Социология как наука о действительности

Читателя, незнакомого со спорами по поводу разли­чения естественных и общественных наук, а точнее, наук о природе и наук о культуре, который ведется на Западе со времен В. Виндельбанда и Г. Риккерта («мерами воз­гораясь и мерами потухая»), должно удивить в этом определении социологии слово «действительность». Разве другие науки не имеют дело с этой самой «действитель­ностью»? Разве иметь дело с «действительностью» — это особая привилегия социологии, к тому же не всякой, а именно веберовской?

Согласно И. Вайсу, чья мысль развивалась (во вся­ком случае в его упомянутой выше книге) под опреде­ленным влиянием неомарксистской и феноменологической критики западной социологии³, так оно и есть. Отправ­ляясь от виндельбандовски-риккертовского тезиса, со­гласно которому с действительностью самой по себе имеют дело не «обобщающие» науки, ищущие везде нечто единообразное и повторяющееся, а науки «индиви­дуализирующие», постигающие индивидуальное в его уникальности и неповторимости, И. Вайс утверждает, что М. Вебер стремился развивать свое социологическое учение именно во втором направлении. Хотя его учитель (в области методологии) Г. Риккерт причислял социоло­гию к наукам первого типа, то есть, как разъясняет И. Вайс, «к наукам о природе, которые характеризуются принципиальным отчуждением от повседневного и (не­посредственно) созерцаемого опыта»⁴ — опыта самой действительности.

 

Но эхо не все. По убеждению автора книги об осно­вах социологии М. Вебера, своим толкованием ее как науки о действихельносхи эхох крупнейший социолог нашего схолехия сделал гораздо больше, чем можно было бы ожидахь, строго придерживаясь виндельбан-довски-риккерховского различения «генерализующих» и «индивидуализирующих» наук. В своей программе социо­логии он «снял» (во всяком случае попытался снять и продвинулся здесь достаточно далеко) саму дихотомию «индивидуализирующего» и «обобщающего» подходов, не только не поколебав, но, наоборот, решительно утвер­див статус социологии как основополагающей науки о действительности. И это обстоятельство, если верить его комментатору, как раз и делает М. Вебера ключевой фигурой для современной западной социологии.

Дело в том, что, согласно И. Вайсу (писавшему свою книгу о Вебере в первой половине 70-х годов), современ­ная ему западная социология страдает именно от прони­зывающего ее противоречия «индивидуализирующего» и «генерализующего» методов, которое приобрело харак­тер засхарелой, кажущейся неразрешимой антиномии. Она оказалась расколохой на две прохивоборсхвующие ориенхации — «натуралистическую» (сциенхистскую) и «антинатуралистическую» (анхисциенхисхскую), из кото-рых первая явно ухрахила контакт с реальной действи­тельностью, хогда как вторая, дорожащая непосредст­венным опытом действихельносхи, рискует утратить научную строгость и определенность. И все это потому, что до сих пор осхалась неучхенной (да и вообще недостаточно выявленной и артикулированной) веберов-ская программа преодоления указанной антиномии в русле антинатуралистически понятой социологии.

По мнению И. Вайса, этот раскол сказался и на вос­приятии М. Вебера в западной социологии, где вплоть до начала 70-х годов продолжали противостоять друг другу толкования, предсхавляющие его как решихельно-го поборника «нахуралисхической социальной науки», с одной схороны, и в качесхве предсхавихеля ее «анхинату-ралистически» ориентированного понимания, — с другой. В числе первых комментатор М. Вебера называет интер­претацию X. Альберта, ссылаясь на сборник его статей «Консхрукция и критика» (Гамбург, 1972)⁵. Среди анти­натуралистически ориентированных интерпретаций вебе-ровского учения И. Вайс упоминает книги Шютца (1932),

 

Шельтинга (1934), Хенриха (1952), Гирндха (1967) «и др.»⁶. В связи с эхим оказалась соохвехсхвенным образом «распределенной» (и «расщепленной») и вебе-ровская проблемахика. Приверженцы «натуралистиче-ского» холкования социологии сосредохочиваюх свое внимание на веберовской критике онтологического обос­нования разграничения наук, на веберовском принципе «свободы от ценностей» и ухверждении «каузально-ана­литической функции» науки вообще и социальной науки в особенности. «Антинатуралистические» же рецепции М. Вебера основываются в первую очередь на его поня­тии социального дейсхвия, холковании им «понимающей методики» (как методики постижения социального дейст­вия), а также на веберовском «историческом понятии

науки»⁷.

Все это могло скорее способсхвовахь, чем препяхсхво-вахь ухверждению вердикха, кохорый вынес в свое время еще Ханс Фрайер, заявивший, чхо у Вебера нех никакого сисхемахического или поддающегося сисхемахизации представления, каковое могло бы обеспечить единство понимания его воззрений. Вместо него М. Вебер предла­гает нам «несбалансированное множесхво принципов об­разования поняхий и сисхемообразования», иллюстри­рующих всепроникающий «индивидуализм» веберовского мышления, — хочка зрения, кохорой, по И. Вайсу, придер­живаются также Штединг и Тенбрук⁹. Это не значит, конечно, что, несмотря на такой глубоко укоренившийся предрассудок/ среди работ о М. Вебере не было таких, авторы которых были воодушевлены стремлением дать «целостное предсхавление» о веберовской социологичес­кой концепции. Среди них И. Вайс упоминаех работу Шельхинга «Наукоучение Макса Вебера» (1934), книгу Т. Парсонса «Схруктура социального дейсхвия» (1937), монографию Р. Бендикса «Макс Вебер — инхеллекхуаль-ный портрет» (1960). Однако и они не были свободны от своих ограниченносхей и односхоронносхей, охражавших конхраверзу натурализма и антинатурализма.

Работа Шельтинга не отвечает современному интересу к веберовской социологической концепции, поскольку «закоснела» в «имманентистском» понимании перспекти­вы развития «наук о культуре», господствовавшем в его время. Т. Парсонс, хотя и посхиг проблему «охнесения к ценности» намного адекватнее, чем многие другие не­мецкие истолкователи М. Вебера, все-таки не смог понять

 

«принципиального различия» между науками о природе и социальными науками, которое утверждалось вместе с понятием «отнесения к ценности». Что же касается Р. Бендикса, то несмотря на одобрение со стороны авто­ритетного Р. Кенига за то, что он удержался от «широко распространенной переоценки научно-теоретической реф­лексии Вебера», избежав участия в («зачастую бесполез­ных») спорах о веберовском понимании социальной нау­ки, ему не удалось уйти от парадокса. Ведь фактически его монография «покоится на предпосылке», согласно которой «в основе теоретических и исторических анали­зов Вебера лежит специфическое понимание науки», и без его экспликации -^- той же «рефлексии» — не обой­тись¹⁰.

В целом же предшествующая история «вебероведе-ния» вновь и вновь обнаруживала несостоятельность односторонних подходов к М. Веберу, при которых в основу «монистической» реконструкции его учения клали ту или другую из сторон обнаруженного у него противо­речия. И. Вайс считает несостоятельным уже сам тезис о противоречивости веберовского социологического учения, в особенности же веберовского понимания науки, кото­рый, по убеждению комментатора М. Вебера, и сделал бесплодными «прежние дискуссии» на эту тему. Там, где участники дискуссий противопоставляли друг другу не­совместимые «понятия науки», извлеченные из текстов М. Вебера, на самом деле речь шла о констатации ходя­чих односторонностей ее понимания, на преодоление которых была направлена мысль социолога — «веберов-ская рефлексия»¹¹. Ибо его задача, его научная про­грамма заключалась как раз в том, чтобы предложить свою версию «социально-научного» знания, находящуюся по ту сторону противоположности враждовавших друг с другом (и продолжающих враждовать) «естественно­научной» и «духовно-научной» социологии.

«Амбивалентности и напряжения, характеризующие позицию Вебера, — утверждает И. Вайс, — определяют социологию, поскольку она стремится, в качестве само­стоятельной науки, утвердить себя по ту сторону привыч­ных — прежде всего в Германии — разграничений»¹². А так как аналогичная тенденция пробивает себе дорогу и в современном социологическом сознании, то, по мне­нию комментатора М. Вебера, «в современной ситуации» оказываются «наиболее интересными» именно те веберов-

 

ские попытки обоснования социологии, которые прежде вызывали наименьший интерес. В этой связи он обра­щает внимание на работу Д. Хенриха «Единство науко-учения Макса Вебера» (1952), а также на попытку Флетчера (1970) показать специфику веберовского тол­кования «социально-научной социологии» в отличие как от «естественно-», так и «духовно-научной» (то есть по мещаемой в разряд традиционно-немецких «наук о духе»). В работах этого типа И. Вайса привлекает уста­новка на истолкование «теоретических и теоретико-науч­ных устремлений» М. Вебера под углом зрения «единой и однозначной интенции», которая вовсе не выступает как некое «благое намерение» наряду с отличными от нее (и противостоящими друг другу) «мыслительными эле­ментами», но вполне сознательно ориентирована на их «опосредование» в рамках целостной концепции социоло­гической дисциплины, радикально отличной от ходячих односторонних представлений о ней.

Речь идет об «опосредовании» таких веберовских понятий (отношение которых как раз и составляет про­блему), как «отнесение к ценности» и «свобода от цен­ностей»; «понимание» и «объяснение»; «шанс» и «идеаль­ный тип». И. Вайс сетует на то, что до сих пор существует предрассудок, будто относительно взаимоотношений в рамках каждой из выделенных здесь понятийных пар (не говоря уже о связях самих этих пар в общем по­строении) у М. Вебера так и осталась некоторая «не­решенность», позволяющая толковать «вкривь и вкось» веберовское «стремление к опосредованию»¹³. Между тем и здесь открылась бы перспектива выхода из тупика бесплодной полемики о теоретико-методологической противоречивости М. Вебера, если бы его социологичес­кое учение (с легкой.руки Г. Риккерта, а в рамках противо­положной ориентации — X. Фрайера и О. Шпанна) не пристегивалось бы снова и снова к альтернативе, которая не- только «не была его альтернативой», но оказалась предметом упорных веберовских стремлений преодолеть ее. Указание на связь между проблемами и трудно­стями западной (и прежде всего западногерманской) социологии, побуждавшими даже поговаривать о ее кри­зисе, с одной стороны, и неудовлетворительным состоя­нием «вебероведения», воспроизводившего те же самые противоречия как присущие якобы социологическому учению М. Вебера, — с другой, безусловно, составляло

74-1

 

сильную сторону книги И. Вайса (как, впрочем, и других работ, появившихся в русле «веберовского ренессанса», речь о которых пойдет ниже). В соответствии с общим «духом» обновленного интереса к М. Веберу находится и убеждение его комментатора, что «веберовское обо­снование социологии в принципе не превзойдено новыми и (или) актуальными начинаниями», а потому именно «более серьезный и более систематический», чем прежде, «учет веберовских интенций» должен «решительным образом» способствовать осознанию (и объяснению) смысла «теоретических и методологических контроверз», все еще раскалывающих социологию¹⁴. Усмотреть в сегодняшних антиномиях социологии отражение вчераш­них и попытаться отыскать перспективу их решения у одного из основоположников социологии XX века, предпринявшего такую попытку еще в самом начале столетия — это ли не воодушевляющая задача для «веберовского ренессанса»?..

Но одно дело поставить задачу и совсем другое — решить ее; и чем более воодушевляюще (и, следова­тельно, всеобъемлюще) сформулирована задача, тем, естественно, труднее ее решить; или, по крайней мере, нащупать верный путь к ее решению. Нельзя сказать, что И. Вайсу удалось успешно справиться с этим ко­варным противоречием (подстерегающим, кстати ска­зать, всякого, кто пытается наметить перспективу пред­восхищенного им умственного движения). Результаты, к каким он пришел в своей книге об основоположениях веберовской социологии, явно не соответствовали на­деждам, какие он хотел пробудить у своих читателей. И чем больше он преуспел во втором случае, тем мень­шим должно было показаться то, чего он добился в первом, — хотя это, быть может, и не вполне справедливо с точки зрения его конкретного вклада. в изучение веберовского теоретического наследия. Если бы этот вклад делался не на фоне «революции растущих ожи­даний» от вебероведения, а на фоне его «нормального» развития, он выглядел бы более солидным.

Но главное, что вызывает возражение в рассматри­ваемой книге, связано все-таки не с отмеченным пара­доксом ее восприятия. Дело в том, что вопреки своему обещанию найти решение болезненных (и болезнетвор­ных) противоречий западной социологии конца 60-х — начала 70-х годов нашего столетия у самого М. Вебера,

 

хотя и по-новому прочитанного, его комментатор посту­пает едва ли не совсем наоборот. Он пытается решить, социологические антиномии, волновавшие основополож­ника немецкой социологии XX века, не столько с по­мощью средств и методов, находившихся в распоряже­нии самого М. Вебера (хотя, быть может, и не ассими­лированных в ходе последующего развития западной социологии), сколько с помощью теоретико-методоло­гического инструментария, заимствованного из совсем иного арсенала. Речь идет о теоретических представ­лениях, понятиях и «ходах мысли», выработанных от­части в лоне феноменологической, отчасти в лоне нео­марксистской социологических ориентации, в резуль­тате пересечения (а отчасти и слияния) которых воз­никло специфическое умственное движение в западной социологии 60 — 70-х годов, для которого больше всего подходит название «социологический радикализм»¹⁵ (в отличие от радикализма политического).

В результате при чтении книги И. Вайса складыва­лось впечатление, что обращение к веберовскому на­следию, к его общеизвестным понятиям и терминам не связано с сутью дела — с принципиальным решением социологических проблем, над которыми ломали голову еще в веберовские времена, чтобы затем вернуться к ним через много десятилетий. По сути дела,«решение» у комментатора М. Вебера уже есть: оно извлечено им из феноменологически-неомарксистских (в духе упо­мянутого выше «социологического радикализма») истол­кований веберовской проблематики, осуществлявшихся на линии «А. Шютц — Ю. Хабермас». И задача заклю­чается в том, чтобы, продолжая данную линию, «найти» в текстах самого Вебера обнаруженное за их пределами (в размышлениях, предпринятых хотя и «по поводу» М. Вебера, но все-таки на некоторой «дистанции» от специального исследования веберовских текстов). Однако при этом становилось очевидным: такую операцию И. Вайс смог осуществить лишь за счет определенного «перетолкования» веберовских текстов, придания осново­полагающим понятиям социологии М. Вебера смысла более широкого, нежели тот, что они имели в ее кон­тексте (а зачастую и значительно расширительного). Подобной трансформации подверглось прежде всего веберовское понятие «отнесения к ценности». Конкретно фиксируемое противоречие между веберовскими поня-

 

тиями «свободы от ценностей» («свободы от оценочных суждений») и «отнесения к ценностям» И. Вайс разре­шает за счет вынесения второго из данной пары понятий за пределы их дихотомической соотнесенности и при­дания ему гораздо более широкого (чем то, что оно имело в этих пределах), даже не социально-философ­ского, а едва ли не метафизического смысла. Из принци­па, на основе которого осуществляется определенное понимание «культурной действительности», ментальная организация материала «эмпирии», «отнесение к ценно­сти» превращается — под пером комментатора М. Ве-бера — в принцип «конструирования» этой реальности: на том основании, что наше постижение эмпирической реальности есть действительно необходимый элемент нашего практического оперирования с нею. Хотя, если вдуматься, такое основание — явно недостаточно для того, чтобы отождествить мысленное конструирование реальности как необходимый элемент ее постижения с практически-жизненным ее конструированием. Причем — не только в том случае, когда речь идет о «внечелове-ческой» реальности, но и когда имеется в виду специ­фически-человеческая, то есть, как предпочитал говорить Г. Риккерт, культурная реальность.

Между тем как раз на этом исходном отождествле­нии (осуществленном комментатором М. Вебера явно под впечатлением книги П. Бергера и Т. Лукмана «Социальная конструкция реальности»¹⁶) и покоится решение антиномии «отнесения к ценности» и «свободы от ценностей», предложенное И. Вайсом. Если вся социо­культурная реальность не столько постигается, сколько конструируется («творится») по' способу «отнесения к ценностям», то все становится до удивления ясным: веберовские размышления об «отнесении к ценностям» касались вопроса о «творении» самой человеческой реальности, а стало быть, и глубинных аспектов ее по­стижения, тогда как понятие «свободы от ценностей» (свободы от оценочных суждений) имело отношение лишь к одному, причем далеко не самому важному, из аспектов социологического знания в узкопрофес­сиональном смысле этого слова. Причем аспекту, связан­ному с уже «сотворенной» (и соответственно «отчуж­денной» от творящего ее человека) реальностью, а не с реальностью, находящейся, в процессе «творения» (и уже по одному тому «неотчужденной»).

 

Иначе говоря, в двучлене «эмпирия — ценности» — ибо что другое можно иметь в виду, говоря об акте «отнесения к ценностям», кроме эмпирической данно­сти? — как раз «эмпирическое»-то и исчезает. Оно как бы растворяется в данном «акте» и рассматривается лишь как результат этого «акта», а не (также и) его предпосылка. Ну, а после того, как сам И. Вайс совер­шил аналогичный акт растворения «эмпирии» веберов- ского теоретического наследия в подобной «ценностной предпосылке» (неомарксистски-феноменологического про­исхождения), «решить» все остальные веберовские анти­номии не представляло уже особого труда. Все они ока­зывались результатом (очевидно, все-таки не до конца осознанным самим М. Вебером или, по крайней мере, недостаточно артикулированным им терминологически: иначе не потребовалась бы апелляция к неомарксистски-феноменологически толкуемому «отчуждению») исход­ного противоречия между «становлением» и «ставшим»: реальностью становящейся в процессе ее «интерсубъектив­ного» конструирования и реальностью ставшей и пред­ставшей перед каждым из участников этого творческого процесса в виде уже состоявшейся (готовой) и чужой («отчужденной»).

Реальность становящаяся, взятая в акте ее «интер­субъективного» (оно же — историческое) творчества, — это (согласно изначальной — мировоззренческой, цен­ностной — установке И. Вайса) и есть сама действитель­ность, которая должна быть понята и объяснена социо­логией как наукой о действительности. Впрочем, о ее понимании в точном смысле здесь вопрос не стоит: ведь «понимание» интерсубъективно творимой социаль­ной действительности уже, так сказать, «по определе­нию» («заданному» феноменологической социологией), совпадает с актом ее со-творения, тождественно ему — как мы творим действительность, так мы ее и понимаем, как мы ее понимаем, так мы ее и творим. И особая за­дача, стоящая перед социологом, заключается в данном случае лишь в том, чтобы перевести это понимание, изна­чально присущее ему как человеку, на язык своей науки, не исказив его, или, если абсолютная аутентичность перевода оказывается невозможной, объяснить причины неизбежных искажений переводимого содержания.

Задача, следовательно, заключается не в понимании социальной реальности, а в объяснении тех искажений,

 

которые происходят (и не могут не происходить) при переводе «само собой понятного» обыкновенным смерт­ным на профессиональный язык науки. Основным объектом «понимающего объяснения» (или «объясняю­щего понимания») оказывается, таким образом, не сама — «процессирующая» — реальность, а наука как один из (отчужденных) результатов данного процесса. Социология же «как наука о действительности» — это, стало быть, специальная научная дисциплина, на своем собственном примере объясняющая механизм превра­щения «становления» в «ставшее», «творимой» действи­тельности в «сотворенную» (и, стало быть, уже в каком-то смысле «недействительную»: отчужденную (от тво­рящего ее человека) и «отчуждающую» его — как от своего творения, так, значит, и от самого себя). Так предстает в итоговых рассуждениях И. Вайса веберов-ская программа «социологии как науки о действитель­ности».

«Центральный социологический факт, — пишет И. Вайс в своей книге о М. Вебере, — это смысл, кон­ституирующийся, утверждающийся и обретающий дей­ственность в социальной интеракции («интерсубъектив­ном» процессе взаимодействия людей как непосред­ственно понимающих друг друга субъектов. — Ю. Д.). Центральная проблема социологического исследова­ния —: как смысловая отнесенность (поведения одного человека) к поведению других утрачивает свой открыто^ общественный (то есть «не-отчужденный». — Ю. Д.) характер и трансформируется в естественно вырастаю­щую (то есть независимую от человека, объективную. — Ю. Д.) детерминацию». Натуралистическая социоло­гия, как правило, имела в виду лишь вторую сторону этого антиномически-противоречивого процесса — исто­рию, общественное развитие как «естественноистори-ческий процесс». Феноменологическая социология акцен­тировала его другую сторону, в каком-то отношении про­должив здесь традицию «наук о духе» (в составе кото­рых оказывалась и она сама).

Однако в русле такой — антинатуралистической — ориентации, согласно И. Вайсу, недостаточно учиты­вался тот момент, который был акцентирован неомарк­сизмом (вспомним Хоркхаймера и Адорно) — понима­ние «интерсубъективного» конструирования реальности как общественно-исторического процесса. Коль скоро

 

этот аспект дела учитывается во всей его социологиче­ской значимости, становится очевидным и то новое и особенное, что внес М. Вебер своим пониманием социо­логии как науки о действительности. «Прорыв» социо­логии к действительности — это прорыв ее к «жизненно­му миру», понятому, однако, как общественно-истори­ческий процесс (именно общественно-, а не естественно-исторический). «Опосредствование» науки «жизненным миром», то есть ее самокритика с точки зрения «жизнен­ного мира», предстает теперь — одновременно — как «опосредствование» науки «общественной практикой» (то есть «рефлексия» ею своих собственных основопо­ложений, осуществляемая в духе «критической теории»). Таким образом препарированная социальная наука и предстает теперь как «наука о действительности», в ка­честве «момента» которой выступает, в частности, и она сама. Причем — предвосхищающим! — образцом такой науки и оказывается в изображении И. Вайса веберов-ская социология, артикулирующая перспективу, наме­тившуюся в русле «социологического радикализма», с помощью более «классических», — а значит, и более общезначимых — социологических понятий и категорий.

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: