 |
Большой мост на улице Годзё 14 глава
|
|
|
|
Для Мусаси было естественно, что воин живет одним днем, не зная утром, увидит ли вечернюю зарю. Мысль о возможной гибели, однако, тревожила его. Так много хотелось сделать. Прежде всего Мусаси жаждал стать великим мастером меча. К тому же он чувствовал, что не сделал многого, что положено обычному человеку в жизни. В нем горело молодое тщеславие – он мечтал иметь многочисленных слуг, которые вели бы его коня, несли бы ловчих птиц, как заведено у Бокудэна или Коидзуми, князя Исэ. Хотелось иметь хороший дом, любящую жену и верных слуг, быть заботливым хозяином, наслаждаться теплом и довольством семейной жизни. А до того, как он остепенится, ему в глубине души хотелось испытать страстную любовь. Мусаси, естественно, не знал женщин, поскольку был поглощен «Бусидо». Некоторое женщины, которых он видел на улицах Киото и Нары, волновали его воображение. Он не просто любовался их красотой, но и ощущал возбуждение плоти.
Мусаси вспомнил Оцу. Время отодвинуло ее далеко в прошлое, но он по‑прежнему испытывал привязанность к ней. Мысли об Оцу скрашивали ему жизнь в минуты тоски и одиночества.
Мусаси взял себя в руки. Появился вымытый и сытый Дзётаро, гордый выполненным поручением. Мальчик уселся, скрестив маленькие ноги и положив руки на колени, и вскоре мерно засопел, сраженный Усталостью. Мусаси отнес мальчика в постель.
На следующий день Дзётаро вскочил чуть свет. Мусаси тоже поднялся рано, собираясь в дорогу.
Он одевался, когда появилась вдова.
– Вы так спешите покинуть нас? – печально сказала она. Вдова держала в руках мужское одеяние.
– Сшила вам на прощанье кимоно и хаори. Не знаю, понравится ли вам мое рукоделие, но, надеюсь, они вам сгодятся в путешествии.
|
|
|
Мусаси смущенно взглянул на хозяйку дома. Одежда была слишком дорогой, чтобы дарить ее случайному постояльцу, прожившему в доме два дня. Мусаси пробовал отказаться, но вдова настаивала на своем.
– Вы должны принять мой подарок. Ничего особенного в нем нет. От мужа у меня осталось много кимоно и костюмов для спектаклей театра Но. Они мне не нужны. Я подумала, не подойдет ли вам кое‑что. Пожалуйста, не стесняйтесь! Я подогнала одежду под ваш размер. Если вы не возьмете, они попусту пропадут.
Вдова помогла Мусаси надеть кимоно. Почувствовав прикосновение к телу дорогого шелка, он еще больше смутился. Хаори было роскошным, похоже, его привезли из Китая. Оторочка златотканая, подклад из шелкового крепа, а лайковые завязки пурпурного цвета.
– Сидит превосходно! – воскликнула вдова. Дзётаро, с завистью наблюдавший сцену, подал голос:
– А мне что вы подарите?
– Ты должен благодарить судьбу за то, что она послала тебе такого хозяина, – засмеялась вдова.
– Кому нужно старое кимоно! – пробормотал разочарованный Дзётаро.
– Что бы ты хотел?
Мальчик, подбежав к висевшей на стене маске театра Но, снял ее с крючка и крикнул:
– Вот это!
Маску он приметил еще накануне вечером и теперь крепко прижимал ее к лицу. Вкус мальчика удивил Мусаси, он и сам отметил редкое изящество маски. Имя автора не было известно, но ей было не менее трехсот лет. Мастерски вырезанная маска изображала лицо ведьмы, но в отличие от обычных масок этого персонажа, гротескно раскрашенных синими штрихами, эта изображала красивое девичье лицо. Несходство с ликом прелестной девушки заключалось в хищном изгибе губ, вздернутых с одной стороны рта. Несомненно, это был портрет реальной женщины – прекрасной, но одержимой нечистой силой.
– Она не предназначена для подарка, – твердо сказала вдова, отнимая маску у Дзётаро.
Мальчишка увернулся, нацепил маску на голову и пошел приплясывать по комнате, выкрикивая:
|
|
|
– Зачем она вам? Теперь маска моя. Я ее хозяин!
Мусаси, стыдясь выходки своего подопечного, попытался его поймать, но Дзётаро, спрятав маску за пазуху, кубарем скатился вниз по лестнице, преследуемый вдовой. Хозяйка дома смеялась и, казалось, не очень сердилась, но не хотела расставаться с маской.
Вскоре Дзётаро поднялся наверх. Мусаси ждал его, сидя лицом к двери, чтобы немедленно отчитать за скверное поведение. Мальчишка вынырнул из‑за фусума, прикрыв лицо маской.
– Бу‑у! – зарычал он.
Мусаси вздрогнул и мгновенно напрягся всем телом. Он не мог понять, почему шутка Дзётаро так подействовала на него, но, вглядевшись в полумраке комнаты в маску, он догадался о причине. Резчик вложил в свое творение нечто дьявольское. В хищном изгибе левого уголка рта таилась мрачная сила.
– Если мы идем, так пора! – сказал Дзётаро. Не двигаясь с места, Мусаси сказал:
– Почему ты не вернул маску? Зачем она тебе?
– Но хозяйка сказала, что я могу ее взять. Она мне ее подарила.
– Неправда. Ступай вниз и немедленно верни маску!
– Она сама отдала! Я хотел вернуть, но хозяйка сказала: если маска уж так мне нравится, я могу ее взять. Только попросила, чтобы я бережно обращался с маской.
– Что с тобой поделаешь! – вздохнул Мусаси.
Ему было стыдно и за подаренное прекрасное кимоно и за маску, которой вдова, по‑видимому, дорожила. Он хотел чем‑то отблагодарить ее, но в деньгах она не нуждалась, заплатить он мог совсем немного. У Мусаси не было ничего, что он мог бы подарить хозяйке. Мусаси спустился вниз, извинился за невоспитанность Дзётаро и попытался отдать назад маску, но вдова ответила:
– Нет, не надо! Поразмыслив, я решила, что без маски мне будет спокойнее. Мальчику она так нравится. Не ругайте его!
Подозревая, что маска имеет особое значение для хозяйки дома, Мусаси еще раз попытался вернуть подарок, но Дзётаро, обувшись в соломенные сандалии, вылетел стрелой к воротам, откуда поглядывал на Мусаси с плутовским видом. Мусаси томился долгим прощанием. Он поблагодарил хозяйку за ее щедрость. Молодая вдова ответила, что ей гораздо обиднее терять не маску, а постояльца. Она умоляла Мусаси останавливаться у нее всякий раз, как только ему случится быть в Наре.
|
|
|
Мусаси завязывал сыромятные шнурки гэта, когда прибежала запыхавшаяся жена пельменщика.
– Хорошо, что застала вас! Вам нельзя уходить! Возвращайтесь, пожалуйста, к себе наверх! Происходит что‑то ужасное!
Голос женщины дрожал, словно она едва вырвалась от какого‑то чудовища.
Мусаси, невозмутимо завязав сандалии, поднял голову и спросил:
– Что же такого страшного?
– Монахи Ходзоина узнали, что вы сегодня покидаете Нару. Добрый десяток с копьями устроили засаду на вас на равнине Ханъя.
– Неужели?
– Да, и с ними настоятель Инсун. Муж знаком с одним монахом он‑то и рассказал. Монах сказал, что человек по имени Миямото, проживший здесь два дня, сегодня уходит из Нары. Его‑то и поджидают в засаде монахи.
Лицо женщины перекосилось от страха, она считала, что для Мусаси уход сегодня из Нары был бы самоубийством. Она уговаривала переждать еще одну ночь и выбраться из города на следующий день.
– Ясно, – проговорил спокойно Мусаси. – Говорите, они поджидают меня на равнине Ханъя?
– Не знаю точно, в какой ее части, но они ушли в том направлении. Соседи сказали, что там были не только монахи. Собралась ватага ронинов, которые собираются поймать вас и доставить в Ходзоин. Вы, может, плохо отзывались о храме или оскорбили кого‑то из его насельников?
– Нет.
– Соседи говорят, что монахи разозлились, потому что вы наняли кого‑то для расклейки по городу стихов, высмеивающих Ходзоин. Монахи считают, что вы торжествуете, убив одного из них.
– Ничего подобного не делал. Это ошибка.
– Тем более нелепо погибать из‑за навета.
Над бровями Мусаси выступили капельки пота. Он задумчиво посмотрел на небо, припомнив взбешенных ронинов, которых накануне выгнал. По их вине, скорее всего, вышло недоразумение. Расклеили оскорбительные стишки и пустили слух, что это дело рук Мусаси. Вполне в их духе.
Мусаси решительно поднялся.
– Я ухожу! – сказал он.
Он закинул за спину мешок, повесил на руку соломенную шляпу и поблагодарил женщин за гостеприимство. Вдова, уже не сдерживая слез, проводила его до ворот, умоляя подождать до завтра.
|
|
|
– Если я останусь, беда нагрянет на ваш дом, – ответил Мусаси. – Я не хочу причинять вам неприятности в ответ на вашу доброту.
– Я не боюсь их! – настаивала вдова. – Здесь вам безопаснее.
– Нет, я пойду. Дзё! Поблагодари тетю!
Дзётаро послушно поклонился. Он тоже выглядел расстроенным, но не потому, что покидал гостеприимный дом. Дзётаро так толком и не знал своего хозяина. В Киото говорили, что Мусаси – слабак и трус, поэтому Дзётаро встревожился, услышав, что знаменитые копьеносцы Ходзоина намерены напасть на них. Сердце мальчика сжималось от дурных предчувствий.
РАВНИНА ХАНЪЯ
Поникший Дзётаро тащился за своим хозяином, содрогаясь от того, что каждый шаг приближает их к неминуемой смерти. Когда на мокрой тенистой дороге неподалеку от храма Тодайдзи ему за ворот упала с дерева капля, он едва не завопил от ужаса. Черные вороны, кружившие над ними, усугубляли мрачные предчувствия мальчика.
Город остался позади. Сквозь ряды криптомерии, выстроившихся вдоль дороги, виднелась холмистая равнина, тянувшаяся до горы Ханъя, справа возвышались волнистые вершины горы Микаса. Ясное небо царило над головами путников.
Дзётаро считал глупостью идти туда, где их поджидали в засаде копьеносцы Ходзоина. Укрыться можно где угодно, стоило только немного пошевелить мозгами. Почему бы не переждать опасность в одном из придорожных храмов? Так было бы разумнее. Может, Мусаси хотел извиниться перед монахами, хотя он им ничего не сделал? Дзётаро решил: если Мусаси попросит прощения, то он к нему присоединится. Сейчас поздно рассуждать, кто прав.
– Дзётаро!
Мальчик вздрогнул, услышав свое имя. Брови взлетели вверх, и он сжался в комочек. Сообразив, что выглядит по‑детски испуганным, и бледным, он тут же принял бравый вид, устремив взгляд в небеса. Мусаси тоже посмотрел на небо, и Дзётаро совсем приуныл.
Мусаси, однако, заговорил обычным бодрым голосом:
– Красота, правда? Словно плывем на крыльях соловьиных трелей.
– Что? – удивился Дзётаро.
– Я сказал о соловьях.
– А, соловьи! Их здесь полно.
По побелевшим губам мальчика Мусаси видел, что тот плохо соображает от страха. Сердце Мусаси заныло от жалости. Действительно, мальчик вскоре может оказаться в одиночестве в незнакомом месте.
– Мы уже неподалеку от холма Ханъя, да? – произнес Мусаси.
– Да.
– Что будем делать?
Дзётаро молчал. Соловьиные трели холодом обжигали его слух. Он не мог отделаться от предчувствия, что скоро навсегда распрощается с Мусаси. Глаза, озорно блестевшие несколько часов назад, когда он маской напугал Мусаси, теперь наполнились тоской.
|
|
|
– Тебе не стоит идти дальше, – сказал Мусаси. – Останешься со мной, и тебя могут случайно заметить. Бессмысленно нарываться на опасность.
Дзётаро не выдержал. Слезы хлынули ручьями, будто прорвало плотину. Он закрыл лицо руками, плечи содрогались, мальчик судорожно всхлипывал и икал.
– Это что такое? Ты ведь собираешься следовать «Бусидо»! Слушай внимательно! Если я оторвусь от противника и побегу, беги в том же направлении. Если меня убьют, возвращайся в винную лавку в Киото. А сейчас иди вон на тот холмик. Оттуда все хорошо видно.
Вытерев слезы, Дзётаро, вцепившись в рукав Мусаси, выдавил из себя:
– Давайте убежим!
– Самураю так не пристало говорить. Ты ведь мечтаешь стать самураем?
– Страшно! Я не хочу умирать! – Дрожащие руки мальчика тянули Мусаси за рукав. – Подумайте обо мне! Убежим, пока не поздно!
– От твоих слов и мне захочется убежать! У тебя нет родителей, ты беспризорный, как и я в детстве. Но…
– Пойдем! Чего мы ждем?
– Нет!
Мусаси решительно повернулся к мальчику и встал как вкопанный, широко расставив ноги.
– Я – самурай! Ты – сын самурая. Мы не побежим от врага!
Дзётаро понял, что Мусаси неумолим. Он сел на землю, размазывая слезы по грязному лицу и растирая кулаками красные и опухшие глаза.
– Не волнуйся, – сказал Мусаси. – Я не собираюсь проигрывать. Я их побью. Все будет хорошо, так ведь?
Это было слабое утешение для Дзётаро. Он не верил ни одному слову. Он знал, что в засаде более десятка копьеносцев из Ходзоина. Наслышанный о нелестной репутации Мусаси, Дзётаро сомневался, что тот может справиться с каждым из них поодиночке, не говоря уже о схватке с целой группой.
Мусаси терял терпение. Он любил Дзётаро и жалел его, но сейчас ему было не до мальчика. Копьеносцы поджидали Мусаси, чтобы убить его. Необходимо приготовиться к встрече. Мальчишка только мешал ему.
Голос Мусаси зазвучал жестче.
– Хватит хныкать. Иначе не станешь самураем. Боишься, так отправляйся в свою винную лавку! – Мусаси, схватив мальчишку за плечо, резко оттолкнул его.
Пораженный, Дзётаро мгновенно прекратил плакать и удивленно застыл на месте. Его учитель уходил, размашисто шагая в сторону холма Ханъя. Дзётаро хотел окликнуть его, но заставил себя промолчать. Через несколько минут он сел под дерево, стиснул зубы и закрыл лицо руками.
Мусаси не оглядывался, но рыдания Дзётаро звучали в его ушах. Спиной, казалось, он видел жалкую, дрожащую от страха фигурку мальчика. Мусаси сожалел, что взял его с собой. Хватало забот о себе одном. Зачем ему спутник, когда единственное средство к существованию – меч, будущее смутно, а сам он еще молод и мало чего достиг в жизни?
Деревья поредели, и Мусаси вышел на равнину, которая плавно поднималась к подножию гор, видневшихся вдали. На развилке, откуда начиналась дорога к горе Микаса, стоял человек.
– Эй, Мусаси! Куда собрался? – спросил он, помахав рукой.
Мусаси узнал того, кто шагал ему навстречу. Это был Ямадзоэ Дампати. Мусаси понял, что Дампати поручено завести его в западню, но радостно ответил на приветствие.
– Рад тебя видеть! – сказал Дампати. – Представить не можешь, как я сожалею о случившемся в тот день. – Дампати говорил подчеркнуто вежливо, пристально вглядываясь в Мусаси. – Надеюсь, ты забудешь это недоразумение, – продолжал он. – Ошибка вышла.
Дампати не знал, как держаться с Мусаси. Увиденное в Ходзоине живо стояло перед глазами. Мурашки бежали по спине от одного воспоминания. Мусаси, однако, всего лишь провинциальный ронин, лет двадцати с небольшим, и Дампати не допускал, что такой юнец может превзойти его.
– Куда идешь? – переспросил он.
– Через провинцию Ига хочу выйти на тракт Исэ. А ты?
– Есть кое‑какие дела в Цукигасэ.
– Это неподалеку от долины Ягю?
– Совсем близко.
– Замок клана Ягю там находится?
– Да, рядом с храмом Касагидэра. Стоит там побывать. Старый правитель Мунэёси отошел от дел, увлекается чайной церемонией, а сын его, Мунэнори, в Эдо, но тебе будет интересно провести там несколько дней.
– Не думаю, что старец Ягю преподаст урок случайному путнику вроде меня.
– Почему же? Если бы кто‑нибудь порекомендовал тебя Ягю. Я случаем знаю оружейника из Цукигасэ, который работает для Ягю. Если хочешь, он представит тебя по моей просьбе.
Равнина простиралась до горизонта, линия которого кое‑где нарушалась одинокими криптомериями и черными китайскими соснами. Бегущая вдаль дорога плавно поднималась и опускалась по холмистой местности. У подножия холма Ханъя Мусаси заметил коричневый дымок.
– Что это? – спросил он.
– Где?
– Дым вон там?
– Подумаешь, дым!
Дампати будто приклеился к левому боку Мусаси, не спуская глаз с его лица, и насторожился. Мусаси указал на дым.
– Странный дым. Тебе не кажется?
– Почему же?
– Подозрительный, как и выражение твоего лица! – резко ответил Мусаси, ткнув пальцем в грудь Дампати.
Тонкий свистящий звук нарушил безмолвие равнины. Дампати не успел даже охнуть, получив удар. Заглядевшись на палец Мусаси, Дампати не заметил, как тот выхватил меч. Дампати, отлетев от удара, рухнул лицом вниз, чтобы никогда уже не встать.
Вдалеке послышался тревожный крик, и на пригорке показались двое. Один из них кричал. Они повернулись и побежали, отчаянно размахивая руками.
Мусаси шел, опустив меч, с которого капала свежая кровь. Солнце играло на стали клинка. Он шел прямо к пригорку. Теплый весенний ветерок ласкал лицо. Мышцы Мусаси напрягались с каждым шагом вверх по склону. С холма он посмотрел на горевший костер.
– Пришел! – закричал один из тех, кто видел Мусаси с пригорка, Мусаси насчитал человек тридцать. Друзья Дампати – Ясукава Ясубэй и Отомо Банрю – сразу же бросились в глаза Мусаси.
– Он пришел! – подхватили голоса.
Гревшиеся на солнце люди мгновенно вскочили. Половину составляли монахи, остальные – ронины различных мастей. При виде Мусаси они молча и свирепо ощетинились. Увидев кровь на мече Мусаси, ожидавшие поняли, что бой уже начался. Они упустили момент, чтобы напасть на Мусаси, просидев у костра, и теперь вызов им бросил Миямото.
Ясукава и Отомо торопливо объясняли, показывая жестами, как был зарублен Ямадзоэ. Ронины грозно хмурились, монахи Ходзоина, встав в боевой порядок, угрожающе смотрели на Мусаси. Монахи держали копья, черные рукава кимоно подвязаны. Они были исполнены решимости отомстить за смерть Агона и восстановить честь храма. В них было нечто сверхъестественное, словно демоны явились из ада:
Ронины рассыпались полукругом, чтобы следить за сражением и перерезать Мусаси путь к отступлению. Их предосторожность была излишней, поскольку Мусаси не хотел ни отступать, ни уклоняться от боя. Решительно и неотвратимо он надвигался на них. Приближался медленно, шаг за шагом, готовый в любой миг совершить решающий выпад.
Зловещая тишина нависла над равниной. Все до одного ощущали близость смерти. Лицо Мусаси мертвенно побледнело. Теперь божество мести смотрело его глазами, в которых горела холодная ярость. Мусаси выбирал жертву.
Никто из монахов или ронинов не испытывал такого напряжения, как Мусаси. Уверенные в численном превосходстве, они не сомневались в победе. Никто, однако, не хотел, чтобы его атаковали первым. Монах, замыкавший отряд копьеносцев, подал сигнал, и они рассыпались справа от Мусаси.
– Мусаси, я – Инсун, – крикнул главный среди монахов. – Мне сказали, что в мое отсутствие ты убил Агона в храме. Потом прилюдно поносил Ходзоин. Ты насмехался над нами, расклеив стишки по всему городу. Это правда?
– Нет! – ответил Мусаси. – Если ты монах, то должен знать правило: верь лишь тому, что сам видел и слышал. Ты должен оценивать все вокруг умом и сердцем.
Слова Мусаси подлили масла в огонь. Не обращая внимания на Инсуна, монахи завопили, что пора сражаться, а не болтать языком. Хором им вторили ронины, вплотную подступившие к Мусаси слева. Ругаясь и размахивая мечами, они подначивали монахов поскорее вступить в бой.
Мусаси, знавший, что от ронинов больше шума, чем дела, неожиданно обернулся к ним и крикнул:
– Кто первый? Выходи!
Все, за исключением двух‑трех человек, невольно отступили назад, опасаясь, что зловещий взгляд Мусаси выхватит именно его из толпы. Оставшиеся храбрецы с мечами приняли вызов. В мгновение ока Мусаси налетел на одного из них, как боевой петух. Раздался хлопок, и земля окрасилась кровью. Затем последовал жуткий звук – не боевой клич, не проклятие, а леденящий душу вой.
Меч сверкал, рассекая воздух, и Мусаси телом чувствовал, когда лезвие натыкалось на кость, потому что дрожание клинка передавалось и ему. Кровь и мозги стекали с лезвия, пальцы и руки разлетались вокруг.
Ронины собрались здесь, чтобы посмотреть на бой, не участвуя в нем. Их слабость вынудила Мусаси атаковать их первыми. Поначалу ронины держались неплохо, надеясь на помощь монахов. Монахи, однако, молча и недвижно смотрели, как Мусаси, прикончив с полдюжины ронинов, привел в смятение их товарищей. Самураи в панике дико размахивали мечами, раня своих же.
Мусаси не думал о происходящем. Он находился в состоянии забытья, в упоении от смерти, когда душа и тело его слились с клинком меча. В стремительных движениях Мусаси сконцентрировался весь опыт его жизни: знания, вдолбленные рукоприкладством отца, уроки Сэкигахары, теоретические наставления, слышанные в различных школах боевого искусства, мудрость, преподанная горами и деревьями. Как бесплотный вихрь, косил Мусаси потрясенных ронинов, превратившихся в беззащитные мишени для его меча.
Один из монахов, считая свои вдохи и выдохи, измерял продолжительность схватки. С ронинами было покончено, когда монах сделал двадцатый вдох.
Мусаси промок до нитки от крови жертв. Немногие уцелевшие ронины также были в крови. Она пропитала землю, траву и даже воздух. Один из выживших закричал, и его товарищи бросились наутек.
Дзётаро молился все время, пока продолжалось кровопролитие. Сложив ладони и устремив взгляд в небо, он взывал:
– О боги на небесах, помогите ему! Врагов намного больше, а мой учитель один. Он слабый воин, но хороший человек. Помогите ему!
Дзётаро не смог уйти, несмотря на приказание Мусаси. Он сидел на холмике, положив рядом шляпу и маску. Отсюда хорошо было видно происходящее вокруг костра.
– Хатиман! Компира! Покровитель храма Касуга! Смотрите! Мой учитель лицом к лицу идет на врага. Защитите его, о боги! Он не понимает, что делает. Обычно он добрый и мягкий, но сегодня с утра он слегка не в себе. Тронулся умом, похоже, если бросает вызов целой куче противников. Помогите же ему, помогите!
Творя страстные молитвы, Дзётаро не заметил признаков вмешательства небес. Мальчик рассердился. В конце концов он начал ругаться:
– В нашей стране не осталось уже богов? Неужели вы допустите, чтобы дурные люди победили, а хороших поубивали? Если так, то я буду считать ложью все, что твердили взрослые о разнице между плохим и хорошим. Вы не позволите убить его! Иначе я наплюю на вас! Когда Дзётаро увидел, как окружили Мусаси, его заклинания сменились поношением не только врагов, но и богов. Потом он увидел что учитель невредим, хотя с головы до ног залит кровью. Настроение Дзётаро мгновенно изменилось.
– Смотрите! Мой учитель не слабак! Он лупит их!
Впервые Дзётаро наблюдал людей, сражающихся со звериной яростью, впервые видел столько крови. Ему чудилось, будто он сам находится в гуще схватки и выпачкан с ног до головы кровью. Сердце кувыркалось в груди, он ощущал головокружение и странную легкость в теле.
– Смотрите! Я же говорил, он справится! Какой выпад! Смотрите на глупых монахов, стоят, как каркающие вороны! Боятся сделать шаг!
Последнее утверждение Дзётаро оказалось преждевременным. Монахи Ходзоина начали приближаться к Мусаси.
– Так нечестно! Нападают все разом. Мусаси в тяжелом положении!
Забыв обо всем на свете, взволнованный Дзётаро понесся, как огненный шар, к полю боя.
Настоятель Инсун дал команду к нападению. Копьеносцы ответили боевым кличем, исторгнутым из хрипов глоток. Наконечники копий со свистом рассекли воздух. Монахи рассыпались, как пчелы, вылетевшие из улья. Бритые головы придавали им варварский вид. Наконечники копий были разной формы – обычные пики, конические, плоские, с поперечиной, в виде багра. Каждый монах имел любимый тип копья. Сегодня у них была возможность проверить в настоящем бою технику, отточенную в бесконечных тренировках.
Когда монахи рассыпались, Мусаси, ожидая замысловатую атаку, отскочил назад и встал в боевую позицию. Голова у него слегка кружилась от закончившейся только что рубки. Он крепко сжимал эфес меча, липкий от крови. Взгляд Мусаси застилал кровавый пот. Он был готов достойно принять смерть, если она суждена ему сегодня.
К удивлению Мусаси, атаки не последовало. Монахи, как бешеные собаки, набросились на противников Мусаси, безжалостно преследуя и избивая вопящих ронинов. Застигнутые врасплох ронины тщетно пытались натравить монахов на Мусаси. Скоро все до единого были умерщвлены – насажены на пику, разрублены пополам, пронзены копьем через рот. Резня была беспощадной и свирепой.
Мусаси не верил своим глазам. Почему монахи напали на своих сторонников? Откуда такая жестокость? Недавно он сам бился, как дикий зверь, но сейчас ему претила жестокость, с какой священнослужители расправлялись с ронинами. Мусаси, несколько минут назад переживший состояние безумного зверя, снова обрел способность смотреть на мир глазами нормального человека и видеть других в таком озверении. Отрезвление было горьким.
Мусаси почувствовал, что кто‑то тянет его за руку. Это был Дзётаро слезами радости на глазах. Мусаси ощутил внезапный покой на душе. Бой кончился. Настоятель приблизился к Мусаси и с достоинством вежливо произнес:
– Если не ошибаюсь, вы Миямото. Почитаю честью для себя встретиться с вами.
Настоятель был высокого роста, с белым лицом. Внешность и манеры Инсуна произвели на Мусаси глубокое впечатление. Вытерев меч, Мусаси вложил его в ножны и хотел ответить настоятелю должным образом, но от смущения не находил слов.
– Позвольте мне представиться, – продолжал монах. – Я – Инсун, настоятель храма Ходзоин.
– Вы мастер копья, – выдавил из себя Мусаси.
– К сожалению, я отсутствовал, когда вы посетили наш храм. Я очень разочарован тем, что мой ученик Агон скверно показал себя.
Извинения за неудачное выступление Агона? Мусаси не верил своим ушам. Он молчал, стараясь собраться с мыслями, чтобы ответить на изысканно‑учтивое обращение Инсуна. Он не мог понять, почему монахи выступили против ронинов. Мусаси, впрочем, недоумевал оттого, что остался жив.
– Пойдемте! – сказал настоятель. – Вам надо смыть кровь и отдохнуть.
Инсун повел Мусаси к костру. Дзётаро шел следом.
Монахи, разорвав на куски хлопчатую ткань, вытирали копья. Один за другим они подходили к костру и спокойно усаживались рядом с Инсуном и Мусаси.
– Эй, смотри! – сказал один, указывая на небо.
– Да, воронье почуяло кровь. Раскаркались над трупами.
– Почему вороны не садятся?
– Сядут, как только мы уйдем. Вот уж попируют!
От шутливой болтовни веяло ужасом. Мусаси стало ясно, что нужно самому спросить монахов, почему события обернулись столь странно. Он взглянул на Инсуна и сказал:
– Я полагал, что вы пришли сюда со своими людьми, чтобы напасть на меня, поэтому я решил захватить с собой в страну мертвых побольше спутников. Не понимаю, почему вы изменили первоначальный план? – спросил он, глядя в лицо Инсуну.
Инсун засмеялся:
– По правде сказать, мы не считали вас нашим союзником. Истинной целью сегодняшней операции была небольшая чистка.
– Вы называете это чисткой?
– Именно так, – ответил Инсун, показывая пальцем куда‑то вдаль. – Лучше дождаться Никкана, чтобы он все объяснил. Видите точку на горизонте, без сомнения, это он.
В то же самое время на другом краю равнины всадник говорил Никкану:
– Вы слишком проворны для своих лет.
– Не я иду быстро, а вы медленно едете.
– Вы резвее лошади.
– Почему бы и нет? Я ведь человек!
Старый монах в сопровождении пятерых всадников, представлявших местные власти, быстро приближался к костру. Когда они подошли, сидевшие монахи зашептали:
– Старый учитель пожаловал!
Монахи поднялись и почтительно выстроились в отдалении, словно для совершения священного обряда, приветствуя Никкана и его свиту.
– Ты обо всем позаботился? – первым делом спросил Никкан.
– Как и было приказано, – ответил с поклоном Инсун. Повернувшись к чиновникам, Инсун произнес:
– Благодарю за ваш приезд.
Приехавшие самураи спешились, а их начальник ответил:
– Приехать не трудно. Настоящую работу выполнили вы. За дело! Чиновники принялись осматривать трупы, делая пометки, потом они присоединились к Инсуну.
– Мы пришлем людей из города, чтобы убрать тела. Оставьте все как есть. – С этими словами все пятеро сели на коней и ускакали.
Никкан дал понять монахам, что в их присутствии больше нет надобности. Те поклонились и молча пошли прочь. Инсун тоже распрощался с Никканом и Мусаси.
После ухода монахов вороны раскаркались еще громче. Птицы стаями слетались на поле боя.
Никкан, стараясь перекричать вороний гвалт, сказал Мусаси:
– Прости, если я тогда тебя обидел.
– Что вы? Вы были очень добры. Я вам очень обязан. – Мусаси встал на колени и склонился в глубоком поклоне.
– Встань! – приказал Никкан. – Это поле не место для поклонов.
Мусаси поднялся с земли.
– Ты чему‑нибудь научился здесь? – спросил монах.
– До сих пор не понимаю, что произошло. Вы можете мне объяснить?
– Все просто, – ответил Никкан. – Уехавшие только что чиновники служат под началом Окубо Нагаясу, присланного наместником в Нару. Они здесь люди новые, чем и воспользовались ронины, которые промышляют грабежами на дорогах, вымогательством, азартными играми, непрошенными визитами к вдовам и другими безобразиями. Власти не сумели навести порядок, но им удалось определить полтора десятка вожаков, среди них Дампати и Ясукава. Дампати с дружками, как тебе известно, невзлюбили тебя, но боялись напасть на тебя сами, поэтому придумали хитрый, как им казалось, ход с тем, чтобы монахи Ходзоина за них расправились с тобой. Они распространили клеветнические измышления о храме, развесили стишки по городу, приписав тебе все козни. Они позаботились, чтобы скандал дошел до меня, вероятно предполагая, что я совсем выжил из ума.
В глазах Мусаси заблестели искорки смеха.
|
|
|
