VI. Психоневрологический оптимизм и Октябрьская революция

В Советском Союзе вполне своевременно и правильно поставлен вопрос о необходимости марксистского подхода к вопросам детской психопатологии. Конечно, ученые теоретики и практики этой области резко опротестуют и уже опротестовали подобную точку зрения. Психопатологическая медицина и медицинская педагогика буржуазного общества, не имея в условиях классовой борьбы сил и прав внедриться в подоплеку этой на 9/10 социальной проблемы, застыли на стадии научного созерцания и варились в собственном соку маленьких лечебно-педагогических подходцев.

Практика рождает теорию, а не наоборот, и буржуазная практика, создавшая со свойственной ей жестокостью массовые детские психопатии, с не меньшей последовательностью скупилась на организацию мер для их предупреждения и уничтожения, так как подобные меры, расшифрованные до конца, неминуемо подкопались бы под самые основы классового строя.

Детская психопатологическая практика развивалась либо как тощее государственное призрение заболевших детей бедноты, либо как дорогостоящие частно-лечебные попытки перевоспитания психопатических детей богатых семей. Ни буржуазному государству, ни богатым буржуазным семьям не было смысла рубить сук, за который они держались, и воз детской психопатологии силой исторической необходимости застрял по существу на том же месте, с которого он впервые попытался сдвинуться.

Выяснены наследственные, анатомические, химические поводы и симптомные проявления психопатий, но не изучены их социальные, грубо классовые первоисточники. Нет, следовательно, и методики радикальной с ними борьбы.

На самом же деле детские психопатии первым долгом представляют собою глубоко социальные, если можно так выразиться, сверхсоциальные болезни, более непосредственной и грубой социогенной природы, чем прочие социальные болезни, вроде туберкулеза и сифилиса, например[157]. Туберкулез, сифилис являются главным образом результатом социально-физического нагнетания [158] (голод, грязь, скверное жилище, скученность и пр. ) и лишь отчасти порождаются социально-контактными условиями (гигиеническое невежество и пр. ).

Детские же психопатии, помимо очевидных, тех же и той же, даже большей, силы причин первого порядка, представляют собою, однако, в основном своем существе грубейшие, непосредственные нарушения именно в области второго социального фактора, в области социально-контактной установки больного, в области взаимоотношений его с другими людьми.

Детские психопатии — это раньше всего асоциальные и антисоциальные проявления ребенка.

«Ты ломишься в открытые двери, — скажут автору, — о социальном моменте в детских психопатиях давно и настойчиво твердили многие педопсихопатологи, стряхнувшие с себя прах голых антропологических уклонов». Однако о каких социальных факторах могли говорить и фактически говорили «внеклассовые» представители буржуазной педопсихопатологии?

Что могла буржуазная, государственная детская психопатология, или ветвь ее — наука о психопатиях детей обеспеченных семей, уловить и распознать в сложном содержании этой психопатической асоциальности, парасоциальности, антисоциальности со столь резко их характеризующими интеллектуальными, этическими волевыми нарушениями?

Ведь с точки зрения буржуазного понимания задач общежития, правил «этики», всякое уклонение от буржуазного правопорядка является либо преступлением, либо сумасшествием. Недаром и до сих пор все социальные революции строгому оку психоневрологии представляются либо массовым сумасшествием, либо массовым гипнозом, проводимым сумасшедшими и преступными вождями.

Между тем здоровый, творческий протест против гнилого социального строя в условиях невозможности борьбы поневоле превращается либо в «преступление» (уголовное, «политическое»), либо в психопатию, при которой существующая активность обращается не вовне, а на психофизиологический аппарат самого протестанта, создавая в нем нерациональные возбуждения, «психические настроения».

Совершенно очевидно, что в свете начавшейся социалистической переплавки общества необходимо радикально пересмотреть и социальный багаж детских психопатий, т. е. добрых три четверти всего их клинико-педагогического содержания. Уклонения от «социальной, этической нормы» можно изучать лишь после определения самого понятия этой нормы, — неограниченно же господствующие в современной педопсихопатологии принципы буржуазной этики для педагогики советских республик, конечно, неприемлемы.

Первым долгом необходимо отказаться от тускло-статических, скептических подходов буржуазной психопатологии к вопросу о гибкости и изменчивости детского психизма.

Этому ученому статизму имеются, конечно, исторические причины. «Незыблемость существующего строя» и «ничтожные» влияния его на революционизацию нового опыта, нового сознания, нового организма — ведь все это факты, «наукой непреложно установленные». «Где уж тут говорить о гибком динамизме детской психики? Ребенок развивается в обреченных рамках врожденной конституции, врожденных болезненных наклонностей». «Он психопат» не потому главным образом, что среда его сломала или смяла, но потому, что обладает психопатическим диатезом (складом): эпилептическая психика, схизофреническая, циклотимическая, просто дебильная психика[159], дегенеративные дети, психоневротики, — какими только казнящими эпитетами не награждают «психопатических» детей. К сожалению, не только эпитетами, но и фатально из них вытекающими скудоумными, убийственными педагогическими рецептами.

Нечего греха таить, — да и психопатологи в своем интимном кругу друг от друга и не таят этот смертный свой грех, — в современных психиатрических классификациях господствует сейчас такой разгул натянутых схематизаций, так тщатся психиатры, не имея в своих руках той твердой экспериментальной, лабораторной базы, какая существует в прочих областях медицины, придать хотя бы внешнюю наукообразность этой пока еще на три четверти чисто эмпирической области, что с практическими выводами современной психиатрии надо обращаться сугубо осторожно.

Столько «циркулярных» теряли свои «циклы» под влиянием внешних условий, столько схизофреников не только не продолжали своего распада, но и реставрировали былые свои потери, что от диагностической психопатологической обреченности приходится не отказываться разве только в очень уж грубых случаях. Да и грубые, явные, отчетливо-специальные формы психопатий, как мы сплошь и рядом убеждаемся, при иных социальных и педагогических условиях подлежали бы совсем иному темпу, иной глубине в своем развитии.

Если мы не имеем в самой психологии отчетливых рубрик для классификации психических процессов, если материалистически-монистическая диалектическая психология лишь сейчас, да и то только чуть-чуть, начинает завоевывать себе место в науке, — тщания «прикладной психологии» — психопатологии, психиатрии на жесткие классификационные нормы являются, конечно, теоретически неоправданными и практически непродуктивными потугами.

Поэтому пусть не пугают нас страшные психиатрические эпитеты, особенно в применении к детям, биологическая гибкость которых и психическая перевоспитуемость открывают фактически во много раз более оптимистические возможности, чем скудно нам предоставляемые жестокосердой психиатрией.

Нет смысла углубляться в дебри большей частью придуманных педопсихопатологических классификаций, — надо брать детские психопатии такими, какие они бывают в непосредственной реальности.

Рассмотрим сначала «этические нарушения » психопатических детей, этот ужасный бич современной семьи и школы, этот, пожалуй, клинический стержень всей детской психопатологии. Каковы источники детских моральных нестроений?

Если исключить сравнительно небольшую группу дебиликов, обладающих врожденной общепсихической недостаточностью, хилым душевным фондом, не позволяющим им охватить и впитать более или менее сложные понятия и навыки (какие бы то ни было, в том числе и этические), — остальные аморальные и дисморальные проявления относятся, в подавляющем их большинстве, к случаям неудовлетворительной социальной организации детского энергетического богатства, к ошибкам прямого и косвенного воспитания.

Не надо преувеличивать фатальное значение грубых, специальных форм психопатий в подобных «этических» изъянах. Даже хроническое эпилептическое отравление психики, даже средние стадии схизофренического процесса, поскольку нет еще явлений грубого слабоумия, распада, не так уж непроницаемы для нормализирующих этических воздействий, если умело адресовать последние тонко уловленным основным комплексам данной детской психики.

Что же касается остальных психопатических категорий — так называемые детские психоневрозы, дегенеративная психика, циклотимия, циклоиды, схизоиды[160], — здесь нет никаких оснований говорить о врожденной или органической этической недостаточности.

После хорошей расшифровки детской личности оказывается, что у нее имеется своя собственная этика, подчас очень глубокая, стойкая, но давшая «болезненные проявления» только потому, что она не совпадает с этикой, царящей в общественной группе, окружающей ребенка.

«Этические нормы на языке бытовой практики» представляют собою конкретные указания о методах социального приспособления организма. В результате своеобразного сочетания социальных обстоятельств линия социального приспособления того или иного ребенка может уклониться от господствующей «этической равнодействующей».

Что это не только не органический дефект, но зачастую в подобном этическом обособлении заключается глубокое творческое содержание, убедительно подтверждается узко структурным анализом этики в ее психофизиологическом содержании.

Этические указания, в результате решающих — социальных, классовых влияний, складываются, в связи с этим влияниями, в каждом организме из его воспитанных социально-биологических влечений и навыков. «Этика» — фокус, формула, экстракт социально-биологических удобств организма, это — социальная проекция его интересов и влечений. «Этика», не окрашенная в тона наиболее жгучих интересов личности, мертва. Там, где имеются организованные, жгучие, социально-биологические интересы, всегда налицо и соответствующая «этика», хотя бы поверхностному наблюдателю проявления ее и казались бы хаотическими, «бессознательными», «не этичными».

Имеются ли подобные интересы у подавляющего большинства психопатических детей? Где и в чем содержание этих интересов?

«Не может быть организованной этики у психопатических детей, — утверждают психопатологические скептики, — так как нет у них организованных интересов, стойко оформленных влечений, без чего не может ведь строиться и миросозерцание». «У психопатических детей сломано внимание, а без внимания нет и устойчивых интересов, не может быть и этики».

Сейчас, после психотерапевтических исследований, мы довольно хорошо знаем структуру так называемого подсознательного, и потому о «сломанном» или целом внимании надо говорить с чрезвычайной осторожностью.

Под вниманием вовсе не следует понимать одно лишь то внимание, которое мы можем усмотреть в сознательном напряжении человека («сознательное, волевое внимание») или предполагать в его неосознанной части психики («бессознательное, естественное внимание»). Отсутствие явного внимания, раздробление внимания сплошь и рядом оказывается гигантским подсознательным его сосредоточением с резко выраженным целевым устремлением, с богатейшим, непрерывающимся фондом организованных внутренних и внешних впечатлений, с гибкой и быстрой внутрисочетательной работой.

Нет у человека внимания к тому, к чему мы хотели бы его привлечь, но имеется у него свое внимание, питающееся особыми, быть может, непонятными и чуждыми нам, быть может, и ему не совсем ясными, но все же глубокими и сочными влечениями. Имеется особое внимание, имеется, значит, и своя «этика».

После психоаналитического внедрения в душевный аппарат (не узко фрейдовского, но и его предшественников, и независимых от него современников: Жанэ, Пренс, рефлексологии) на «невнимательность» человека, в том числе и ребенка, надо ссылаться пореже. Внимание — функция избирательная, и дети, не приняв или извратив впечатление, полученное от Петрова, великолепно его усвоют и переработают в передаче Иванова, если комплексное содержание последнего родственно детям и если оно им умело использовано.

Детская невнимательность, а отсюда и детское безволие, отсюда и этический хаос детей, и вся гамма прочих психопатических деталей (плохое функционирование памяти, больная фантазия, колебания настроений, патологические влечения), если, повторяем, исключить грубые формы дебильности и зрелые виды специальных психозов, в конечном счете оказываются систематизированной, вполне организованной установкой детей на иной, особый тип вполне оформленных интересов и желаний, резко отличных от тех, которые старательно внедряют в детский мозг семья и педагоги.

Иная установка интересов, иные цели — отсюда и другой уклон работы памяти, другая пища для воображения, отсюда и бесплодность педагогических усилий заставить память работать в направлении школьных и семейных притязаний. Следовательно, память, воображение, внимание, «воля» вовсе не бездействуют в подобных случаях, — они работают подчас весьма настойчиво, интенсивно и планомерно, но в ином, чуждом воспитателю направлении.

Пожалуй, и в этой внутренней работе наблюдаются серьезные колебания, однако они большей частью являются лишь результатом настойчивого, насильственного давления педагогов, которые никак не мирятся с таким от себя отчуждением, и если не могут добиться своей цели, то стараются разрушить хотя бы ту цель, которой домогается ребенок: «лежит собака на сене, сама не ест, но и других не пускает». Кто в подобной позиции оказывается дефективным, — ребенок ли, воспитатель ли, — в этом еще надо внимательно разобраться.

Каковы наиболее характерные, наиболее клинически неприятные психопатические проявления детей?

Дети «лгут, воруют, бродяжничают, буйствуют, ленятся, онанируют, то тоскуют, то возбуждены, странно себя ведут, фантазируют, мстительны, неустойчивы в своих желаниях, то дичатся, то образуют преступные группы» и т. д. и т. д. Если откинуть, повторяем, меньшинство этих проявлений, питающихся первично грубыми внутренне-биологическими колебаниями, остальные приходятся на долю организованной системы социально-контактных реакций ребенка.

Ложь, буйство и прочие симптомы — это его организованная система соотношений с социальной средой, такая же законная серия социальных условных рефлексов, социальных устремлений, какая у другого может выразиться в виде правдивости и благонравия. Прав или неправ ребенок, нормален он или болен, организуя, взращивая эту неприятную серию рефлексов взамен обычных, здоровых? По-видимому, настолько же неправ, насколько неправ будет Иванов, стреляя в Петрова, если тот покушается его убить, обретаясь притом в здравом уме и твердой памяти.

Болезненные симптомы ребенка в таких случаях — планомерная его самозащита от непрерывных воспитательских, прямых и косвенных, покушений на его основные биологические свойства. Ребенок — реалист, коллективист, активист. Ребячий коллектив — особое сообщество с специфическими законами, не похожими на царящие в сообществе взрослых Усвоили ли эти аксиомы семья, школа, питают ли отдельных детей и детские коллективы должной социально-биологической пищей?

Ответ мы знаем. Странно, что при подобных обстоятельствах не все дети превращаются в психопатов. Лучшие ли остаются здоровыми, «этичными», сильными? Если считать лучшим того, кто оказывается наиболее спокойным, устойчивым и приспособленным к условиям буржуазного строя, пожалуй, тогда «лучшие» не заболевают. Но лучшие ли они в свете революционной, социалистической педагогики?

Что такое ложь как форма социальной реакции? Ложь есть проявление невозможности согласиться с определенными требованиями социальной среды при недоступности методов прямой борьбы. Ложь есть хитрая вылазка, заменяющая прямую борьбу. Когда мощный родительский или воспитательский авторитет организованно посягает на непонятое социально-биологическое святая святых слабого ребенка, что кроме лжи можно получить в ответ? Кроме лжи или беспорядочного буйства.

Буйство ребенка (кроме, повторяем, токсицированной агрессивности: эпилептической и пр. ) — агрессивный его протест против покушения на его естественную активность либо замена организованных форм детской активности, сдавленных воспитательской опекой, хаотическими ее проявлениями: «гони активность в дверь, она влетит в окно», — к сожалению, иногда и разбив горшки с цветами на окне.

Непоседливость, бродяжничество детей — это, с одной стороны, здоровая, естественная возрастная их особенность (романтика переходного возраста), с другой стороны, — это «сублимация», действенное превращение юных половых влечений, замена онанизма и первичной влюбленности страстью к передвижениям, приключениям, социальным авантюрам. Если бы не путаться этих проявлений, а умело их использовать, даже на них наталкивать, преждевременная и изуродованная эротика не отнимала бы столько жертв у культуры, как это происходит сейчас. Ответственной, боевой этике подобных бродячих групп могла бы с большим успехом подражать и наша так называемая здоровая «этика».

Онанизм, преждевременная сексуальность детей — результат социального тормоза, накладываемого современной семьей, школой и кастрированной буржуазной общественностью на естественный процесс социальной сублимации первичной детской эротики. Не получая социального оттока, сексуальность обращается внутрь, вызывая преждевременные половые физиовлечения [161]. При подобных непрерывных конфликтах возможно ли здоровое «прилежание» ребенка, благонравное содержание его «фантастических» устремлений, мыслима ли устойчивость его настроений, внутренний, вполне законный источник колебания которых большей частью остается непонятным и чуждым для взрослых?

Что речь здесь не может идти о внутрихимических или анатомических корнях этих колебаний и странных выходок, лучшим доказательством является глубокая и длительная метаморфоза, постигающая ребенка, как только он организованно водворяется в соответствующую его наклонностям обстановку, причем оказывается (урок для скептиков), что наклонности эти приобретают в подобной обстановке вполне здоровое содержание.

Конечно, не так легко создать нужную обстановку и вжить в нее ребенка, процесс настойчивой дезорганизации которого развивался в течение ряда лет. Однако теоретически это вполне возможно, так как серия детских психопатий в подавляющей их части представляет собою систему благоприобретенного опыта систему так называемых условных рефлексов: условных, т. е. при соответствующих контрвоздействиях устранимых.

Какая общественная группа выделяет чаще всего детские психопатии?

а) Господствующие классы, теряющие свое производительное значение и оставляющие в паразитическом состоянии большую часть нервно-психической энергии своих сочленов; дальнейшее историческое прогнивание класса углубляет и делает неизлечимыми его психопатические проявления.

б) Господствующие эксплуататорские классы, лишь вступающие в первичную полосу своего господства, не сформировавшие еще устойчивую классовую культуру и благодаря быстрому темпу своего социального созревания не успевающие дать части своего подрастающего поколения выработаться в зрелых и здоровых хищников; дальнейшее упрочение класса уменьшает этот психопатический фонд, вплоть, однако, до перехода класса в состояние, указанное выше (см. «а»).

в) Промежуточные классы (мелкая буржуазия) в момент колебания устойчивости их положения (деклассирование); после пролетаризации их и развития революционной борьбы детские психопатии в них уменьшаются (кроме психопатий, обусловленных грубо биологическими дефектами: голодом, алкоголем и пр. ).

г) Эксплуатируемые классы в предреволюционный их период. При развитии же впоследствии организованной революционной борьбы заторможенная детская активность пролетарских масс находит себе широкий коллективистический выход и, кроме случаев грубо биологического вырождения, дает богатейший резервуар для героических, боевых революционных кадров.

Каков же должен быть подход социалистической педагогики к той подавляющей части детских психопатий, которая является результатом грубой социальной задержки здоровых детских влечений?

1) Ориентироваться прежде всего на те детские массы, которые являются выходцами из трудовых слоев; паразитирующие же психопатии либо ликвидируются в Советской Республике, в которой нет нетрудящихся, либо безвозвратно погибнут; 2) оптимистически пересмотреть существующий состав психопатической детворы с точки зрения социалистического подхода к ее «этике» и «странностям»; 3) сделать центром тяжести перевоспитания психопатической детворы развитие у нее организованных коллективистических, активистических и конкретных навыков, связав их влечения с ярко творческими, широко общественными интересами; 4) сосредоточить на перевоспитуемой психопатической детворе как на социально особо чуткой и многообещающей максимум педагого-политического внимания; 5) ликвидировать паническое отношение к этой чрезвычайно ценной части психопатической детворы, умелыми и осторожными приемами все чаще связывая ее активность с жизнью нормальной детской школы, взаимно пропитывая эти две категории детей наиболее ценными у каждой из них свойствами и навыками[162].