В течение полных событий и сложных послевоенных лет здоровье Фрейда невызывало особого беспокойства. Он, как обычно, жаловался на старость. Двадня спустя после своего шестьдесят пятого дня рождения, в мае 1921 года, онписал Ференци, что 13 марта я неожиданно шагнул в настоящую старость. С тех пор меня не оставляетмысль о смерти, а иногда появляется впечатление, что семь из моих внутреннихорганов спорят друг с другом, кому из них достанется честь закончить моюжизнь. Ему не приходило в голову никакого объяснения этому, разве чтомаловероятное - Оливер как раз уезжал в Румынию. Десять лет назад он скореепроанализировал бы это чувство, чтобы определить его истоки. Теперь онпросто принял его как должное. В том же месяце Георг Гроддек, который всееще занимался психологией болезней, пригласил Фрейда с Анной погостить унего в Баден-Бадене. Разумной причиной отказа, как ответил Фрейд, было то,что его летний отпуск уже спланирован. Но настоящая причина иная. Потому что я утратил молодость... На самомделе в старости остается только одна потребность - отдохнуть. И здесьсовершенно ясный расчет. Поскольку я не смогу собрать плоды этого дерева, кчему мне сажать его? Подло, но честно. Такие намеки на смерть начали появляться, когда он в первый разанализировал Фринка. Возможно, то, что сейчас кажется черствостью поотношению к Фринку и его делам, было просто усталостью. Но если здоровьеФрейда и ослабло, оно не было таким уж плохим, как он говорил. У негопо-прежнему находились силы, чтобы принимать всех пациентов шесть дней внеделю - в июне 1922 года он писал Джонсу, что "девять часов [в день] скоробудет для меня слишком много", - да и комитет с его соперничающими членамитребовал внимания, хотя часто Фрейд уделял его с неохотой. Последние десять дней длинного летнего отпуска в 1921 году Фрейд провелв рабочем отдыхе с комитетом в горах Харц в Северной Германии. Это былединственный раз, когда они отправились куда-то вместе. Абрахам, которыйзнал эти места, играл роль проводника. Эйтингон, новый член, Ранк, Закс,Ференци и Джонс тоже были там. Они осматривали окрестности, гуляли (причемФрейд, по словам Джонса, ходил "быстро и не уставал") и разговаривали. Фрейд в то время в очередной раз увлекся оккультизмом и воспользовалсяслучаем, чтобы прочитать коллегам статью, в конце концов получившую название"Психоанализ и телепатия", которую он написал тем же летом. Оригинальныйтекст Фрейда не имел названия. Статья была опубликована лишь после егосмерти, и издатели дали ей поверхностное название, не соответствующеесодержанию. В первый и единственный раз Фрейд обратился к телепатии. Статья начинается со смелого заявления, что стимул к исследованию"психических сил, отличающихся от знакомого нам разума человека илиживотного" теперь "чрезвычайно силен". Это объяснялось послевоенным мнением,что жизнь на земле как бы обесценилась, и возникающим сомнением в научнойоднозначности, вызванным, например, эйнштейновской теорией относительности.Психоаналитику нужно быть настороже и не утратить свою беспристрастность. Итем не менее, по словам Фрейда, мало сомнений в том, что при рассмотренииоккультных феноменов "очень скоро мы придем к тому, что некоторая часть изних подтвердится". Какая именно, он не говорит. Он упоминает о спиритизме и об угрозе психоаналитическим методам,которая возникнет, если так называемым "духовным существам" станут доступны"абсолютные объяснения". Так что от методов анализа тоже откажутся, если будет надежна вступитьв прямой контакт с действующими духами с помощью оккультных процедур - точнотак, как человек готов отказаться от кропотливой и однообразной работы, еслиесть надежда разбогатеть в один прием с помощью удачной сделки. Сделав шаг в неисследованном направлении, Фрейд тут же отступает,объявляя, что "мое личное отношение к этому материалу остается лишеннымэнтузиазма и двойственным", и остальную часть лекции обсуждает примерыпредсказания будущего и передачи мыслей. Он забыл рассказать об одномэпизоде, который произвел на него впечатление*, и тут же обратил на этовнимание своей крошечной аудитории, говоря, что это подтверждает, что "яобсуждаю тему оккультизма под давлением огромного сопротивления". * Этот эпизод связан с английским врачом Форсайтом, австрийскимпациентом, который увлекался "Сагой о Форсайтах" Голсуорси, и различнымисовпадениями имен и мыслей Фрейда не слишком беспокоили его размытые взгляды на оккультное. Ещетри следующие статьи были посвящены этой теме и не содержали никакойконкретной информации. Нам приходится довольствоваться его замечанием,сделанным в 1933 году: "Возможно, у меня тоже есть тайная склонность кчудесам". После отдыха в горах Харц комитет вернулся к своей задачевосстановления движения. Внутренний круг по-прежнему играл важнейшую роль,но психоанализ в общем приобретал более жесткую организацию. Вопросы,которые всегда решались в зависимости от личных предпочтений и необходимостиподчиняться желаниям Фрейда, теперь требовали создания руководств или дажеправил. Можно ли гомосексуалистам становиться членами обществ, входящих вмеждународную ассоциацию? Вообще-то нет, потому что гомосексуализм - этоневроз, который мешает лечению неврозов пациентов, хотя прямого отказа такимлюдям нельзя было давать. Стоит ли привлекать неспециалистов в аналитики?Ответ всегда был утвердительным, но американцы настаивали на наличиимедицинского образования, и Фрейд ничего не мог с этим поделать. Издательская организация психоанализа, "InternationalerPsychoanalytischer Verlag", созданная в январе 1919 года, была наиболеезаметным отражением деятельности движения, а также основным источникомнеприятностей. Ее всегда называли просто "Verlag" (издательство). Оно былогарантией независимости Фрейда от капризов или жадности коммерческихиздателей. Финансирование было проблематичным, потому что Фройнд, человек,который должен был давать на этот проект деньги, обеднел, а после скончался. Управлять издательством таким способом, чтобы не ущемлять ничьихинтересов, было сложно, и Фрейд, который не хотел заниматьсяпроизводственными вопросами, оставил это другим, в первую очередь Джонсу иРанку, а они никак не могли друг с другом поладить. Джонс, который издавал вЛондоне "Интернациональный журнал", обнаружил, что Ранк в Вене отменяет егоуказания или жалуется на "мусор из-за океана" - это возмущение показалосьДжонсу нелепым. Когда-то он говорил Фрейду, правда, по другому поводу, что,хотя он отчасти понимает антиамериканизм, едва ли можно обвинять целуюнацию, особенно такую, которая через пятьдесят лет станет "судьей всегомира". Фрейд оказался втянутым в споры, ругал Джонса за то, что онвмешивается, а потом вынужден был читать длинные оправдания, приходившие вответ. Он не любил и не умел играть роль администратора, но так и не смогполностью отгородиться от дел издательства. В его жизни больше не было обязанностей, которые раньше заставляли егодвигаться от одной цели к другой. Он узнал, что такое колебания, связанные спожилым возрастом. Его письмо Ференци перед конференцией 1922 года, котораядолжна была проходить в Берлине, звучит грустно и ностальгически. Что-то внутри меня восстает против стремления продолжать зарабатыватьденьги, которых никогда не хватает, и работать все теми же психологическимисредствами, которые тридцать лет позволяли мне оставаться справедливым,несмотря на презрение к людям и этому отвратительному миру. Во мне возникаютстранные тайные желания - возможно, это наследие предков - жить на Востокеили Средиземноморье и вести совершенно другую жизнь: детские мечты, которыеневозможны и не соответствуют реальности, как будто свидетельствуют о том,что моя связь с ней нарушена. Но вместо этого - мы встретимся на землездравомыслящего Берлина. Во время летнего отпуска в пансионе "Мориц" в Берхтесгадене, где Фрейдготовил лекцию для конференции в сентябре - чередуя это с анализом Фринка, -он узнал, что дочь его сестры Розы, Цецилия, которую называли Мауси, убиласебя передозировкой веронала*. Ей было двадцать три, она была не замужем ибеременна. В письме Сэму Фрейд упоминает о романе, который не удался, нопохоже, как будто всему виной он считал плохие отношения дочери с "тетейРозой". Возможно, Фрейду не рассказали всей правды, зная, как он относится ксемейным скандалам. * Роза оказалась самой несчастливой из сестер и братьев Фрейда. Онапотеряла мужа до войны, сына - во время войны, а теперь и дочь. Она прожилаеще двадцать лет и была убита в фашистской газовой камере. В Берлине собралось около двухсот пятидесяти психоаналитиков изаинтересованных лиц, чтобы, как обычно, посетить лекции, посплетничать,посидеть за столом. Приехало меньше десятка американцев, среди них Фринк игоспожа Бижур, которые в любом случае были в Европе. Американскийпсихоанализ становился самодостаточным и процветающим и не нуждался вруководстве из Европы - или, как выразился Фрейд, увлекся успехом иденьгами. Его лекция была посвящена еще одному уточнению к общей теории,"метапсихологии", - как оказалось, последнему, - которое добавило новыеабстракции к сложной схеме психоанализа. Полный отчет появился в апреле 1923года под названием "'Я' и 'Оно'". На немецком языке название звучало как "Das Ich und das Es". "Оно" -это термин, использованный впервые Гроддеком для обозначения неизвестнойчасти человека, силы, которая "управляет нашей жизнью, в то время как мыдумаем, что живем сами". У многих людей есть ощущение чего-то другого,скрывающегося за "Я", которое нам вроде бы известно. Фрейд позаимствовалэтот термин для определения "бессознательного", потому что это словоперестало означать то, что он хотел. Переводчики его работ на английский нестали использовать слов "I" и "It" - то ли потому, что эти термины былислишком непонятны, то ли потому, что они звучат недостаточно научно. "I"латинизировали и превратили в "Это", а "It" - в "Id". В результате ванглийском языке появилось краткое слово "Id" для обозначения темной сторонычеловеческой природы*. * Варианты "ид" и "эго" можно встретить и в некоторых русскихпереводах. - Прим. перев. Очерк Фрейда стал очередной попыткой познать неизвестное. В отличие откниг, которые он написал в начале века, основанных на материале снов ирасстройств репродукции, он описывал здесь гипотетические структуры, укоторых не было научных доказательств. "Сверх-Я" (о котором Фрейд впервыеупомянул в 1914 году) он наделил функциями совести, которая возникает изреакции ребенка на авторитет родителей. "Я" приходится жить междупротиворечивыми требованиями "Сверх-Я" и "Оно" и в то же время справляться сжизнью в окружающем мире. По аналогии, приведенной Фрейдом, "Оно" - этолошадь, а "Я" - всадник. И "Я", и "Сверх-Я" делают большую часть своейработы бессознательно, поэтому та часть бессознательного, которая содержит,по определению Фрейда, "темную недоступную часть нашей личности", где можнонайти неуправляемые сексуальные инстинкты, получила название "Оно". Многие психоаналитики впоследствии станут использовать "'Я' и 'Оно'"как основу "эго-психологии", которая в конце концов стала уделять меньшевнимания пугающему содержимому "Оно" и больше - рациональному "Я",моральному "это", которое пациенты ощущали и с которым аналитикам следующихпоколений было все легче справляться. За два или три месяца до весны, когда книга была напечатана, Фрейдощутил образовавшуюся во рту язву в правой части неба. В то время онвыкуривал до двадцати сигар в день. Если не считать военных лет, когда сигарне хватало, он очень много курил практически всю свою сознательную жизнь.Это пристрастие укоренилось очень глубоко, и попытки преодолеть его в 1890-хгодах, из-за того что Фрейд боялся, будто курение влияет на его сердце, неудались. В 1897 году он рассказал Флису о своей идее, что все пагубные привычки,от употребления алкоголя, морфия, табака до всего остального, - это всеголишь замена "первичного пристрастия", мастурбации. Даже если это было так,знание ничего не меняло. Как и не столь знаменитые курильщики, он признавал,что эта привычка помогает ему в "битве жизни". Язва не проходила, но он ничего не предпринимал, хотя наверняка ссамого начала понимал, чем это может грозить. В девятнадцатом веке многиеподозревали о существовании связи между курением трубки и сигар (тогда самыхраспространенных привычек) и раком ротовой полости. Об этом не раз писали вмедицинской литературе. Фрейд наверняка знал, что врачи называют карциномурта "раком богачей" из-за стоимости сигар. Когда он хотел, то относился к своему здоровью не менее внимательно,чем большинство врачей. В 1914 году, когда ему делали обследование прямойкишки, чтобы проверить, нет ли рака, он приветствовал отрицательныйрезультат словами. "Итак, на этот раз я легко отделался". Аналогичный эпизодпроизошел в 1916 году. Год спустя у него опухли десны, о чем он писалФеренци, добавляя "карцинома?" и сообщая, что сигары его вылечили. Возможно,в 1923 году он решил, что язва исчезнет сама, словно по волшебству, как и таопухоль. У Фрейда не было врача, к которому он обращался бы регулярно. В началеапреля он поговорил со знакомым дерматологом - едва ли самым подходящимспециалистом при язве во рту. Тот осмотрел язву, сказал, что онадоброкачественная, но посоветовал ее удалить. Вскоре после этого ФеликсаДейча неофициально попросили взглянуть на язву, когда тот был на Берггассепо другому делу. Фрейд сказал гостю: "Вы увидите что-то, что вам непонравится". Дейч посмотрел на язву, решил, что она раковая, но не сказалэтого, посоветовав тем не менее немедленно ею заняться. Началась опасная игра. Фрейд как будто не хотел, чтобы другие видели,что он серьезно относится к этой проблеме, но наверняка подозревал, что этоза язва. Он договорился об операции со знакомым, профессором МаркусомХаеком, который имел репутацию хорошего исследователя, но, как знал Фрейд,посредственного хирурга. Хаек записал его в амбулаторное отделениегосударственной больницы, в которой он работал, и однажды утром Фрейдотправился туда, ни слова не сказав семье, чтобы вырезать подозрительноеобразование. Он ожидал, что его тут же отпустят домой, но у него былослишком сильное кровотечение, и ему пришлось оставаться до следующего дня.Марта получила телефонное послание, в котором он просил ее привезти ночноебелье. Она приехала в больницу вместе с Анной и обнаружила его сидящим настуле в забрызганной кровью одежде. В обеденное время посещения были запрещены, поэтому им обеим пришлосьуйти. Фрейда положили в палату, где уже был один пациент, которого ФеликсДейч назвал "карликом-имбецилом". Еще до возвращения жены и дочери у негоначалось кровотечение. Электрический звонок был сломан, а за помощью побежалвторой пациент и, возможно, спас этим Фрейду жизнь, потому что даже врачам струдом удалось остановить кровотечение. Вернувшись после обеда, Аннаотказалась уходить и провела ночь у кровати отца. Утром Хаек добавил кфизическим страданиям Фрейда моральные: привел к нему толпу студентов, чтобыпродемонстрировать им случай, и лишь затем отпустил его домой. Макс Шур, который стал лечить Фрейда впоследствии, намекал, что Хаек,возможно, не любил или боялся психоаналитиков и бессознательно выместил эточувство на основателе теории, когда тот попал ему в руки. Такое объяснениепонравилось бы Фрейду, которому, возможно, приходило в голову то же самоехотя для того, чтобы не сойти с ума, ему, наверное, нужно было стараться неслишком часто искать объяснения поведения окружающих по своей теории. Операция была сделана 20 апреля 1923 года, незадолго до его шестьдесятседьмого дня рождения, и патологическое заключение подтвердило рак.Почему-то Фрейду никто не сказал правды. Ему прописали лечение рентгеном ирадием. Возможно, предполагали, что этого достаточно, чтобы он догадалсясам. В письмах, которые он писал Саломе и Джонсу, чувствовалось, что онзнает больше, чем говорит, но он поддерживал заговор молчания врачей. Врачипотом говорили, что боялись, что он покончит с собой, узнав о раке, но этоскорее похоже на попытку оправдаться, что им не хватило смелости сказать.Насколько могли судить друзья, этим летом его больше всего печалила смертьвнука Хайнца 19 июня в Вене. Его мать Софи умерла за три года до того. Умальчика был туберкулез - еще одна жертва войны. Отпуск Фрейд провел выздоравливая с родными, которые, предположительно,не знали правды. В августе они были в гостинице "Дю Лак" в Лавароне, высоков горах, разделяющих Австрию и Италию. Комитет решил встретиться неподалеку,и они собрались в Сан-Кристофоро, на шестьсот метров ниже, с другой стороныгоры. Никто из членов комитета не объяснил, почему они решили поехать засвоим руководителем на отдых. Ссоры внутри комитета были серьезнее обычного,но Фрейд дал всем понять, что они должны улаживать свои дела без его помощи.Может, апрельская операция заставила их думать о его смерти и постаратьсябыть поближе? Тихий доктор Дейч прибыл еще до того в гостиницу "Дю Лак" и, видимо,сказал пациенту, что ему понадобится новая операция, не произнося тем неменее страшного слова. Но мы не знаем, о чем именно говорили, думали илидогадывались на вершине горы и у ее подножия. Мы знаем только, что Джонснаписал жене в Лондон 26 августа: "У Фрейда настоящий медленно развивающийсярак, и он может прожить еще долго. Он не знает этого, и это страшная тайна".Нам известно и то, что Дейч рассказал обо всем комитету, те одобрили решениемолчать, а затем отвлеклись от мрачных мыслей, в частности, осудив Джонса зато, что он якобы назвал Ранка (правда, за глаза) "хитрым евреем". Мы знаем ито, что Анна Фрейд писала Саломе 29 августа: "Вы правы, я бы теперь ни прикаких обстоятельствах не бросила его". Вскоре после этого они с отцом отправились в Рим, где пробыли нескольконедель. Фрейд решил поехать туда еще в апреле, когда ему делали операцию, иему очень нравилось, как радуется Анна, которая видела этот город в первыйраз. Но это был всего лишь краткий перерыв. Еще до приезда в Рим, когда онизавтракали в поезде, Фрейд укусил корку хлеба и изо рта брызнула кровь. Возможно, Фрейду было легче притворяться, как и всем остальным.Возможно, ему хоть раз захотелось поддаться настроению окружающих. Навернякаон знал, в чем дело, с самого начала. И то, что он решил взять дочь в Рим,город его мечты, едва ли можно считать совпадением. Всю жизнь думая об опасных днях и смертельных датах, возможно, он исейчас решил, что настал предсказанный год, и смирился с этим. Макс Шурсделал предположение, не менее фантастическое, чем некоторые идеи егоучителя. Он взял случайное число, которое Фрейд сообщил Флису в 1899 году,"2467 ошибок" (и потом проанализировал, утверждая, что "в мозгу нет ничегослучайного и неопределенного"), и предположил, что оно все еще имееткакую-то силу. Разве невозможно, писал Шур, чтобы воспоминание о числе 2467,которое появилось в его мозгу 24 года назад и содержало число, обозначающееего возраст с мая 1923 года, 67 лет, вернулось к нему в виде предупрежденияо смерти? Конечно, эти рассуждения смехотворны. Но данная логика знакомалюбому, кто страдает навязчивым неврозом. Отпуск закончился, и Фрейду официально сказали правду. Еще одинпрофессор, Ганс Пихлер, обследовал его и подтвердил наличие неоплазма илирасширение старого. Пихлер был хирургом, специализировавшимся на ротовойполости, склонным к радикальным методам. Он завоевал репутацию,восстанавливая рты раненых солдат. Когда его пригласили прооперироватьФрейда, он подготовился к этому, проведя репетицию на трупе. 4 октября быласделана предварительная операция, а неделю спустя последовала основная, прикоторой была удалена вся верхняя челюсть и правая часть неба. Это означало,что носовая полость и рот ничем не отделялись и требовалось что-то вродеогромного зубного протеза. Месяц спустя пришлось сделать еще одну операцию.Фрейд описал свое состояние Сэму в Манчестере как "очень разбитое и слабое". Операции были страшными, но удачными. Фрейд избавился от рака на многолет и продолжал жить, правда, уже как инвалид с некоторыми ограничениями,из-за которых он удалился из общественного поля зрения. Он стал общатьсятолько с семьей и небольшим кругом друзей. Протез, который часто меняли, таки не был подогнан идеально, причинял постоянную боль и мешал ему говорить иесть. Фрейд больше не давал публичных лекций и не сидел за столом с чужимилюдьми. Его рот и челюсть регулярно подправлялись небольшими операциями. Все это не помешало ему продолжать принимать пациентов, и 2 января 1924года он снова начал работать. Он не перестал и курить. Если он не моготкрыть рот достаточно для того, чтобы вставить между зубами сигару, онразжимал их прищепкой. Протез должен был плотно прилегать (это и вызывалоболезненное давление), так что он вполне мог втягивать в себя воздух, чтобысигара горела. В этом новом состоянии он находил утешение в мыслях о том, что онпреобразился, стал героем разворачивающейся вокруг него истории. "Ты знаешь,что у эпохи есть характер, который невозможно изменить", - писал он Сэму 20октября, оправляясь после двойной операции в Ауэрспергском санатории. Емунравилось считать себя частью истории - и он так и думал почти всю жизнь.
Глава 28. Отступники
Одновременно с раковой опухолью Фрейда постигла другая беда -отступничество, первое по значимости со времен Юнга. Уйти решил Отто Ранк,который уже некоторое время развивал свои собственные идеи. "Сыновьям"Фрейда нелегко было уходить. Ранк пользовался его доверием, и некоторые дажезавидовали его близости с Фрейдом, он был обязан учителю карьерой. Когдакомитет ужинал в Сан-Кристофоро в тот день, когда они узнали о раке, приупоминании имени Фрейда Ранк залился истерическим смехом. Эта новость вывелаиз равновесия всех, но особенно друга, замышлявшего мятеж. Венгерский аналитик, Шандор Радо, вспоминал, как впервые увидел довойны Фрейда - человека с аристократическими манерами, одетого в подбитоемехом пальто, с тростью с набалдашником из слоновой кости в руках. Егосопровождал верный Ранк, "молодой, бедно одетый мальчик, который былвзволнован, суетлив и постоянно к нему обращался". Теперь ему исполнилосьсорок лет, и он решил, что хватит быть "маленьким Ранком". Он и Ференци (который сам подумывал об изменениях) вместе писали в 1923году книгу о психоаналитических методах, где ставилась под сомнениеполезность длительных попыток восстановления детских воспоминаний. Вскорепосле этого Ранк опубликовал собственную книгу, "Травма рождения", в которойспокойно утверждал, что причиной невроза является шок при появлении на свети последующие фантазии возвращения в матку, утраченный рай. И лечениеследует проводить соответственно этому. Необходимость перерыватьвоспоминания отпадает, и хорошей дозы анализа в течение пары месяцев вполнедостаточно. Фрейд не спешил с обвинениями. Неужели Ранк может изменить ему? Онпытался принять эту теорию как "самое важное открытие со времен появленияпсихоанализа", но ему удалось только почувствовать обман. "'Родовая травма'Ранка и твои действия, - пишет он Ференци в 1924 году, - происходят отпопыток ускорить процесс анализа". Их метод мог стать "путем для бродячихторговцев" - снова нападки на Америку. Ференци ушел от конфликта, но весной Ранк отправился в Нью-Йорк, где унего были друзья среди аналитиков, которых он учил в Вене (благодаря Фрейду,посылавшему их к нему), и обсудил с ними среди многих вопросов низкую оценкуженщин, используя свою теорию, чтобы объяснить, что это бессознательнаяпамять мужчин о шоке рождения искажает их точку зрения на женщин. Аналитикиплатили по двадцать долларов в час - в четыре или пять раз больше обычнойставки, - чтобы обучаться у нового специалиста. Вскоре "бедный родственник" преуспел и начал похваляться перед Ференци,что "спас здесь психоанализ, а возможно, и жизнь всего международногодвижения". Обнаружив, что ньюйоркские аналитики "в основном не излечены инедовольны анализом профессора", он якобы вернул им уверенность в себе. Старый Свет обиженно ждал, когда отступник придет в чувства. Фрейдобъявил, что Ранком, наверное, владеет психоневроз, и сначала отнесся к немус сочувствием. Затем он заключил, что Ранка навсегда "привлек доллар". Неуспев вернуться домой, Ранк тут же укатил в Париж и вернулся к Рождеству1924 года. Он извинился перед всеми, чем на краткий миг порадовал Фрейда, азатем отправился в новые путешествия, которые закончились разрывом в 1926году. Одним из последних проступков стало то, что он усомнился в толкованиисна Волчьего Человека про шесть волков на ореховом дереве. Фрейд получил прощальный подарок, видимо, не без иронии: работы Ницше вдвадцати трех томах в переплете из белой кожи. Фрейд сказал, что Ранкхвастается своим новоприобретенным богатством и в то же время стремится ксаморазрушению, хочет избавиться от своих денег. Джонс, предупреждениякоторого сбылись, объяснил все тем, что у Ранка маниакально-депрессивныйпсихоз. "Нам нужно похоронить его", - сказал Фрейд, и движение десятки летего поносило*. * Сначала Ранк жил в Париже, где в начале 1930-х годов работаланалитиком и был любовником писательницы Анаис Нин. В конце концов онпереселился в Америку. Фрейд не знал, сколько ему осталось жить, но опасался худшего. Поэтомув 1924 году он начал писать "Автобиографическое исследование". К егонеудовольствию, его жизнь уже подверглась ненаучному изучению. За год дотого бывший ученик Фриц Виттельс уже написал первую биографию, на которуюФрейд сначала ответил вежливо, но некоторое время спустя сказал, что считаетее "отвратительной карикатурой", "подачкой сплетникам всего мира". Автобиография была написана в горах Земмеринга, где Фрейд раньшеотдыхал, потому что не мог позволить себе более дорогих путешествий. Теперьон поехал туда, поскольку хотел оставаться неподалеку от врачей, которыемогли добраться в эту долину из Вены меньше чем за три часа. Книгаполучилась короткой, шестьдесят с лишним страниц в "Стандартном издании", исодержала не всегда точную информацию. Джонс в то время готовил англоязычное издание собрания работ Фрейда, иучитель работал в своей горной вилле. Возможно, он узнал, что семьяКатарины, девушки с горы Ракс, которая тридцать лет назад фигурировала в"Этюдах по истерии", умерла или уехала из этих мест, потому что именно тогдаон добавил к ее истории ссылку, которая сообщала, что ее собирался совратитьне дядя, а отец. Прошлое в возрасте Фрейда легко вспоминалось. Эмма Экштейн, которая,возможно, навела его на мысль о несчастной теории совращения, умерла в июле1924 года, не дожив до шестидесяти лет. Она много лет прожила инвалидом.Брейер, имя которого было практически неизвестно новому поколению, умер наследующий год в возрасте восьмидесяти трех лет. По рассказам семьи Брейера,однажды после разрыва с Фрейдом он увидел того на Берггассе и бросился кнему навстречу с распростертыми объятиями, но его бывший друг перешел надругую сторону улицы. Фрейд написал о нем положительное и высокопарноепосмертное примечание. Еще одно неприятное имя возникло в жизни Фрейда, когда Абрахам, каквыяснилось, смертельно больной инфекцией легких, обратился в Берлине в 1925году к Флису и сообщил Фрейду, что стадии его заболевания "поразительнымобразом подтверждают" теорию периодичности его нового врача Абрахам умер втом же году в возрасте сорока восьми лет - Фрейд лишился еще одногопоследователя. Когда в 1928 году умер сам Флис, его вдова, та самая Ида, которую Фрейдвсегда недолюбливал, написала ему, спрашивая, не сохранил ли он письма еемужа, которые она очень хотела бы прочитать. Фрейд ответил, что они, скореевсего, были уничтожены где-то после 1904 года, и добавил, что был бысчастлив узнать, что вторая часть корреспонденции, его собственные письма,"постигла судьба, которая защитила бы их от какого-либо использования вбудущем". Госпожа Флис, владевшая практически всеми письмами из сотенприсланных Фрейдом ее мужу, ничего не ответила и сохранила их на черныйдень. Были заметны многочисленные признаки того, что Фрейд постепенно сдает.Те, кто встречался с ним в двадцатых и тридцатых годах, будь то друзья,пациенты или журналисты, с большей охотой описывали свои впечатления, чем ихпредшественники. Карл Краус высмеивал Фрейда в печати с начала века ипродолжал делать это после войны. "Психоанализ, как предостерегают нас, сталугрозой, - писал он в 1924 году. - Чепуха. Он был угрозой с самого моментасвоего возникновения". Но Краус считал ниже своего достоинства обсуждатьличную жизнь Фрейда Те, кто приходил к Фрейду на анализ и потом садилсяписать мемуары, или те, кто сделал делом своей жизни догадки о том, чтопроисходит на Берггассе, 19, не отличались подобной сдержанностью. Они былилюбопытны, едва ли испытывали благоговение и зачастую были даже враждебны инеуважительны, даже если сочувствовали Фрейду. Канадский ученый, Пол Роазен, прославился книгой "Фрейд и егопоследователи" (1975), историей движения, в которой содержатся слова многихдоживших до этого времени участников. Его зарисовки Фрейда в конце жизниочень удачны: мятый твидовый костюм, худые стариковские руки, полнаяафоризмов речь, склонность к навязчивым действиям - это всегда усугубляетсяс возрастом, - которая выражалась в беспокойстве о мелочах. "Однажды онпостучал в дверь тети Минны, потому что она оставила в его кабинетекарандаш, который он хотел ей вернуть". Слава как таковая приносила ему удовлетворение. В рождественском письмеСэму от 1925 года Фрейд пишет, что его "считают знаменитостью", что"писатели и философы, которые проездом бывают в Вене, заходят ко мне, чтобыпоговорить", что "евреи во всем мире похваляются моим именем, упоминая менянаряду с Эйнштейном. В конце концов, мне не на что жаловаться". Он намекает,что его жизнь особая. Анна писала Лу Саломе (1926): Недавно, когда мы разговаривали, папа и я пришли к тому, что анализ -это занятие не для обычных людей, а для тех, кто хочет быть чем-то гораздолучшим - кто знает, чем именно! Сложность не в самом процессе анализа - егоможно выполнять с помощью простой логики, - а в постоянной работе счеловеческими судьбами. В таком контексте какое значение имеет физическая слабость? В любомслучае, среди Фрейдов было много долгожителей, и это ободряло. Матери Фрейдав 1925 году исполнилось девяносто лет. Родственники то и дело навещали ее нагорном курорте Бад-Ишль, где она проводила лето, глухая, но спокойная, истарались не сообщать о смертях в семье. Фрейд не присоединялся к этимпосетителям. Иногда ему снились умершие родственники. Перед семидесятым днемрождения он писал Сэму, что он "не тот, какими мой и твой отец были в этомвозрасте". Вскоре после этого он подкрепил это заявление двумя приступамистенокардии на улице, которые ухудшили и без того слабое здоровье. Когда в мае 1926 года Фрейду исполнилось семьдесят лет, мэр Вены вручилему диплом почетного гражданина города. Нобелевская комиссия не дала емупремии ни в том году, ни позже, несмотря на слухи. Он продолжал втайненадеяться. "Не дали Нобелевской премии", - 31 октября 1929 года сделал онпервую запись в кратком дневнике, который начал вести в этом году."Определенно не получил Нобелевской премии", - последовало в 1930 году, хотятогда он уже получил ненамного худший приз, Литературную премию имени Гете."Большая честь, хотя и небольшая сумма", - написал он Сэму, оставаясь, каквсегда, практичным. Интересные женщины сидели у его ног или лежали на кушетке. Так быловсегда, но в старости их стало еще больше, как будто все считали, что сейчасбезопасно и прилично соприкоснуться с этим памятником сексуальности.Неожиданно увлеклась психоанализом французская принцесса Мария Бонапарт. Онавошла в жизнь Фрейда в 1925 году, потребовав, чтобы он лечил ее*. Едва войдяв кабинет, она почувствовала мощный "трансфер" и заявила ему, что любит его. * Принцесса Мария была к тому же женой греческого принца Георгия. Ейбыло сорок три года. Это была богатая, невротичная, фригидная и имеющаямногочисленных любовников женщина (среди них был французскийпремьер-министр). Она восхищалась одним из первых французскихпсихоаналитиков, Рене Лафоржем. Тридцатью годами раньше она была быподходящей кандидатурой для "Этюдов по истерии" вместе с Анной фон Либен идругими богатыми мечтательными истеричками. Фрейд предупредил ее, что у него слабое здоровье. Бонапартрасплакалась, хватая его за руку. Фрейд был польщен. Она была чем-то вродекрасавицы и чудовища одновременно, и он потакал ей во всем, если не считатьслучаев, когда она требовала от него сексуальных признаний в обмен на свои."Наверняка у вас было сверхнормальное сексуальное развитие", - льстила онаему. "Об этом, - отвечал он, - вы ничего не узнаете. Может, и не такое'сверх'". Он позволил ей делать подробные заметки (или не смог запретить ейэтого), и, хотя многие из них все еще закрыты в одном из подвалов, гдетомится история психоанализа, опубликованные фрагменты добавляют некоторыечерты к портрету Фрейда. Когда принцесса сказала ему, что он - сочетаниеЭйнштейна с Луи Пастором, он в ответ заговорил о конкистадорах, как когда-тос Флисом. "Кто изменил мир больше, чем Христофор Колумб? А кто он был такой?Искатель приключений!" Так что фантазия о смелости и беспощадностисуществовала одновременно с мечтой о чистоте и преданности науке иоставалась такой же яркой. Однажды в канун Нового года, когда Бонапарт была на Берггассе, Мартапризналась ей, "как удивляла и шокировала ее работа мужа, потому что там такоткрыто трактовалась сексуальность". Поэтому она старалась не замечать, чемон занимается. Бонапарт рассказала Фрейду, который дал единственно возможныйответ: "Моя жена - настоящая мещанка". Но в другой раз он сказал ей, что саммещанин, который не хотел бы, чтобы у одной из его дочерей был "роман". Женщины, подобные принцессе, которые были достаточно умны, чтобы ончувствовал себя с ними свободно, всегда приветствовались Фрейдом. Емунравилась независимость в женщинах, даже тогда, когда он был возлюбленным имолодым мужем в последней четверти девятнадцатого столетия, когда женасчиталась "послушным сокровищем", а ее будущее было в руках мужа. То, чтоФрейду нравилась компания умных женщин и он поощрял желание некоторых статьпсихоаналитиками, не говорит о многом. Почти все они относились к немупочтительно, с долей восхищения, иногда с таинственной сексуальностью,которая чувствовалась, как капля духов на запястье. Минна, похоже, очень ему подходила, но это был особый случай - онобщался с ней, потому что этого нельзя было делать с женой. СабинаШпильрейн, у которой были оригинальные идеи и чувство собственнойзначимости, возможно, стала другим исключением и даже, что стоит отметить,не сидела у его ног. Почти все, однако, соответствовали мужским ожиданиям:кокетливая Бонапарт; Саломе, которая ловила каждое его слово (он критиковалее, говоря Бонапарт: "Она - зеркало"); Лоу Канн, сознававшаяся в своихсексуальных грехах и рассказывавшая истории о Джонсе. Фрейд не скрывал того, что ему нравились обаятельные женщины. Когда емубыло семьдесят три, в 1929 году, он отправился в театр, где выступала ИветтЖильбер, французская актриса и певица, которую он впервые слышал в Париже в1889 году. Теперь ей было больше шестидесяти. Он отвел Марту и Анну к ней вномер на чай и цитировал Ференци фразу из одной ее песни: "Я говорила всеэто? Возможно, но я не помню". Мужчины всегда любили ссылаться на женскую "загадочность", как будтоэто не требовало комментариев. Как Питер Гэй - цитируя вопрос, который Фрейдзадал принцессе: "Чего хочет женщина?" - отмечает в своей биографии Фрейда,"мужчины веками защищались от смутного страха перед скрытой силой женщин,объявляя их непостижимыми". Это нельзя назвать равнодушием - скореенаоборот. Фрейда всегда интересовали женщины, когда он был молод итеоретически что-то мог в связи с этим предпринять, даже стать конкистадоромспальни. Он не разделял нелепых медицинских взглядов того времени (особеннопопулярных в Англии) о том, что у женщин отсутствует чувств
