XI. Полное отделение промышленности

ОТ ЗЕМЛЕДЕЛИЯ

Полное отделение промышленности от земледелия производит только крупная машинная индустрия. Русские данные вполне подтверждают это положение, установленное автором “Капитала” для других стран[658], но игнорируемое обыкновенно экономистами-народ­никами. Г-н Н. —он, и кстати и некстати, толкуег в своих “Очерках” об “отделении промышленности от земледелия”, и не помышляя, однако, о том, чтобы про­анализировать на точных данных, как собственно идег этот процесс и какие различные формы он принимает. Г-н В. В., указывая на связь с землей нашего промыш­ленного рабочего {в мануфактуре; наш автор не считает нужным различать отдельных стадий капитализма, хотя делает вид, что следует теории автора “Капитала”!) — декламирует по этому поводу о “позорной (sic!) зави­симости” “нашего (курсив автора) капиталистического производства” от рабочего-земледельца и т. д. (“Судьбы капит.”, 114 и др.). О том, что не только у “нас”, но и везде на Западе капитализм до крупной машинной индустрии не мог порвать окончательно связи рабочего с землей, г. В. В., по-видимому, не слыхал, а если слы­хал, то позабыл! Наконец, г. Каблуков в самое послед­нее время преподносит студентам следующее поразитель­ное извращение фактов: “Тогда как на Западе труд на фабриках составляет для рабочего единственный ис­точник существования, у нас, за сравнительно неболь­шими исключениями (sic!!!), рабочий считает труд на фабрике побочным занятием, его более тянет к земле” [659].

Фактическую разработку данного вопроса дала мо­сковская санитарная статистика, именно работа г. Де­ментьева о “связи фабричных рабочих с земледелием”[660]. Систематически собранные данные, охватившие около 20 тыс. рабочих, показали, что из фабричных рабочих уходят на сельские работы всего 14,1%. Но еще гораздо важнее тот, обстоятельнейшим образом доказанный в названной работе факт, что именно механическое производство отрывает рабочих от земли. Берем из целого ряда приводимых в подтверждение этого цифр следующие наиболее рельефные[661]:

Мы добавили к табличке автора распределение 8-ми производств на ручные и механические производства. Относительно 9-го производства, суконного, заметим, что оно ведется частью ручным, частью механическим способом. И вот, из ткачей ручных фабрик уходит па полевые работы около 63%, а из ткачей, работающих на самоткацких станках, не уходит никто, из рабочих в тех отделениях суконных фабрик, которые работают механической силой, уходит 3,3%. “Итак, следова­тельно, важнейшая причина, заставляющая фабричных рабочих прерывать связь с землей, это — переход ручного производства в механическое. Несмотря на довольно еще значительное, сравнительно, число фабрик с ручным производством, число рабочих на них по сравнению с числом их, занятых на фабриках с меха­ническим производством, совершенно ничтожно, вслед­ствие чего мы и получаем такой незначительный процент уходящих на полевые работы, как 14,1% для всех вообще взрослых рабочих, и 15,4% для взрослых исклю­чительно крестьянского сословия”[662]. Напомним, что данные санитарного обследования фабрик Московской губернии дали такие цифры: с механическими двига­телями 22,6% всех фабрик (в том числе 18,4% с паро­выми двигателями); на них сосредоточено 80,7% всего числа рабочих. Ручных фабрик — 69,2%, а рабочих на них только 16,2%. На 244 фабриках с механиче­скими двигателями — 92 302 рабочих (на 1 фабрику — 378 рабочих), а на 747 ручных — 18 520 раб. (на 1 фабр. — 25 раб.)[663]. Мы показали выше, как значительна кон­центрация всех русских фабричных рабочих на круп­нейших, большею частью механических, заведениях, имеющих в среднем 488 и более рабочих на 1 заведение. Г-н Дементьев подробно исследовал влияние на разрыв с землей места рождения рабочих, различия между местными и пришлыми, различия сословий (мещане и крестьяне), — и оказалось, что все эти различия стушевываются перед влиянием основного фактора: перехода ручного производства в механическое[664]. “Какие бы причины ни способствовали преобразованию прежнего земледельца в фабричного рабочего, но эти специальные рабочие уже существуют. Они только числятся крестьянами, но связаны с деревней лишь податями, которые вносятся ими при перемене паспор­тов, ибо на самом деле они не имеют в деревне ни хо­зяйства, ни сплошь и рядом даже дома, обыкновенно проданного. Даже право на землю они сохраняют, так сказать, лишь юридически, и беспорядки в 1885— 1886 гг. на многих фабриках показали, что эти рабочие сами считают себя совершенно чуждыми деревне, точно так же, как крестьяне деревни, в свою очередь, смотрят на них, потомков своих односельчан, как на чуждых пришельцев. Перед нами, следовательно, уже сформи­ровавшийся класс рабочих, не имеющих своего крова, не имеющих фактически никакой собственности, класс ничем не связанный и живущий изо дня в день. И он образовался не со вчерашнего дня. Он уже имеет свою фабричную генеалогию и для немалой своей части насчитывает уже третье поколение”[665]. Наконец, по вопросу о разрыве фабрик с земледелием интересный материал дает новейшая фабрично-заводская статистика. В “Перечне фабрик и заводов” (сведения 1894/95 г.) приведены сведения о числе дней в году, в течение которых действует каждая фабрика. Г-н Касперов поспешил утилизировать эти данные в пользу народни­ческих теорий, подсчитав, что “в среднем русская фаб­рика работает 165 дней в году”, что “35% фабрик работает у нас менее 200 дней в году”[666]. Само собой разумеется, что ввиду неопределенности понятия “фаб­рика” подобные огульные числа не имеют почти никакого значения, раз не указано, какое число рабочих занято то или другое количество дней в году. Мы произвели подсчет соответствующих данных “Перечня” относи­тельно тех крупных фабрик (имеющих 100 и более рабочих), которые занимают, как мы видели выше (§ VII), около э/4 всего числа фабрично-заводских ра­бочих. Оказалось, что среднее число рабочих дней в году составляет по разрядам: А) 242; В) 235; С) 273[667], а для всех крупных фабрик — 244. Если же определить сред­нее число рабочих дней на одного рабочего, то получим 253 рабочих дня в году — среднее число для рабочего крупной фабрики. Из всех 12-ти отделов, на которые разделены производства в “Перечне”, только в одном среднее число рабочих дней оказывается для низших разрядов меньше 200, именно в XI отделе (питатель­ные продукты): А) 189; В) 148; С) 280. На фабриках разряда А и В этого отдела занято 110 588 ра­бочих = 16,2% всего числа рабочих на крупных фаб­риках (655 670). Заметим, что в этом отделе соединены совершенно разнородные производства, напр., свекло­сахарное и табачное, винокуренное и мукомольное и пр. По остальным отделам среднее число рабочих дней на одну фабрику следующее: А) 259; В) 271; С) 272. Таким образом, чем крупнее фабрики, тем большее число дней заняты они в течение года. Об­щие данные о всех крупнейших фабриках Европей­ской России подтверждают, следовательно, выводы московской санитарной статистики и доказывают, что фабрика создает класс постоянных фабричных ра­бочих.

Итак, данные о русских фабричных рабочих вполне подтверждают теорию “Капитала”, что именно крупная машинная индустрия производит полный и решитель­ный переворот в условиях жизни промышленного населения, отделяя его окончательно от земледе­лия и от связанных с этим последним вековых тра­диций патриархальной жизни. Но, разрушая патриар­хальные и мелкобуржуазные отношения, крупная машинная индустрия создает, с другой стороны, усло­вия, сближающие наемных работников в земледе­лии и в промышленности: во-первых, она перено­сит вообще в деревню тот торгово-промышленный уклад жизни, который выработался сначала в неземледельческих центрах; во-вторых, она создает подвижность населения и крупные рынки найма как сель­ских, так и промысловых рабочих; в-третьих, вводя машины в земледелие, крупная машинная индустрия приводит в деревню искусных промышленных работ­ников, отличающихся наиболее высоким жизненным уровнем.

XII. ТРИ СТАДИИ РАЗВИТИЯ КАПИТАЛИЗМА

В РУССКОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

Подведем теперь итоги тем основным выводам, к ко­торым приводят данные о развитии капитализма в нашей промышленности[668].

Главных стадий этого развития три: мелкое товарное производство (мелкие, преимущественно крестьянские промыслы) — капиталистическая мануфактура — фаб­рика (крупная машинная индустрия). Факты совер­шенно опровергают распространенное у нас воззрение об оторванности “фабрично-заводской” и “кустарной” промышленности. Напротив, разделение их — чисто искусственно. Связь и преемственность указанных нами форм промышленности — самая непосредствен­ная и самая тесная. Факты совершенно ясно пока­зывают, что основная тенденция мелкого товарного производства состоит в развитии капитализма, в частности — в образовании мануфактуры, а мануфак­тура на наших глазах с громадной быстротой перера­стает в крупную машинную индустрию. Может быть, одним из наиболее рельефных проявлений тесной и непосредственной связи между последовательными формами промышленности служит тот факт, что це­лый ряд крупных и крупнейших фабрикантов сами были мелкими из мелких промышленников и про­шли через все ступени от “народного производства” до “капитализма”. Савва Морозов был крепостным крестьянином (откупился в 1820 г.), пастухом, извоз­чиком, ткачом-рабочим, ткачом-кустарем, который пешком ходил в Москву продавать свой товар скуп­щикам, затем владельцем мелкого заведения — раз­даточной конторы — фабрики. Умер он в 1862 г., когда у него и у его многочисленных сыновей было 2 большие фабрики. В 1890 г. на 4 фабриках, при­надлежащих его потомкам, было занято 39 тысяч рабочих, производящих изделий на 35 млн. руб.[669]. В шелковом производстве Владимирской губ. целый ряд крупных фабрикантов вырос из ткачей-рабочих и ткачей-кустарей[670]. Крупнейшие фабриканты Иваново-Вознесенска (Куваевы, Фокины, Зубковы, Кокушкины, Бобровы и мн. др.) вышли из кустарей[671]. Парчевые фабрики Московской губ. все были кустар­ными светелками[672]. Фабрикант Павловского района, Завьялов, еще в 1864 г. “живо помнил то время, когда он сам был простым работником у мастера Хаба­рова”[673]. Фабрикант Варыпаев был мелким куста­рем[674]; Кондратов был кустарем, пешком ходил в Павлове с кошелем своих изделий[675]. Фабрикант Асмолов был погонщиком лошадей у коробейников, потом мелким торговцем, владельцем маленькой ма­стерской табачных изделий — затем фабрики с мно­гомиллионными оборотами[676]. И т. д., и т. д. Интересно бы посмотреть, как определили бы эконо­мисты-народники в этих и подобных случаях начало “искусственного” капитализма и конец “народного” производства?

Три основные формы промышленности, названные выше, отличаются прежде всего различным укладом техники. Мелкое товарное производство характери­зуется совершенно примитивной, ручной техникой, которая оставалась неизменной чуть ли не с незапамят­ных времен. Промышленник остается крестьянином, перенимающим по традиции приемы обработки сырья. Мануфактура вводит разделение труда, вносящее суще­ственное преобразование техники, превращающее кре­стьянина в мастерового, в “детального рабочего”. Но ручное производство остается, и на его базисе прогресс способов производства неизбежно отличается большой медленностью. Разделение труда складывается сти­хийно, перенимается так же по традиции, как и кре­стьянская работа. Только крупная машинная индустрия вносит радикальную перемену, выбрасывает за борт ручное искусство, преобразует производство на новых, рациональных началах, систематически применяет к про­изводству данные науки. До тех пор, пока капитализм не организовал в России крупной машинной индустрии, и в тех отраслях промышленности, в которых он еще не организовал ее, мы наблюдаем почти полный застой техники, мы видим употребление того же ручного станка, той же водяной или ветряной мельницы, которые применялись к производству века тому назад. Наоборот, в тех отраслях промышленности, которые подчинила себе фабрика, мы видим полный технический переворот и чрезвычайно быстрый прогресс способов машинного производства.

В связи с различным укладом техники мы видим раз­личные стадии развития капитализма. Мелкое товарное производство и мануфактура характеризуются пре­обладанием мелких заведений, из которых выделяются лишь немногие крупные. Крупная машинная индуст­рия окончательно вытесняет мелкие заведения. Капи­талистические отношения образуются и в мелких про­мыслах (в виде мастерских с наемными рабочими и торгового капитала), но они развиты здесь еще слабо и не фиксируются в резкие противоположности между группами участвующих в производстве лиц. Ни круп­ных капиталов, ни широких слоев пролетариата здесь еще нет. В мануфактуре мы видим образование и того и другого. Пропасть между владельцем средств про­изводства и работником достигает уже значительных размеров. Вырастают “богатые” промышленные посе­ления, в которых массу жителей составляют совершенно неимущие работники. Небольшое число купцов, во­рочающих громадными суммами по закупке сырья и сбыту продуктов, — и масса живущих со дня на день детальных рабочих, такова общая картина мануфак­туры. Но обилие мелких заведений, сохранение связи с землей, сохранение традиции в производстве и во всем строе жизни, все это создает массу посредствующих элементов между крайностями мануфактуры и задержи­вает развитие этих крайностей. В крупной машинной индустрии все эти задержки отпадают; крайности обще­ственных противоположностей достигают высшего раз­вития. Все мрачные стороны капитализма как бы кон­центрируются вместе: машина дает, как известно, громадный импульс к безмерному удлинению рабочего дня; в производство вовлекаются женщины и дети; образуется (и по условиям фабричного производства должна образоваться) резервная армия безработных и т. д. Однако обобществление труда, совершаемое фабрикою в громадных размерах, и преобразование чувств и понятий занимаемого ею населения (в частно­сти, разрушение патриархальных и мелкобуржуазных традиций) вызывают реакцию: крупная машинная индустрия, в отличие от предыдущих стадий, настоя­тельно требует планомерного регулирования произ­водства и общественного контроля над ним (одно из проявлений этой тенденции — фабричное законода­тельство)[677].

Самый характер развития производства изменяется на различных стадиях капитализма. В мелких промыс­лах это развитие идет вслед за развитием крестьянского хозяйства; рынок крайне узок, расстояние от произво­дителя до потребителя невелико, ничтожные размеры производства легко приспособляются к мало колеблю­щемуся местному спросу. Поэтому наибольшая устой­чивость характеризует промышленность на этой стадии, но эта устойчивость равносильна застою техники и сохранению патриархальных общественных отношений, опутанных всяческими остатками средневековых тра­диций. Мануфактура работает на крупный рынок, иногда — на всю нацию, и сообразно с этим производство приобретает свойственный капитализму характер неустойчивости, которая достигает наибольшей силы при фабрике. Развитие крупной машинной индустрии не может идти иначе, как скачками, периодическими сменами периодов процветания и кризисов. Разорение мелких производителей в громадной степени усили­вается этим скачкообразным ростом фабрики; рабочие то притягиваются массами фабрикой в эпохи горячки, то выталкиваются. Условием существования и развития крупной машинной индустрии становится образование громадной резервной армии безработных и готовых взяться за всякую работу людей. Во II главе мы пока­зали, из каких слоев крестьянства рекрутируется эта армия, а в последующих главах были отмечены и те главнейшие виды занятий, для которых капитал дер­жит наготове эти резервы. “Неустойчивость” крупной машинной индустрии всегда вызывала и вызывает реак­ционные жалобы людей, которые продолжают смотреть на вещи глазами мелкого производителя и забывают, что только эта “неустойчивость” и заменила прежний застой быстрым преобразованием способов производ­ства и всех общественных отношений.

Одним из проявлений этого преобразования служит отделение промышленности от земледелия, освобожде­ние общественных отношений в промышленности от тех традиций крепостного и патриархального строя, кото­рые тяготеют над сельским хозяйством. В мелком товар­ном производстве промышленник еще совершенно не вы­лупился из крестьянина; он остается в большинстве случаев земледельцем, и эта связь мелкой промышлен­ности и мелкого земледелия настолько глубока, что мы наблюдаем интересный закон параллельного раз­ложения мелких производителей в промышленности и в земледелии. Выделение мелкой буржуазии и наемных рабочих идет рука об руку в обеих областях народного хозяйства, подготовляя тем самым, на обоих полюсах разложения, разрыв промышленника с земледелием. В мануфактуре этот разрыв уже очень значителен. Образуется целый ряд промышленных центров, не за­нимающихся земледелием. Главным представителем промышленности становится уже не крестьянин, а купец и мануфактурист, с одной стороны, “мастеровой”, с дру­гой стороны. Промышленность и сравнительно развитые торговые сношения с остальным миром поднимают жизненный уровень населения и его культурность; на крестьянина-земледельца работник мануфактуры смотрит уже сверху вниз. Крупная машинная индуст­рия доканчивает это преобразование, отделяет окон­чательно промышленность от земледелия, создает, как мы видели, особый класс населения, совершенно чуждый старому крестьянству, отличающийся от него другим строем жизни, другим строем семейных отношений, высшим уровнем потребностей, как материальных, так и духовных[678]. В мелких промыслах и в мануфактуре мы видим всегда остатки патриархальных отношений и разнообразных форм личной зависимости, которые, в общей обстановке капиталистического хозяйства, чрезвычайно ухудшают положение трудящихся, уни­жают и развращают их. Крупная машинная индуст­рия, концентрируя вместе массы рабочих, сходящихся нередко из разных концов страны, абсолютно уже не мирится с остатками патриархальности и личной зависимости, отличаясь поистине “пренебрежительным отношением к прошлому”. И именно этот разрыв с уста­релыми традициями был одним из существенных усло­вий, создавших возможность и вызвавших необходи­мость регулирования производства и общественного контроля за ним. В частности, говоря о преобразовании фабрикой условий жизни населения, необходимо заме­тить, что привлечение к производству женщин и под­ростков[679] есть явление в основе своей прогрессивное. Бесспорно, что капиталистическая фабрика ставит эти разряды рабочего населения в особенно тяжелое поло­жение, что по отношению к ним особенно необходимо сокращение и регулирование рабочего дня, обеспечение гигиенических условий работы и пр., но стремления совершенно запретить промышленную работу женщин и подростков или поддержать тот патриархальный строй жизни, который исключал такую работу, были бы реакционными и утопичными. Разрушая патриар­хальную замкнутость этих разрядов населения, кото­рые прежде не выходили из узкого круга домашних, семейных отношений, привлекая их к непосредствен­ному участию в общественном производстве, крупная машинная индустрия толкает вперед их развитие, повышает их самостоятельность, т. е. создает такие условия жизни, которые стоят несравненно выше патриархальной неподвижности докапиталистических отношений[680].

Первые две стадии развития промышленности харак­теризуются оседлостью населения. Мелкий промыш­ленник, оставаясь крестьянином, прикреплен к своей деревне земельным хозяйством. Мастеровой в ману­фактуре остается обыкновенно прикованным к тому небольшому, замкнутому району промышленности, ко­торый создается мануфактурой. В самом строе про­мышленности на первой и второй стадии ее развития нот ничего, что бы нарушало эту оседлость и замкну­тость производителя. Сношения между различными районами промышленности редки. Перенесение про­мышленности в другие местности совершается лишь путем переселения отдельных мелких производителей, основывающих новые мелкие промыслы на окраинах государства. Напротив, крупная машинная индустрия необходимо создает подвижность населения; торговые сношения между отдельными районами громадно рас­ширяются; железные дороги облегчают передвижение. Спрос на рабочих возрастает в общем и целом, то под­нимаясь в эпохи горячки, то падая в эпохи кризисов, так что переход рабочих с одного заведения на другое, из одного конца страны в другой становится необходи­мостью. Крупная машинная индустрия создает ряд новых индустриальных центров, которые с невиданной раньше быстротой возникают иногда в незаселенных местностях, — явление, которое было бы невозможно без массовых передвижений рабочих. Мы скажем ниже о размерах и о значении так наз. отхожих неземле­дельческих промыслов. Теперь же ограничимся кратким указанием на данные земской санитарной статистики по Московской губернии. Опрос 103 175 фабрично-заводских рабочих показал, что рабочих уроженцев данного уезда работает на фабриках своего же уезда 53 238 чел., т. е. 51,6% всего числа. След., почти поло­вина всех рабочих переселилась из одного уезда в дру­гой. Рабочих уроженцев Московской губернии ока­залось 66 038 чел. — 64%[681]. Более трети рабочих — пришлые из других губерний (главным образом, из соседних с Московскою губернией центральной про­мышленной полосы). При этом сравнение отдельных уездов показывает, что наиболее промышленные уезды отличаются наименьшим процентом рабочих своего уезда: напр., в малопромышленных Можайском и Воло­коламском уездах 92—93% фабрично-заводских ра­бочих — уроженцы того же уезда, где они и работают. В очень промышленных: Московском, Коломенском и Богородском уездах процент рабочих своего уезда падает до 24% — 40% — 50%. Исследователи делают отсюда тот вывод, что “значительное развитие фабрич­ного производства в уезде благоприятствует наплыву в этот уезд сторонних элементов”[682]. Эти данные пока­зывают также (добавим от себя), что передвижение промышленных рабочих характеризуется теми же чер­тами, которые мы констатировали относительно пере­движения земледельческих рабочих. Именно, и про­мышленные рабочие уходят не только из тех мест, где рабочих избыток, но и из тех мест, где в рабочих недо­статок. Напр., Бронницкий уезд привлекает 1125 ра­бочих из других уездов Московской губернии и из других губерний, отпуская в то же время 1246 рабочих в более промышленные уезды: Московский и Богород­ский. Рабочие уходят, след., не только потому, что не находят “местных занятий под руками”, но и потому, что они стремятся туда, где лучше. Как ни элементарен этот факт, о нем не мешает лишний раз напомнить народникам-экономистам, которые идеализируют мест­ные занятия и осуждают отхожие промыслы, игнорируя прогрессивное значение той подвижности населения, которую создает капитализм.

Описанные выше характеристические черты, отли­чающие крупную машинную индустрию от предыдущих форм промышленности, можно резюмировать словами: обобществление труда. В самом деле, и производство на громадный национальный и интернациональный рынок, и развитие тесных коммерческих связей с различными районами страны и с разными странами по закупке сырых и вспомогательных материалов, и гро­мадный технический прогресс, и концентрация про­изводства и населения колоссальными предприятиями, и разрушение обветшалых традиций патриархального быта, и создание подвижности населения, и повышение уровня потребностей и развития работника, — все это элементы того капиталистического процесса, который все более и более обобществляет производство страны, а вместе с тем и участников производства[683].

По вопросу об отношении крупной машинной инду­стрии в России к внутреннему рынку для капитализма изложенные выше данные приводят к такому выводу. Быстрое развитие фабричной промышленности в Рос­сии создает громадный и все увеличивающийся рынок на средства производства (строительные материалы, топливо, металлы и пр.), увеличивает особенно быстро долю населения, занятого изготовлением предметов производительного, а не личного потребления. Но и рынок на предметы личного потребления быстро уве­личивается вследствие роста крупной машинной инду­стрии, которая отвлекает все большую и большую долю населения от земледелия к торгово-промышленным занятиям. Что касается до внутреннего рынка на про­дукты фабрики, то процесс образования этого рынка был подробно рассмотрен в первых главах настоящей работы.

---

ГЛАВА VIII