Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

В облике странствующего проповедника




Яполагал, что мы с Тедом остановимся в апартаментах, принадлежащих банку; но из аэропорта мы отправились в один из тех пригородов Чикаго, что у людей моего круга пользуются самой недоброй славой. Такси остановилось у одноэтажного отеля, напоминающего длинный барак. Тед предупредил меня об осторожности:

— Не обращай видимого внимания ни на что, но ничего не упускай из виду. Здешние постояльцы не всегда в ладу с законом.

Симпатичная мексиканка дала нам ключи.

Пока мы шли в конец длинного коридора, у меня создалось навязчивое впечатление, что за каждой дверью притаился в засаде снайпер.

Я начал нервничать. Вдобавок ко всему замок никак не хотел поддаваться: ключ падал в скважину, как в пустоту, и проворачивался в этой пустоте без какого-либо усилия и скрежета. Минут двадцать мы промучились с дверью, пока Тед, наконец, не сходил за портье.

Угрюмый парень, не касаясь ключа, едва тронул ручку, как дверь подалась вперед. Номер не закрывался! — во всяком случае, снаружи.

На внутренней стороне двери болталась цепочка. «И на том спасибо» — подумал я, но, как выяснилось, рано: до косяка цепочка не доставала.

Я хотел заказать ужин в номер, но Ловенталь испуганно замахал руками: — Что ___________ты, что ты! В таких местах надо сразу предъявить себя публике, иначе ре шат, что ты приехал провернуть какое-то темное дельце без участия местных «глав ных». А это чревато. Кстати, одет ты слиш ком вызывающе. Подыщи в своем багаже что-нибудь подемократичнее. — И ушел в душ.

Переодеваясь к ужину, я решал дилемму — оставить ли часть наличных в номере или взять с собой все? Как будет лучше — если деньги тихо-мирно вынут из кейса или же мне лично отдать их первому попавшемуся бандиту, который помашет передо мной пистолетом?

Судьба кредиток и прочих ценных вещей была ясна как белый день: люди, подобные мне, в таких местах расстаются с ними очень быстро.

Мои философские размышления прервал вопль Ло-венталя.

— Бирсави, что ты надел?! Ты что, хочешь, чтобы нас подрезали прямо в ресторане?

— Прости, но это самое демократичное, что у меня есть.

Тед критическим взглядом осмотрел меня со всех сторон.

— У тебя найдется простая белая ру башка?

Я кивнул.

— Давай сюда.

Без лишних разговоров Ловенталь отрезал от воротничка верхнюю часть, оставив только короткую стоечку.

— Вот так пойдет. Надевай. — Его тон не терпел возражений.

На секунду он исчез в ванной и вернулся с флаконом пены для бритья.

— Смажь волосы и «прилижи» их.

И еще...

Он порылся в своей сумке и извлек оттуда черный пиджак, типа смокинга, только сильно укороченный. И лацканы у него были не атласные.

— Мой парадный полусмокинг. От сердца отрываю. Я надеваю его на переговоры с вашим братом банкиром, когда хочу распотрошить какогонибудь толстосума на благотворительный взнос в пользу нашего национального парка.

— Ловенталь, — протянул я, брезгливо осматривая «парадный полусмокинг», от которого несло грязью, — в таком виде тебе и переговоры вести не надо. Если бы притащился ко мне, нацепив эту дрянь, я без разговоров отдал бы тебе любую сумму, лишь бы ты убрался из моего кабинета.

— Не спорь, — отрезал Тед. И почему-то я его послушался!

— Высший класс! — восхищенно ахнул Тед, взглянув на меня. — И еще одна маленькая деталь...

Он прицепил на лацкан «полусмокинга» какую-то белую карточку. Я тут же сорвал ее, чтобы рассмотреть.

Это был «бейдж», который сообщал, что носитель сего «брат Джейкоб, Нью-Йоркская миссия Церкви Истинного Христа». Чтобы ни у кого не осталось сомнений, сквозь эту подпись золотыми буквами проступали слова: ИИСУС ЛЮБИТ ТЕБЯ!

— Позволь спросить, Ловенталь, к чему этот маскарад? — ко мне, наконец, вернулся дар речи.

— Так тебя здесь не ограбят. И вообще не тронут. Идем в ресторан.

То, что Тед назвал рестораном, представляло собой плохо освещенный крошечный бар и длинную застекленную веранду с чередой деревянных столов. Почти все они были заняты.

Отдельного выхода на улицу я не увидел, но откуда-то сильно несло холодом (погода стояла морозная). Если бы не этот сквозняк, дышать тут было бы невозможно: сигаретный дым стоял столбом. Видимо, здешние посетители даже не подозревали о существовании закона, запрещающего курение в общественных местах.

Я огляделся. Центральные столики были сдвинуты — здесь шла игра в покер. Судя по тому, как держали себя игроки, именно их имел в виду Ловенталь, когда говорил о местных «главных». К счастью для нас, они были всецело поглощены игрой. Только один из них, прежде чем азартно выкрикнуть «каре!», на мгновение остановил на мне взгляд.

Слева сидела компания крепких мужчин, чьи одинаково расстегнутые клетчатые рубашки демонстрировали одинаковые грязные майки. Почти рядом с каждым имелось по вертлявой девице.

Мужчины пускали дым девицам в декольте; те хохотали. «Водители грузовиков» — шепнул Тед. Я задался вопросом, не страшно ли здесь ночевать дальнобойщикам; но потом подумал, что скорее всего, здешние «главные» пользуются их услугами для перевозок не совсем легального характера.

Правую сторону веранды украшала собой живописная компания байкеров, в черной залащенной коже, со слипшимися бородами и той степенью опьянения, когда за руль уже нельзя, а вот на поиски приключений — в самый раз.

Прочие столики были заняты группками местных пьяниц, которые настолько сливались с окружающим пейзажем, что смотрелись как вполне гармоничный элемент интерьера. В общем, обстановка полностью соответствовала киношному имиджу подобных мест. Я спросил себя, уж не попали ли мы, случаем, на съемки очередного фильма Брайна де Пальмы. Впечатление неправдоподобности и наигранности усиливалось доносившейся из бара музыкой — бешеной смесью танго, блюза, кантри и каких-то индейских ритмов. Мы уселись за барной стойкой — все места там были свободны (видимо из-за большой таблички с надписью «Курить запрещено!»).

Удивительно, однако выдумка Ловен-таля облечь меня в костюм странствующего проповедника сработала. Дикого вида бородатый мексиканец-бармен, прочитав надпись на моем бейдже, сообщил, что год назад он пожертвовал сотню баксов на ремонт католического прихода в его родной деревне. Я уверил его, что в небесном банке этот вклад растет день ото дня, и к моменту перехода мексиканца в мир иной на его счете накопится кругленькая сумма. Мексиканец поцеловал массивный крест, висевший у него на груди, а я получил порцию текилы за счет заведения — правда, не раньше, чем засвидетельствовал, что да, братьям Истинного Христа в определенных ситуациях позволено пропустить стаканчикдругой. Для человека, который еще двенадцать часов назад собирался стать одним из воротил мировой экономики, текила была в самый раз.

— Тед, зачем ты затащил меня в эту дыру?

Вообще-то вопрос был лишним, но я боялся, что если не задам его, то так и не дождусь объяснений от моего свихнувшегося на магии приятеля.

— Кассандра сказала, Кастанеда назначил сбор здесь. — Тед был на удивление спокоен.

— Он подъедет, когда все будут на месте.

— А где же остальные? Где сама Кас-си?

Тед не успел ничего сказать: ко мне подошел один из «главных» и попросил «на пару слов» за их столик. Я приготовился к любому развитию событий, но то, что произошло в дальнейшем, я не мог бы представить себе в самой безумной фантазии. Мафиози попросили разрешить их давний спор — грех ли играть в карты, если на рубашках изображена Санта Гваделупе? Одни утверждали, что это грех и святотатство, другие были уверены, что игра такими картами сродни молитве.

И вот здесь случилось то, что иногда происходило со мной, но не поддавалось никакому объяснению. Я испытал противную дрожь в позвоночнике, которая мгновенно прокатилась по всему телу. Было ощущение, что в каждую клетку впилась раскаленная игла.

Меня затошнило; я встретился взглядом с одним из главарей и заговорил. Пара фраз — и один из мафиози дал знак приглушить музыку; все посетители обернулись ко мне. Я встал, театрально воздев руки, и загремел на весь зал. Не помню, что я им вещал — скорее всего, нес полную ахинею — но и мафиози, и все остальные слушали меня, как завороженные.

Это продолжалось не больше пяти минут: я знаю это наверняка: в подобных состояниях я обычно пребывал от одной до пяти минут. Но время неважно: в эти минуты я мог вместить вечность. И я вместил именно то, что было нужно каждому из моих слушателей.

Пожалуй, я немного покривил против истины, когда говорил, что тот первый семинар не оказал на меня никакого влияния. Кое-что все же произошло. После первых уроков Кастанеды у меня появилась странная способность: я стал «ловить» минуты, когда люди доверяют мне полностью и безоговорочно. Не знаю почему, но это было связано именно со временем, а не со словами, которые говорил я или говорил мне тот или иной человек, и даже не с его или моим настроением. Никакие внешние обстоятельства не имели значения. Просто наступала минута, когда я мог вызвать абсолютное доверие у любого, кто с этой минутой был связан. Все сказанное или сделанное в эту минуту умирало вместе с ней и не имело обратной силы. Что бы ни сделал мой визави под влиянием минуты, всю оставшуюся жизнь он будет считать, что именно так и следовало поступить. Так что я без труда выуживал любую информацию, раздавал и брал обещания, заключал или разрывал сделки — без боязни последствий. Человек минуты был абсолютно моим; но и я также абсолютно принадлежал ему. Просто я об этом знал, а он — нет. У меня было преимущество, и я пользовался им без зазрения совести. Это очень помогло мне в бизнесе, хотя — не скрою — из-за своей способности я порой совершал поступки, которые вводили в ступор опытнейших профессионалов.

 

Насколько я смог изучить свою способность, эта особая минута у каждого человека была только одна. Она никогда не возвращалась. Я считал, что раз в жизни между двумя людьми появляется некий временной резонанс, который длится от шестидесяти до трехсот ударов секундной стрелки; но эти минуты стоили десятилетий. Я старался никогда не упускать подобных минут, зная, что с этим человеком они никогда больше не повторятся.

Я использовал человека минуты по максимуму — даже если мне от него ничего не было нужно. Единственное неудобство состояло в том, что всякая такая минута сопровождалась противной дрожью и тошнотой. Но это неудобство служило мне знаком: я понимал, что вот сейчас — начнется. У меня было несколько мгновений, чтобы приготовиться. Именно такая минута и наступила за ужином. Ничего принципиально нового в моем состоянии не было; за исключением разве того, что людьми минуты стали все посетители ресторанчика. К середине моей речи многие из них уже рыдали. Когда я закончил, произошло невероятное: «главные» достали свои кошельки и вытрясли все их содержимое прямо на стол. Это было воспринято как сигнал: к сдвинутым столикам в центре потянулись водители с девицами, байкеры и пьяницы. Они отдали мне все свои деньги. Понимаю: это звучит смешно, но я никогда не видел такой кучи наличных. Я всю жизнь имел дело с чеками и кредитками и даже в самые дальние путешествия никогда не брал с собой больше тысячи кэшем; а в хранилище банка люди с моего этажа никогда не спускаются. (Иногда меня даже посещала мысль, что хранилища вовсе не существует и то, что мы называем деньгами, заключено только в этих чеках и кредитках). Я сказал, что людьми минуты стали все присутствующие, и снова покривил против истины. На мое счастье, Тед не поддался обаянию этой минуты, а потому сохранил здравомыслие. Он быстро сгреб всю наличность в черный мусорный пакет, добытый у бармена, пожал руки всем жертвователям и с каждым перекинулся парой сердечных слов (чувствовался опыт собирателя щедрых пожертвований). Он меня очень выручил, потому что я был совершенно измотан и ошарашен происходящим. Остаток вечера я помню плохо. Похоже, мы до полуночи считали деньги; оказалось что-то около пятидесяти тысяч. А может, и больше: Ловен-таль, мусолящий зеленые бумажки — это последнее, что я видел, засыпая.

На поверхности пузыря

Я проснулся в половине пятого от жуткого, мучительного голода и понял, что нам так и не удалось поужинать. Я попытался снова уснуть, но голод крутил меня до дурноты. Это было тем более неприятно, что в такую рань в этой дыре было совершенно негде поесть. Тут я вспомнил, что проходя через холл, видел автомат с чипсами и кока-колой. Но в одиночку я, конечно же, не пошел бы туда. После вчерашнего вечера я вообще не хотел выходить из номера. Голод не отпускал; автомат с чипсами стал моей навязчивой идеей. Я подумал, что у меня все равно нет мелочи, и уже почти решился залезть в карман Ловенталю, как вдруг мой взгляд упал на журнальный столик, где высились аккуратные пачки долларов, связанные серой бечевкой. Тед разложил купюры по достоинству, а стопки монет завернул в белую бумагу. Рядом лежал листок, где каллиграфическим почерком было выведено количество купюр и монет по номиналу.

Внизу красовалась общая цифра — 55 555 долларов 55 центов. Эти семь пятерок поразили меня едва ли не больше, чем все, произошедшее за вчерашний день. При мысли, что возьми я хотя бы цент, вся нумерологическая красота разрушится, мне стало страшно. И я решил ограбить Ловенталя, тем более что его карманы оказались полны мелочи.

Мне повезло: в холле никого не было. Но когда я, загруженный чипсами, шоколадками, орешками и бутылками с кока-колой возвращался в номер, меня остановил окрик: — Брат Джейкоб, ты же сам говорил вчера, что все рафинированные продукты — от дьявола?

Я понял, что везение мое кончилось. На давешнее вдохновение рассчитывать не приходилось: такие минуты не повторяются.

Глубоко вздохнув, я обернулся и встретился взглядом со вчерашним диким барменом. И вновь позвоночник противно задрожал.

Дальнейшее происходило как во сне. Я пришел в себя только в номере, когда обнаружил, что сижу на кровати, уставленной подносами со всевозможной снедью, напитками и фруктами.

Минута повторилась. Я снова промыл мозги бармену, и этот пир, достойный падишаха — его благодарность за душеспасительную беседу.

Это уже было выше моих сил. Я разбудил Ловенталя. В первый момент он, казалось, был ошарашен не меньше моего. Но, в отличие от меня, быстро обрел здравомыслие. Уходя в ванну, он что-то промычал про свой «волшебный полусмокинг»; я, разумеется, этим ответом не удовлетворился. И за падишахским завтраком потребовал у него исчерпывающих объяснений.

— Бирсави, ты забыл все уроки Кастане-ды.

Сколько раз на своих семинарах он говорил нам, что маг не должен пытаться быть рациональным, если сталкивается с чем-то, чего он не может объяснить.

Если теряешься — ищи руководство у внешнего источника.

— У какого внешнего источника? — не понял я. — У тебя, что ли?

— У своей Силы, — прошамкал Тед, отправляя в рот панированный шампиньон. — Ясно же, что в этом месте какая-то яростная концентрация Силы.

— Пока что я наблюдаю яростную концентрацию абсурда, — буркнул я. — И больше всего меня удивляет то, что я все еще здесь. Я должен был повернуть такси в аэропорт, как только увидел название этого гре-баного отеля. «Падшие ангелы» — интересно, в чью голову могла прийти такая пошлость? Не иначе как владелец обсмотрелся гангстерских фильмов.

— Зато ты отлично справляешься с ролью миссионера, — засмеялся Тед. — Я никогда не подозревал, что ты можешь так держать аудиторию. Правда, богословская часть сильно хромает, но при подобном вдохновении это не имеет никакого значения. Я начинаю думать, что ты ошибся в выборе профессии. Ты мог бы основать новую религию! И зарабатывать не хуже, чем у себя в банке. От жертвователей отбоя бы не было, а вот жизнь твоя стала бы намного ярче. Кстати, — он понизил голос, — ты видел, сколько мы собрали?

Я качнул головой: — Красивая цифра.

— Красивая — не то слово. Семь пятерок!

Семерка в нумерологии обозначает полноту, пятерка символизирует Силу. Мы находимся в полноте Силы! Опасаться нам совершенно нечего. Я потрясен. Карлито еще не прибыл, а уже так замечательно нас развлекает!

— Думаешь, это он все подстроил?

— Не думаю. Знаю.

— И когда же ты это успел узнать? — съехидничал я.

— Когда увидел, как он бросил тебя к поверхности пузыря. — Тед понизил голос.

— Куда? — не понял я. — Кто? Какого пузыря?

— Пузыря твоего времени.

Я непонимающе взглянул на Ловента-ля; у него был вид сумасшедшего. Я испытал сильное желание бежать из номера, но тут же подумал, что и сам в этой ситуации произвожу впечатление не совсем нормального человека.

— Ученые считают время особой матери ей, но это не так, — продолжал Тед. — Вре мя это не материя, и не субстанция, и даже не математическая величина. Время это пус тота. Настоящая материя — это вечность.

Время заключено в ней, как заключены пузырьки внутри океанской волны.

Разные пузырьки — разные времена.

Смутная догадка, да даже не догадка — так, мимолетный намек, непонятный самим намекающим — содержится ___________в фантазиях на тему путешествия во времени. Правда, фантасты слишком узколобо подходят к вопросу и отправляют своих персонажей лишь в прошлое и будущее. Больше намеков нам дает язык: в нем несколько настоящих, прошлых и будущих времен. К несчастью, никто не следует подсказкам языка, считая все грамматические построения чисто умозрительными. Но и все времена в языке — ничто по сравнению с миллиардами реально существующих разных времен. Впрочем, нет смысла описывать их и придумывать им названия. Даже думать о них не имеет смысла, потому что любое время это пустота, в какие бы краски она ни была окрашена. Важно другое, а именно то, что есть время Теда, время Якова, время Карлоса.

Каждый живет в своем пузыре и дышит только своей пустотой. Прослойка между двумя пузырями — вечность. И соприкоснуться с чужой жизнью — по-настоящему соприкоснуться — можно только если оба одновременно поднимутся к границе пузыря и заглянут в вечность. Тогда им открывается истинное знание о сущности друг друга. Но это случается исключительно с магами. Штука в том, что обычный человек стремится к середине пузыря, потому что с момента рождения чувствует, как время давит на него. Отсюда и гипотеза о плотности и материальности времени. А это не время давит, это вечность сжимается вокруг пузыря. И дожимает его до полного растворения, что и называется смертью. Но настоящий маг никогда не будет прятаться в середину. Он всегда — у границ пузыря. Его взгляд обращен к вечности.

Сидящий в середине несется неведомо куда, потому что волна несет пузырь. Тот, кто находится у края, сам направляет свое время.

Именно это ты вчера и сделал. Но, разумеется, не самостоятельно, потому что самостоятельно подходить к границам времени умеют только настоящие маги. Кастанеда бросил тебя к границе твоего временного пузыря. Да и всех остальных тоже.

— А тебя почему не бросил? — спросил я.

— Потому что меня позвали сюда быть наблюдателем. Я и наблюдал.

— Ловенталь___________, — сказал я, помедлив. — Это точно не Кастанеда. Если, конечно, я ему не настолько важен, что он занимался мной все годы, что прошли с того первого семинара.

Я рассказал ему о бывших у меня прежде минутах, и о том, как я умело ими пользовался.

Он был впечатлен, но все же не удержался от упреков: — Бирсави, голодный маг не воспользуется магией для того, чтобы из ничего сотворить себе гамбургер. Он пойдет и купит его. Нет денег — заработает. Или залезет в карман приятелю, — он красноречиво посмотрел на меня. — Нет магазинов с гамбургерами — поймает какую-нибудь дичь.

— Но я же не маг, — возразил я.

— Но ты и не голодный! Неужели тебе мало денег?

— Теперь мало, — вздохнул я. — Все эти ловкие сделки, проведенные мной благодаря таким минутам, ни к чему не привели. Рынок упал, я остался без места. Не будь мой отец банкиром, мне бы пришлось начинать с самых низов. В следующий раз такая возможность представится не скоро, и никакие родственные связи мне не помогут.

— А что тебе все эти банковские махинации, если ты за вечер заработал столько денег? Да ты и больше бы заработал, просто это все, что имелось у твоих вчерашних слушателей. Будь у них миллион — они бы тебе и миллион отдали. И заметь: ты вовсе не преследовал такую цель... постой...

кажется, я понял, в чем тут фишка!

Ловенталь сделал огромные глаза, вскочил с кровати и уже приготовился посвятить меня в свое озарение... но тут дверь распахнулась и вошла Касси.

За годы, прошедшие с нашей последней встречи, она стала еще красивее. Касси меня поражала всегда — да и не меня одного. Она обладала типом той южной красоты, когда из отдельных неправильных и не слишком гармоничных черт вдруг складывается совершенство. Это не была красота розы в цветущем саду, это была красота дикого цветка, одиноко растущего в горной долине. И как горный цветок, она была ядовита. Все, кто когда-либо сближался с Кассандрой Фьори, оставались отравленными ею навсегда. Увы, но в числе этих отравленных оказался и мой друг Тед Ловенталь. Их отношения длились долго и болезненно, а разрыв вышел резким и катастрофичным (разумеется, только для Теда).

Полагаю, именно это и была та нелегкая, которая понесла моего друга в Африку. А ведь останься Тед в Йеле, он мог бы сделать блестящую ученую карьеру. Но Касси перечеркнула все.

На мужчин она производила ошеломляющее впечатление. Я понимал, зачем она понадобилась Кастанеде: одно присутствие Касси действовало на людей магически. Но зачем все это было нужно Кассандре? Она и без Кастанеды могла добиться любой своей цели.

— Вижу, не спите, — улыбнулась Касси.

— Давно не спим!.. —Ловенталь под действием ее улыбки одновременно как-то и расцвел, и сник.

Мне было жаль видеть его в таком состоянии.

— Привет, Касси, — сказал я. — Позав тракаешь с нами?

За завтраком больше говорил Тед. Наши вчерашние приключения он выставил в самом красочном свете. Пачки денег и стопки монет на журнальном столике он демонстрировал с особой гордостью. Я слушал его, словно речь шла не обо мне, а о ком-то другом. Но его рассказ у меня не вызывал никакого энтузиазма. Я отчетливо понимал: мы впутались в какую-то странную историю; и теперь совершенно неясно, как из нее выходить. Я поделился своей озадаченностью с Касси.

— И что делать со всеми этими деньгами? — вздохнул я. — Вот еще забота.

— Как что? — изумилась Кассандра. — Отправить в Нью-Йоркскую миссию церкви Истинного Христа.

— А может, лучше отдадим в наш африканский фонд? — заканючил Тед. — Существующих средств нам хватит лишь на полгода....

— Ни в коем случае. — жестко прервала Кассандра. — Это жертва. А жертва должна быть принесена единственно тому, кому она предназначена. Тед, упакуй эти деньги и найди способ переправить их в Нью-Йорк. Как можно скорее.

Ловенталь тут же кинулся исполнять приказ.

Хесус (бородатый бармен-мексиканец, оказавшийся хозяином отеля) договорился с одним из водителей грузовиков; тот как раз отправлялся в Нью-Йорк. Спустя полчаса после прихода Касси коробка, набитая долларами, отправилась в Церковь Истинного Христа. В качестве объяснительной записки Ловенталь вложил в нее небольшой листок, где не было ничего, кроме лаконичной подписи:

From Falling Angels

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...