отказали и руки. Она зависит от окружающих буквально во всем: встать с постели, почистить зубы, причесаться, накраситься, позавтракать — во всем этом ей нужна помощь. И все это — еще до девяти часов утра!

Однако, увидев Донну Боджесс своими глазами, вы забудете о сострадании. Оно уступит место другим чувствам: восхищению, даже благоговению, и приливу оптимизма.

Она сидит в инвалидном кресле, руки ее сведены вечной судорогой, но Донна с улыбкой говорит о том, что Бог дал ей счастливую жизнь. И вот что удивительнее всего: вы ей верите. Все вокруг это подтверждают.

Во-первых, друзья. Друзей у нее множество! В ее квартире в Мишн-Вьехо постоянно звонит телефон; каждый вечер дом полон гостей и звенит смехом. Время от времени одна из подруг сажает Донну в свою красную «Миату» и возит гулять по округу — за день они проезжают больше ста пятидесяти миль.

— Кажется, мир вертится вокруг мамы, — говорит ее дочь Кери, 26 лет, живущая вместе с матерью. — Все, кто с ней знакомится, хотят продолжить знакомство.

Во-вторых, у Донны есть интересное любимое дело. Она проводит мотивирующие беседы о Христе, записала мотивационную кассету («Дорога к радости»), а сейчас, при помощи компьютера с голосовым управлением, пишет книгу.

Все это — в дополнение к работе на полставки в церкви Сэдлбэк: каждый вечер она обзванивает прихожан, напоминая им о встречах церковных групп и предлагая помощь. Кроме того, она ведет группу взаимной поддержки людей, страдающих хроническими недугами. Но больше всего гордится еще одной своей «работой» — двумя чудесными дочерьми.

А в-третьих, она просто счастлива.

— Меня поражает то, как легко она справляется со множеством препятствий, стоящих у нее на пути, — говорит Ян Манчестер, администратор церкви Сэдлбэк. — Донна помогает людям увидеть истинный масштаб их проблем. Удивительно, но она буквально никогда не жалуется!

Возникает очевидный вопрос: как женщина, прикованная к инвалидному креслу, неспособная даже самостоятельно почистить зубы, может жить такой насыщенной и счастливой жизнью?

— Это счастье дал ей Бог, — отвечает Кери. — Должно быть, это Божий дар. Всех поражает этот контраст: жизнь ее сложилась так трагически, и при этом она так счастлива!

Сама Донна думает иначе.

— Проблем у меня не больше, чем у всех остальных, — говорит она. — Разница лишь в том, что мои проблемы всем видны. Многим живется тяжелее, чем мне, просто снаружи этого не видно.

Разговаривая с Донной, нетрудно поверить, что 31 год назад она была ведущей солисткой в хоре школы Тастин. И сейчас, в 49 лет, она очень симпатичная женщина (кстати, ее дочь просит сообщить приличным мужчинам с серьезными намерениями, что мама одинока!), открытая и общительная, нечто среднее между Рози О’Доннел и Матерью Терезой.

Страшный диагноз ей поставили в 19 лет. Тридцать лет Донна ведет борьбу с прогрессирующей болезнью — и учится с ней жить. От трости — к ходункам, от обычного инвалидного кресла — к креслу с электрическим приводом. Каждый год болезнь лишает ее каких-то возможностей и вынуждает все больше и больше полагаться на Бога.

— Никогда не знаю, в чем откажет мне мое тело сегодня или завтра, — говорит Донна. — Не знаю, как бы я с этим справлялась, будь я одна. Но я не одна — каждую минуту каждого дня со мной Бог. Я научилась складывать все свои тревоги к Его ногам. Когда я так поступаю, небеса раскрываются, и на меня снисходят благословения.

В конце этой встречи я не мог не задать вопроса:

— После того, что с вами произошло, не сомневались ли вы, что Бог есть?

— Да как же Его может не быть? — отвечает Донна. — Что бы я делала, не будь Бога? Бог — моя надежда, моя радость, моя сила. Он — любовь всей моей жизни.

***

А вот еще один пример: сестра Мария ордена Святого Норберта. Привлекательная молодая женщина с острым умом, еще недавно — многообещающий адвокат, младший партнер юридической фирмы в Миннесоте. Теперь она живет жизнью отшельницы в горах Техачапи. Скромный монастырский домик она делит еще с пятью женщинами — насельницами Аббатства Святого Михаила в округе Оранж, недавно открывшего единственный в США монастырь норбертинок.

Святой Норберт жил в Германии в начале XII века. Роскошную жизнь богача он променял на трудное существование бедного священника и установил для своих последователей суровый режим молитвы и покаяния.

— В какой-то миг переживаешь обращение, и все меняется, — рассказывает сестра Мария, вступившая в обитель год назад, после разочарования в своей карьере. — Одной из перемен в моей жизни стала потеря работы. Но, кроме этого, я ощутила зов Бога.

Должно быть, зов был весьма настойчивым. Монашеская жизнь сурова: до конца своих дней сестры должны соблюдать жесткое расписание. Встают они в четыре часа утра, ложатся в десять вечера (а в полночь поднимаются на молитву). Молитвы занимают большую часть их времени; кроме этого, они поют, учатся и занимаются надомной работой (например, создают базы данных для интернет-фирм), которая позволяет им себя обеспечивать. Свободное время — один час в день.

Их жизнь сведена к самому необходимому. Здесь нет ни телевизора, ни радио, ни газет, редко приходят посетители. Покинуть монастырь сестра имеет право лишь в двух случаях: для визита к врачу или если ее родные в беде и нуждаются в ней.

Сестры добровольно избрали для себя столь суровую жизнь, потому что верят в важность молитвы. Они уверены: если непрестанно молишься о том, чтобы Бог кому-то помог, — это действует! А самый лучший способ молиться — заботиться только о самом необходимом, не позволяя мирским треволнениям и развлечениям вставать между молящимся и Богом.

Разумеется, созерцательная жизнь чужда и непонятна многим, в том числе порой и родным и друзьям монахинь.

— Пока живешь в миру и принимаешь мирской образ жизни, все нормально, — говорит сестра Мария. — Но когда начинаешь что-то менять, зачастую эти перемены пугают людей. Их это смущает, потому что заставляет взглянуть критически и на собственную жизнь.

Я сознательно, по собственному выбору, отдала свою жизнь Богу. Да, это радикальное решение, но Царство Божье не достается без труда. Мы пришли сюда, чтобы спасти свои души.

С сияющими глазами рассказывает сестра Мария о дне, когда стала монахиней:

— Я ощутила такой покой, такую радость! Я была к этому готова. Мне не пришлось делать выбор, от чего-то отказываться. Я чувствовала: отказываться не от чего. Есть Бог, и Он — повсюду.

Скоро я обнаружил, что разработка религиозной темы кое в чем сильно отличается от всех остальных. Одно из первых своих интервью я брал у пастора, который оставил работу преуспевающего брокера по недвижимости и зарплату с пятью нулями, чтобы последовать зову Бога. Когда-то он шил себе костюмы на заказ — теперь же одевался в «Гудвиле», ибо видел свое призвание в том, чтобы служить народу Божьему.

Войдя вместе со мной в свой крохотный кабинетик, он спросил:

— Не возражаете, если сперва мы помолимся о том, чтобы вы успешно выполнили свою работу?

О совместной молитве с интервьюируемым в этическом кодексе «Лос-Анджелес тайме» нет ни слова; однако мне показалось, что это будет неправильно. Что, если у нас возникнет конфликт интересов? Может быть, притвориться, что я молюсь, чтобы его не обидеть? Пастор вопросительно смотрел на меня, видимо, не понимая, над чем я так долго раздумываю.

— Разумеется, — ответил я наконец, не желая раздувать из этого историю.

Он склонил голову и начал молиться. Я тоже наклонил голову, но глаза закрывать не стал — лучший компромисс, который я на тот момент мог придумать.

В дальнейшем при разговорах о вере такое случалось довольно часто, независимо от того, о какой религии я писал.

Очень часто интервьюируемые, прежде чем начать разговор, спрашивали, к какой религии принадлежу я сам. При расспросах на другие темы люди редко задают журналисту личные вопросы (по крайней мере, с первых же слов) и никогда не спрашивают о вере. Теперь же во мне видели либо коварного врага, либо потенциального новообращенного. Это не объясняется одной лишь «паранойей верующих». Когда речь идет о религиозных вопросах или об историях жизни верующих, между восприятием религиозных и нерелигиозных людей порой обнаруживается непреодолимая пропасть, в полном согласии с максимой: «Мы выносим из жизни лишь то, что приносим в нее».

Поначалу я старался не отвечать: мне казалось, ответ предполагал, что личные религиозные воззрения могут оказать влияние на мой репортаж. Однако мне нужно было, чтобы интервьюируемые чувствовали себя свободно и были со мной откровенны; и самое меньшее, что я мог для этого сделать, — дать им прямой ответ на простой вопрос.

— Я христианин, — отвечал я. В детали не вдавался, пока о них не спрашивали; но спрашивали часто.

Верующие — будь то христиане, иудеи или мусульмане — неизменно выражали облегчение, узнав, что писать об их вере будет верующий журналист. Такая реакция полностью противоположна предрассудку, распространенному в самом журналистском сообществе, — предрассудку, который в самой вежливой форме звучит так: «Способен ли евангелический христианин писать о вере объективно?» На мой взгляд, писать о вере способен кто угодно, как убежденный верующий, так и атеист. Важно лишь, чтобы он стремился описывать свой предмет точно, учитывая контекст и все нюансы.

Интересно, что журналистское сообщество крайне редко выражает подобное же недоверие к репортерам, когда речь идет о других темах. Способен ли журналист-демократ объективно описать праймериз кандидата-республиканца? (Вообще-то подавляющее большинство политических журналистов в нашей стране — демократы. Кандидаты от Республиканской партии относятся к ним подозрительно; но, на мой взгляд, хотя в СМИ порой и заметен «либеральный уклон», основные претензии республиканцев связаны с неизбежными законами рынка. О плохих новостях легче писать — и они лучше продаются. Склоки и скандалы популярны независимо от того, о какой партии идет речь. Серьезный анализ программы по здравоохранению или реформы социального страхования привлечет гораздо меньше читателей.) А как насчет спортивных комментаторов, пишущих о своей любимой команде? Или пламенных защитников окружающей среды, пишущих о тяжелой промышленности? Свои предубеждения есть у любого журналиста. Но для работы важно лишь то, насколько точно и верно он описывает действительность. Если он пишет с какой-то задней мыслью — и читатели, и редактор скоро это заметят, особенно в наши дни, в эпоху Интернета и социальных сетей.

У меня «задняя мысль» была только одна: заворожить своих читателей религией так же, как был заворожен ею я сам. Хоть я и считал себя евангелическим христианином, однако полагал, что проповедовать свою веру мне не следует. Во-первых, это запрещает журналистская этика. Во-вторых, это не в моем стиле. А в-третьих, столь прямолинейный подход не сработает — меня просто перестанут читать.

Колонка «Поговорим о религии» не была для меня основной работой. Я писал ее по вечерам и в выходные, а затем отсылал по электронной почте редакторам. Но думал я о ней днем и ночью. Мне казалось, я подобрал ключ к двери в волшебную страну и теперь намеревался исследовать каждый дюйм ее территории.

Перечитывая свои колонки, я вижу, что они строились по определенной схеме. Если передо мной вставал вопрос, относящийся к вере, в очередной колонке я начинал искать на него ответ. Например, я сомневался в необходимости платить церкви десятину. Мне думалось, что эта мудрость едва ли исходит от Бога — скорее, это ловкий трюк, придуманный религиозными лидерами, чтобы их организации никогда не оставались без денег. И неужели Бог в самом деле хочет, чтобы небогатый журналист, живущий в округе Оранж и обремененный большой семьей, отдавал Ему десять процентов (до вычета налогов — на этом пасторы особенно настаивают!) с каждой своей зарплаты? Я думал, что попросту не могу себе этого позволить. А потом написал о мультимиллионере по имени Джон Крин, который половину своего дохода (в тот год, когда я брал у него интервью, это составляло 50% от 176,8 миллиона долларов) отдавал на благотворительность. Такую жертву он начал приносить полвека назад по совету своего пастора. В то время Крин боролся за выживание своего бизнеса: на его компании висело 250 тысяч долларов долга.

«Проповедник сказал мне: если будешь отдавать, ничего не ожидая взамен, то Бог воздаст тебе вдесятеро, — рассказывал Крин, фабрикант аттракционов, сейчас уже умерший. — Звучало как выгодная сделка. Я подумал: почему бы и нет?»

Едва он начал отдавать половину, удача повернулась к нему лицом. Крин рассказывал мне, что просто не успевал избавляться от плывущих к нему в руки денег. Они все прибывали и прибывали. Так что я тоже начал платить десятину — и вскоре обнаружил, что прекрасно обхожусь без этих десяти процентов.

Часто я с тревогой задумывался о том, что Бог может потребовать от меня не только части зарплаты, но и чего-то большего. Поэтому писал о людях, которые ради веры шли на гораздо более серьезные жертвы. И никто из них не жалел о том, что совершил. Наоборот, они рассказывали, что теперь их жизнь стала намного полнее. В одной из колонок я размышлял о цене веры на примере одного жителя округа Оранж, бывшего мусульманина, который собирался отправиться на Западный берег реки Иордан проповедовать своим бывшим единоверцам Христа, что было очень рискованно и даже опасно для жизни. (И в самом деле, ему пришлось претерпеть угрозы от террористической группы «Хамас».)

«Я всегда чувствовал призвание стать миссионером среди мусульман, — рассказывал этот человек, попросивший называть его Стивом. Свое настоящее имя он не открывал, поскольку по исламским законам за то, что он делал, ему грозила смертная казнь. — Мусульмане — потрясающие люди, они чище многих христиан. Они готовы умирать за свою веру, а христиане не готовы даже отказаться от любимой телепередачи ради того, чтобы сходить в церковь».

Стив продал все свое имущество: оставил себе лишь смену одежды, несколько книг и гитару, чтобы зарабатывать на свою новую жизнь.

«Я не боюсь, — говорил он. — Я верю, что этого от меня хочет Бог — значит, Он меня защитит».

Писал я и о людях, которые получали от жизни тяжелые удары, но не винили в этом Бога. Они, безусловно, были лучшими христианами, чем я. Так, я рассказал о похоронах Итана Шигеру Сикреста — младенца, который родился недоношенным и первые три месяца жизни провел в больнице. При рождении он весил всего 400 граммов. То, что он выжил, многие считали чудом — об этом даже писали в новостях.

После рождения ребенка Сикресты, убежденные христиане, и их друзья обратились к верующим по всему миру с просьбой молиться за младенца. Один из его врачей, пытаясь объяснить то, что Итан чудесным образом выжил, сказал: «Его вымолили».

Однако в восемь месяцев Итан подхватил респираторный вирус. Организм его не успел выработать зрелую иммунную систему, и за обычной простудой последовали новые и новые болезни, все более тяжелые, которые в конце концов свели его в могилу. Смерть Итана поставила его родителей, их друзей, священников, врачей — всех, кому был небезразличен этот ребенок, — перед вопросом: почему же Бог не вмешался и не спас его снова? Я пришел на похороны, потому что трагическая история Итана глубоко меня тронула, но еще потому, что хотел услышать ответ на этот вопрос.

Пастор Дж. П. Джонс, обратившись к скорбящим, сказал, что эта смерть «открывает наши глубочайшие страхи», связанные с Богом. Вот честный ответ, сказал он: мы не знаем, почему Бог позволил Итану умереть. И не узнаем этого, «пока не перейдем из этой жизни на небеса и не увидим все так, как видит Бог».

Понятно, что так говорит пастор — но что скажут родители? Будь это мой ребенок, я был бы вне себя от гнева на Бога за то, что он позволил этому произойти — особенно после всех молитв за Итана. Это казалось особенно жестоко.

Но Сикресты, уже потерявшие одного сына (их первый ребенок родился мертвым), не сомневались, что в будущем смогут если не понять, то хотя бы увидеть проблески Божьего замысла.

— После смерти нашего первого сына, — говорил Алан Сикрест, — я не мог разглядеть в этом никакого благословения. Но со временем понял, что это не так. Наш брак стал крепче. Мы стали более заботливыми родителями. Однако сразу после его смерти, конечно, мы этого увидеть не могли.

—Все будет хо рошо. Конечно, не сегодня, не завтра и не на будущей неделе. Но у нас все будет хорошо, потому что мы верим Богу.

Мужество и вера Сикрестов поразили меня: до таких высот христианства мне было еще идти и идти. Не раз в трудные минуты воспоминания об этой мужественной семье придавали мне силы.

***

Я все еще чувствовал себя относительным новичком в религии, и вера вызывала у меня много вопросов. Основным их источником было Священное Писание — Библия. Дело в том, что Слово Божье, если вчитаться в него внимательно, обнаруживает перед читателем множество противоречий, странных указаний и историй, в правдивость которых трудно поверить. Для меня Библия стала загадкой. Листая Писание, я то и дело натыкался на алмазы неизреченной мудрости. Вот несколько моих любимых изречений: «Вот, Я повелеваю тебе: будь тверд и мужествен, не страшись и не ужасайся; ибо с тобою Господь Бог твой везде, куда ни пойдешь» (Ис Нав 1:10). «Не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания перед Богом, и мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши в Иисусе Христе» (Флп 4:6—7). И: «Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых нет закона» (Гал 5:22-23).

Однако, пытаясь прочесть Библию целиком (за что я безуспешно принимался несколько раз), я спотыкался о длиннейшие и скучнейшие родословия (начальные главы Первой книги Царств); некоторые законы Бога, в которых наказание явно не соответствовало преступлению (Книга Левита рекомендует карать смертью за брань в адрес отца или матери, за «вызывание духов», за супружескую измену, инцест, гомосексуальный акт, зоофилию, богохульство), а также на рассказы об Иисусе, куда более суровом и раздражительном, чем я привык (Евангелие от Марка). Разумеется, я не все в Библии понимал буквально, однако даже фигуральное истолкование некоторых пассажей не спасало дела: в самом деле, какую благочестивую мораль можно извлечь из замысла Бога «убить всех первенцев мужского пола в Египте, людей и животных», потому что фараон не хочет освобождать евреев? Разве только ту, что Бог — злобный мстительный тип, с которым лучше не связываться. Однако я не сомневался, что вся Библия вдохновлена Богом, и полагал, что проблема в моей неспособности правильно ее толковать.

В некоторых своих колонках я рассказывал о христианских апологетах, исследующих историческую достоверность религии. Мне хотелось послушать христиан, более разумных и образованных, чем я сам, которые ни на секунду не сомневались в том,

что говорит Библия — даже в самых «неудобных» ее местах, которые большинство верующих предпочитает пропускать или не замечать. И не только не сомневались, но и могли подтвердить свои объяснения вескими аргументами! Вот почему мне нравилось брать интервью у таких людей, как Билл Кризи.

Когда Кризи начал работать над диссертацией в области средневековой литературы, кто-то из друзей предостерег его: «Не трать жизнь на то, чтобы сделаться первоклассным специалистом по какому-нибудь третьестепенному викторианскому поэту. Выбери крупного автора или серьезную работу».

— Поэтому, — рассказывал мне Кризи, — я выбрал Бога и Библию. Бог — определенно поэт мирового уровня!

В наши дни Билл Кризи, пятидесяти двух лет, известный преподаватель английского языка и литературы в Лос-Анджелесском университете. А по вечерам (а также по утрам и по выходным) он без устали учит людей Библии. Его задача — преподать Благую Весть, страница за страницей, стих за стихом, как можно большему числу слушателей.

— Занавес открывается в Книге Бытия и закрывается в Откровении, — говорит Кризи. — Сюжет строго линейный. Вы не сможете понять Книгу Откровения, если не прочитаете шестьдесят пять книг, которые ей предшествуют.

Я несколько раз бывал на библейских занятиях Кризи. Он — отличный лектор, сочетающий энциклопедические знания с ораторским мастерством и чувством юмора. Кризи исповедует популярный в наши дни подход: он преподает Библию как литературное произведение. Его цель, как и у любого преподавателя литературы, ввести студентов «внутрь повествования».

— Библейские герои для меня так же реальны, как вы, — говорит Кризи. — Я хочу, чтобы и мои ученики ощутили их реальность.

Проблема в том, добавляет он, что большинство людей, изучая Библию, читают ее в отрывках, не соблюдая хронологии. Ученики Кризи за два года прочитывают Библию от начала до конца.

— Это все равно что слушать симфонию Бетховена по нескольку нот за раз в случайном порядке, — говорит Кризи. — Многие пытаются прочесть Библию целиком, но, как правило, спотыкаются на Книге Левита. Я — проводник на этом пути. Я здесь уже был и знаю дорогу.

Хотя Библию писали, по меньшей мере, сорок четыре автора на протяжении более полутора тысяч лет, Билл Кризи видит в ней единое литературное произведение — Слово Божье.

— Главный герой — Бог, — говорит он, — конфликт — грех, тема — искупление. Лицо Бога — на каждой странице Писания, голос Его — в каждом слове... [Библия] с каждой секундой подводит нас все ближе и ближе к Богу Живому.

Вузовские преподаватели, изучающие со своими студентами Библию как литературное произведение, по большей части не верят в Бога сами и обращаются не к верующим. Как правило, они просто дают элементарные знания студентам, не имеющим о Библии никакого представления и желающим что-то узнать об этой прославленной книге, не задаваясь при этом никакими серьезными вопросами. Однако, читая Библию целиком, от этих вопросов уйти невозможно: здесь ты неминуемо сталкиваешься со всеми возможными противоречиями. Апостол Павел писал: «Беспорядка Бог не творит», однако Библия породила тысячи различных истолкований и бесчисленное множество христианских деноминаций. Даже богословы дают различные ответы на самые разные вопросы, как важнейшие (спасаемся ли мы делами или только благодатью?), так и второстепенные (были ли у Иисуса братья?). Как верующему во всем этом разобраться? Знакомя своих учеников с историческим контекстом и научными сведениями, Кризи дает глубокие и содержательные ответы на самые «трудные» вопросы, связанные с Библией.

Например: для обычного читателя Библия превращается в «ужастик», когда Бог испытывает верность Авраама. Господь приказывает ему: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака [уже взрослого]; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе» (Быт 22:2).

Звучит как садистское издевательство — особенно когда Бог в последний момент останавливает Авраама, уже занесшего нож над сыном. Однако Кризи в 95-минутной лекции, обращаясь к географическим и историческим данным, а также к другим библейским книгам, объясняет: Авраам знал, что Бог либо спасет Исаака, либо его воскресит, ибо Господь уже обещал Аврааму, что у Исаака будет много потомков. Бог всегда выполняет обещанное: и как мог бы сын Авраама иметь детей, если бы умер?

Можно не соглашаться с анализом Кризи; однако меня успокаивало то, что этот блестящий интеллектуал читает Библию целиком, не смущаясь тем, что в ней находит.

***

Шли месяцы — и я не мог нарадоваться тому, как же мне повезло со второй работой! Любой интересовавший меня вопрос, связанный с религией, я мог обсудить с величайшими в стране экспертами: достаточно было снять трубку и набрать номер. Я встречался с людьми, с которыми происходили чудеса. Каждое утро я в нетерпении вскакивал с постели, думая о своей новой колонке. Да и кто бы отказался, например, в пятницу вечером отправиться на самую крутую школьную дискотеку во всем округе Оранж, которую, так уж совпало, проводит Церковь Мормона? Или поехать на выходные в Тихуану и увидеть, как сироты открывают рождественские подарки, присланные им из разных церквей США? Или в субботу утром посмотреть, как ученики субботней синагогальной школы под руководством учительницы строят Ноев Ковчег, сажают в него игрушечных зверушек и отправляют в плавание?

Я был в восторге от своей работы. Свою первую колонку я повесил в рамке на стену своего кабинета в «Таймс Коммьюнити Ньюс». Я нашел свое призвание и уже размышлял о том, как бы перебраться в местный «Таймс» на полную ставку. Надежды мои возросли, когда редакторы начали спрашивать, как это мне за несколько часов в неделю удается находить более интересны«; сюжеты, чем их штатному религиозному репортеру, работающему на полную ставку? Порой случалось, что мне приходили одновременно две свежие и актуальные идеи для колонки: в таких случаях редакторы давали мне зеленый свет и поручали оформить одну из них как обычную статью. В таких случаях мои материалы публиковались в первой тетради и привлекали больше внимания.

Однако важнее всего то, что благодаря этой работе укреплялась моя вера. В 1999 году исполнилось семь лет со дня моего обращения на вершине горы. Я чувствовал, что у моего христианства «растут мускулы». Я все лучше и лучше понимал Библию, стремился глубже погрузиться в историю христианства и в его традиции. Я больше не стеснялся своей веры, мне не нужно было постоянно бороться с собой — религиозная жизнь стала для меня нормальной частью жизни обыденной. Кроме того, я «вырос» из церкви Моряков. Ее «удобная» атмосфера, благодаря которой я так легко вернулся к христианству, теперь казалась мне слишком уж удобной. Я перерос веселые песенки с попсовыми мелодиями, простенькие «послания», кофе из кофемашин. Меня тянуло к чему-то более торжественному, суровому, требующему усилий — более настоящему. Церкви Моряков я был благодарен, но чувствовал, что она для меня — пройденный этап. В какой-то момент мы просто перестали туда ходить. Никто этого не заметил. В этом благословение и проклятие больших церквей: никто не обращает внимания на новичков и не замечает, что уходят «старики».

Грир мечтала вернуться в Католическую церковь, к которой принадлежала в детстве и юности. Как многие урожденные католики, в других деноминациях она чувствовала себя неуютно. Она тосковала по ритуалам, по торжественности службы, по знакомой атмосфере. Мы попробовали сходить в местный католический приход, но неудачно: там отец Джером Карчер (сын Карла Карчера, основателя «Карла-младшего») с ласковой улыбкой сообщил Грир, что она прелюбодейка, так как ее брак заключен не в церкви.

— Не может быть, чтобы вы в самом деле так думали! — со смехом воскликнула Грир.

— Именно так и я думаю, — заверил ее отец Джером. — Так сказал Иисус.

В эту церковь мы больше не возвращались.

Однако и меня самого все больше привлекала Католическая церковь: ее сложная двухтысячелетняя история, рассказы о святых, глубина и размах ее богословия, красота ее богослужения, ее всеобъемлющая традиция, в которой ультралибералы и ультраконсерваторы, богатые и бедные, принадлежащие к большинству и к меньшинствам, не смущаясь, молятся в одном приходе. Не так давно — еще на памяти старшего поколения — вековой конфликт между протестантами и католиками в США ощущался живо и остро. В 1928 году, когда на президентские выборы шел от демократов Эл Смит, среди его противников процветала разнузданная антикатолическая риторика. (В одном бестселлере описывалось во всех подробностях, как в монастырях жгут живьем младенцев.) Агенты республиканцев распустили слух, что Смит намерен тайно удлинить Голландский Тоннель на 3500 миль и соединить Америку с Ватиканом. И в наши дни отношения между евангелистами и католиками далеки от идеальных: многие евангелисты считают подчинение папе и молитвы святым доктринами, по меньшей мере, не библейскими. А многие католики со своей стороны попросту не замечают евангелистов, поскольку те не относятся к Единой Истинной Церкви.

Мы с Грир сошлись на компромиссном варианте — начали ходить в пресвитерианскую церковь Святого Андрея в Ньюпорт-Бич. Пастор Джон Хаффман, давно нам знакомый, руководил этой церковью уже несколько десятилетий. Джон — шести футов ростом и 220 фунтов весом, этакий огромный плюшевый мишка, всегда в свитерах и безупречно отглаженных брюках — интеллектуал, любитель политики и гольфа, ученик Нормана Винсента Пила. В свое время, служа в церкви в Бис-кейн-Ки, Флорида, где часто отдыхал Ричард Никсон, Джон был одним из духовных наставников президента. Его проповеди, произносимые звучным басом, полны неожиданных, часто парадоксальных суждений — прекрасная духовная пища для тех, кто хочет верить не только сердцем, но и умом.

В 1999 году мы начали посещать пресвитерианскую церковь и записали наших троих (а вскоре и четверых) сыновей на детские церковные программы, которые им очень понравились. Мы по-прежнему ходили в церковь в субботу вечером, а после службы оставались подкрепиться с друзьями пиццей и салатом. Кроме того, по вечерам в среду в церкви Святого Андрея работал кружок по изучению Библии, тоже с параллельными детскими программами. Теперь два вечера в неделю мы проводили в церкви всей семьей.

***

О том, что возрастаю в вере, я догадывался и по тому, что стал меньше тревожиться. Я не сошел с ума от беспокойства, узнав, что мое основное место работы попало под сокращение. Собственно говоря, под сокращение попал весь мой отдел. Сменились владельцы, изменилась стратегия, и наше направление начало ежегодно приносить убытки, складывающиеся в миллионы долларов. За прошедшие три года менеджеры «Таймс» поставили на развитие местных новостных изданий — запустили почти две дюжины новых местных ежедневников и еженедельников. Мы наняли около двухсот молодых журналистов и открыли десять новых офисов. Однако рекламные отделы новых изданий за таким ростом не поспевали, и наши усилия не окупались.

К 2000 году, когда «Лос-Анджелес тайме» купила «Трибьюн Компани» и посадила над нами новую управленческую команду, сама концепция местных изданий требовала серьезного пересмотра. Никто нам этого не говорил, но мы чувствовали, что дни наши сочтены. Мы перестали нанимать новых людей. Наиболее талантливых в команде постарались передвинуть на позиции в основном издании «Таймс». Вполголоса советовали нашим репортерам, фотографам и редакторам готовить резюме. Одним словом, жили как приговоренные, не знающие, на какой день назначена казнь.

По натуре я всегда был (да и остаюсь) человеком нервным. Я обгрызаю до мяса ногти, меня часто мучают тревожные сны, а в минуты волнения у меня порой начинает громко урчать в животе. Но в 2000 году, как ни странно, я оставался спокоен. Хотя подвешенная ситуация изрядно выматывала и заставляла понервничать — в глубине души меня не оставляло чувство... благополучия? Уверенности? Даже не знаю, как это назвать. За первые четыре десятилетия своей жизни я такого практически не испытывал.

Ставки были высоки. Именно я нанимал на работу большинство людей, которых сейчас ждало увольнение, и чувствовал за них ответственность. А что буду делать я сам? У меня нет ни сбережений, ни предложений от других работодателей. Детей в нашей семье уже четверо, и откладывать деньги не удается — живем от зарплаты до зарплаты. Мне уже сорок лет, и я специализируюсь на низкооплачиваемых местных репортажах — жанре, переживающем тяжелые времена.

И все же в глубине души я чувствовал: все это неважно. Бог любит меня. На Его любви нет ни пятна, ни порока. Что бы ни случилось — Он позаботится обо мне и о моей семье. Должно быть, подсознательно готовя себя к потере работы, я написал несколько колонок о людях, которые потеряли все, но от этого стали только сильнее, ибо верили в Бога.

Звонок застал меня в отпуске на Кауаи. «Прости, Билл, — проговорил менеджер из «Таймс», — не хотелось тревожить тебя в отпуске, но, наверное, лучше, чтобы ты знал. Мы закрываем б<

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...