Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Древнейший государственный строй. Царь, сена, народное собрание




 

Основными элементами древнейшего государственного устройства Рима являются царь, сенат и народное собрание.

О том, что периоду республики предшествовал в Риме период царей, кроме римской традиции, свидетельствуют такие переживания среди позднейших учреждений республики, как interregnum, rex sacrificulus(rex sacrificulus — верховный жрец, на которого после изгнания царей перешли функции царя в качестве религиозного главы римского общества), regifugium(regifugium — буквально: «бегство царей», праздник, который справлялся в феврале в честь изгнания царей) и т. д.

Царь (rex) является верховным владыкой государства; в его руках сосредоточиваются все функции государственной власти. Он является и верховным полководцем народа, и блюстителем внутреннего порядка, и предстателем за народ перед богами. В качестве полководца он распоряжается военными силами народа, назначает командиров и т. д. В качестве блюстителя внутреннего порядка он имеет право суда и наказания над всеми гражданами (jus coercitionis) вплоть до права жизни и смерти. В качестве верховного жреца он заведовает совершением общенародных жертвоприношений и т. д.

Рим не является, однако, монархией династической. Возможно, что в эпоху доисторическую и Рим знал царскую власть, переходившую по наследству в каком — нибудь роде [Бернгефт находит следы такой наследственности], но, во всяком случае, уже с самого начала исторической эпохи о такой наследственности речи быть не может. Некоторые из современных ученых думают, что царь — наподобие того, как впоследствии диктатор и rex sacrorum — назначался предшественником (Банфанте, Майр). Вероятнее, однако, господствующее мнение, которое считает царскую власть выборной. После смерти царя, в момент междуцарствия (interregnum) верховная власть в государстве переходит к сенату. Сенат выбирает из своей среды 10 человек (interreges), которые по очереди (по 5 дней каждый) управляют государством до тех пор, пока не будет намечен кандидат в цари. Намеченного кандидата очередной interrex предлагает народному собранию, которое и облекает его властью (lex curiata de imperio). Для приобретения права сноситься с богами вновь избранному царю необходимо еще особое посвящение — inauguratio. При отправлении своей власти царь может назначать себе помощников; но образовалось ли уже в царский период что — либо вроде постоянных магистратур, трудно сказать. Несомненно, существовали командиры отдельных войсковых частей (tribuni militum — «военные трибуны», высшие офицеры в легионах, tribunus celerum — «начальники конницы»); возможно, что на время своего отсутствия царь оставлял в городе кого — либо в качестве своего заместителя (praefectus urbi), но постоянные судьи для уголовных дел (duoviri perduellionis и quaestores parricidii), по всей вероятности, относятся уже к эпохе республики.

Рядом с царем стоит сенат (senatus), состоявший в древнейшее время из всех родовых старейшин, которые являлись, таким образом, как представители родов, членами сената ex officio(«в силу должностных полномочий»). На это указывает уже упоминавшееся ранее совпадение числа сенаторов с числом родов, по римскому преданию, а также наименование сенаторов «patres»(«отцы»). Позже, однако, с постепенным падением значения родов и с усилением царской власти, этот принцип родового представительства отпадает и сенат составляется назначением царя.

Роль сената по отношению к царю является чисто совещательной: сенат обсуждает по предложению царя те или другие вопросы, и его заключения (senatusconsulta) имеют принципиально значение советов, для царя юридически не обязательных, но имеющих, конечно, огромную фактическую силу. По отношению к народу сенат играет роль опекуна. Эта роль сказывается уже в описанном выше interregnum. Но и сверх того, всякий новый закон, принятый в народном собрании, нуждается еще для своей действительности в утверждении сената (так называемый auctoritas patrum — власть отцов, которую Моммзен справедливо сближает с auctoritas tutoris — власть опекуна).

Третьим элементов государственного устройства является народное собрание, то есть собрание всех взрослых (способных носить оружие) полноправных граждан (то есть патрициев). В основу организации этих народных собраний положено описанное выше деление на курии, почему и самое собрание называется comitia curiata, или (по способу своего вызова, через глашатаев) comitia calata(от глагола «calare» — «созывать криком», то есть через глашатая). Народное собрание созывается по инициативе царя, который и вносит туда свои предложения. Предложения эти в собрании не дебатируются, а лишь просто принимаются или отвергаются открытою устною подачей голосов (простым «да» или «нет»). Большинство голосов в данной курии давало голос курии, а большинство голосов этих последних давало решение народного собрания. Предметы ведомства народных собраний едва ли могут быть определены с достаточной ясностью. А priori можно предположить, что в санкции народных собраний нуждались все новые законы, затрагивавшие более или менее существенно правовой строй общества. В народном собрании, далее, происходит принятие кого — либо в состав патрициев (cooptatio in patriciis), а также некоторые важнейшие акты частно — правовой жизни — усыновление (arrogatio) и завещание (testamentum). Наконец, вероятно, в собраниях же решались и важнейшие вопросы текущей внутренней и внешней политики — например, вопрос об объявлении войны, о заключении мира и т. п. Но, вообще, передать или не передать тот или иной вопрос на решение народного собрания зависело всецело от воли царя, ибо и самое собрание без его воли состояться не могло.

Патриархальный характер древнеримского государственного строя устраняет мысль о каких бы то ни было юридических (конституционных) правах народных собраний по отношению к царю. Фактически, конечно, царь во всех важнейших случаях должен был искать опоры в народе, но юридически его личная воля, его верховная власть (imperium) ничем не была связана. Вместо того, чтобы вносить свои предложения в comitia, царь мог и самостоятельно повелеть (imperare) то, что находил нужным, и такое начальственное предписание было для граждан так же обязательно, как и закон, — с тем разве только различием, что закон, принятый в народном собрании (lex), есть jussus populi(«приказ народа»), обязательный навсегда (до отмены в таком же порядке); меж тем как личное предписание царя имеет силу лишь до тех пор, пока этот царь находится у власти, и, следовательно, со смертью его eo ipso(«тем самым») перестает быть обязательным.

Ввиду наличности всех трех описанных элементов, общий характер римского государственного устройства этого периода представляется спорным. Ввиду того, что рядом с царем стоят сенат и народное собрание, государственное устройство может показаться монархией конституционной; с другой стороны, ввиду отсутствия каких — либо юридических ограничений царской власти, оно может быть понято как монархия абсолютная; наконец, принимая во внимание выборный характер царской власти и сравнительную полноту полномочий позднейших республиканских магистратов, в особенности диктаторов и консулов, можно и древнейший Рим счесть за республику, только с диктатором пожизненным. Равным образом, спорен и внутренний характер этого устройства: одни выдвигают в царской власти на первый план элемент военный (например, Г. де Санктис), другие — элемент религиозный, теократический (например, Фюстель — де — Куланж) и т. д.

Все эти споры находят себе объяснение в том, что в гос. устройстве этого периода заключены еще все эти элементы вместе и что к не сложившемуся еще строю нельзя прилагать наших нынешних теоретических категорий. И если уж желательно дать этому строю какое — либо общее определение, то наиболее верным будет «патриархальный». Царь является патриархальным владыкой своего народа и стоит к последнему в таком же отношении, как paterfamilias к своей семье. Как в руках paterfamilias сосредоточивались все функции семейной власти, так в руках царя сосредоточивалось начальство над народом во всех сторонах его существования; как paterfamilias не ограничен ничем, кроме религии и общественного мнения, так не ограничен и царь в своем управлении народом.

 

Сакральный строй

 

Религиозные верования и религиозная организация народа никогда не остаются без влияния на его жизнь и его правовые учреждения, и чем древнее эпоха, тем значительнее, по общему правилу, это влияние. У одних народов влияние религии сильнее, у других слабее; у индусов или египтян, например, оно было настолько сильно, что всему их государственному строю придавало характер теократии. Такого значения у древних римлян религия уже не имеет (хотя, например, Фюстель — де — Куланж держится иного мнения). Римляне уже очень рано стали отделять право светское, человеческое (jus humanum) от права божеского (jus divinum). Но при всем том и у римлян религия не оставалась без значительного влияния, причем это влияние было многообразно и проникало в жизнь различными путями. Укажем здесь лишь важнейшие из явлений этого рода.

Даже дойдя до принципиального признания всей отдельности jus divinum от jus humanum, нелегко in concreto(«в конкретном случае») провести между их областями точную демаркационную линию, определить, что подлежит санкции светского права и что — санкции права сакрального. С другой стороны, при неразвитости и неполноте древнего светского права многие отношения, подлежавшие впоследствии светской юрисдикции, в древнейшее время находили себе защиту только в религии.

Многие деяния, безразличные для права, считались нарушающими предписания религии и по приговору сакрального суда навлекали на виновника то или другое, иногда очень существенное, наказание. Таким образом, рядом с светским уголовным правом существовало очень сложное уголовное сакральное право. Так, например, выше было уже упомянуто, что отношения клиента к патрону стояли исключительно под защитой религии: неисполнение патроном своих обязанностей по отношению к клиенту влекло за собой для вероломного патрона высшее наказание — «sacer esto» («patronus si clienti fraudem fecerit sacer esto»): он объявлялся обреченным мщению богов и потому поставленным вне общения людей и вне всякой защиты закона. Религиозным преступлением считалось и нарушение клятвы, присяги: виновник подлежал большей или меньшей, личной или имущественной, каре с целью очищения перед оскорбленными богами (expiatio). Присяга же играла в примитивной жизни древнего Рима чрезвычайно важную роль: ею подкреплялись сплошь и рядом разнообразные договорные обещания, которые в глазах светского права еще не имели никакой юридической силы; неисполнение такого обещания являлось уже нарушением присяги и влекло за собой духовный суд и expiatio. Как увидим далее, присяга имела огромное значение и в древнеримском гражданском процессе.

Примешивались вопросы религии, далее, к различным вопросам семейных и наследственных отношений. В сфере семьи вмешательство жрецов и жреческой юрисдикции вызывала религиозная форма брака — confarreatio, одна из древнейших форм его заключения. В сфере наследования большое значение имел институт семейных sacra(«святыни»). Каждая семья имела свой особый культ, культ своих предков, души которых, по верованиям римлян, продолжали витать около домашнего очага и которые для своего загробного покоя нуждались в известных жертвоприношениях. Эти жертвоприношения никогда не должны были прекращаться, в противном случае память предков будет оскорблена; души предков превратятся из добрых гениев в злых и притом — не только для ближайших членов семьи, но и для всего римского народа. Ввиду этого вопрос о том, к кому в случае смерти данного paterfamilias перейдут право и обязанность поддерживать далее семейные sacra, — этот религиозный вопрос примешивался к вопросу о наследовании и, таким образом, открывал дорогу для воздействия сакрального права на светское.

Большое значение в гражданской жизни имели, затем так называемые dies nefasti, дни праздничные, в течение которых нельзя было совершать известных гражданских или публичных актов. Определение же dies fasti и dies nefasti, равно как и все установление календаря, находилось в руках жрецов.

Приведенным далеко не исчерпывается круг отношений, так или иначе затрагивающих вопросы религии и сакрального права, и чем дальше в истории назад, тем этот круг шире и значительнее.

Понятно, что при такой сложности jus sacrum(«священное [то есть божественное] право») его познание и толкование требовало немалых специальных теологических и юридических сведений. Эти сведения и концентрировались в различных жреческих коллегиях.

Для всех только что перечисленных вопросов и отношений имела центральное значение коллегия понтификов (pontifices). Первоначальное назначение этой коллегии, как и ее название (почему — «мостостроители»?) темно, но несомненно, что в историческую эпоху в этой коллегии сосредоточивалось знание и хранение сакрального права (jus pontificium). В этой коллегии вырабатываются правила и приемы толкования, ведутся даже записи юридических прецедентов, записи, носящие название commentarii pontificum; только у понтификов можно получить и надлежащий юридический совет. Таким образом, по всей справедливости понтифики считаются первыми римскими юристами, положившими начало развитию римского гражданского права.

Но и область публичного права, область дел политических, не была свободна от разнообразных сакральных влияний. Наибольшее значение имел здесь институт auspicia, то есть религиозные гадания. Перед началом всякого сколько — нибудь значительного акта как каждый отдельный гражданин, так и все государство в лице своих властей предварительно старались узнать волю богов: благоприятствует ли она предполагаемому предприятию (созываемому народному собранию и т. п.) или нет. Средствами для познания этой воли богов были небесные знамения, поведение священных птиц и т. д. Но толкование этих признаков требовало опять — таки известных специальных знаний, и эти знания сохранялись и поддерживались в другой жреческой коллегии — авгуров. Подобно тому, как понтифики имели большое значение для вопросов гражданского права, так коллегия авгуров имела большой вес в области публичного права и в вопросах политики: объявив наблюдаемые предзнаменования неблагоприятными, авгуры могли затормозить любое государственное начинание. Неудивительно поэтому, что патриции впоследствии в своей борьбе с плебеями очень дорожили этой коллегией и дольше всего противились вторжению в нее этих последних.

Наконец, и международные отношения находились в зависимости от норм сакрального права. Учреждением, компетентным в этой области, являлась третья значительная коллегия — фециалов. Перед объявлением войны фециалы в качестве послов отправлялись для переговоров к неприятелю и, в случае безуспешности их, уходя, бросали с пограничной черты с особыми обрядами в неприятельскую землю копье. Они же скрепляли мир клятвами и жертвоприношениями.

Кроме указанных, существовало еще немало других жрецов (единичных и коллегий — например, фламины, весталки — жрицы храма богини Весты, поддерживавшие в нем вечный огонь. Весталки пользовались особым почетом и привилегиями. Осужденный преступник в случае, если он случайно встретит весталку, подлежал освобождению от наказания. Жрицы Весты давали обет безбрачия, в случае нарушения которого подлежали погребению заживо, haruspices и т. д.), но они уже не имели для юридической жизни такого значения, как первые три коллегии.

Таким образом, влияние сакрального права, особенно в древнейший период римской истории, было весьма значительно. Это влияние уменьшается впоследствии, особенно с установлением республики, для которой характеристичным является строго проведенное отделение жреческих должностей от светских магистратур. Это отделение, говорит Моммзен, является, быть может, одним из самых существенных элементов республиканской реформы; благодаря этому отделению создался тот перевес государственной власти, который дал затем Риму в течение последующих столетий гегемонию в античной цивилизации.

 

Экономические отношения

 

Если вообще в вопросах древнейшей римской истории мы наталкиваемся на массу затруднений, то в области экономических отношений наши сведения по преимуществу оказываются скудными и неуверенными.

Основой всей экономической жизни древнего Рима являлось бесспорно земледелие. По справедливому замечанию Г. Ф. Гушке, весь римский календарь, расположение праздников и т. д., указывает на земледельческий уклад обыденной жизни. Еще в эпоху несколько более позднюю, в законах XII таблиц, земледельческие преступления занимают, по сравнению с другими, весьма видное место.

Но на каких юридических основах покоилось это земледелие? Другими словами, каков был строй древнеримского землевладения? На этот счет мы имеем весьма неопределенные и противоречивые данные, разобраться в которых в высшей степени затруднительно.

Позднейшее римское гражданское право всей своей структурой, прямолинейным и часто до крайности последовательным проведением начала частной, индивидуальной собственности, отрицательным отношением ко всякого рода имущественным общностям и т. д. как будто свидетельствует о том, что институт частной, личной собственности присущ самому римскому духу и является исконным институтом римского права. Это подтверждается на первый взгляд и сообщением некоторых римских писателей (Варрона и Плиния) о том, что Ромул при самом основании города разделил между гражданами землю на участки по 2 югера, с тем, чтобы эти участки переходили по наследству, почему они и назывались heredia (heredium от слова heres, наследник).

Однако целый ряд других данных противоречит такому заключению. Уже выше было упомянуто о том, что известное древнему Риму право родового наследования и родовой опеки свидетельствует о некоторой родовой общности имуществ. С другой стороны, как справедливо указал Моммзен, 2 югера, равные на наш счет около полудесятины земли, не могли быть достаточными для прокормления даже самой средней земледельческой семьи. Наконец, история многих других народов показывает, что институт частной собственности развивается сравнительно поздно и что ему обыкновенно предшествуют такие или иные формы коллективного землевладения.

Народ (или племя), осаживаясь на какой — нибудь территории, занимая ее, смотрит, конечно, на нее, как на свою, и будет всеми силами защищать ее от вторжения чужеплеменников. Занятая таким образом земля есть земля всего народа, всего племени: внутри народа на первых порах еще не существует каких — либо частных, исключительных прав на тот или другой участок. Народ расселяется, однако, различными более мелкими союзами, из которых он слагается, — общинами, родами и т. п. По мере все большего и большего развития оседлости эти общины или роды привыкают смотреть на занимаемый ими участок общей земли, как на свой участок, в противоположность чужим общинам или чужим родам. Так возникает чувство общинной или родовой принадлежности, а вместе с тем и право общинной или родовой собственности. Община и род, в свою очередь, распадаются на отдельные семьи (дворы), являющиеся основными хозяйственными единицами. Каждая из этих семей сидит на известном участке общинной или родовой земли, обрабатывает его и пользуется его плодами для своего продовольствия. С развитием некоторой интенсивности сельскохозяйственной культуры развивается на этой почве постепенно чувство семейной принадлежности данного участка, а вместе и право семейной собственности. Представление о том, что земля принадлежит всему народу, постепенно отходит на второй план, превращаясь мало — помалу в так называемое право верховной собственности государства (dominium eminens) на государственную территорию. Так же понемногу ослабляется и сознание прав общины или рода; об этих правах вспоминают только тогда, когда та или другая семья вымирает: вместе с ней отпадает пользователь известной части общинной или родовой земли, вследствие чего эта часть возвращается теперь к своему первоисточнику. В этом процессе постепенного разложения общинной или родовой собственности, естественно, впереди идут те земли, в которые вкладывается больше труда и капитала. Прежде всего усвояются неотъемлемо отдельным семьям земли усадебные, затем обрабатываемые, пахотные; леса и луга дольше других остаются в общем пользовании, но затем и для них наступает черед.

Едва ли может подлежать сомнению, что в общих чертах тот же исторический процесс совершился в свое время и в Риме. Об этом свидетельствуют следы, оставленные каждой из отдельных составных стадий в этом процессе.

Так, в течение всей своей дальнейшей истории, при каждом новом захвате завоеванной земли, Рим неукоснительно признает захваченную территорию за ager publicus, за землю всего римского народа, как такового. Этот принцип применяется не только к отдельным частям захваченной территории, но и к целым огромным провинциям. Как будет поступлено затем с этим ager publicus, это другой вопрос; во всяком случае, prima facie(«на первый взгляд») захваченная территория есть dominium populi Romani.

Но, как мы знаем, римская civitas состояла из известного количества родов (gentes). Каждый род занимал известную часть территории, которую и обрабатывал. На то обстоятельство, что и римляне сидели на земле родами, указывают родовые названия древнейших сельских триб уже после того, как трибы стали делением чисто территориальным (tribus Aemilia, Camilia, Claudia, Cornelia и т. д.). Право родового наследования и родовой опеки свидетельствует о том, что мы имеем здесь дело не с простым территориальным соседством юридически разрозненных семейств, а с историческим остатком прежнего родового землевладения.

Наконец, в свете общего исторического процесса получает надлежащее объяснение и римское предание о heredium. Heredium представляет собою, по всей видимости, не что иное, как лишь усадебное место. В источниках слово heredium сближается со словом hortus(«огороженное место; ферма»), а это последнее употребляется часто вместо villa. И впоследствии, при основании колоний, поселяющимся колонистам отводилось также по 2 югера, но лишь как место для усадьбы; остальная же необходимая земля отмежевывалась в одной общей черте. Ввиду всего этого вероятно, что предание о heredium есть лишь воспоминание о той поре, когда усадебные земли стали окончательно считаться неотъемлемой собственностью семьи, изъятой от таких или иных возможных распоряжений рода или общины (например, какого — либо передела).

Несмотря на далеко продвинувшийся процесс разложения общинной (civitas) и родовой собственности, долго еще в Риме сохраняется представление о том, что тот или иной участок, принадлежащий данной семье, есть только доля этой семьи в общей земле. Макс Вебер правильно указывает, что первоначальная «квиритская собственность» (dominium ex jure Quiritium) обозначала только право на известный «жребий» в общинной земле, на некоторую «quota» ее, что слово fundus обозначало более «надел», чем реальную площадь земли.

Принадлежность того или другого участка семье носит еще долго характер не личной, а семейной собственности: участок, на котором сидит и которым живет семья, рассматривается не как вещь, принадлежащая лично домовладыке, а как общее достояние и хозяйственный фундамент целой семьи. Еще впоследствии сохраняется представление, что все члены семьи суть как бы сособственники на эту землю даже при жизни paterfamilias («quodammodo domini» — «некоторым образом собственники» — у Гая). Земля, принадлежащая семье, входит в состав familia и этим именем часто обозначается. Ввиду этого и право распоряжения ею было в древнейшее время в руках paterfamilias далеко не таким полным, как впоследствии: остатком древнейших ограничений свободы домовладыки является, например, так называемое формальное необходимое наследование сыновей, о котором будет речь впоследствии. И лишь постепенно эти ограничения отпадают, права paterfamilias усиливаются, и то, что раньше считалось общим наделом семьи, начинает рассматриваться как личная собственность paterfamilias. И только с этого момента можно говорить об окончательном установлении в римском праве института частной, индивидуальной собственности. К какому времени приурочивается этот момент, трудно сказать; обыкновенно думают, что ко времени законов XII таблиц частная собственность уже окончательно сложилась.

Было бы в высокой степени важно составить себе хотя бы самое общее представление о количественном распределении земли между отдельными семейными хозяйствами в древнейшее время, но, разумеется, никакого статистического материала у нас нет. Некоторые указания, однако, быть может, дает нам распределение граждан по имущественным классам в так называемой реформе Сервия Туллия. Как известно и как об этом будет сказано далее, в основу разделения граждан было положено количество принадлежащей каждому земли. При этом в первый зачислялись граждане, имевшие свыше 20 югеров земли, во 2–й от 15 до 20, в 3–й от 10 до 15, в 4–й от 5 до 10 и в 5–й от 2 до 5 югеров. Если мы вспомним, что один югер равняется приблизительно 1/4 нашей десятины, то мы увидим, что граждане первого, высшего класса, суть не что иное, как лица, имеющие более, чем 5 десятин, то есть не что иное, как средние, достаточные крестьяне. Если мы примем, далее, во внимание, что эти граждане первого класса составляли 98 центурий (80 пеших и 18 всаднических) из общего числа 193 центурий, то (при предположении, что центурия есть по численности более или менее одинаковая боевая единица), окажется, что в момент реформы в общем составе римского населения таких полноземельных крестьян было более половины. Наконец, обращает на себя внимание слабая прогрессия земельных норм: от 2 до 5, от 5 до 10 и т. д. югеров; она указывает на то, что большой хозяйственной дифференциации еще не существовало, что о каких — либо особенно крупных хозяйствах еще и речи быть не может. Если бы класс крупных помещиков — землевладельцев к тому времени успел уже образоваться, если бы он занимал уже сколько нибудь заметное место в хозяйственной жизни страны, это неизбежно сказалось бы и на самом построении классов. Вот почему все теории, строящие ту или иную гипотезу (например, относительно происхождения плебеев) на предполагаемом экономическом расслоении древнейшего римского населения, оказываются лишенными фундамента: резкого расслоения еще не существовало.

Кроме земледелия, без сомнения, были уже известны и другие источники дохода в качестве подсобных. Наибольшее значение из них имело скотоводство с выпасом на общественных выгонах. Как известно, еще впоследствии, в период республики, значительные части ager publicus предоставлялись для этой цели. В общем бюджете семьи продукты скотоводства — pecus — играли роль оборотного капитала: ими путем обмена удовлетворялись текущие нужды семьи. В древнейшее время в Риме скот играл роль денег; об этом свидетельствует самое название последних pecunia (от pecus); кроме того, по свидетельству источников, еще в начале периода республики имущественные штрафы назначались в виде известного количества скота (например, Lex Aternia Tarpeia определяет законный maximum штрафа, за пределы которого не должен переступать магистрат, в 30 быков и 2 овцы).

Были известны, конечно, и ремесла. Предание рассказывает нам даже о том, что еще Нума(один из легендарных римских царей — Нума Помпилий) организовал ремесленников в цехи. Рассказ о Нуме может быть легендой, но несомненно, что некоторые корпорации ремесленников очень стары. Отдельные виды мастеров, имеющих значение в военном деле, занимают особое место и в рядах сервиановских центурий (центурии плотников и слесарей — tignarii и ferrarii и две центурии военных музыкантов — cornicines и tibicines).

Наконец, зарождалась и торговля. Некоторые из современных ученых думают даже, что уже в начале своей исторической эпохи Рим был крупным торговым центром, жил торговлей — даже заморской. В подтверждение ссылаются на предание о торговом договоре с Карфагеном 508 г. до Р. Х. (Эд. Мейер и др.). Такое мнение, однако, решительно опровергается всем тем, что мы знаем об экономическом укладе древнего Рима. Мы знаем уже, что вся экономическая жизнь этого времени базируется на земледельческом и притом натуральном хозяйстве. Еще законы XII таблиц рисуют нам картину крайне несложного хозяйственного быта. Развитая и даже заморская торговля привела бы к гораздо большему расслоению общества по имуществу, чем то мы в действительности наблюдаем. Но самое решительное опровержение указанного мнения дает состояние средств обмена, то есть характер древних римских денег.

Как было указано выше, римляне долго еще в качестве средства обмена, в качестве товара — посредника и платежного средства, употребляют скот, pecus. Позже они начинают употреблять металл и именно медь, aes, откуда позднейшие выражения — aestimatio(«оценка») и т. д. Но медь фигурирует в обороте в слитках (aes rude, raudusculum), вследствие чего при всякой сделке необходимо было удостоверяться, во — первых, в чистоте предлагаемого слитка, а во — вторых, в его весе. Первое удостоверялось звуком, издаваемым слитком при ударе о какой — нибудь другой предмет; второе взвешиванием (отсюда dependere — «платить», expendere — «выплачивать» и т. д.). Из этих первоначально вполне реальных потребностей оборота сложилось много действий, впоследствии уже чисто символических, вроде того, например, что при сделке должен был присутствовать (ненужный уже) весодержатель с весами, что дающий деньги ударял монетой по весам и т. д. (так называемая negotia per aes et libram, сделка при посредстве меди и весов).

И лишь значительно позже появляется монета. По мнению одних, ее начали чеканить при Сервии Туллии; по мнению других, при Сервии Тулиии государство стало только своим клеймом гарантировать чистоту слитка (так сказать, накладывать пробу — pecunia forma publica signata — деньги, помеченные государственным клеймом); чеканка же монеты установилась лишь при демцемвирах(буквально: «коллегия десяти»); по мнению третьих — и того позже. Во всяком случае, первой чеканной монетой был as libralis — acc, равный 1 фунту меди.

Такая «монетная система» сама по себе свидетельствует, что о сколько — нибудь развитой торговле в то время и речи быть не может: с такой малоценной и тяжеловесной монетой может мириться только довольно примитивный хозяйственный быть, в котором редко и мало покупают и продают, удовлетворяя свои несложные потребности, главным образом, средствами своего же хозяйства.

 

Источники права

 

Право, как совокупность общеобязательных норм или правил поведения, может найти себе выражение в двух основных формах, которые и называют поэтому источниками права; это именно обычай и закон. Обычай — это непосредственное проявление народного правосознания, норма, свидетельствующая о своем существовании самим фактом своего неуклонного применения. Закон — это сознательное и ясно формулированное повеление уполномоченной на это власти.

Из этих двух форм в истории всякого народа древнейшей является обычай, и долгое время все право имеет характер обычного права. Конечно, в течение значительного промежутка времени обычаи меняются, меняются часто при помощи судебных решений, которые затем делаются прецедентами, но все эти перемены старых обычаев, даже если в них есть элемент сознательности, не выходят за пределы конкретных случаев, конкретных отношений. И лишь тогда, когда в среде того и другого народа или иной автономной группы, быть может, на основании конкретных наблюдений, назревает мысль сознательно установить на будущее время известную норму, как общее правило поведения, — лишь тогда появляется закон. Появление закона, таким образом, в истории каждого народа представляет весьма важный момент пробуждения социальной мысли, вступления на путь сознательного и планомерного социального строительства.

Древнейший период римской истории обнаруживает в этом отношении еще только первые, очень робкие шаги.

Как было указано выше, римляне начинают свою историю не без некоторых, и притом уже довольно значительных, культурных и правовых основ, вынесенных ими еще из арийской прародины и видоизмененных в период переселений. Ближайшим корнем, из которого выросло римское право, было, конечно, право общелатинское, так как Рим был только одной из латинских общин, членом единого nomen latinum(«латинское имя», то есть имя единой «латинской» общности). Но, выросши из этого корня, римское право затем обособляется, развивается уже как нечто самостоятельное.

Первоначальным источником права, первоначальной формой его образования и существования был и в Риме обычай — так называемые mores majorum, обычаи предков. Так же, как и везде, эти обычаи предков на первых порах не отделялись от религиозных обрядов и правил нравственности. Но выше было указано, что римляне относительно рано начали уже принципиально отделять светское право, jus, от правил религии, fas: «fas ad religionem, jura pertinent ad homines», «fas lex divina, jus lex humana est».(«fas это божественный закон, а jus это закон человеческий», то есть первое установлено богами, а второе — людьми) Не вполне еще ясное в период царей, это различие к началу республики уже окончательно выразилось в упомянутом выше отделении светских магистратур от сакральных.

Но был ли обычай единственной формой права в период царей, или уже в течение этого периода Рим, рядом с обычаем, знает и некоторые, хотя бы отдельные, попытки законодательства?

Некоторые данные, как будто, говорят в пользу этого. Так, Дионисий Галикарнасский(греческий писатель, живший в Риме с 30 г. до н. э. Написал исследование римской истории с древнейших времён до первой Пунической войны (264–241 г. до н. э.), частью сохранившееся до наших дней) сообщает, что Сервий Туллий собрал 50 законов, отчасти Ромула и Нумы, отчасти своих собственных, предложил их народному собранию и получил утверждение этого последнего. Если бы это сообщение было верно, тогда мы имели бы действительно уже в течение царского периода то, что носит впоследствии наименование lex rogata, то есть подлинное законодательство по предложению царя, с участием народных собраний. Однако, сообщение это в современной литературе считается недостоверным; и действительно, если бы эти 50 законов существовали, плебеи не имели бы оснований жаловаться на отсутствие писанных законов и требовать, как это было вскоре после установления республики, издания кодекса, получившего название XII таблиц.

Другой факт, как будто свидетельствующий о существовании так называемых «царских» законов, или leges regiae, заключается в следующем. В конце республики (время Цезаря) в Риме циркулирует сборник таких законов, приписываемый некоему Папирию и потому получивший название jus Papirianum. Циркулирует он с комментариями, написанными Гранием Флакком. Странно, однако, что ни Цицерон, ни Варрон ни одним словом не упоминают об этом сборнике. Предполагают поэтому, что он в их время еще не был известен и что он составлен не тотчас после изгнания царей, как повествует об этом предание, а значительно позже. Что касается содержания Jus Papirianum, то отдельные постановления, передаваемые нам из него римскими юристами, несомненно, очень стары; но одни из них касаются сакрального права и жреческого ритуала, в чем народные собрания не были компетентны; другие, хотя и заключают нормы гражданского или уголовного права, но являются, несомненно, не законами, изданными царями, а исконными римскими обычаями: предание только приписало их тому или другому царю для придания им большей авторитетности, Таким образом, и этот сборник не доказывает существования leges regiae, и вопрос остается открытым.

Тем не менее, несмотря на отсутствие прямых доказательств, едва ли можно думать, что в Риме вплоть до установления республики законодательство не было известно. Уже вся так называемая реформа Сервия Туллия, если вообще не относить ее к периоду республики, мыслима лишь как планомерное законодательное создание. Едва ли можно думать, что в период царей не чувствовалось потребности регулировать те или другие отношения, почем<

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...