Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Церковь Киприана и Иустины (Адриана и Натальи)




11.

Церковь Киприана и Иустины (Адриана и Натальи)

Зоя
А разве, если любишь, больно?

Царь
Да.

Н. Гумилев «Отравленная туника»

 

 
– А ты на меня по-другому смотришь!

– Как же? Как смотрят цари?

– Вот и нет. Как коршун
смотрит за край земли.
Как в жару смотрят на воду,
как пленный глядит в степь,
у него отнятую.
Как смотрят на то, чего требуют.

– Может быть и смотрю.
Ты запретил бы?

– Поди, запрети царю!
Нет у меня такой силы!
Не было и не будет впредь.

– Есть.

***

Чтобы было, где ветру свистеть –

Богородица в куполе и в звезде.

Чтобы было, где ветру выть –

сквозь фрески – полынь и сныть.

Чтобы было, где целоваться –

Храмовые декорации.

***

– Правда! Правда,
глядишь иначе.
Словно что-то в лице нашёл,
чего раньше не видел.
Не надо!
Я не знаю, что это значит,
но шорохом
в голове дурные мысли...

– Нашёл. Новое. Неизведанное.
Но ты оттого только краше.

Очень вредно
пить из отравленной чаши.
Очень опасно
смотреть в отравленные глаза.
А в них пляска. Чья? И не сказать...

***

– Всегда боялся святой Натальи!

– Почему?

– На наковальню
сама клала перебитые руки мужа.
Дура!
И стерва.

– Так было нужно.
Страдать за веру!
За веру всегда приходится умирать
и терпеть муки.

А сам думает:
«Мы немного Наталья и Адриан.
Только понять бы,
кто чьи руки кладет на наковальню.
И вправду, глупость и гадость...
А мы немного Адриан и Наталья... »

– А Иустину люблю,
хотя и она глупа.
Любовь свою
промотала.
Но и в святой Иустине
горел огонь.
Если б хватило силы
его не тронуть,

не загасить впустую...

 

– Фёдор, не богохульствуй!
И всё же,
мы на них чем-то похожи...

 

– И кто же
из нас кого обращает в чужую веру?

 

– Оба. Попеременно.

 

***

Под лопатками –
пол гладкий.
Пол холодный –
под спиной.

У святых выцветшие
лица,
но улыбчивые.
Им не спится,
всё смотрится
на птичьи
чужие лопатки,
плеч мыски.
Пол под лопатками гладкий.
Чистому все чисто.

 

***

В этот день брали Казань штурмом!
Это было утро
грозовое.
Заранее грудь отдавалась болью.
Запахом гари заранее веяло,
не было ветра.
С тех пор штурмовать умею.

 

– Штурмом берут города,
не людей, так-то.
Правда – да всё не та –
не правда.

 

– Царя учить вздумал?

 

– То было утро
тихое в Елизарове.
Встали рано
(не спится – пускай не спится! )

В то утро я из рогатки
впервые сбил птицу.
И плакал до вечера.
Потом перестал.
Тогда и очеловечились
мои глаза.

И всё-таки так красиво
быть Киприаном и Иустиной!
Красиво и славно.
Чур, я Киприан!

 

– Соблазнитель?
Греховодник?

 

Федька губы вытер.
Улыбнулся – больно
сделалось уголкам губ
порванным.
Вскочил вдруг,
убежал – не догонишь.

 

12.

Церковь Трёх Патриархов

 

Кто ты? Бред иль вправду Божья Матерь?
Прости, я вновь тебя не понимаю.

Я – твой погибший замысел, прости.

А. А. Вознесенский «Юнона и Авось»

 

Поцелуй. Поцелуй глубокий,

как храмовый взгляд.

Сколько? Сколько хочешь, только

ни шагу назад.

И если вдруг очень плохо,

сводит спину,

не совру –

иди в Покрова на Рву.

И выглядывает из синего

очень лукавый Бог.

***

Федьке не плохо –
тревожно, хоть вешайся
(или сам вешай).
И очень лукавый Бог
не помогает. Нечего
больше сказать
Богу.
Опять
дорога
легла криво
через поля и нивы,
через реки и перекрестки –
до погоста.

Знает, почему так смотрит Иван.
Наконец увидел то, чего нет,
и то, что будет.
Фёдор пьян.
Пьян светом
и ядовитой ртутью,
которой лечат –
калечат.
Колечки
на пальцах тяжкие.
Серьги качают голову.
Слова не вяжутся,
а если вяжутся, то вздорные.

Секунду назад счастлив был.
Был светел и будто бы венчан
с этим светом.
Теперь дымом
взлетает речь
и оседает где-то
пылью.
Стынет
воздух – холодно,
а внутри – жарко.
Пока не догнал царь –
доживаем молодость.

В богатом убранстве
неуютно и тесно.
На языке вязко,
на душе мерзко.

– Богоматерь опричная,
ты ведь тоже – девчонка просто!
Подними личико!
Отчего так ломает кости,
ответь?!

– От любви, Федь.

– Отчего так гнёт руки,
да кадр перед глазами вертит?

– От скуки
да от скорой смерти,
Федь.

– Я скоро умру,
правда ведь?
К утру?

– Неправда, Федь.
Не сегодня, не завтра,
даже не через год.
Затянется рана,
много воды уйдёт.
До тех пор рухнут Врата
и встанут обратно,
дрогнут башни Нового Града,
дрогнут ризы и тонкие

занавески в чужой комнате.

Тебя до сих пор не поняли

и навряд ли поймут погодя.

Загодя

смерти не ищут,

не предсказывают,

не помнят.

Колокольни на рёбрах выше
колокольни моего собора.

Время плавно загнётся вспять,

перелистывая страницы.

Пусть сегодня тебе не приснится,

как ты пойдёшь умирать.
Будь счастлив, обречённый,
обручённый.
Пусть он целует чётки,
а как будто тебя.
Не грусти зря.

 

– Но я умру когда-нибудь?

 

– В этом суть.
Суть человека,

а ты стал человеком.
Жить человеку некогда,
а на смерть всегда время найдется.
Ещё не единожды сядет солнце,
пока ты умрёшь.

 

– Что ж.
Я счастлив почти.
Мне ещё нет двадцати,
а меня уже вовсе не было.
Что он увидел во мне?

 

– Ты знать хочешь?
Точно?

 

– Точно.

 

– Увидел всё самое ясное,
всё самое страшное.
Увидел сквозь грязь
зеленеющие пашни.
Увидел давний морок,
живущий мыслей на выселках.
Увидел горькую
Анастасию,
увидел мои черты,
увидел Россию.
А ты –
одно лицо на всех.

 

Вверх
глянул.
Как рана,
у Богородицы рот.
А в сердце воткнуто
лицо младенца блеклое –
показалось – зеркало.

 

***

 

А мальчики кем станут?
Птицами в небе – три
(как три Патриарха! )
А Федька не с ними.
Федька всегда странный,
наравне, но не равный.
Они в небе, он у земли,
они у земли, он в небе.
Неужели его с ними не было
никогда?
А если и так – не беда.

 

Александр,
тот, что говорил с Федей на площади,
станет
в крошево
разносить деревни и черепа,
рубить саблей, ходить в золоте,

а пока
у него ещё – молодость.
Оставим Сашу,
пусть не спрашивает
у гадальной чаши,
что ждет впереди.
Он ведь не хочет знать!
А в груди
падает что-то опять.

 

Николай, слободской, веселый,
может быть, не опричник вовсе,
и всё же
тоже людей косит.
А как дети пойдут – разве там до убийства?
Времени на убийства нет.
Переживёт и выстрадает
роковые семь лет.
Как – сам не скажет,
да и не важно.
Беда пройдет стороной
под крылом жениным,
Жена рукой
закроет от гнева царского.
А не напрасно ли
служил?
Не напрасна ли только счастливая
жизнь?

 

Про Максима не говорят.
Ни царь, ни мальчики, ни отец.
Только на ворота оглядываются.
Потому что назад
время не вертится,
как кольцо на пальце.
Потому что петлю не снять
с переломанной шеи.
Потому что понять
не успели.

 

Фёдор? Он знает, что с ним случится.
Быстро пройдёт срок.
Фёдор взлетит птицей
к очень лукавому Богу.

 

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...