Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Обращение к русскому читателю 4 глава




оскорбление, idios logos [26], когда простое частное лицо стремится внушить свою точку зрения, рискуя получить аналогичный ответ, и официальная номинация — акт символического внушения, который имеет для этого всю силу коллективного, силу консенсуса, здравого смысла, поскольку он совершен через доверенное лицо государства, обладателя монополии на легитимное симво­лическое насилие. С одной стороны — универсум част­ных перспектив, единичных агентов, которые, исходя из своей личной точки зрения, производят частные и корыстные номинации — самих себя и других (прозви­ща, клички, оскорбления или же, по крайней мере, обвинения, упреки и т. п.), и которые тем более заин­тересованы в том, чтобы сделать эти номинации при­знанными, т. е. произвести эффект чисто символический, чем менее их авторы уполномочены персонально aucïoritas [27]) и институционально (делегирование), и чем более они непосредственно заинтересованы в том, что­бы сделать признаной ту точку зрения, которую они стараются внушить7. С другой стороны — разрешенная точка зрения агента, уполномоченного на персональ­ном уровне, например, великого критика, престижного автора предисловий к книгам или признанного автора ("Я обвиняю"), и, в особенности, легитимная точка зрения официального проповедника, уполномоченно­го государства, "ортогонального в любой перспективе", говоря словами Лейбница. Официальная номинация или звание, например, ранг диплома, имеет ценность на любом рынке, поскольку официальное определение официальной идентичности вырывает своих обладате­лей из символической борьбы всех со всеми, наделяя своих агентов разрешенной, признаной всеми, универ­сальной перспективой. Государство, которое произво­дит официальную классификацию, есть своего рода Верховный суд, к которому адресуется Кафка, когда заставляет Блока говорить об адвокате и его претензии ставить себя в ряд "крупных адвокатов": "Конечно, каждый может называть себя "крупным", если ему это заблагорассудится, но в данном случае судебная терми­нология установлена твердо"8. Правда в том, что науч­ный анализ не выбирает между перспективизмом и тем, что следует называть, скорее, абсолютизмом: в дейст­вительности правда социального мира — это суть борь­бы между очень неравно вооруженными агентами за то, чтобы добраться до совершенного, т. е. до самоконтро­лируемого, видения и предвидения.

Можно в этой перспективе проанализировать функционирование одного из институтов: Националь­ного института статистических исследований и эконо­мики (INSEE). Это государственный институт, который, производя официальные таксономии, получающие, особенно в отношениях между нанимателями и наем­ными работниками, практически юридическую ценность, значение правового акта, способного сообщить незави­симые права фактически осуществляемой производст­венной деятельности, пытается фиксировать иерархию и с помощью этого стремится санкционировать и за­крепить соотношение сил между агентами через назва­ния их профессий и занятий, составляющих главное в социальной идентификации9. Управление, названиями, будучи одним из инструментов управления материаль­ными приоритетами и групповыми именами, в частно­сти, названиями профессиональных групп, регистрирует состояние борьбы и торгов по поводу официального обозначения, а также материальных и символических преимуществ, связанных с ним. Название профессии, которым наделены агенты, данное им звание, являются положительным или отрицательным подкреплением (на том же основании, что и зарплата), поскольку от­личительный знак (эмблема или клеймо), получая цен­ность своей позиции только в иерархически организо­ванной системе званий, участвует тем самым в определении относительных позиций между агентами и группами. В итоге агенты прибегают к практической или символической стратегии с целью максимизиро­вать символическую прибыль от номинации: напри­мер, они могут отказываться от гарантированных для определенного поста денежных пособий, чтобы занять позицию, менее оплачиваемую, но с более престижным названием, или обратиться к позиции, название которой более расплывчато, чтобы избежать тем самым эффекта символической девальвации; так, определяя свою профессиональную идентичность, они могут назваться именем, которое охватывает более широкий класс, чтобы включить в него также агентов, занимающих более высокие позиции, допустим, учитель пред­ъявляется преподавателем. В более общем виде агенты всегда имеют выбор между несколькими названиями и могут играть на неизвестности и неопределенности, вязанных со множественностью перспектив, чтобы постараться избежать приговора официальной таксо­номии.

Логика официальной номинации видна как никогда хорошо на примере звания — дворянского, ученого, профессионального, т. е. символического капитала, гарантированного юридически. Дворянин (le noble) — то не просто тот, кто известен, знаменит, и даже известен с хорошей, престижной стороны, короче — " nbilis, но тот, кто признан официальными, "универ­сальными" инстанциями, т. е. тот, кто узнаваем и при­знаваем всеми. Профессиональное или ученое звание это определенного рода юридическое правило соци­альной перцепции, воспринимаемое бытие, гарантированное как право. Это институционализированный и законный (а не просто легитимный) символический капитал, все более и более неотделимый от ученого звания, поскольку система образования стремится все более и более представить дальнейшие и верные гаран­тии для всех профессиональных званий. Символиче­ский капитал обладает также самоценностью и, хотя речь идет об общем имени, функционирует по типу великих имен (имен больших семей или имен собствен­ных), используя всю возможную символическую при­быль (и блага, которые не продаются за деньги)10.

Именно символическая дефицитность звания в про­странстве имен. профессий, а не соотношение между спросом и предложением на некоторые виды труда, стремится господствовать над профессиональным воз­награждением. Из этого следует, что вознаграждение за звание имеет тенденцию автономизироваться по отно­шению к вознаграждению за труд. Так, за один и тот же труд можно получить разное вознаграждение в зависи­мости от того, кто его выполнил (штатный сотруд­ник/временно исполняющий обязанности, штатный сотрудник/функционер и т. п.). Звание само по себе (как и язык) — институция более прочная, чем внут­ренние характеристики труда. Вознаграждение за зва­ние может сохраняться, несмотря на изменения в труде и его относительной ценности: не относительная цен­ность труда определяет ценность имени, но институци-онализированная ценность звания служит инструмен­том, позволяющим защитить и сохранить ценность труда11.

Иными словами, нельзя заниматься наукой клас­сификации, не занимаясь наукой борьбы классифика­ций и не учитывая в этой борьбе за власть знания, за власть посредством знания, за монополию легитимного символического насилия позицию каждого агента или группы агентов, которые в эту борьбу вовлечены, идет ли речь об отдельном индивиде, обреченном на риск в ежедневной символической борьбе, или о про­фессионалах — лицах уполномоченных (и на постоян­ной работе). Среди последних находятся те, кто гово­рит или пишет о социальных классах и различает их в зависимости от собственной классификации, связан­ной в большей или меньшей степени с государством, и те, кто является обладателями монополии на официальную номинацию, на "правильную" классификацию, на "правильный" порядок.

Структура социального пространства определя­ется в каждый момент структурой распределения капи­тала и прибыли, специфических для каждого отдельно­го поля, но тем не менее, в каждом из этих пространств игры определение цели и козырей может само быть поставлено на карту. Каждое поле является местом бо­лее или менее декларированной борьбы за определение легитимных принципов деления поля. Вопрос о легитимности возникает из самой возможности спрашивать, ставить под вопрос, из разрыва с доксой[28], которая воспринимает обычный порядок как сам по себе разу­меющийся. Исходя из этого, символические силы участ­ников борьбы никогда не бывают полностью независи­мы от их позиции в игре, даже если чисто символическая власть включает силы, сравнительно автономные по отношению к другим формам социаль­ных сил. Давление необходимости, вписанной в саму структуру различных полей, вынуждает также к симво­лической борьбе, направленной на сохранение или трансформацию этой структуры. Социальный мир в значительной мере есть то, что делают в каждый мо­мент его агенты; но разрушить и переделать сделанное можно лишь на основе реального знания о том, что из себя представляет социальный мир и какое влияние агенты оказывают на него в зависимости от занимае­мой ими позиции.

Короче говоря, научная работа имеет целью уста­новление адекватного знания и о пространстве объек­тивных связей между различными позициями, опреде­ляющими поле, и о необходимых связях, установленных через опосредование габитуса тех, кто занимает позиции в данном поле; так сказать, о связях между этими позициями и соответствующим видением позиции, т. е. между точками, занятыми в данном про­странстве, и точками зрения на это же пространство, участвующими в действительности и в становлении этого пространства. Другими словами, выход за объек­тивные границы построенных классов, т. е. за границы областей установленного пространства позиций, по­зволяет понять принцип и действие стратегий распре­деления по классам, посредством которых агенты со­храняют или изменяют это пространство; на первом месте среди них — построение групп, организованных с целью защитить интересы их членов.

Анализ борьбы за классификации проливает свет на политическое притязание, неотступно следующее за гносеологическим притязанием производить хорошую классификацию: притязание, которое, собственно, и определяет rex'a [29], что, согласно Бенвенисту, составляет органическую часть regere fines и regere sacra [30], вербаль­ного проведения границ между группами, но также между священным и светским, между добрым и злым, низким и возвышенным. Рискуя превратить социаль­ную науку в способ продолжать политику другими средствами, ученый должен сделать объектом своих исследований намерение определять других по классам и к тем самым объявлять им, кем они являются и кем могут быть (со всей двойственностью такого предвидения); он должен анализировать, (чтобы добровольно отказываться от них) притязания на творческое видение мира, тот сорт in'tuitus originarius [31], который порождает вещи сообразно своему видению (здесь вся двойственность марксистского класса, в котором неотделимы бытие и долженствование). Ученый должен объективировать свое намерение объективировать, давать извне объективно оценку агентам, которые борются за то, чтобы классифицировать и самоклассифицироваться. Если ему приходится классифицировать, производя — в силу необходимости делать статистический анализ — разбиение сплошного пространства социальных позиций, то только для того, чтобы быть в состоянии объективиро­вать все формы объективации, от частного оскорбле­ния до официального наименования, не забывая о требованиях судить эту борьбу именем "аксиологического нейтралитета", характеризующего науку в позитивистском и бюрократическом ее определении. Символическая власть агентов как власть показывать — theorein - и убеждать, производить и вводить классификацию, легитимную или легальную, зависит на деле, как нам напоминает пример rex'а, от позиции занимаемой в пространстве (и от классификаций, которые туда потенциально вписаны). Но объективировать объектива­цию значит, прежде всего, объективировать поле про­изводства объективных представлений о социальном мире, и в частности, законодательную таксономию, ко­роче, объективировать поле производства культуры или идеологии, — игры, которой ученый сам захвачен, как и все, кто обсуждает социальные классы.

Политическое поле и эффект гомологии

Итак, следует ориентироваться именно на это поле символической борьбы, где профессионалы представ­ления (во всех смыслах этого слова) противостоят друг другу по поводу какого-то иного поля символической борьбы, если мы намерены, ничем не жертвуя мифоло­гии осознавания, понять переход от практического ощущения занимаемой позиции, которое само по себе может служить различным объяснениям, к чисто полити­ческим демонстрациям. Агенты, стоящие в подчинен­ной позиции в социальном пространстве, занимают ее также и в поле производства символической продук­ции, поэтому неясно, откуда они могли бы получить инструменты символического производства, необходи­мые для выражения их личной точки зрения на социаль­ное, если бы собственная логика поля культурного про­изводства и специфические интересы, которые в нем присутствуют, не имели бы своим следствием склонить фракцию профессионалов, вовлеченных в это поле, предоставить подчиненным агентам, на основе общно­сти их позиции, инструменты разрыва с представлени­ями, рождающимися из непосредственной сложности социальных и ментальных структур, которые стремятся утвердить постоянное воспроизводство распределения символического капитала. Феномен, который маркси­стская традиция определяет как "внешнее сознание", т. е. тот вклад, который некие интеллектуалы вносят в про­изводство и распространение — в особенности среди агентов, имеющих подчиненную позицию, — видения социального мира, отличного от господствующего, мо­жет пониматься социологически лишь тогда, когда учи­тывают гомологию между подчиненной позицией про­изводителей культурных благ в поле властных отношений (или в разделении труда по доминирова­нию) и позицией в социальном пространстве агентов, наиболее полно владеющих средствами экономическо­го и культурного производства. Однако построение мо­дели социального мира, которую утверждает такой ана­лиз, подразумевает резкий разрыв с одномерным и прямолинейным представлением о социальном мире, выражающемся в дуалистском видении, согласно кото­рому универсум оппозиций, составляющих социальную структуру, будет редуцироваться к оппозиции между собственниками средств производства и продавцами рабочей силы.

Недостаточность марксистской теории классов, и в особенности ее неспособность учитывать ансамбль объективно региструемых различий, является результа­том сведения социального мира к одному лишь эконо­мическому полю, которым марксистская теория приго­ворила себя к определению социальной позиции по отношению к одной лишь позиции в экономических отношениях производства, и игнорирования позиций, занимаемых в различных полях и субполях, в частно­сти, в отношениях культурного производства, так же, как и во всех оппозициях, структурирующих социаль­ное поле и несводимых к оппозиции между собствен­никами и несобственниками средств экономического производства. Таким образом, эта теория привязана к одномерному социальному миру, организованному просто вокруг противоречия между двумя блоками (од­ним из ведущих становится вопрос о границах между


этими двумя блоками, со всеми вытекающими из этого побочными бесконечно обсуждающимися вопросами, о рабочей аристократии, об "обуржуазивании" рабоче­го класса и т. п.). В реальности, социальное простран­ство есть многомерный, открытый ансамбль относи­тельно автономных полей, т. е. подчиненных в большей или меньшей степени прочно и непосредственно в сво­ем функционировании и в своем изменении полю эко­номического производства: внутри каждого подпрост­ранства те, кто занимает доминирующую позицию и те, кто занимает подчиненную позицию, беспрестанно вовлечены в различного рода борьбу (но без необходи­мости организовывать столько же антагонистических групп).

Однако тот факт, что на базе гомологии позиций внутри различных полей (и того, что в них есть инва­риантного, стало быть — общего, в отношении между господствующими и подчиненными) могут устанавли­ваться более или менее устойчивые союзы, основываю­щиеся всегда на более или менее сознательном недора­зумении, наиболее важен, чтобы разорвать круг символического воспроизводства. Гомология позиции между интеллектуалами и рабочими, занятыми в про­изводстве, когда первые занимают в поле власти пози­ции, гомологичные тем, которые занимают рабочие по отношению к позициям хозяев индустрии или коммер­ции в ансамбле социального пространства, лежит в ос­нове двусмысленного союза, в котором производители культуры (подчиненные среди доминирующих) предла­гают — ценой растраты накопленного ими культурного капитала — агентам, занимающим подчиненные пози­ции, возможность объективно представлять их видение мира и их представление о собственных интересах в объяснительной теории и в институционализированных инструментах представлений — профсоюзных ор­ганизациях, партиях, социальных технологиях мобили­зации и манифестации и т. п.12.

Нужно, однако, остерегаться трактовать гомоло­гию позиции — сходство в различии — как идентич­ность условий (так было, например, в идеологии "трех Р" — "patron, père, professeur "хозяин, отец, профессор, развитой в движении гошистов в период 1968 года). Без сомнения, одна и та же структура, понимаемая как ин­вариант различных форм распределения, встречается в различных полях, что объясняет плодотворность мыш­ления по аналогии в социологии; как бы то ни было, по меньшей мере, принцип дифференциации каждый раз разный, как суть и природа прибыли, т. е. эконо­мика практики. В действительности, важно установить верную ранжировку принципов иерархии, т. е. разных видов капитала. Знание иерархии принципов деления позволяет определить ограничения, в которых действу­ют субординированные принципы, и заодно — ограни­чения подобий, связанных с гомологией; отношения других полей к полю экономического производства яв­ляются одновременно отношениями структурной го­мологии и отношениями каузальной зависимости;

форма каузальных детерминации, определенная струк­турными связями и силой доминирования тем больше, чем отношения, в которых они выражаются, ближе к отношениям экономического производства.

Следует анализировать специфические интересы, которые уполномоченные лица должны иметь, занимая данную позицию в политическом поле и в субполе пар­тии или профсоюза, и показывать все "теоретические" эффекты, которые они определяют. Большое число ученых дискуссий вокруг "социальных классов" (на­пример, о проблемах "рабочей аристократии" или о "кадровых специалистах") лишь бесконечно пересмат­ривают практические вопросы, что предписывается политическим властям: всегда лицом к требованиям практики (часто противоречивым), порождающим ло­гику борьбы внутри политического поля, как необходи­мости доказывать J;ro значительность, или рождающим усилия мобилизовать наибольшее число голосов или мандатов, утверждая несводимость своей программы к программам других претендентов. Эти дискуссии при­говорены ставить проблемы социального мира в ти­пично субстанционалистской логике границ между группами и возможным объемом мобилизуемых групп, они могут стараться разрешить проблемы, которые считают относящимися ко всем социальным группам — познать и добиться признания их силы, т. е. их су­ществования, прибегнув к концептам с изменяемой ге­ометрией, как, например, "рабочий класс", "народ", или "трудящиеся". Но мы увидели бы, прежде всего, что эффект специфических интересов, связанных с за­нятой в поле позицией, и с конкуренцией за навязывание своего видения социального мира, склоняет теоретиков и их профессиональных официальных выразителей, тех, кого на обыденном языке называют "освобожден­ными работниками ", к производству дифференцирован­ного, специализированного продукта, который, исходя из гомологии между полем профессиональных произ­водителей и полем потребителей мнения, является как бы автоматически подогнанным к различным формам спроса, а этот последний определяется —«в данном слу­чае как никогда более — спросом на различия, проти­вопоставления, которые к тому же способствуют про­изводству, позволяя ему находить соответствующее выражение. Выработка позиции, так сказать предложе­ние политического продукта, определяется именно структурой политического поля, иначе говоря, объек­тивной связью агентов, находящихся в разных позици­ях, и связью между видением конкурирующих пози­ций, которые они предлагают — что имеет столь же непосредственное отношение к мандатам. Исходя из того, что интересы, непосредственно вовлеченные в борьбу за монополию легитимного выражения правды о социальном мире, стремятся быть специфическим эквивалентом интересов тех, кто занимает гомологичные позиции в социальном поле, политические вы­ступления подпадают под некую структурную двойст­венность: с внешней стороны они непосредственно относятся к мандатам, а в действительности направле­ны к конкурентам в поле.

Определение политической позиции в данный момент времени (например, результаты выборов) явля­ется также продуктом встречи политического предло­жения объективированного политического мнения (программы, партийные платформы, заявления и т. д.), связанного со всей предшествующей историей поля производства, и политического спроса, связанного, в свою очередь, с историей отношений между спросом и предложением. Корреляция, фиксируемая в конкрет­ный момент между выработкой позиции по той или иной политической проблеме и позициями в социаль­ном пространстве, может быть полностью понята лишь тогда, когда мы замечаем, что классификация, введен­ная избирателями для определения их собственного выбора (например, правый/левый) является продуктом всей предшествующей борьбы, и что выбор, тем не ме­нее, сам исходит из классификации, введенной анали­тиком, чтобы ранжировать не только мнения, но и агентов, которые их выражают. Вся история социаль­ного поля постоянно представлена в двух формах: в материализованной — в институциях (освобожденные работники партий и профсоюзов), и в инкорпориро­ванной — в диспозициях агентов, усилиями которых функционируют данные институции, и за которые эти агенты борются (что сопровождается эффектом гистерезиса, связанного с преданностью). Все признанные формы коллективной идентификации — "рабочий класс", "управленческие кадры", "ремесленники", "специалисты", "профессура" и т. п. — являются про­дуктами медленной и длительной коллективной прора­ботки, однако, не являются полностью искусственны- Î ми (это было бы ошибкой и никогда бы не удалось | сделать). Каждый из корпусов представлений, которые '• вызывают к жизни представляемые корпуса: корпорации, сословия, гильдии и др., наделенные известной и признанной социальной идентификацией, сам сущест­вует через посредство всего ансамбля институций, яв­ляющихся столь же историческими изобретениями, как" и аббревиатура, sigillum authenticum [32], по выражению юристов канонического права, печать или штамп, бюро или секретариат, обладающий монополией на подпись и на plena potentiel agendi et loquendi** и т. д. Как резуль­тат борьбы, которая разворачивалась в недрах полити­ческого поля и вне его, в частности по вопросу о госу­дарственной власти, это представление должно иметь свои специфические характеристики в частной исто­рии политического поля и в истории конкретного госу­дарства (чем, между прочим, и объясняются различия между представлениями о социальном делении и, сле­довательно, о представляющих их группах в разных странах). Чтобы не позволить себе принять за следствие работы по натурализации то, что любая группа стремится производить в целях собственной легитима­ции, и оправдать полностью свое существование, нужно всякий раз реконструировать работу истории, продуктом которой являются социальное деление и социальное вос­приятие этого деления. Адекватно определенная соци­альная позиция агента дает наилучшее предвидение его практики и представлений, но во избежание сопоставле­ния с тем, что раньше называли общественное положе­ние, с социальной идентификацией агента (в настоящее время все более отождествляемой с профессиональной идентификацией) и местом общественного положения в старой метафизике, т. е. функцией сущности, из ко­торой вытекают все аспекты исторического существо­вания — в соответствии с формулой operatio sequitur esse [33], — нужно ясно понимать, что этот статус, как и габитус, который им порождается, являются историче­скими продуктами, что они склонны в большей или меньшей степени меняться с течением истории.

Класс как представление и воля

Чтобы изучить, как создается и учреждается власть создавать и учреждать, власть, имеющая офици­ального представителя, например, руководителя пар­тии или профсоюза, недостаточно учитывать специфи­ческие интересы теоретиков или представителей и структурное сходство, которое их- объединяет по пол­номочиям, необходимо также анализировать логику процесса учреждения, обыкновенно воспринимаемую и описываемую как процесс делегирования, в котором уполномоченное лицо получает от группы власть обра­зовывать группу. Здесь можно следовать, преобразовы­вая их анализ, историкам права (Канторовиц, Пос и др.), когда они описывают мистерию министерства — любезную юристам канонического права игру слов mysterium [34] и ministerium. [35] Тайна процесса пресуществления, которая совершается через превращение официаль­ного представителя в группу, чье мнение он выражает, не может быть разгадана иначе, чем в историческом ана­лизе генезиса и функционирования представления, при помощи которого представитель образует группу, кото­рая произвела его самого. Официальный представи­тель, обладающий полной властью говорить и действо­вать во имя группы, и, вначале, властью над группой с помощью магии слова приказа, замещает группу, суще­ствующую только через эту доверенность; персонифи­цируя одно условное лицо, социальный вымысел, офи­циальный представитель выхватывает тех, кого он намерен представлять как изолированных индивидов, позволяя им действовать и говорить через его посред­ство, как один человек. Взамен он получает право рассматривать себя как группу, говорить и действо­вать, как целая группа в одном человеке: "Staîus est magistratus [36], "Государство — это я", "Профсоюз ду­мает, что..." и т. п.

Тайна министерства есть как раз такой случай социальной магии, когда вещь или персона становятся вещью отличной от того, чем они являются: Человек (министр, епископ, делегат, депутат, генеральный сек­ретарь и т. д.) имеет возможность идентифицировать себя в собственных глазах и в глазах других с совокуп­ностью людей, с Народом, с Трудящимися, и т. п. или с социальной целостностью, Нацией, Государством, Церковью, Партией. Мистерия министерства находит­ся в своем апогее, когда группа не может существовать иначе, как через делегирование ее официальному пред­ставителю, который порождает эту группу, говоря для нее, то есть для ее блага и от ее лица. Круг замыкается:

группа определена через того, кто говорит от ее имени, возникшего, как начало власти, осуществляемой им над теми, кто является в ней истинным началом. Это замкнутое отношение есть источник харизматических иллюзий, которые проявляются предельным образом в том, что официальный выразитель может показаться и явить себя как causa sut. Политическое отчуждение на­ходит свое начало в том факте, что изолированные агенты — тем сильнее, чем более они обеднены симво­лически — могут конституироваться как группа, т. е. как сила, способная заставить понять себя в политиче­ском поле, только лишаясь прибыли в интересах аппа­рата, а также в том, что приходится постоянно риско­вать лишением политической собственности, чтобы избежать истинной политической экспроприации. Фе­тишизм, согласно Марксу, есть то, что случается, когда "продукты человеческой головы появляются как дар самой жизни"; политический фетишизм заключается более точно в факте, что ценность целостного персона­жа, этого продукта человеческой головы, проявляется как неуловимая харизма, загадочное объективное свойство индивида, неуловимый шарм, невыразимое таинство. Министр или пастор, посланник церкви или посланник государства, состоят в метонимическом отношении с группой; являясь лишь частью группы, посланник действует как знак, замещающий целую группу. Это он, как совершенно реальный заместитель полностью символического существования содействует "ошибке категории", как сказал бы Риль, достаточно похожей на детскую ошибку, когда, увидев проходящих в строю солдат, составляющих полк, спрашивают, где же полк: в его единственно явном существовании он преобразует безупречное серийное разнообразие изо­лированных индивидов в одно юридическое лицо, collectio personarum plurium в corporaîio [37], в конституиро­ванный корпус, и может даже в результате мобилиза­ции и манифестации проявить себя как социальный агент.

Политика является исключительно благодатным местом для эффективной символической деятельности, понимаемой как действия, осуществляемые с помощью знаков, способных производить социальное, и, в частно­сти, группы. Благодаря наиболее старому метафизиче­скому действию, связанному с существованием симво­лизма, того, который позволяет считать существующим все, что может быть обозначено (Бог или небытие), политическое представление постоянно производит и воспроизводит форму, производную от любимого логи­ками аргумента короля Франции Людовика Лысого:

любое предикативное выражение, имеющее субъектом "рабочий класс" скрывает экзистенциальное выраже­ние ("рабочий класс существует"), В более общем виде все выражения, имеющие субъектом коллективность, например, Народ, Класс, Университет, Школа, Государство, предполагают решенным вопрос о существо­вании указанных групп и содержат в себе тот сорт "ложного метафизического стиля", который мы могли обнаружить в онтологическом аргументе. Официаль­ный выразитель — это тот, кто, говоря о группе, о месте группы, скрыто ставит вопрос о существовании группы, учреждает эту группу при помощи магической операции, свойственной любому акту номинации. По­этому, если хотят ставить вопрос, с которого должна начинаться вся социология: вопрос о существовании и о способе существования коллективности, следует при­ступить к критике политических аргументов, которым присущи языковые злоупотребления, а на деле — зло­употребления властью.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...