Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Роль и значение семьи в будущем национально-трудовом государстве.




Семья, с точки зрения фашизма, есть основная клеточка государственного организма, от крепости этой клеточки зависит крепость и всего организма. Поэтому российские фашисты ставят задачей всемерное укрепление семейных основ и понятий морали в русском населении.

Коммунисты разрушение России начали с разрушения семьи, русские фашисты создание российского национально-трудового государства начнут с возрождения крепких семейных очагов.

Для охраны крепкой семьи будут изданы специальные государственные законы, будут приняты меры поощрения браков — путем пособий от государства и т.д.

№ 5. Письмо атамана Г.М. Семенова редактору газеты «Слово» П.И. Зайцеву [278]

9 мая 1934 г.

Глубокоуважаемый Павел Иванович

С искренним сожалением я констатирую чрезмерное увлечение нашей молодежи фашизмом и национальным социализмом Хитлера, причем горячие головы забывают во имя этих чуждых и неприменимых в России учений истинные интересы нашей Родины.

Полная шумной рекламы и самовосхваления поездка Вонсяцкого в весьма сильной степени способствовала этому печальному явлению, почему я нахожу нужным выступить в печати с прилагаемой к сему статьей, чтобы одернуть зарвавшихся политиков из молодежи.

Прошу Вас не отказать дать место этой статье на страницах Вашей уважаемой газеты, так как я считаю своевременным и необходимым напомнить молодежи их истинный долг перед Родиной и предостеречь от излишнего увлечения модными, но совершенно для нас негодными политическими учениями.

С совершенным почтением Семенов

P.S. Вонсяцкому было предложено покинуть М-го [279] за его шумливую рекламу, граничащую прямо с провокацией.

Я был вынужден отказать ему видеться со мной на обратном пути.

№ 6. Из статьи Г. Тараданова «О новых путях партийной агитации» [280]

февраль 1936 г.

<...> Мы должны признать тот дефект в нашей Партии, что у нас мало интеллигентных сил. Наше руководство держится на небольшой кучке интеллигентных работников, мы должны, мы обязаны, расширить их круг, если мы вообще ставим перед собой задачу расширения нашей работы.

Для привлечения интеллигентных сил должны быть применены совершенно новые способы агитационной работы. Тут требуется в каждом случае сугубо индивидуальный подход, здесь нет места стандартным формам агитации, интеллигентного работника одними докладами на открытых собраниях, может быть внешне блестяще составленными, не привлечешь.

В этом направлении необходима систематическая и планомерная работа. Индивидуальные беседы, кружковая работа — вот каким путем должны привлекаться новые силы <...>

<...> Наши недостатки часто отталкивают и служат главнейшей причиной невступления в партию даже тех лиц, которые разделяют всецело наши идейные установки. Им надо разъяснять и внушать, что если они действительно верят в правоту исповедываемых нами идей, они должны идти к нам, несмотря ни на что, идти прежде всего для того, чтобы уничтожить существующие дефекты, чтобы обеспечить нашему делу победу и успех <...>

<...> Но мало суметь убедить человека вступить в наши ряды, мало сделать его формально фашистом. Это задача агитационных органов. Когда интеллигентный человек вступил в партию, надо ему дать работу, надо использовать его в соответствующем направлении. Эта задача организационная. И выполнение ее должно показать нашу организационную подготовленность <...>

<...> И здесь мы можем указать целый ряд наших недостатков. Прежде всего коснемся положения в районах. В наших местных организациях по большей части проводится принцип уравниловки, в особенности в отношении вновь вступивших в Партию. Независимо от ценности человека в интеллектуальном отношении, от него прежде всего требуют выполнения таких обязанностей, как аккуратное хождение на сборы, распространение билетов и т.д. Если параллельно с этими требованиями давалась бы какая-нибудь другая работа, это было бы еще полбеды, но обычно работа для новичка этим не ограничивается, интеллигентный человек теряется, растворяется в нашей партийной массе.

Такое положение абсолютно недопустимо. Если районное руководство видит, что вновь вступивший член отличается от других, что он представляет ту или иную ценность, то его надо выделять из остальной массы, дать специальную работу. Его можно даже освободить от выполнения обычных партийных обязанностей, разрешить ему не посещать районные сборы, освободить его от обязанности распространения билетов и т.д.

Мне часто приходилось беседовать с нашими интеллигентными работниками. Их часто прямо отпугивает положение в районах («Но что мы там будем делать»). Руководство районов должно озаботиться, чтобы каждому интеллигентному человеку дать такую работу, которая бы его заинтересовала, захватила. Обычной районной работой он конечно не удовлетворится.

Но лучше всего передавать каждого ценного работника в центр, в распоряжение наших руководящих центральных органов.

Очень хорошо бы вообще для интеллигентных членов Партии создать специальные линии работы. Так для фашистского студенчества прекрасным поприщем работы могут явиться специальные кружки при тех или иных высших учебных заведениях. Здесь их партийную работу можно тесно связать с их учебой.

Не углубляясь в конкретизацию задач, лежащих перед нашей партийной интеллигенцией, надо усвоить тот принцип, что каждый ценный работник должен быть использован именно в той области, где он больше всего может принести пользы.

№ 7. Письмо К.В. Родзаевского И.В. Сталину [281]

1945 г.

Вождю народов. Председателю Совета Народных Комиссаров СССР, Генералиссимусу Красной Армии Иосифу Виссарионовичу Сталину

Каждый рабочий, каждый колхозник может обратиться с письмом к Вождю русского народа — Вождю народов Советского Союза — товарищу И.В. Сталину. Может быть, это будет позволено и мне, российскому эмигранту, 20 лет своей жизни убившему на борьбу, казавшуюся мне и тем, кто шел за мной, борьбой за освобождение и возрождение нашей Родины — России.

Я хочу объяснить мотивы существования и деятельности так называемого Российского фашистского союза и найти понимание мучительной драмы так называемой российской эмиграции. Поэтому это письмо имеет не столько личное значение, сколько пытается наметить выход из тупика многим и многим русским людям, стремящимся принести посильную) пользу Родине.

20 лет тому назад, окончив в Советском Союзе школу 2-й ступени, я покинул Советский Союз для продолжения образования, в котором мне было отказано дома, впервые я столкнулся с реальностью советской жизни: несмотря на то, что школьный совет рекомендовал меня в вуз. Я уехал с неясными стремлениями к справедливости, к национальной жизни нашего народа и попал в кипящий противоречиями мир харбинской эмиграции, вчерашних «белых» и сегодняшних «красных», где нашел молодежные организации, импонировавшие моим тогдашним настроениям. В среде студенчества Харбинского юридического факультета, на который я поступил в 1925 г., нашел я группу активистов Русской фашистской организации и без колебаний, порвав с семьей, оставшейся на советском берегу, вступил в ряды этой организации, чтобы бороться с коммунизмом, как мне казалось, за грядущее величие и славу России!

В коммунизме для нас неприемлем тогда был интернационализм, понимаемый как презрение к России и русским, отрицание русского народа, естественнонаучный и исторический материализм, объявлявший религию опиумом для народа.

Нас привлекал пример итальянского фашизма, будто бы создавшего новый строй жизни, сочетавший национализм и социальную справедливость. Движение Муссолини будто бы опиралось на широкие массы его трудового народа, — мы задались гигантской и по существу утопической задачей — создать национально-трудовое движение русского народа.

Нашим лозунгом мы избрали слова «Бог, Нация, Труд», определив тем самым свою идеологию как сочетание религии с национализмом и признанием первоценности труда, умственного и физического. В дальнейшей разработке этой идеологии мы убедились, что наш русский народ всегда стремился к религиозной свободе, национальному полнокровию и социальной справедливости, не нуждается ни в каких заграничных оформлениях, и что в сущности к потенциальным стремлениям нашей нации мы совершенно произвольно и напрасно приклеили итальянскую этикетку.

В тот год, 1925 год, мне было 18 лет. В 1935 г. я был избран главой «Всероссийской фашистской партии», как стала называться наша так называемая организация в это время. Благодаря энергичной пропаганде и непрестанным организационным усилиям из харбинского центра нам удалось организовать отделения буквально во всех странах мира — и Движение молодежи в сущности стало Движением всего актива российской эмиграции во всех странах света.

Мы выдумали образ будущей — новой России, в которой не будет эксплуатации человека ни человеком, ни государством: ни капиталистов, ни коммунистов — «Не назад к капитализму, а вперед к фашизму», — кричали мы, вкладывая в слово «фашизм» совершенно произвольное толкование, не имеющее ничего общего ни с итальянским фашизмом, ни с германским национал-социализмом. В основу нашей программы мы поместили идеал свободно выбранных советов, опирающихся на объединение всего народонаселения в профессиональные и производственные национальные союзы.

В своей книге «Государство российской нации», в 1941 г., я попытался набросать конкретный план этой утопической Новой России, как мы ее себе представляли: Национальные Советы и ведущая Национальная партия. Мы не замечали тогда, что функции национальной партии в настоящее время в России, ставшей СССР, осуществляет ВКП(б) и что Советы СССР по мере роста новой, молодой русской интеллигенции становятся все более и более национальными, так что мифическое «Государство российской нации» и есть в сущности Союз Советских Социалистических Республик.

Лишенные правильной информации и дезинформируемые со всех сторон, мы не замечали, что в СССР шла не эволюция, не сдвиги, а более глубокий и жизненный процесс — процесс углубления революции, включавший в себя все лучшие стремления человеческого естества. Не замечали мы, что этот органический и стихийный процесс тесно связан с направляющим гением И.В. Сталина, с организованной ролью Сталинской партии, с усиливающимся значением Российской Красной Армии.

Религия, когда-то использовавшаяся господствующими классами, после уничтожения этих классов обрела свой первохристианский основной смысл — стала религией трудящегося народа. Православная церковь неизбежно должна была примириться с Советским государством, сделавшимся оплотом организованной жизни трудящегося и верующего русского народа и заключить крепкий союз церкви и государства. А мы как раз и боролись не за католическое подчинение Государства — Церкви, а за подобный свободный союз и за возглавление нашей Церкви соборно избранным Патриархом, что и осуществилось при Сталине, в 1945 г.

Сталинизм, примирив коммунизм с религией, примирил коммунизм и с нацией. Еще в 1940 г. прочитали мы замечательное определение нации, принадлежащее никому иному, как товарищу И.В. Сталину! Я имел смелость процитировать это определение — из журнала «Интернациональный маяк» в «Государстве российской нации». Становилось ясно, что патриотизм и национализм, бывшие орудиями прежних господствующих классов, стали мощной силой побеждающего пролетариата.

Но долгое время нас смущал еврейский вопрос. В Харбине еврейские капиталисты ставили рекорды спекуляции и эксплуататорского отношения к трудящемуся люду. Евреи всех подданств, как СССР, так и буржуазных стран, составляли одну еврейскую общину, работавшую в интересах своего класса и своей нации — международной и внутренней по отношению ко всем другим народам еврейской нации. У нас не было расового подхода к евреям, но, изучив историю еврейства, мы пришли к выводу, что еврейская религия, внушающая каждому еврею мысль о божественном избранничестве, о том, что только евреи — люди, а все остальные лишь «человекообразные твари» — этот звериный талмудизм превращает каждого еврея в антисоциального врага каждой самобытной нации.

Коммунизм в виде марксизма казался нам одним из орудий мирового еврейского капитала по захвату власти над миром, и, предубежденные, мы выискивали в составе правящих органов СССР еврейские фамилии, доказывающие, что наша страна как бы оккупирована мировым еврейством. Только недавно мы пришли к выводу, что именно мировая социальная революция, лишая еврейских капиталистов наряду со всеми прочими средств и орудий производства, финансового капитала, одна может радикально и в общих интересах разрешить еврейский вопрос, как и многие другие невыносимые противоречия старого мира. Вместе с тем мы обнаружили, что еврейское влияние в СССР давно пошло на убыль. Кроме того, мы пришли к выводу, что, вырывая еврея из замкнутой талмудической среды, советское воспитание превращает и еврея в мирного человека советской семьи народов и что еврейскому пролетариату ближе интересы организованного пролетариата всего мира, чем еврейских банкиров, как нам, русским изгнанным, ближе интересы нашего российского пролетариата, к которому мы принадлежим, чем интересы каких-либо русских или иностранных капиталистов.

Не сразу пришли мы к изложенным здесь выводам, ибо много сомнений, обманов, соблазнов и колебаний было на нашем пути. Сказав «а», приходится говорить и «б» и все последующие буквы эмигрантского алфавита — обанкротившегося алфавита контрреволюции и реакции. Ошибочно назвав свое национально-трудовое движение «фашистским», мы были вынуждены ассоциировать многие русские понятия с понятиями фашистских движений иностранных государств. Проживая за границей и связавшись с иностранными силами, мы сделались пленниками и рабами внешних врагов России. Будучи националистами, пламенно любившими свой народ и нашу родную страну, год за годом мы превращались в оторванных от Родины фактических интернационалистов-ландскнехтов того самого капитала, который был нам ненавистен. А в это время интернационалисты превратились в националистов, развивая интернациональный марксизм в российский ленинизм и всечеловеческий сталинизм, навсегда примиривший национализм с коммунизмом.

Так шли годы, тяжелые, страшные годы беспросветного эмигрантского существования. Со всех сторон мы получали удары в лоб и в спину. Нас называли «советскими», «американскими», «японскими» и «германскими» агентами. Нас травили эмигрантские реакционеры за сдержанное отношение к идее монархии. Нас старались использовать иностранные разведки. Нас арестовывали, пытали и убивали те, с кем мы вынуждены были вместе работать. Так судьба мстила за бессознательный отход от Родины, постепенно превращавшийся в отрыв и измену.

Нам приходилось говорить и действовать вовсе не так, как мы хотели. Нам приходилось славословить немцев и японцев. Но, выступая против коммунизма и ВКП(б), мы старались не выступать против Советского государства, хотя внушали себе, что СССР не Россия, а «тюрьма России», и мы всегда, везде и невзирая на все запреты с любовью говорили о Родине, о России, о великом русском народе. В нашей антикоммунистической работе мы исходили из ложного принципа, что «все средства хороши для освобождения России, что надо освободить Родину от евреев через свержение советской власти любой ценой», — и этот страшный аморальный тактический принцип предопределил все ошибки и преступления практической деятельности Российского фашистского союза.

Мрачное заблуждение! Из любви к Родине действовать против Родины!

Ложный принцип «освобождения Родины от еврейского коммунизма любой ценой» предопределил мою роковую ошибку — неправильную линию российского фашистского союза во время германо-советской войны.

Мы приветствовали Германо-советский пакт, считая, что взаимное влияние Германии и СССР приведет к ослаблению еврейского влияния в России и в мире, и к ослаблению Англии, исторического врага нашей страны. Несмотря на явную опасность таких высказываний в Маньчжурии, я опубликовал в «Нации» статью И.Т. Щелокова «Адольф Гитлер и Вячеслав Молотов». Однако мы приветствовали и поход Германии против СССР, считая, что освобождение Родины любой ценой лучше, чем продолжение ее «плена», как я думал, «под игом евреев».

Невзирая на сопротивление Верховного совета партии и подавляющего большинства российских фашистов, я навязал эту генеральную линию Российскому фашистскому союзу и упрямо настаивал на ней до конца.

Поэтому прошу всех членов организации, построенной на диктаторских принципах, не винить за германофильскую политику, ибо за нее по справедливости должен отвечать один я, лично и единолично. Не для самооправдания, а для объяснения я считаю нужным заявить, что моя прогерманская пропаганда была основана на абсолютной дезинформации. Все источники нашего осведомления, включая японцев и беженцев из СССР, уверяли нас, что «русский народ только и ждет внешнего толчка и что положение под игом евреев невыносимо». В то же время немецкие представители утверждали, что Гитлер не имеет никаких завоевательных планов в отношении России, что война скоро кончится учреждением Русского национального правительства и заключением почетного мира с Германией... Я выпустил «Обращение к неизвестному вождю», в котором призывал сильные элементы внутри СССР для спасения государства и сохранения миллионов русских жизней, осужденных на гибель в войне, выдвинуть какого-нибудь Командарма X, «Неизвестного вождя», способного свергнуть «еврейскую власть» и создать Новую Россию. Я не замечал тогда, что таким неизвестным вождем волею судьбы, своего гения и миллионов трудящихся масс становился вождь народов товарищ И. В. Сталин.

В дальнейшем немецкие представители дезинформировали нас, будто ошибки Германии в русском вопросе вызваны борьбой вокруг Гитлера разных влияний и что, в частности, Геринг представительствует течение, настаивающее на мире и союзе с Россией или СССР для общей борьбы с Англией... По моим настояниям мы продолжали прогерманскую политику до конца. Но, в сущности, еще в 1937 г. мы прекратили всякую систематическую российскую работу и самостоятельную разведку и контрразведку. Тогда от нас попросту стали забирать лучших наших работников и пользоваться ими как подневольными служащими. В 1938 г. власти Японии и Маньчжоу-Го закрыли нашу газету «Наш путь», а в 1940 г. — центр и организации наши в Маньчжоу-Го, разрешив лишь нелегальную работу в узких масштабах и под большим контролем, в 1943 г. заставили прекратить всякую работу. С 1943 г., успев перед смертью переименоваться в Союз национально-трудовой России, «Российский фашистский союз» фактически не существует. Остались лишь группы соратников в разных странах, объединенные общей идеей, любовью к своей прежней организации и верой в бескомпромиссную идейность своего руководства. Но перед смертью организации, несмотря на все строгости цензуры, среди восхвалений Германии, мы успели все-таки в 1941 г. резко протестовать в «Нации» против присоединения к Румынии Одессы и так называемой «Транснистрии» и успели в 1943 г. опубликовать в Шанхае статью М.М. Спасовского «Германия и Россия», где предсказали гибель Германии в результате ее ошибок в отношении к России и русским. Мы говорили тогда об ошибках, потому что не знали преступлений, ибо власти Японии и Маньчжоу-Го в это время лишили нас общения с беженцами из СССР, советских газет, а советские представители в Маньчжоу-Го не делали никаких попыток дать нам информацию и правильную ориентировку. С 1943 г. начались наши колебания и поиски новых путей. Находясь на чрезвычайно короткой цепи, мы вынуждены были славословить японцев. Однако и в этой трагической обстановке мы старались использовать каждую возможность для защиты русских интересов, русского имени, русской чести, российской эмиграции в целом и отдельного русского человека. Существует много фактов и документов, доказывающих, что это именно так. Не доверяя нам ввиду захвата нами влияния на эмигрантские массы в Маньчжурии еще в 1935 г., власти Японии и Маньчжоу-Го в том году учредили «Бюро по делам российской эмиграции в Маньчжурской империи», включив в него меня и других наших руководителей и подчинив чуждому элементу в лице настроенных крайне реакционно и своекорыстно представителей так называемых «семеновцев» (личных друзей и сообщников известного атамана Семенова).

Будучи фактически русским отделом японской военной миссии и лишенное всякого контроля как со стороны эмигрантской общественности, так и со стороны властей, Бюро это за 10 лет его скандальной работы вело главным образом борьбу с фашизмом, что с точки зрения вредительства, конечно, можно поставить ему в заслугу, если бы наряду с этой борьбой Бюро не занималось бы угнетением и разорением российской эмиграции. Вместо защиты русских интересов Бюро занималось презренным лизоблюдством, отвратительным подхалимажем и прислужничеством. Только в 1942 г. мне удалось покинуть Бюро, после того, как благодаря провокации начальника восточного его районного органа Б.Н. Шепунова несколько десятков честных людей, граждан СССР и эмигрантов, в том числе молодые руководители наших организаций на восточной линии КВЖД, после пыток и вынужденных признаний в советской работе были расстреляны японцами в Муданьцзяне. Секретарь нашего Верховного совета К.В. Арсеньев, от которого, между прочим, вымогали признание, что в советской работе была замешена якобы и моя жена, едва избежал смерти и, реализовав все связи, мы с огромным трудом через полгода добились его освобождения. Но, освободившись в 1942 г. от Бюро, я был в принудительном порядке мобилизован на службу Ниппонской военной миссии, к каковой службе отнесся настолько пассивно, что вскоре мне было разрешено не являться на службу и делать что хочу. В 1943 г. после очередного ареста, пятого в моей жизни, я был возвращен в состав «реорганизованного» руководства Бюро эмигрантов, причем от этой «реорганизации» работа Бюро только ухудшилась.

Находясь в Бюро, мы через наших работников на правительственной службе прилагали все силы, чтобы защитить русских людей от бесконечных недоразумений и глупого произвола. Мы боролись против перевода русских эмигрантов в подданство Маньчжоу-Го, против нелепой школьной реформы, маньчжуризации русских школ. Мы боролись за сохранение в эмигрантских школах Закона Божьего, за русский язык, за объективное изучение СССР, за подчинение школы русскому начальству. Мы боролись за сохранение и развитие в Маньчжурии русской культуры, за русское искусство, оказывали незаметное, но подчас существенное содействие Православной церкви. Мы подавали властям под предлогом осведомления о настроениях и без всяких предлогов бесчисленные доклады о невыносимо тяжелом правовом, экономическом и культурном положении русских людей в «Маньчжурской империи», о недостатках продовольствия и ширпотреба, о злоупотреблениях и насилиях различных чиновников — русской и ниппонской национальности [282], о произвольных действиях различных ниппонских и маньчжурских учреждений. Так, в начале этого года представил в Ниппонскую военную миссию обзор недостатков Бюро и описание больных вопросов российской эмиграции, а на предсъездовском совещании Кио Ва-Кайя [283] я в июле заявил, что «российская эмиграция в Маньжчоу-Го вымирает, так как находится в невозможном правовом и экономическом положении». Широкие круги эмиграции не знали об этой работе, но документы ее и свидетели сохранились. И они скажут правду. Ни один русский человек вне зависимости от подданства не был арестован за 20 лет моей политической деятельности, несмотря на мои дружеские отношения со многими работниками полицейских и жандармских органов страны, в которой мы жили. Наоборот, многих удалось спасти. За все эти годы я не был ничьим наемником, ни немцев, ни японцев. Средства на политическую работу мы собирали среди всей российской эмиграции — через наш Фонд противокоммунистической борьбы и через коммерческие предприятия. От немцев и японцев мы временами получали гроши, абсолютно не соответствующие масштабам нашей самодеятельности. Лично я только в трехлетний период получал жалование от японцев, неизмеримо меньшее, чем мог бы зарабатывать (и зарабатывал в юности) в качестве журналиста. Ради своей идеи я порвал с родителями, оставшимися в СССР (отец и брат потом бежали, мать и сестра были сосланы в Туруханск). Мой первый сын потом умер от недоедания. Моя первая жена покинула меня, не выдержав тяжелых условий жизни. Теперешнюю жену с двумя маленькими детьми, покидая Харбин, я оставил в Харбине, так как она предпочла с надеждой ждать прихода советских войск. Я понимаю ее и одобряю ее решение. Уверен, что за мужа и отца большевики не будут мстить молодой трудящейся женщине, искренне любящей Родину, и малым деткам.

Почему же я уехал из Харбина на третий день войны СССР с Японией в зону влияния англо-американцев? Потому что не хотел участвовать в войне против нашей Родины, что казалось неизбежным...

Сделав однажды эту страшную ошибку в войне Германии с СССР, мы не могли повторить ее в войне СССР с Японией, начатой СССР явно за русские национальные интересы. Не сразу, а постепенно пришли мы к этим выводам, изложенным здесь. Но пришли и решили: сталинизм это как раз то самое, что мы ошибочно называли российским фашизмом: это — наш «Российский фашизм», очищенный от крайностей, иллюзий и заблуждений.

Несколько раз пытались мы найти дорогу к представителям нашего народа, обсуждали планы отрыва от Японии, но со стороны советских представителей не чувствовалось никакого доверия и даже любопытства к такого рода попыткам. Вместе с тем мы находились в такой обстановке, что малейшая неосторожность несла пытки и смерть не только нам, а многим тысячам тех, кто доверчиво шли за нами. Для характеристики отношения к нам японцев, достаточно упомянуть, что однажды через пользовавшегося полным доверием властей моего адъютанта В.Н. Мигунова при разборе одной из наших связей был пропущен электрический ток.

8 августа, в первый день войны СССР с Японией, нашим колебаниям пришел конец. В последний раз пришлось сделать вид, что я хочу принять какое-то участие в этой войне, но одновременно мы приступили к уничтожению всех архивов и антикоммунистической литературы. С совсем не свойственной мне пассивностью отнесся я к своему назначению организатором антикоммунистической пропаганды в японскую на русском языке газету «Время» и на харбинской радиостанции. Не явился я туда и на другой день. На предложение выступить с радиодокладом против СССР написал такой доклад, что цензура его не пропустила. На предложение дать антикоммунистические материалы дал старые перепечатки. На предложение уехать на Маньчжоу-Го 11 августа тотчас же дал согласие с условием, что можно будет взять с собой соратников, шедших со мной до конца. Все думали, что я спасаю их от большевиков.

Это была ночь колебаний — уезжать или немедленно связаться с советским консульством или Красной Армией? Не найдя возможностей связи, я и несколько активных работников решили уехать, чтобы, выбравшись за пределы японской власти, при первой же возможности вступить в переговоры с советскими представителями и заявить о своем безоговорочном переходе на сторону СССР.

Перед отъездом я отправил начальнику Главного бюроЛ.Ф. Власьевскому, который уезжать не собирался, заявление на имя советских властей о принятии на себя ответственности за неправильную генеральную линию бывшего Российского фашистского союза.

Мое единственное имущество — коллекцию граммофонных пластинок, среди которых немало редкостей, может быть, нигде в другом месте не сохранившихся, — я оставил с запиской о передаче советским представителям для какого-либо клуба Москвы.

С тяжелым чувством отчаяния, близкий к самоубийству, садился я в поезд, увозивший от родных и близких в неизвестную даль. С минуты на минуту ожидали мы смерти, что нас прикончат в поезде. Н.П. Кипкаев умолял меня не ехать, будучи твердо убежденным в подобном конце, но я решил уехать, чтобы извне в качестве свободного человека, а не случайно захваченного пленника, добровольно и безоговорочно отдавшегося советским властям для ответа на мои ошибки, для возможности их исправления энергичнейшей, жертвенной работой на благо Родины, если это возможно.

Попав в Тяньцзинь, я вместе с ближайшими своими соратниками, тотчас исполнил это решение. И настоящее мое письмо — не только политическая исповедь, но и заявление о твердой решимости — идти отныне по настоящему русскому пути, по советскому пути, по пути, которым ведет народы Сталин, Советское правительство, сталинская партия, — куда бы этот путь меня ни привел: к смерти, в концлагерь или к возможности новой работы.

Как блудные дети, накануне смерти нашедшие потерянную Родину-Мать, мы искренне и честно, открыто и откровенно, хотим примириться с Родиной, хотим, чтобы родные, наши русские люди и их вожди поняли бы, что вовсе не своекорыстные личные или классовые мотивы двигали нами, а пламенная любовь, любовь к Родине и к народу, национальное чувство и заблудившееся в противоречиях среды национальное сознание обрекли нас на упорный труд, на тяжелые жертвы, на беспросветные муки и жестокий тупик. Просим Иосифа Виссарионовича Сталина и советских представителей указать нам выход из тупика.

Вследствие вождистской структуры нашей организации все бывшие российские фашисты, не исключая членов руководящих органов, не должны бы нести ответственности за свои вынужденные дела. Я навязывал свою терминологию, фразеологию, тактику и генеральную линию всем остальным, я да давившие нас и связывающие нас по рукам и ногам внешние силы.

Я готов принять на себя ответственность за всю работу Российского фашистского союза, готов предстать перед любым судом, готов умереть, если нужно. Если советской власти это надо — можно меня убить — по суду или без суда. Но если в дни всеобщего ликования и радости, когда для гигантской восстановительной работы каждая человеческая единица нужна, нужна и вся работа, работа человека все-таки идейного, честного, прямолинейного и энергичного, имеющего кой-какие знания, политический опыт, ораторский, газетный, писательский и организационный талант, о, с каким бы энтузиазмом и воодушевлением отдал бы я остатки дней своих Родине, Партии и Вождю!

Пять дней вагона смерти перековали меня и моих спутников — нашу жизнерадостную и самоотверженную трудовую молодежь и опытных политических бойцов — из квази «фашистов» и антикоммунистов — в национал-коммунистов, беспартийных большевиков и убежденных сталинцов.

И я в 38 лет, большая половина которых была проведена вне Родины, хочу начать новую жизнь.

Нам хотелось бы привести под сталинские знамена вчера ненавистные, завтра любимые Красные знамена — знамена Новой Родины и революции, остатки нашей организации во всех странах мира — в Азии, в Европе, в Америке Северной и Южной, в Австралии, чтобы бывший Российский фашистский союз примирился бы в русло массового примирения с Родиной и Родным правительством миллионов русских людей, еще разбросанных по заграницам.

Чем мы можем быть полезны нашей стране? — Прежде всего пропагандой примирения эмиграции с сегодняшней социалистической Россией, организацией массового перехода эмиграции на сторону СССР, распространением по всему миру правды о России, о ее Вожде, о ее Правительстве, о ее ведущей Партии, организацией серьезной борьбы с иностранными разведками и содействием собственной родной разведке, созданием кружков и обществ сближения с СССР в разных странах, привлечением — вслед за эмигрантскими — и национально-трудовых «фашистских» элементов каждой из стран на сторонуСССР.

Это — внешняя работа. Но многие из сегодняшних эмигрантов, и из нас в том числе, могут быть полезны и дома, в городах и селах нашей неведомой, но манящей прекрасной Родины.

Многие могут помочь освоению Советским Союзом Маньчжурии и других территорий.

Бывшие российские «фашисты» в Маньчжоу-Го, как и бывшие российские «фашисты» в каждой другой стране, многое знают, многое помнят, многих знают, во многом разбираются. Трудно заранее учесть ту пользу, которую они могут принести родному делу и делу революции. Необходимо j возможно большее количество честных русских людей оторвать от иностранцев и возвратить на службу России, т.е. на службу Сталину и советской власти, ведущих Россию на недосягаемую высоту. Так мы намечаем свою дальнейшую жизненную задачу, если будем живы. В интересах Родины и Революции я прошу Великого Сталина и Верховный Совет Союза Советских Социалистических Республик об издании гуманнейшего акта амнистии всем российским эмигрантам, о предоставлении каждому русскому человеку, запутавшемуся в иностранных тенетах, возможности честным трудом искупить свои ошибки.

В отношении же себя лично я ничего не прошу, предлагая решить мою судьбу с точки зрения целесообразности.

Не отказываясь от своих идей, тем более, что эти идеи в некоторой части совпали с ведущими идеями Советского государства, и решительно отказываясь от прошедших 20 лет моей антисоветской жизни, я вверяю себя, своих близких, своих соратников, свою организацию в руки тех, кому народ наш вверил свои исторические судьбы в эти огневые решающие годы. Смерть без Родины, жизнь без Родины или работа против Родины — ад. Мы хотим или умереть по приказу Родины или в любом месте делать для Родины любую работу. Мы хотим все силы отдать нашему народу и святому делу мира, всего мира через победу светлых сталинских идей.

Позвольте в заключение процитировать слова нашего эмигрантского поэта, адресованные к Матери-Родине:

Мы твое понесли на знаменах
Имя.
Без Тебя мы росли. —
Выросли Твоими.

И дополнить их лозунгом, который сегодня звучит от Атлантического океана до Тихого, рождая надежду и радость в сердцах трудящихся всего света: Да здравствует Сталин, Вождь народов! Да здравствует непобедимая Российская Красная Армия, освободительница народов! Да здравствует Союз Советских Социалистических Республик — оплот народов! Да здравствует советская нация — Российская нация! Слава великому русскому народу!

Слава России!

Тяньцзинь, 22 — 08 — 1945 г.

К. В. Родзаевский

Р.S. Это письмо написано в невозможных условиях, в обстановке вражьего и неопределенного окружения, когда малейшая неосторожность грозит смертью. Нет времени его обдумать и отточить, здесь все, что сразу же вылилось на бумагу. Прошу извинить за неизбежные ошибки, за плохую бумагу, за несоблюдение разных формальностей. Письмо отправляется в трех экземплярах тремя различными путями.

№ 8. Сообщение немецкой газеты «Локаль Анцейгер» о запрете деятельности РОНД [284]

28 сентября 1933 г.

«РОНД» был создан русскими эмигрантами в связи с национальной революцией в Германии и первоначально был принят с большой симпатией германской общественностью. К сожалению, руководителям «РОНДа» не удалось развить и повести движение в национал-социалистическом духе. Было установлено, что со временем в движение «РОНДа» все в большем числе проникли элементы, которые и по крови не были русскими и по убеждениям не были национал-социалистами, в интересах определенных вдохновителей они пытались распространить в «РОНДе» искаженные и ложные сведения с целью содействовать нежелательным внешнеполитическим стремлениям. Из соображений государственной безопасности оказалось поэтому необходимым запретить и распустить самый «РОНД», признавая первоначально добрую волю и мотивы движения.

№ 9. Из письма А.А. фон Лампе Е.К. Миллеру [285]

4 октября 1933 г.

<...> Незадолго до закрытия «РОНДа» в Берлине появился пресловутый Вонсяцкий, который привез с собой на аэроплане вождя младороссов Казем Бека. Они вместе выступили на очередном собрании «РОНДа», причем Казем Бек ограничился приветствием, Вонсяцкий же разразился речью, при произнесении которой, подняв свою руку, заявил, что де мол уже четыре пальца

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...