 |
Видео прокат и d'agostino's 7 глава
|
|
|
|
— Ну-с.
Она продолжает стоять, смущенная, потом нервно подходит к прилавку. В руке у нее квитанция.
— Странно, правда? Это так далеко, но, знаешь, это действительно лучшая химчистка.
— Тогда почему они не могут отчистить эти пятна? — по-прежнему улыбаясь, терпеливо спрашиваю я.
Мои глаза закрыты, я открываю их только тогда, когда наконец замолкает китаянка.
— Слушай, ты не можешь поговорить с ними? — осторожно прошу я. — У меня ничего не получается.
Она идет к простыням, которые держит старик.
— О боже, — говорит она. В тот момент, когда она осторожно дотрагивается до простыни, китаянка вновь принимается верещать, но, не обращая на нее внимания, девушка спрашивает меня:
— Что это? — она снова смотрит на пятна. — Боже.
— Это… — я кидаю взгляд на простыни, они действительно выглядят кошмарно. — Это, м-м-м, клюквенный сок, клюква с яблоком.
Она смотрит на меня, неуверенно кивая, потом робко говорит: — По-моему, не похоже на клюкву, то есть на клюкву с яблоком.
Я долго смотрю на простыни прежде, чем промямлить:
— Ну, да, м-м-м, на самом деле это… Боско. Знаешь, вроде… — я замолкаю. — Вроде шоколадного батончика. Dove Bar. Это Dove Bar… С сиропом Hershey.
— Да. — Она понимающе кивает, может быть, с налетом скептицизма. — Боже мой…
— Слушай, ты не могла бы поговорить с ними — потянувшись, я вырываю простыню из рук старика. — Я был бы крайне признателен. — Сложив простыню, я осторожно кладу ее на прилавок. Вновь взглянув на Rolex, объясняю:
— Я опаздываю. У меня встреча в «Hubert's» через пятнадцать минут.
Я направляюсь к двери, китаянка, грозя мне пальцем, снова принимается отчаянно стрекотать. Я смотрю на нее, сдерживаясь, чтобы не передразнить ее жест.
|
|
|
— В «Hubert's»? Правда? — спрашивает пораженная девушка. — Он переехал в центр, верно?
— Ага… слушай, боже мой, мне надо идти, — я делаю вид, что через стеклянную дверь заметил такси, и, пытаясь изобразить благодарность, говорю ей:
— Спасибо, м-м-м… Саманта.
— Виктория.
— Точно, Виктория, — я делаю паузу. — А я что сказал?
— Ты сказал — Саманта.
— Извини, — я улыбаюсь. — Что-то со мной не то.
— Может, как-нибудь пообедаем вместе на следующей неделе? — с надеждой предлагает она, подходя ближе. Я же пячусь к двери. — Я довольно часто бываю рядом с Уолл-стрит.
— Право, не знаю, Виктория. — Я изображаю извиняющуюся улыбку и отвожу взгляд от ее бедер. — Я все время работаю.
— Тогда, может, в субботу? — пугаясь своей настойчивости, спрашивает Виктория.
— В эту субботу? — спрашиваю я, вновь глядя на свой Rolex.
— Да, — робко пожимает она плечами.
— Боюсь, не получится. Иду на дневной спектакль, «Отверженные», — вру я. — Слушай, мне и в самом деле надо бежать. Я… — Проведя рукой по волосам, я бормочу: — О господи, — затем заставляю себя произнести, — Я позвоню тебе.
— Хорошо, — обрадованно улыбается она. — Позвони.
Еще раз кинув взгляд на китаянку, я выкатываюсь к чертовой матери, бегу к несуществующему такси, и притормаживаю только в двух кварталах от прачечной…
Неожиданно мой взгляд наталкивается на хорошенькую бездомную девушку, которая сидит на ступеньках дома на Амстердамской улице, кофейный пластиковый стаканчик стоит у ее ног. Меня к ней словно ведет невидимая сила. Нашарив в кармане мелочь, я с улыбкой подхожу к ней. У нее слишком юное, свежее, загорелое лицо; из-за этого ее положение кажется еще более ужасающим. Я успеваю рассмотреть ее за те секунды, что прохожу от края тротуара до ступенек, на которых она сидит, склонив голову, тупо уставясь в свои колени. Заметив, что я стою перед ней, она поднимает глаза, на лице нет улыбки. Моя злоба исчезает, мне хочется сделать какое-нибудь простое доброе дело, и, не сводя излучающих сострадание глаз с ее невыразительного, печального лица, я наклоняюсь и опускаю в пластиковый стаканчик доллар со словами: «Удачи».
|
|
|
Выражение ее лица меняется, благодаря этому я замечаю, что на коленях у девушки лежит книга — Сартр, рядом с ней — сумка Колумбийского университета, а в темно-коричневом кофе плавает мой доллар. Доли секунды кажутся мне вечностью, как в замедленной съемке, девушка смотрит на меня, смотрит в стаканчик и кричит:
— Ты что, рехнулся?
Застыв в согнутой позе над стаканчиком, я выдавливаю:
— Я не знал… не знал, что… там кофе.
Весь дрожа, я отхожу, останавливаю такси. По дороге в «Hubert's» здания представляются мне горами и вулканами, улицы — джунглями, небо кажется театральной декорацией, так что, выйдя из машины, я даже вынужден протереть глаза. Ланч Обед в «Hubert's» оборачивается непрерывной галлюцинацией, во время которой я грежу наяву.
«HARRY'S»
— Носки должны сочетаться с брюками, — говорит Тод Хэмлин Ривису, который внимательно слушает, помешивая соломинкой «Бифитер» со льдом
— Это кто сказал? — спрашивает Джордж.
— Послушай, — терпеливо объясняет Хэмлин. — Если носишь серые брюки, надевай серые носки. Проще простого.
— Погоди, — вмешиваюсь я. — А если ботинки черные?
— Ничего страшного, — Хэмлин пригубливает мартини. — Но тогда с ботинками должен сочетаться ремень.
— То есть ты говоришь, что с серым костюмом можно носить и серые и черные носки? — говорю я.
— M-м-м… да, — отвечает Хэмлин смущенно. — Я так думаю. Разве я не это сказал?
— Полушай, Хэмлин, — говорю я. — Я не могу с тобой согласиться насчет ремня. Ботинки все-таки далеко от талии. Мне кажется, следует обратить внимание на то, чтобы ремень сочетался с брюками.
— Это похоже на правду, — замечает Ривис.
Мы втроем — Тод Хэмлин, Джордж Ривис и я — сидим в «Harry's». Сейчас чуть больше шести вечера. На Хэмлине костюм от Lubiam, превосходная полосатая хлопчатобумажная рубашка с широким воротником от Burberry, шелковый галстук от Resikeio и ремень от Ralph Lauren. Ривис в шестипуговичном двубортном костюме от Christian Dior, хлопчатобумажной рубашке, шелковом галстуке от Claiborne с узором. На ногах у него кожаные ботинки на шнурках в дырочку от Allen-Edmonds, в кармане — хлопчатобумажный носовой платок, вероятно, от Brooks Brothers. На салфетке рядом с его стаканом лежат темные очки от Lafont Paris, на стуле покоится очень милый портфель от Т. Antony. На мне двухпуговичный однобортный костюм (расцветка «штрихи мела»; шерсть с фланелью), хлопчатобумажная рубашка в разноцветную полоску, и шелковый карманный платок, все от Patrick Aubert, а также шелковый галстук в горошек от Bill Blass и очки с простыми стеклами в оправе от Lafont Paris. На столе, кроме стаканов и калькулятора, лежат наушники от одного из наших CD-плейеров. Ривис и Хэмлин ушли сегодня из офиса пораньше, чтобы сделать массаж лица, и теперь выглядят свежо, лица розовые, но загорелые, короткие волосы зачесаны назад. Утреннее Шоу Патти Винтерс было про Рембо в реальной жизни.
|
|
|
— А что жилетки? — спрашивает Ривис Тода. — Они… не вышли из моды?
— Нет, Джордж, — отвечает Хэмлин. — Разумеется, нет.
— Нет, — соглашаюсь я. — Жилетки никогда не выходили из моды.
— Тогда вопрос — как их следует носить? — спрашивает Хэмлин.
— Они должны облегать… — одновременно произносим мы с Ривисом.
— Извини, — говорит Ривис. — Продолжай.
— Ничего, — замечаю я. — Давай ты.
— Ну давай же, — просит Джордж.
— Ну, они должны хорошо облегать фигуру и закрывать талию, — объясняю я. — Жилет должен быть чуть повыше верхней пуговицей пиджака. Если на виду оказывается слишком большая часть жилета, это придает костюму чересчур чопорный, строгий вид, а это нежелательно.
— M-м-м, — едва не лишившись дара речи, произносит смутившийся Ривис. — Верно. Я так и думал.
— Мне нужен еще один J&B, — поднимаюсь я. — А вам, парни?
— «Бифитер» со льдом и соломинку, — указывает на меня Ривис.
Хэмлин:
— Мартини.
— Будет сделано.
Я иду к бару и, пока Фредди готовит напитки, слушаю, как какой-то парень (по-моему, это грек Уильям Теодокропополис из First Boston) в посредственном шерстяном костюме в «гусиную лапку», неплохой хлопчатобумажной рубашке и великолепном кашемировом галстуке от Paul Stuart, с которым костюм смотрится гораздо лучше, чем он есть на самом деле, рассказывает другому парню, тоже греку, с диетической пепси в руках:
|
|
|
— Слушай, в «Чернобыле» был Стинг — в том кабаке, который открыли парни, владельцы «Туннеля» — это было в Page Six, а потом кто-то подъехал в «Порше 911», и в машине сидела Уитни, и…
Когда я возвращаюсь к нашему столу, Ривис рассказывает Хэмлину, как он издевается над бездомными — протягивает им доллар, а потом в самый последний момент резко убирает его в карман.
— Честное слово, это срабатывает, — уверяет он. — Они так фигеют, что затыкаются.
— Просто… скажи… «нет», — замечаю я, ставя напитки на стол. — Этого вполне достаточно.
— Просто сказать «нет»? — улыбается Хэмлин. — И это подействует?
— На самом деле это действует только на бездомных беременных женщин, — признаюсь я.
— Интересно, пробовал ли ты «просто сказать нет» двухметровому дылде на Чаембеарс-с Стрит? — спрашивает Ривис. — Который курит крэк через трубку?
— Слушайте, кто-нибудь слышал о клубе под названием «Nekeniah»? — спрашивает Ривис.
С моего места виден Пол Оуэн, сидящий в другом конце зала. Вместе с ним сидит парень, похожий на Трента Мура или Роджера Дейли, и еще один — кажется, Фредерик Коннел. Дед Мура владеет компанией, в которой Трент работает. Он одет в костюм из шерстяного сукна в мелкую «гусиную лапку» шотландской расцветки.
— «Nekeniah»? — переспрашивает Хэмлин. — Какая «Nekeniah»?
— Стойте, парни, — говорю я. — Кто это там сидит с Полом Оуэном? Это не Трент Мур.
— Где? — Ривис.
— Они встают. Вон за тем столиком, — отвечаю я. — Вон те ребята.
— А это не Мэдисон? Нет, это Диббл, — говорит Ривис. Для большей уверенности он надевает очки с простыми стеклами.
— Да нет, — говорит Хэмлин. — Это Трент Мур.
— Ты уверен? — спрашивает Ривис.
По пути к выходу Пол Оуэн останавливается возле нашего столика. Он в темных очках Persol, в руках у него дипломат от Coach Leatherware.
— Привет, парни, — Оуэн представляет своих спутников, Трента Мура и какого-то Пола Дентона. Ривис, Хэмлин и я пожимаем им руки, не вставая. Джордж и Тод начинают разговаривать с Трентом. Он из Лос-Анджелеса и знает, где находится «Nekeniah». Оуэн обращает свое внимание на меня, и я слегка нервничаю.
— Как дела? — спрашивает Оуэн.
— Отлично, — говорю я. — А у тебя?
— Великолепно, — отвечает он. — Как у тебя со счетами Хоукинса?
— Все… — я запинаюсь. Замешкавшись на мгновение, продолжаю, — все… нормально.
— Правда? — рассеянно интересуется он. — Интересно, — с улыбкой, сцепив руки за спиной, произносит он. — А почему только нормально, а не замечательно?
— Ну, — говорю я, — ты же… сам знаешь.
— Как Марсия? — продолжая улыбаться, он обводит взглядом залу. На самом деле он меня не слушает. — Она замечательная девушка.
|
|
|
— Да, — говорю я, потрясенный. — Мне… повезло.
Оуэн принял меня за Маркуса Хоалберстама (хотя Маркус встречается с Сесилией Вагнер), но по некоторым причинам эта ошибка не имеет значения и даже кажется вполне естественной. Маркус тоже работает в Р&Р, занимается практически тем же самым, что и я, любит костюмы от Valentinо и очки с простыми стеклами, мы стрижемся у одного парикмахера в Pierre, так что ошибка Оуэна вполне закономерна; она не раздражает меня. Но Пол Дентон то ли не сводит с меня глаз, то ли, наоборот, пытается не смотреть, как будто бы он что-то знает, как будто он не совсем уверен, узнал он меня или нет. Мне приходится задуматься над тем, не принимал ли он когда-то давно, в прошлом марте, участие в ночной прогулке на яхте. Если же так оно и есть, думаю я, надо раздобыть номер его телефона, а лучше — адрес.
— Надо будет нам как-нибудь выпить, — предлагаю я Оуэну.
— Отлично, — говорит он. — Давай. Вот моя визитка.
— Спасибо, — перед тем как убрать ее в карман, я пристально разглядываю визитку. Меня радует ее топорность. — Может, я возьму с собой… — помедлив, я четко выговариваю, — Марсию?
— Отлично, — говорит он. — Ты был в сальвадорском бистро на Восемьдесят третей? — спрашивает он. — Мы сегодня там ужинаем.
— Да, то есть, нет, — отвечаю я. — Но я слышал, что оно вполне ничего. — Я слабо улыбаюсь и отпиваю виски.
— Я тоже. — Он смотрит на свои часы Rolex. — Трент? Дентон? Уходим. Нам надо быть там через пятнадцать минут.
Слова прощания произнесены, по дороге на выход они останавливаются у столика, за которым сидят Диббл и Гамильтон, по крайней мере мне кажется, что это Диббл и Гамильтон. Перед уходом Дентон в последний раз смотрит на наш столик, на меня, похоже, он в ужасе, словно мое присутствие в чем-то его убеждает, словно он меня узнал, и это, в свою очередь, убивает меня.
— Счета Фишера, — произносит Ривис.
— Черт, — говорю я. — Не напоминай.
— Сволочь везучая, — говорит Хэмлин.
— Кто-нибудь видел его подружку? — спрашивает Ривис. — Лауру Кеннеди? Потрясающая фигура.
— Я знаю ее, — говорю я и тут же поправляюсь, — то есть, знал.
— Почему ты так говоришь? — заинтересованно спрашивает Хэмлин. — Почему он так говорит, Ривис?
— Потому что он встречался с ней, — осторожно произносит Ривис.
— Откуда ты знаешь? — улыбаюсь я.
— Девушки просекают Бэйтмена. — Похоже, Ривис немного пьян. — Он — просто энциклопедия GQ. Ты абсолютный GQ, Бэйтмен.
— Спасибо, ребята, только… — возможно, Ривис и съязвил, но я все равно испытываю гордость и пытаюсь принизить свой образ. — Она дрянь.
— Боже мой, Бэйтмен, — стонет Хэмлин. — А это что означает?
— Что? — спрашиваю я. — То и означает.
— Ну и что? Главное — внешность. Лаура Кеннеди — милашка, — с напором говорит Хэмлин. — И не делай вид, что тебя интересовало в ней что-то другое.
— Если у девки хороший характер — это подозрительно, — замечает Ривис, слегка смутившись от собственного заявления.
— Если у девки хороший характер, но она плохо выглядит, — Ривис многозначительно поднимает руки, — то хули от нее толку?
— Ладно, давай представим просто гипотетически. Может ли у девки быть хороший характер? — спрашиваю я, прекрасно зная, насколько это безнадежный, тупой вопрос.
— Прекрасно. Гипотетически даже лучше, вот только… — говорит Хэмлин.
— Знаю, знаю, — улыбаюсь я.
— Не бывает телок с хорошим характером, — смеясь, в один голос произносим мы, и ударяем по ладоням.
— Хороший характер, — начинает Ривис, — состоит в том, что у телки точеная фигурка, она без особых выебонов удовлетворяет все твои сексуальные потребности и мало пиздит.
— Точно, — согласно кивает Хэмлин. — Девушки с хорошим характером, то есть веселые или, может, забавные, умные или даже талантливые — хотя хуй его знает, что это значит, — так вот, они все до одной уродки.
— Точно, — поддакивает Ривис.
— И характер у них такой потому, что им как-то надо, блядь, компенсировать свою непривлекательность, — говорит Хэмлин, вновь усаживаясь.
— Я всегда придерживался той теории, — говорю я, — что только мужчины производят потомство и продолжают род, понимаете?
Они оба кивают.
— А единственный способ продолжить род, — я тщательно подбираю слова, — это возбудиться какой-нибудь красоткой, но иногда деньги или слава …
— Никаких «но», — вмешивается Хэмлин. — Бэйтмен, ты что, готов трахаться с Опрой Уинфри — она ведь богата и влиятельна, — или опуститься до Нел Картер — у нее шоу на Бродвее, отличный голос, там знаменитостей пруд пруди?
— Погоди, — говорит Ривис. — Кто такая Нел Картер?
— Не знаю, — говорю я, имя приводит меня в замешательство. — Должно быть, хозяйка «Nell's».
— Послушай меня, Бэйтмен, — говорит Хэмлин. — Телки существуют лишь для того, чтобы возбуждать нас, по твоим же словам. Сохранение человеческого рода, так? Все просто… — выудив оливку из стакана, он отправляет ее в рот, — как божий день.
Выдержав паузу, я говорю:
— Знаете, что сказал о женщинах Эд Гейн?
— Эд Гейн? — переспрашивают меня. — Метрдотель в баре «Канал»?
— Нет, — говорю я. — Серийный убийца, действовавший в Висконсине в пятидесятых. Он был интересным чуваком.
— Тебя всегда интересовали подобные дела, Бэйтмен, — говорит Ривис, потом Хэмлину. — Бэйтмен все время читает эти биографии: Тед Банди, Сын Сэма, Фатальное Видение, Чарли Мэнсон. Все подряд.
— Так что сказал Эд? — с интересом спрашивает Хэмлин.
— Он сказал, — продолжаю я, — «Когда я вижу, как по улице идет хорошенькая девушка, то думаю о двух вещах. С одной стороны, мне хочется пригласить ее куда-нибудь, поговорить с ней, обращаться с ней ласково и нежно». — Замолкнув, я одним глотком допиваю J&B.
— А что он думает с другой стороны? — вкрадчиво спрашивает Хэмлин.
— «Я думаю, как будет смотреться на колу ее голова», — отвечаю я.
Хэмлин с Ривисом успевают переглянуться и вновь посмотреть на меня, прежде чем я начинаю смеяться, и они с некоторым напряжением тоже смеются.
— Слушайте, как насчет ужина? — я осторожно меняю тему.
— Может, индийско-калифорнийский ресторан в верхнем Вест Сайде? — предлагает Хэмлин.
— Идет, — говорю я.
— Мысль хорошая, — замечает Ривис.
— Кто будет заказывать? — спрашивает Хэмлин.
«ШЕЗЛОНГ»
В понедельник Кортни Лоуренс приглашает меня поужинать с ней в ресторане. Приглашение выглядит смутно сексуальным, и я принимаю его, но беда в том, что ужинать придется с двумя выпускниками Кэмдена, Скоттом и Анной Смайли, в новом ресторане на Колумбус под названием «Шезлонг», который они выбрали. Я заставил свою секретаршу досконально изучить ресторан, и до моего ухода из офиса она представила мне три возможных варианта меню. Пока мы бесконечно долго ехали в такси по центру, Кортни рассказала, что Скотт работает в рекламном бюро, а Анна на деньги отца открывает рестораны, последний — «1968» на Верхнем Ист Сайде. Это было лишь немного скучнее, чем рассказ Кортни о том, как она провела день: массаж лица в Elizabeth Arden, покупка кухонной посуды в Pottery Barn (кстати, все это она делала, приняв литиум), а потом она пришла в «Harry's», где мы выпили с Чарльзом Мерфи и Расти Вебстером и где Кортни забыла пакет с посудой, оставив его под столом. Единственная мало-мальски интересная для меня деталь о жизни Скотта и Анны: после женитьбы они усыновили тринадцатилетнего корейского мальчика, назвали его Скоттом-младшим и послали в Эксетер, где Скотт учился на четыре года раньше, чем я.
— Надеюсь, столик для нас заказан, — предостерегаю я Кортни в машине.
— Только не кури сигару, Патрик, — медленно говорит она.
— Это не Дональда Трампа машина? — спрашиваю я, глядя на лимузин, застрявший в пробке неподалеку от нас.
— Господи, Патрик. Закрой рот, — глубоким голосом произносит она.
— Знаешь, Кортни, у меня в дипломате лежит плейер, и мне ничего не стоит одеть наушники, — говорю я. — Тебе надо принять еще литиум. Или выпить диетической колы. Кофеин поможет тебе встряхнуться.
— Я хочу ребенка, — тихо, глядя в окно, произносит она. — Двух… замечательных… ребятишек.
— Ты со мной разговариваешь или с этим Шломо? — вздыхаю я, но достаточно громко, чтобы было слышно шоферу еврейской наружности. Как нетрудно догадаться, Кортни не отвечает.
Утреннее Шоу Патти Винтерс было посвящено Духам, Губной Помаде и Косметике. Луис Керрутерс, с которым живет Кортни, уехал в Феникс и вернется не раньше завтрашнего вечера. На Кортни шерстяной жакет и жилетка, футболка из джерси, габардиновые брюки от Bill Blass, хрустальные с эмалью и золотом сережки от Gerard E.Yoska и туфли от Manolo Blahnik (шелковый атлас). Я в пошитом на заказ твидовом пиджаке, брюках и хлопчатобумажной рубашке из магазина Alan Flusser, а также в шелковом галстуке от Paul Stuart. Утром на тренажер Stairmaster в спортивном клубе была двадцатиминутная очередь. На углу Сорок Девятой и Пятидесятой я машу рукой нищенке, а потом показываю ей средний палец.
За столом разговор идет о новой книге Элмора Леонарда — я ее не читал, о ресторанной критике — это читал, о британской версии саундтрека к «Отверженным» в сравнении с американской, о новом сальвадорском бистро на углу Второй и Восемьдесят Третьей, о том, где лучше колонка сплетен — в Post или в News. Похоже, у нас с Анной Смайли нашлась общая знакомая, официантка из «Абетона» в Аспене, которую я на прошлое Рождество, когда катался там на лыжах, изнасиловал флаконом лака для волос. «Шезлонг» переполнен, у меня закладывает уши, акустика из-за высоких потолков хреновая, и сквозь шум, если я не ошибаюсь, прорывается «White Rabbit» в версии New Age. Некто, похожий на Фореста Этватера — зачесанные назад светлые волосы, очки с простыми стеклами в оправе из красного дерева, костюм от Armani, подтяжки, — сидит с Каролиной Бейкер из инвестиционного отдела в Drexel. Выглядит она неважно. Ей нужно сильнее краситься, а твидовый костюм от Ralph Lauren слишком строгий для нее. Столик у них посредственный, прямо перед баром.
— Это называется классическая калифорнийская кухня, — склонившись ко мне, говорит Анна после того, как мы заказали еду,. Я полагаю, что эта фраза заслуживает реакции, а поскольку Скотт с Кортни обсуждают достоинства колонки сплетен в Post, отвечать приходится мне.
— Ты хочешь сказать — в сравнении с просто калифорнийской кухней? — осторожно интересуюсь я, взвешивая каждое слово. Потом неудачно добавляю: — Или пост —калифорнийской кухней?
— Не хочу показаться снобом, но существует масса различий. Они едва уловимы, — говорит она. — Но они есть.
— Я слышал о пост-калифорнийской кухне, — говорю я, пристально разглядывая убранство ресторана: выставленные напоказ выставлены трубы, колонны, открытая кухня, где делают пиццу, и… шезлонги. — По правде говоря, я даже ел кое-что. В ней нет молодых овощей? Буррито с начинкой из гребешка? Крекеры с васаби? Ну что, я на верном пути? Кстати, тебе кто-нибудь говорил, что ты — вылитая Гарфилд, которую задавила машина, потом с нее содрали кожу, и прежде чем потащить тебя к ветеринару, кто-то набросил на тебя жуткий свитер Ferragamo? Фузилли? Cыр бри в оливковом масле?
— Точно, — пораженная, произносит Анна. — Кортни, где ты нашла Патрика? Он столько всего знает. В представлении Луиса калифорнийская кухня — это половинка апельсина и немного желатина, — заявляет она, потом смеется, призывая меня посмеяться вместе с ней, что я с неохотой и делаю.
На закуску я заказал цикорий с какой-то разновидностью кальмара. Анна со Скотом взяли рагу из ската с фиалками. Кортни, вместо того, чтобы собраться с силами и прочесть меню, едва не заснула, но прежде чем она соскользнула со стула, я успел схватить ее за плечи и подтянуть вверх. Анна заказала за нее, что-то простое и легкое, вроде каджунского попкорна, который, возможно, в меню и не значился, но поскольку Анна знакома с шеф-поваром, Ноджем, он специально приготовил небольшую порцию — специально для Кортни. По настоянию Скотта и Анны нам всем принесли какое-то фирменное блюдо — темного среднепрожаренного окуня. К счастью для них, он фигурировал в одном из меню, составленых для меня Джин. Если бы его там не было, а они бы все-таки заставили меня его попробовать, то, скорее всего, после ужина, часов около двух ночи (после Поздней Ночи с Дэвидом Леттерманом) я вломился бы к ним в квартиру и изрубил бы их на куски. Сначала заставил бы Анну смотреть, как умирает Скотт, истекая кровью из зиящих ран на груди, а потом как-нибудь добрался до Эксетера, где вылил бы бутылку кислоты на плоское, с раскосыми глазами лицо их приемного сына. У нашей официантки неплохая фигурка, на ней золотые туфли с завязками, украшенные искусственным жемчугом. Сегодня я забыл вернуть в прокат видеокассеты и беззвучно проклинаю себя, пока Скотт заказывает две большие бутылки «Сан-Пеллегрино (San Pellegrino)».
— Это называется классическая калифорнийская кухня, — говорит мне Скотт.
— Почему бы нам всем вместе на следующей неделе не сходить в «Бар Зевса»? — предлагает Анна Скотту. — Как ты думаешь, трудно будет заказать столик на пятницу?
Скотт в полосатом (красный, фиолетовый, черный) кашемировом свитере от Paul Stuart, мешковатых бриджах Ralph Lauren и кожаных мокасинах Cole-Haan.
— Может быть, — отвечает он он.
— Это прекрасная мысль. Она мне нравится, — замечает Анна, взяв с тарелки маленькую фиалку и понюхав цветок перед тем, как осторожно положить его на язык. Она в красно-фиолетово-черном свитере ручной вязки (мохер с шерстью) от Koos Van Den Akker Couture и в слаксах от Anne Klein, на ногах у нее — замшевые туфли с открытым носом.
Официантка, хотя и не очень красивая, устремляется к нашему столу, чтобы принять еще один заказ на напитки.
— J&B без всего, — опережаю я остальных.
Кортни просит шампанское со льдом, что в глубине души ужасает меня.
— Да, — спохватывается она, словно вспомнив что-то, — и можно дольку…
— Дольку чего? — не в силах сдержаться, раздраженно спрашиваю я. — Попробую угадать. Дыни? — И думаю: глупый ты сукин сын, Бэйтмен, почему ты не вернул эти чертовы кассеты.
— Вы имеете в виду лимон, мисс, — произносит официантка, награждая меня ледяным взглядом.
— Да, конечно, лимон, — говорит Кортни, похоже, погруженная в какие-то грезы. Приятные грезы, дающие забвение.
— А мне стаканчик… черт, наверное, «Акации»[12], — заявляет Скотт, а потом обращается к столу. — Хочу ли я белое? Правда ли я хочу шардоне? Мы можем есть окуня и с каберне.
— Ну давай уж, — весело говорит Анна.
— Ну ладно, я буду… о-о-о… белое, совиньон, — говорит Скотт.
Официантка улыбается, она в замешательстве.
— Скотти, — взвизгивает Анна. — Белое совиньон?
— Шучу, — хихикает он. — Я буду шардоне. «Акацию».
— Ты совсем дурачок, — с облегчением смеется Анна. — Такой смешной.
— Я беру шардоне, — говорит Скотт официантке.
— Очень мило, — замечает Кортни, похлопывая Скотта по руке.
— А я… — Анна запинается. Наконец, она решилась: — Ох, ну просто диетическую колу…
Скотт поднимает глаза от кусочка кукурузной лепешки, который он макал в маленькую баночку оливкового масла. — Ты сегодня не пьешь?
— Нет, — омерзительно улыбаясь, отвечает Анна. Бог его знает, почему. Да и кого ебет? — Что-то не хочется.
— Даже стаканчик шардоне? — спрашивает Скотт. — Может, совиньон?
— У меня аэробика в девять, — пытаясь выкрутиться, растерянно говорит она. — Мне на самом деле не стоит пить.
— Ну, тогда и я не буду, — произносит Скотт разочарованно. — Мне к восьми в Хclusive.
— Никто не желает знать, где я не буду завтра в восемь? — спрашиваю я.
— Нет, милый. Я знаю, как ты любишь «Акацию». — Анна протягивает руку и пожимает руку Скотта.
— Нет, любимая. Мне хватит «Сан-Пеллегрино (San Pellegrino)», — Скотт указывает на бутылки с водой.
Я громко барабаню пальцами по столу, шепча про себя «блядь, блядь, блядь». У Кортни полузакрыты глаза, она глубоко дышит.
— Знаешь, я все-таки рискну, — наконец произносит Анна. — Я возьму диетическую колу с ромом.
Скотт вздыхает, потом улыбается. Он просто сияет.
— Отлично.
— Эта диетическая кола без кофеина, да? — спрашивает Анна официантку.
— Знаешь, — вмешиваюсь я. — Тебе лучше взять диетическую пепси. Она гораздо лучше.
— Правда? — спрашивает Анна. — А чем она лучше?
— Тебе лучше взять диетическую пепси вместо колы, — говорю я. — Она намного лучше. В ней больше пузырьков. У нее более чистый вкус. Она лучше смешивается с ромом и содержит меньше натрия.
Официантка, Скотт, Анна, даже Кортни — все смотрят на меня, словно я высказал дьявольское, апокалиптическое суждение, разрушил свято хранимый миф, нарушил торжественную присягу, и, кажется, весь «Шезлонг» внезапно затих. Вчера вечером я взял напрокат фильм под названием «В жопе у Лидии» и, приняв две таблетки гальциона[13], потягивая диетическую пепси (кстати), смотрел, как Лидия (загорелая крашеная блондинка, с отличной фигурой, прекрасным задом и великолепными огромными сиськами), стоя на четвереньках, сосала огромный хуй. Вторая восхитительная блондинка с аккуратно подстриженными светлыми волосами на лобке встала на колени позади Лидии и вылизав ее зад и пизду, принялась вгонять в зад Лидии блестящий серебряный вибратор. Работая вибратором, она продолжала вылизывать пизду, а парень с огромным хуем кончил на лицо Лидии, пока она сосала его яйца. Потом Лидия задергалась, в неподдельном, довольно сильном оргазме, а вторая девушка переползла вперед и слизала сперму с лица Лидии, а потом дала ей обсосать вибратор. Во вторник вышел новый Стефан Бишоп, и вчера в Tower Records я купил его компакт-диск, кассету и пластинку, потому что хотел иметь все три формата.
|
|
|
