Митрополит кирилл. Православие и русская художественная культура

Киевская Русь приняла христианство, с одной стороны, в его византийском обличье, но с другой - в славянском переводе. Византийское православие, сообщенное нашим предкам на родном и понятном для них языке, не могло не оказать влияния на формирование национального самосознания. В русском православии с самого начала сочеталось универсальное и национальное, и именно это обстоятельство более остальных повлияло на развитие русской религиозно-национальной мысли. Через Византию Русь включилась в мировую историю, стала органической частью огромного христианского мира, и не только восточного, но и западного, ибо крещение произошло почти за 70 лет до разделения церквей (1054 г.). Однако, вступив в этот мир, она не только не потерялась в нем, но через кирилло-мефодиевское наследие обрела свою особую культурно-историческую роль, свое собственное лицо. Сочетание универсального и национального в условиях растущего молодого и сильного государства пробуждало творческую активность, заставляло размышлять об историческом и религиозном призвании Руси.

Уже в первые сто лет по принятии христианства развивается на Руси идея об особой ответственности русского народа, удостоенного православной веры. В «Похвальном слове князю Владимиру» митрополит Илларион, первый по национальности русский митрополит, возглавивший православную церковь в Киевской Руси, говорит о равноправии Руси и Византии. Воздав хвалу Владимиру за просвещение им народа христианской ве­рой, митрополит Илларион применяет к этой истории евангельскую притчу о работниках, призванных в виноградник в одиннадцатый час, но равно вознагражденных с теми, кто работал в нем с первого часа. Здесь мы сталкиваемся с зарождением особого религиозно-национального самосознания: русские пришли ко Христу в последний час, но этот приход не бесплоден. Напротив, он ведет к расцвету христианской веры, утвердившейся в Киеве. Мысли Иллариона являются русским ответом на византийскую историософию, согласно которой история мира как осуществление Божественного замысла оканчивается именно Византией, то есть всемирной христианской империей, призванной объединить все христианские народы. Илларион отвергает эту концепцию, утверждая самобытность, новизну и значимость как русского христианства, так и молодого Киевского государства.

Историософская идея, начатая митрополитом Илларионом, получает новый акцент и новое вдохновение. Как известно, существует соблазн политического толкования идеи «Москва - Третий Рим». Однако такое толкование принципиально неверно. Мессианско-эсхатологические настроения на Руси не носили политического характера и не являлись выразителями гегемонистских или имперских настроений. Идея «Москва - Третий Рим» была той религиозно-национальной идеей, которой никогда не вдохновлялась русская внешняя политика, но которой вдохновлялись многие на трудном пути духовно-нравственного совершенства. Эта идея требовала духовного подвига от народа, осознавшего свою ответственность за судьбу христианства. Падение Константинополя, а ранее и собственное закабаление Золотой Ордой воспринималось народным сознанием как наказание за грех. Поэтому и освобождение связывалось с покаянием и духовно-нравственным совершенством. Понятно, что без такого совершенства не мыслилась и новая роль Русского государства. Это была своего рода религиозно-национальная утопия, страстная и поэтическая, выросшая из непреодолимой жажды приблизиться к воплощению Царства Божия на земле. По словам известного русского богослова С. Зеньковского, «это был некий удивительный миф, выраставший из потребности сочетать небесное и земное, божественное и человеческое в конкретной реальности. Из глубины мистического реализма церковная мысль сразу восходила к размышлениям о тайне истории, о сокровенной и священной стороне во внешней исторической реальности».

Иными словами, идеи, сформулированные старцем Филофеем, характеризовали духовное самочувствие народа и были свидетелями того большого значения, каковое придавали на Руси хранению и укреплению веры, построению общественной жизни на основе христианской морали. Мессианско-эсхатологические идеи явились трудной ношей, своеобразными духовными веригами, добровольно принятыми для сохранения общественной жизни, а с ней и политики от действий, не соответствующих высокому предназначению государства - хранителя и защитника православной веры. Как было сказано выше, идея «Москва - Третий Рим» сама по себе никогда не являлась политической программой для московских государей, но она не могла не быть значительным религиозно-нравственным фактором, влиявшим на осуществление проводимой ими политики. На всем этом следовало остановиться по той причине, что здесь речь идет об особом способе влияния церкви на общественно-политическую жизнь. По своей природе церковь не может и не должна оказывать на общество иного влияния, как только влияния духовно-нравственного. Но интересно то, что в данном случае таковое влияние оказывалось не непосредственно, а через особую историософскую концепцию, сформированную не только под влиянием богословия, но и культурно-исторического контекста.

XIX век - один из замечательнейших в истории отечественной культуры. В нем расцветают философия и искусство, но, прежде всего - феноменальная русская литература. И вот что интересно: при наличии сильных западных влияний, при кажущемся отрыве от народных и православных корней эта литература оказалась подлинно русской, христианской и во многом православной. Тот человек, о котором она говорит, - христианин не в смысле его принадлежности к церкви и даже не в смысле его наличного духовно-нравственного состояния, а в смысле тех ценностей, которые являются для него основными. Именно это обстоятельство позволило Г. П. Федотову назвать «Капитанскую дочку» А. С. Пушкина самым христианским произведением в мировой литературе. Как известно, никакой специфически-религиозной проблематики в этой повести нет. Однако при внимательном чтении легко обнаружить, что в основе произведения лежит христианский подход и к человеку, и ко всем происходящим событиям. Здесь, как в семени, заложены те ценности, которые позже расцветут и размножатся в русской литературе, составят ее духовно-нравственный идеал: жалость, сострадание, участие в человеческой судьбе, отказ от законнического осуждения человеческой личности, тихая, ненавязчивая красота добродетели. Пушкинская проза пронизана нравственным вдохновением, излучающим тот ровный свет, который поражает читателя. Несмотря на внешний отрыв литературы от христианства в церковно-бытовом обличье, именно христианство следует признать одним из самых важных источников свойственного ей нравственного идеала. И объясняется это не столько формальной принадлежностью многих русских литераторов к церкви (Гоголь, Достоевский, Лесков, Тютчев), а тем, что можно назвать христианским вдохновением, которое относится к русской литературе в ее целостности, включая не только отлученного от церкви Л. Толстого, но и писателей, которые, как, например, Тургенев, Некрасов и Чехов, верующими себя не считали. Всех этих писателей объединяла некая круговая порука совести, все то же нравственное вдохновение. Это вдохновение пришло не от секулярного гуманизма, чуждого русской национальной традиции, и не от западных влияний эпохи Просвещения. Оно выросло из подспудного христианского корня, который, несмотря на разрывы и отчуждения, продолжал питать нравственную природу русской интеллигенции, и не всегда от непосредственного влияния церкви, с которой многие писатели были не в ладах, а от соприкосновения с христианским восприятием окружающего мира, присущим русскому народу, и глубоко укорененными в народе христианскими нравственными ценностями.

Русская литература всегда питалась от христианского корня, через нее от этого же корня питается и современная литература. Тот христианский идеал, который на протяжении 1000-летия Православная церковь воспитывала в народе, не исчез с исчезновением официальной ведущей роли церкви в нашем обществе, но сохранился в нашей культуре и продолжает оказывать свое воздействие на умы и сердца людей. Современное мышление формально с христианством не связано, как не были формально связаны с церковью некоторые выдающиеся писатели в прошлом, как не связаны с нею многие и в настоящем. Но, родившись в историческом контексте, сформированном при участии русской культуры, оно впитало в себя нравственные критерии и ценности этой культуры, которые являются и критериями, и ценностями христианскими.

ДИАКОН АНДРЕЙ КУРАЕВ.ПРОПОВЕДЬ НА КОНЦЕРТЕ «РОК К НЕБУ» (С-Пб, 14 янв. 2003 г.)

Человек тем отличается от животного, что животное просто живет. А человеку нужен повод к жизни. Душа – это то, что болит у человека когда все тело здорово. Пока у человека не заболела душа – он не подозревает о ее существовании. Пока не напрягаясь живешь в полсилы и плывешь по течению, как все, не замечаешь ни силы течения. Ни своей души. Но однажды сердце ожигает мысль: «Зачем я тут? Что такое человек? Что такое моя жизнь? Просто тире между двумя датами на могильном камне? А человек – просто покойник в отпуске? (Меня не было целую вечность и потом не будет вечность). И вот из этой тьмы меня отпустили на побывку. В этом ли смысл моей жизни? И тогда понимаешь: моя биография не сводится к истории моего тела, то есть в конце концов к истории моей болезни от первого зуба до последнего инфаркта. И тогда понимаешь, что самое главное знакомство, которое может произойти в твоей жизни, - это не знакомство со знаменитостями, а знакомство со своей душой: она оказывается есть. Ты, моя душа, и ты, мое тело, оказывается не одно и тоже. И у тебя, моя душа, есть свои поводы к радости и к боли…Христос мог хоть тысячу раз рождаться в Вефлиеме, но тебе нет в том никакой пользы, если Он хотя бы раз не родился в твоей душе. Его рождество – это ответ на вопрос Данте: «Я поднял глаза к Небу, чтобы увидеть – видят ли меня». Это главный вопрос в жизни человека: «Нужен ли я? Любим ли я? Или я просто космическая плесень?»… Все религии мира говорят о том, какие жертвы люди должны приносить своим богам. И только Евангелие говорит о том, какую жертву Бог принес людям. Христос пришел к вам!