 |
Прошение плотника Жана Бонома фабрикант-министру г-ну Кюнен-Гридену
|
|
|
|
Фредерик Бастиа. (1801-1850)
Ф. Бастиа родился в июне 1801 г., и первая книга этого автора увидела свет, когда ему было уже больше 40 лет, в 1845 г. Полное собрание сочинений Бастиа, изданное впоследствии, составляет шесть томов. В настоящем издании читатель имеет возможность познакомиться со статьями и памфлетами, написанными блестящим пером рыцаря экономической свободы.
Клод-Фредерик Бастиа родился в семье именитого купца, занимавшегося торговлей с Испанией. Он был единственным сыном. В девять лет Фредерик остался круглым сиротой. Родственники отправили мальчика в первоклассную школу. В нем рано обнаружились литературные склонности. Фредерик получал награды, товарищи ценили его дружелюбие и "деликатность чувств". После окончания школы молодой Бастиа возвращается в родной Байон, и дядя устраивает его в торговую контору. Одаренный юноша осваивает бухгалтерию, но увлечение гуманитарными науками продолжается. Бастиа изучает иностранные языки романской группы, а также английский. Интерес к политической экономии в нем пробудил "Трактат" Сэя.
После смерти дяди, являвшимся опекуном Фредерика, он оставляет службу в конторе, уезжает в доставшееся по наследству поместье, предполагая заняться сельским хозяйством. Но в этой области молодого Бастиа подстерегали неудачи. Несмотря на склонность к экономике, он так и не смог стать "практикующим хозяином" земельных угодий и лишь впоследствии сожалел о том, что забросил имение. Фредерик много читает, встречается с друзьями, ведет, как говорится, светский образ жизни.
Бастиа приветствовал революцию 1830 г., сочинил обращенный к избирателям манифест, писал статьи. Работая в эти годы в муниципальном суде, он накопил богатый опыт общения, познал, так сказать, изнанку человеческой натуры. Счастливый случай помог Бастиа радикально изменить жизнь.
|
|
|
В 1834 г. он был назначен генеральным советником департамента и замыслил основать в городах Бордо и Байон кафедры политической экономии. Одновременно Бастиа ринулся в бой против консервативной таможенной политики. В его публикациях впервые появились размышления по поводу понятия "ценности". Молодой ученый постепенно становится проповедником свободной торговли.
Во Франции того времени были как приверженцы, так и противники новой, прогрессивной экономической политики британского образца. Став постоянным подписчиком английского коммерческого журнала, Бастиа знакомится с деятельностью так называемой Манчестерской лиги, о существовании которой во Франции просто не знали [Манчестерская лига объединяла передовых экономически ориентированных людей Англии, добивавшихся, в частности, отмены старинных хлебных законов — ключевого элемента британского протекционизма. Деятельность Лиги способствовала их отмене.]. Рукопись Бастиа "О влиянии французских и британских тарифов на будущее народов" была подготовлена в 1844 г. Опубл Беккариа и Бентам. Джон Милль. Прудон. Ротшильды. Биографии и мемуары. Беллетризированное жизнеописание.
I. Прошение фабрикантов сальных и стеариновых свечей, ламп, подсвечников, рефлекторов, щипцов, гасильников и производителей сала, масла, меди, камеди, алкоголя и вообще всего, что касается освещения
Членам палаты депутатов
Милостивые государи!
Вы стоите на хорошей дороге. Вы отвергаете отвлеченные теории; изобилие продуктов, дешевизна вас мало занимают. Вы особенно заняты судьбой производителя. Вы хотите освободить его от внешней конкуренции, сохранить национальный рынок для национального труда.
|
|
|
Мы хотим доставить вам прекрасный способ приложить вашу... Как бы это выразиться? Вашу теорию? Но нет ничего обманчивее, чем теория. Ваше учение? Вашу систему? Ваш принцип? Но вы не любите учений, вы имеете отвращение к системам, а что касается принципов — объявляете, что их совсем нет в социальной экономии. А потому просто скажем так: вашу практику, не знающую ни теории, ни принципа.
Мы терпим от нестерпимой конкуренции со стороны иностранного соперника, который поставлен, кажется, настолько благоприятнее нас в производстве света, что наводняет им наш национальный рынок по ценам, баснословно низким: как только он является на рынке, наша продажа прекращается, потому что все потребители бросают нас и обращаются к нему, и вот одна из отраслей французской промышленности, имеющая бесчисленное множество разветвлений, внезапно поражается полным застоем. Этот соперник не кто иной, как солнце. Оно начинает против нас такую ожесточенную борьбу, что мы подозреваем в подстрекательстве его против нас вероломный Альбион (хорошая дипломатия по теперешним временам!), тем более что он оказывает этому горделивому острову некоторые льготы, в которых отказывает нам.
Мы покорнейше просим вас издать закон, который предписал бы запереть все окна, слуховые окна, абажуры, ставни, затворы, створы, форточки — словом, заткнуть все отверстия, дыры, щели и трещины, через которые солнечный свет обыкновенно проникает в дома в ущерб тем прекрасным продуктам промышленности, которыми мы гордимся, что наделили ими страну: не захочет же она отвечать нам неблагодарностью и покинуть нас в такой неравной борьбе.
Не примите, господа депутаты, нашу просьбу за насмешку и по крайней мере не отталкивайте ее от себя, пока не выслушаете причин, по которым мы просим вашей защиты.
Прежде всего если вы преградите, насколько возможно, доступ естественному свету, если вы таким образом создадите потребность в искусственном освещении, то какая только промышленность во Франции не получит тогда благотворного поощрения?
Если будет потребляться больше сала, то потребуется больше быков и баранов, а следовательно, умножится число искусственных лугов, количество мяса, шерсти, кож и в особенности удобрений, этой главной основы земледельческого богатства.
|
|
|
Если будет потребляться больше масла, то расширится культура мака, оливы и полевой репы. Эти богатые и истощающие почву растения как раз кстати дадут возможность воспользоваться усиленным плодородием, которое доставит нашим землям разведение скота.
Наши бесплодные ланды покроются смолистыми деревьями. Многочисленные рои пчел будут собирать на наших холмах благоухающие сокровища, которые теперь испаряются без всякой пользы, как и цветы, с которых они собираются. Нет, стало быть, ни одной отрасли земледелия, которая не получила бы широкого развития.
То же самое и навигация. Тысячи судов пойдут на ловлю китов, и в короткое время мы приобретем флот, способный поддержать честь Франции и достойный патриотического чувства нижеподписавшихся просителей, продавцов свечей и т.д.
Но что сказать о предметах парижского производства (articles de Paris)? Вы сами увидите, как золото, бронза, хрусталь в подсвечниках, лампах, люстрах, канделябрах заблестят тогда в обширных магазинах, в сравнении с которыми теперешние магазины покажутся жалкими лавчонками.
У бедняка, собирающего камедь на вершине своей дюны, или у несчастного рудокопа, копающегося в глубине темных подземных галерей, у каждого возвысится заработная плата, а следовательно, поднимется и его благосостояние.
Соблаговолите подумать над этим, господа, и вы сами убедитесь, что, может быть, не найдется ни одного француза, начиная с богача акционера в Анзене и кончая жалким продавцом спичек, положение которого вследствие исполнения нашего ходатайства не изменилось бы к лучшему.
Мы наперед знаем ваши возражения, господа; но вы не сделаете ни одного из них, которое не было бы взято из растрепанных книг приверженцев свободной торговли. Мы заранее позволяем себе уверить вас, что каждое слово, которое вы произнесете против нас, тотчас же обратится против вас самих и против принципа, управляющего всей вашей политикой.
Скажете ли вы нам, что если мы выиграем от этого покровительства, то Франция ничего не выиграет, потому что расходы упадут на потребителя?
|
|
|
На это мы ответим вам:
"Вы не имеете более права ссылаться на интересы потребителя. Когда только выгоды его сталкивались с выгодами производителя, вы всегда отдавали его в жертву последнему. Вы поступали так ради поощрения труда, ради расширения области труда. По тому же самому побуждению вы и теперь должны поступить точно так же.
Вы сами напросились на возражение. Когда говорили вам; потребитель нуждается в свободном ввозе железа, каменного угля, кунжута, пшеницы, тканей, то вы отвечали тогда: да, но производитель заинтересован в том, чтобы ввоз их не был до пущен. Стало быть, если потребители заботятся о доставлении им естественного света, то производители требуют его запрещения".
"Но производитель и потребитель, — говорили вы также, — составляют одно. Если фабрикант выгадывает благодаря покровительству, то он доставляет выгоду и земледельцу. Если земледелие процветает, то оно открывает новые рынки фабрикам. Итак, если вы пожалуете нам монополию на освещение в продолжение дня, то прежде всего мы накупим много сала, угля, масла, смолы, воска, алкоголя, серебра, железа, бронзы, хрусталя, чтобы обеспечить ими наше производство, а кроме того, мы и наши многочисленные поставщики, сделавшись богачами, расширим наше потребление и таким образом распространим довольство во всех отраслях народного труда".
Скажете ли вы, что свет солнца есть дар природы и что отталкивать такой дар все равно что отказываться от самого богатства под предлогом поощрения способов к его приобретению?
Но берегитесь, не нанесите смертельного удара в самое сердце вашей же политики; берегитесь, до сих пор вы всегда запрещали ввоз иностранного продукта, потому что он приближается к дару природы. Чтобы удовлетворить требованиям других монополистов, вы руководствовались только полумотивом, а для исполнения нашей просьбы вы имеете в своем распоряжении целый мотив, и отказывать нам в нашей просьбе, основываясь именно на том, что мы гораздо правее других, — это то же, что построить такое уравнение: плюс, помноженный на плюс, равен минусу; другими словами, это значило бы городить нелепость на нелепости.
Труд и природа участвуют в производстве продукта в различной степени, смотря по месту и климату. Доля участия природы всегда даровая, и только участие труда сообщает продукту его ценность и должно быть оплачено.
Если лиссабонский апельсин продается вдвое дешевле парижского, то потому, что естественное, а следовательно, даровое тепло сообщает одному апельсину то, чем другой обязан искусственному, а следовательно, и дорого оплачиваемому теплу.
|
|
|
Следовательно, когда апельсин привозится к нам из Португалии, то можно сказать, что он пришелся нам наполовину даром или, другими словами, за полцены против парижского апельсина.
И вот на основании этой полударовщины (простите нам это выражение) вы настаиваете на его запрещении. Вы говорите: как может национальный труд выдержать конкуренцию иностранного труда, когда первому приходится исполнить всю работу, а последнему только половину ее, потому что остальное доделывает солнце? Но если из-за полударовщины вы решаете отвергнуть конкуренцию, то каким же образом полная даровщина может побудить вас признать эту конкуренцию? Или вы плохо знакомы с логикой, или, отвергая полударовщину как вредную для нашего национального труда, вы должны тем паче отвергнуть с гораздо большей энергией и полную даровщину.
Еще раз: если какой-нибудь продукт, каменный уголь, железо, пшеница или ткани приходят к нам из-за границы и если мы имеем возможность приобрести их с меньшими затратами труда, чем если бы сами стали добывать их, то вся разница заключается здесь в том даре природы, который жалуется нам. Этот дар бывает больше или меньше, смотря по тому, как велика или мала эта разница. Он составляет четверть, половину, три четверти ценности продукта, если иностранец запросит с нас только три четверти, половину или четверть всей оплаты. Но мы получим его полностью, если даритель, подобно солнцу, дающему даром свой свет, ничего не потребует с нас за него. Вопрос — мы категорически ставим его здесь — заключается в том, чего хотите вы для Франции: благ дарового потребления или мнимых выгод тяжелого труда? Выбирайте то или другое, но будьте последовательны, потому что если вы отвергнете, как это обыкновенно делается у вас, каменный уголь, железо, пшеницу, иностранные ткани соответственно тому, насколько цена их приближается к нулю, то как же непоследовательно будет с вашей стороны допускать свет солнца, цена которого в течение целого дня равна нулю?"
Членам палаты депутатов
Милостивые государи!
Вы стоите на хорошей дороге. Вы отвергаете отвлеченные теории; изобилие продуктов, дешевизна вас мало занимают. Вы особенно заняты судьбой производителя. Вы хотите освободить его от внешней конкуренции, сохранить национальный рынок для национального труда.
Мы хотим доставить вам прекрасный способ приложить вашу... Как бы это выразиться? Вашу теорию? Но нет ничего обманчивее, чем теория. Ваше учение? Вашу систему? Ваш принцип? Но вы не любите учений, вы имеете отвращение к системам, а что касается принципов — объявляете, что их совсем нет в социальной экономии. А потому просто скажем так: вашу практику, не знающую ни теории, ни принципа.
Мы терпим от нестерпимой конкуренции со стороны иностранного соперника, который поставлен, кажется, настолько благоприятнее нас в производстве света, что наводняет им наш национальный рынок по ценам, баснословно низким: как только он является на рынке, наша продажа прекращается, потому что все потребители бросают нас и обращаются к нему, и вот одна из отраслей французской промышленности, имеющая бесчисленное множество разветвлений, внезапно поражается полным застоем. Этот соперник не кто иной, как солнце. Оно начинает против нас такую ожесточенную борьбу, что мы подозреваем в подстрекательстве его против нас вероломный Альбион (хорошая дипломатия по теперешним временам!), тем более что он оказывает этому горделивому острову некоторые льготы, в которых отказывает нам.
Мы покорнейше просим вас издать закон, который предписал бы запереть все окна, слуховые окна, абажуры, ставни, затворы, створы, форточки — словом, заткнуть все отверстия, дыры, щели и трещины, через которые солнечный свет обыкновенно проникает в дома в ущерб тем прекрасным продуктам промышленности, которыми мы гордимся, что наделили ими страну: не захочет же она отвечать нам неблагодарностью и покинуть нас в такой неравной борьбе.
Не примите, господа депутаты, нашу просьбу за насмешку и по крайней мере не отталкивайте ее от себя, пока не выслушаете причин, по которым мы просим вашей защиты.
Прежде всего если вы преградите, насколько возможно, доступ естественному свету, если вы таким образом создадите потребность в искусственном освещении, то какая только промышленность во Франции не получит тогда благотворного поощрения?
Если будет потребляться больше сала, то потребуется больше быков и баранов, а следовательно, умножится число искусственных лугов, количество мяса, шерсти, кож и в особенности удобрений, этой главной основы земледельческого богатства.
Если будет потребляться больше масла, то расширится культура мака, оливы и полевой репы. Эти богатые и истощающие почву растения как раз кстати дадут возможность воспользоваться усиленным плодородием, которое доставит нашим землям разведение скота.
Наши бесплодные ланды покроются смолистыми деревьями. Многочисленные рои пчел будут собирать на наших холмах благоухающие сокровища, которые теперь испаряются без всякой пользы, как и цветы, с которых они собираются. Нет, стало быть, ни одной отрасли земледелия, которая не получила бы широкого развития.
То же самое и навигация. Тысячи судов пойдут на ловлю китов, и в короткое время мы приобретем флот, способный поддержать честь Франции и достойный патриотического чувства нижеподписавшихся просителей, продавцов свечей и т.д.
Но что сказать о предметах парижского производства (articles de Paris)? Вы сами увидите, как золото, бронза, хрусталь в подсвечниках, лампах, люстрах, канделябрах заблестят тогда в обширных магазинах, в сравнении с которыми теперешние магазины покажутся жалкими лавчонками.
У бедняка, собирающего камедь на вершине своей дюны, или у несчастного рудокопа, копающегося в глубине темных подземных галерей, у каждого возвысится заработная плата, а следовательно, поднимется и его благосостояние.
Соблаговолите подумать над этим, господа, и вы сами убедитесь, что, может быть, не найдется ни одного француза, начиная с богача акционера в Анзене и кончая жалким продавцом спичек, положение которого вследствие исполнения нашего ходатайства не изменилось бы к лучшему.
Мы наперед знаем ваши возражения, господа; но вы не сделаете ни одного из них, которое не было бы взято из растрепанных книг приверженцев свободной торговли. Мы заранее позволяем себе уверить вас, что каждое слово, которое вы произнесете против нас, тотчас же обратится против вас самих и против принципа, управляющего всей вашей политикой.
Скажете ли вы нам, что если мы выиграем от этого покровительства, то Франция ничего не выиграет, потому что расходы упадут на потребителя?
На это мы ответим вам:
"Вы не имеете более права ссылаться на интересы потребителя. Когда только выгоды его сталкивались с выгодами производителя, вы всегда отдавали его в жертву последнему. Вы поступали так ради поощрения труда, ради расширения области труда. По тому же самому побуждению вы и теперь должны поступить точно так же.
Вы сами напросились на возражение. Когда говорили вам; потребитель нуждается в свободном ввозе железа, каменного угля, кунжута, пшеницы, тканей, то вы отвечали тогда: да, но производитель заинтересован в том, чтобы ввоз их не был до пущен. Стало быть, если потребители заботятся о доставлении им естественного света, то производители требуют его запрещения".
"Но производитель и потребитель, — говорили вы также, — составляют одно. Если фабрикант выгадывает благодаря покровительству, то он доставляет выгоду и земледельцу. Если земледелие процветает, то оно открывает новые рынки фабрикам. Итак, если вы пожалуете нам монополию на освещение в продолжение дня, то прежде всего мы накупим много сала, угля, масла, смолы, воска, алкоголя, серебра, железа, бронзы, хрусталя, чтобы обеспечить ими наше производство, а кроме того, мы и наши многочисленные поставщики, сделавшись богачами, расширим наше потребление и таким образом распространим довольство во всех отраслях народного труда".
Скажете ли вы, что свет солнца есть дар природы и что отталкивать такой дар все равно что отказываться от самого богатства под предлогом поощрения способов к его приобретению?
Но берегитесь, не нанесите смертельного удара в самое сердце вашей же политики; берегитесь, до сих пор вы всегда запрещали ввоз иностранного продукта, потому что он приближается к дару природы. Чтобы удовлетворить требованиям других монополистов, вы руководствовались только полумотивом, а для исполнения нашей просьбы вы имеете в своем распоряжении целый мотив, и отказывать нам в нашей просьбе, основываясь именно на том, что мы гораздо правее других, — это то же, что построить такое уравнение: плюс, помноженный на плюс, равен минусу; другими словами, это значило бы городить нелепость на нелепости.
Труд и природа участвуют в производстве продукта в различной степени, смотря по месту и климату. Доля участия природы всегда даровая, и только участие труда сообщает продукту его ценность и должно быть оплачено.
Если лиссабонский апельсин продается вдвое дешевле парижского, то потому, что естественное, а следовательно, даровое тепло сообщает одному апельсину то, чем другой обязан искусственному, а следовательно, и дорого оплачиваемому теплу.
Следовательно, когда апельсин привозится к нам из Португалии, то можно сказать, что он пришелся нам наполовину даром или, другими словами, за полцены против парижского апельсина.
И вот на основании этой полударовщины (простите нам это выражение) вы настаиваете на его запрещении. Вы говорите: как может национальный труд выдержать конкуренцию иностранного труда, когда первому приходится исполнить всю работу, а последнему только половину ее, потому что остальное доделывает солнце? Но если из-за полударовщины вы решаете отвергнуть конкуренцию, то каким же образом полная даровщина может побудить вас признать эту конкуренцию? Или вы плохо знакомы с логикой, или, отвергая полударовщину как вредную для нашего национального труда, вы должны тем паче отвергнуть с гораздо большей энергией и полную даровщину.
Еще раз: если какой-нибудь продукт, каменный уголь, железо, пшеница или ткани приходят к нам из-за границы и если мы имеем возможность приобрести их с меньшими затратами труда, чем если бы сами стали добывать их, то вся разница заключается здесь в том даре природы, который жалуется нам. Этот дар бывает больше или меньше, смотря по тому, как велика или мала эта разница. Он составляет четверть, половину, три четверти ценности продукта, если иностранец запросит с нас только три четверти, половину или четверть всей оплаты. Но мы получим его полностью, если даритель, подобно солнцу, дающему даром свой свет, ничего не потребует с нас за него. Вопрос — мы категорически ставим его здесь — заключается в том, чего хотите вы для Франции: благ дарового потребления или мнимых выгод тяжелого труда? Выбирайте то или другое, но будьте последовательны, потому что если вы отвергнете, как это обыкновенно делается у вас, каменный уголь, железо, пшеницу, иностранные ткани соответственно тому, насколько цена их приближается к нулю, то как же непоследовательно будет с вашей стороны допускать свет солнца, цена которого в течение целого дня равна нулю?"
II. Взаимность
...Есть люди (правда, их немного, но они все-таки есть), которые начинают понимать, что препятствия, хотя бы и искусственные, все-таки препятствия и что наше благосостояние выиграет скорее от свободы, чем от покровительства, на том же самом основании, по которому канал для него выгоднее, чем "гористая, песчаная и неудобная дорога".
Но необходимо, говорят они, чтобы эта свобода была обоюдная. Если мы уничтожим наши заставы перед Испанией, а Испания не уничтожит своих перед нами, то мы, очевидно, сделаем глупость, а потому заключим лучше торговые договоры, сделаем на основании принципа взаимной справедливости уступки, с тем чтобы и нам сделали их, поступимся правом купить, чтобы получить больше выгоды от продажи.
Людям, рассуждающим таким образом, я должен, к сожалению, сказать, что они — известно это им или нет — руководствуются принципом протекционизма, только они менее последовательны, чем настоящие протекционисты, точно так же, как эти последние еще непоследовательнее, чем сторонники безусловных запрещений.
Я докажу это следующей басней.
Стульта и Пуэра
Были где-то два города, Стульта и Пуэра. С большими издержками построили они дорогу, соединившую их друг с другом. Когда она была построена, Стульта подумала: "Вот Пуэра стала наводнять меня своими продуктами, надо подумать об этом". Вследствие этого она создала и устроила на жалованье отряд тормозильщиков, названных так потому, что они обязаны были воздвигать препятствия обозам, которые шли из Пуэры. Немного времени спустя Пуэра также завела тормозильщиков.
Прошло несколько столетий, наука сделала большие успехи, расширился и умственный кругозор Пуэры, и она поняла, что взаимные преграды ничего не приносят обоим городам, кроме взаимного вреда. И вот она послала в Стульту дипломата, который с обычным в таких случаях красноречием говорил в таком смысле: "Мы построили дорогу, а теперь мы же сами загораживаем ее. Это нелепо. Уж лучше было бы оставить все в прежнем положении, тогда, по крайней мере, нам незачем было бы тратиться на содержание дороги, да еще на разные преграды. От имени Пуэры я пришел предложить вам, конечно, не отказываться сразу от взаимных преград, потому что это значило бы действовать по принципу, а мы, так же как и вы, ненавидим всякие принципы, но несколько ослабить эти преграды, взвесив наперед со всею справедливостью наши взаимные уступки".
Так говорил дипломат. Стульта попросила время на размышление. Поочередно советовалась она со своими фабрикантами и земледельцами, а по прошествии нескольких лет объявила, что прекращает всякие переговоры.
Узнав об этом, держали совет и жители Пуэры. На совете один старик, которого заподозрили, что он тайно подкуплен Стультой, встал и сказал: "Преграды, созданные Стультой, вредят нашей продаже, это несчастье; преграды же, нами созданные, вредят нашей купле, это другое несчастье. Мы ничего не можем сделать с первым из этих несчастий, но второе зависит от нас: освободим же себя, по крайней мере, от одного несчастья, коли не можем отделаться от обоих. Уничтожим наших тормозилыциков, не требуя того же самого от Стульты: придет, без сомнения, время, когда она научится вернее понимать свои выгоды".
Другой советник, человек практики и фактов, а не принципа, воспитанный опытом своих предков, возразил: "Нечего слушать этого мечтателя, теоретика, новатора, утописта, экономиста, этого cтультомана. Мы все пропадем, если дорожные преграды между Стультой и Пуэрой не будут хорошо уравнены, уравновешены и верно рассчитаны. Иначе явится больше затруднений для того, чтобы идти, чем для того, чтобы прийти, т.е. для того, чтобы вывозить, чем для того, чтобы ввозить. Мы окажемся относительно Стульты в таком же точно подчинении, в каком Гавр, Нант, Бордо, Лиссабон, Лондон, Гамбург, Новый Орлеан находятся к городам, расположенным при истоках Сены, Луары, Гаронны, Тайо, Темзы, Эльбы и Миссисипи, потому что гораздо труднее плыть вверх по течению реки, чем вниз". Голос: "Города при устьях рек процветали больше, чем лежащие при истоках". — "Это невозможно". Тот же голос: "Однако это так". — "Значит, они процветали вопреки правилам!" Такое решительное рассуждение пошатнуло все собрание. Оратор окончательно убедил его своими речами о национальном достоинстве, национальном труде, о наплыве чужих продуктов, о пошлинах и убийственной конкуренции, короче, он отстоял сохранение взаимных преград.
Если вам интересно, я могу свозить вас в одну страну, где вы увидите собственными глазами дорожных сторожей и тормозильщиков, которые с лучшими в мире способностями по распоряжению того же законодательного собрания работают за счет одних и тех же плательщиков — одни над тем, чтобы облегчать движение по дороге, другие над тем, чтобы затруднять это движение.
III. Предостережение
От 30 августа 1847 г.
Когда вследствие усталости или задержки лошадей мне приходится сидеть в каком-нибудь городе, то я поступаю обыкновенно так, как и всякий добросовестный путешественник, — осматриваю памятники, церкви и музеи, посещаю публичные гулянья.
Сегодня я ходил смотреть статую, воздвигнутую в честь г-на д'Этиньи, бывшего интенданта Ошского округа, благодарными и просвещенными жителями этой местности. Этот великий правитель, скажу даже — великий человек, искрестил вверенную его заботам провинцию великолепными дорогами. Там до сих пор благословляют память о нем, но не так относились к нему при его жизни: ему пришлось выдержать сильную оппозицию, выразившуюся не в одних только устных и письменных жалобах. Рассказывают, что в мастерских ему часто приходилось пускать в ход необыкновенную силу, которой одарила его природа. Он говаривал деревенским жителям: "Вы проклинаете меня, а дети ваши будут благословлять меня". За несколько дней перед смертью он писал генеральному контролеру следующие строки, напоминающие нам божественные слова Основателя христианства: "Я нажил себе много врагов, но по милости Божьей я простил их, ведь они еще не понимают чистоты моих намерений".
Г-н д'Этиньи изображен со свертком бумаги в правой руке и с другим свертком под мышкой левой руки. Можно думать, что один из этих свертков есть план той самой сети дорог, которой он наделил страну. Но что же означает второй сверток?
Протерев глаза и бинокль, я прочел на нем одно слово: Предостережение. Думая, что художник хотел сострить или дать людям спасительный урок, увековечив воспоминание об оппозиции, оказанной жителями этой страны сооружению дороги, я поспешил в архив и нашел там документ, на который, без сомнения, намекал художник. Он написан на местном наречии. Привожу его здесь в точном переводе в назидание Промышленному вестнику и протекционному комитету. Увы! Они не изобрели ничего нового: доктрины их господствовали здесь около ста лет назад.
"Милостивый государь!
Горожане и поселяне Ошского округа прослышали о задуманном вами проекте — открыть по всем направлениям пути сообщения. Мы пришли со слезами на глазах просить вас хорошенько рассмотреть печальное положение, в которое вы нас повергаете.
Подумали ли вы об этом, милостивый государь? Вы хотите связать Ошский округ с окрестными местами! Но этим вы готовите нам верную погибель — нас завалят всевозможными товарами. Что станется с нашим национальным трудом, когда с открытием ваших дорог наводнят нас иностранные товары? Теперь ограждают нас горы и непроходимые овраги, и под их покровительством развился наш труд. Правда, мы почти ничего не вывозим, но мы имеем по крайней мере верный и обеспеченный рынок. А вы хотите предать его алчному чужеземцу? Не говорите нам, милостивый государь, о нашей деятельности, энергии, сметливости, о плодородии наших земель, потому что мы во всем, во всех отношениях находимся в отчаянном принижении. В самом деле, заметьте себе, что хотя природа и наградила нас такой землей и таким климатом, которые допускают самое большое разнообразие продуктов, однако нет у нас ни одного такого продукта, относительно которого соседние округа не находились бы в более счастливых условиях. Можем ли мы в культуре хлеба бороться с равнинами Гаронны? в культуре вина — с Борделе? в скотоводстве — с Пиренеями? в производстве шерсти с пастбищами Гаскони, где земля не имеет ценности? Итак, вы видите сами, что если откроете сообщение с разными местностями, то нам придется страдать от наплыва к нам чужого вина, хлеба, мяса и шерсти. Все эти предметы составляют, конечно, немалое богатство, но лишь при условии, чтобы они были продуктами национального труда; если же они будут продуктами чужого труда, то погибнет национальный труд, а с ним и наше богатство.
Милостивый государь, не будем умнее наших отцов. Они не только не создавали новых путей для обращения товаров, но весьма благоразумно заграждали даже существовавшие дороги. Они старались расставить таможенных досмотрщиков по нашим границам, чтобы отразить от них конкуренцию вероломных иностранцев. Как же непоследовательно было бы теперь покровительствовать этой конкуренции!
Не будем мудрее природы. Она поместила горы и овраги между разными обществами людей, дабы каждое могло мирно трудиться под защитою их от всякого внешнего соперничества. Срыть горы, засыпать овраги значило бы сделать такое же зло, как уничтожить таможни. Кто знает, не заронит ли когда-нибудь ваш теперешний проект такой пагубной мысли в голову какого-нибудь теоретика?! Берегитесь, милостивый государь, логика безжалостна. Если вы однажды признаете, что легкость сообщений хороша сама по себе и что если она в некоторых отношениях и мешает людям, то во всяком случае доставляет им в общем скорее выгоды, чем неудобства, если вы признаете это, то настанет конец прекрасной системе Кольбера. Тогда мы возьмемся доказать вам, что ваши проекты о дорогах основаны на чем-то другом, а не на этом безрассудном предположении.
Милостивый государь, мы совсем не теоретики, не люди принципа, мы не претендуем на гениальность, а говорим просто языком здравого смысла. Если вы откроете нашу страну влиянию всех внешних соперничеств, если вы дадите свободный доступ на наши рынки хлебу с Гаронны, бордоскому вину, беарнскому льну, шерсти с ландов, пиренейским волам, то будет ясно как Божий день, как станет вывозиться наша монета за границу, как падет наш труд, как иссякнет самый источник заработной платы, как обесценится наша собственность. Что же касается до выгод, которые вы нам сулите, то позвольте сказать вам, что они очень сомнительны; надо прежде переломать себе голову, чтобы заметить их.
Итак, мы смеем надеяться, что вы сохраните Ошский округ в том счастливом разобщении, в каком он теперь находится. Если мы падем в этой борьбе с фантазерами, мечтающими облегчить торговлю, то предвидим, что нашим детям придется выдержать еще другую борьбу, против других фантазеров, которые захотят, пожалуй, завести у нас и свободу торговли".
IV. Мнимая железная дорога
Я уже говорил, что когда, к несчастью, становились на сторону выгод производителя, то непременно сталкивались с интересом целого общества, потому что производитель по самому положению своему требует всегда только лишних усилий, забот и всяких препон.
Замечательный пример этого я нашел в одной бордоской газете. Г-н Симио задается в ней следующим вопросом: должна ли железная дорога, идущая из Парижа в Испанию, прерываться в Бордо?
Он разрешает этот вопрос утвердительно и приводит множество доводов в пользу этого решения. Не стану разбирать их все, но остановлюсь только на следующем.
Железная дорога, идущая из Парижа в Байонну, должна прерваться в Бордо для того, чтобы товары и проезжие, поневоле останавливающиеся в этом городе, доставили заработок лодочникам, носильщикам, комиссионерам, содержателям гостиниц и т.д.
Ясно, что здесь выгодам посредников труда дано предпочтение перед выгодами потребителей.
Но если Бордо должен воспользоваться этим перерывом железной дороги и если эта выгода его совпадает с общим интересом, то Ангулем, Пуатье, Тур, Орлеан, еще более все промежуточные пункты — Руффек, Шательро и пр. должны также требовать для себя перерывов, и притом во имя общего интереса, во имя интереса национального труда, потому что чем более увеличатся эти перерывы, тем более умножатся случаи сохранения товаров в складах, уплаты комиссионных денег, перегрузок на всех пунктах железнодорожной линии. Следуя такой системе, придешь к мысли о постройке такой железной дороги, которая состояла бы из целого ряда последовательных перерывов, т.е. такой железной дороги, которая в действительности не существовала бы.
Как будет угодно господам протекционистам, но несомненно, что принцип запрещений — то же, что и принцип перерывов: принести потребителя в жертву производителю, средству пожертвовать целью
V. Два топора
Прошение плотника Жана Бонома фабрикант-министру г-ну Кюнен-Гридену
Милостивый государь г-н фабрикант-министр! Я такой же плотник, как Иисус Христос, владею топором и теслом и готов всегда к Вашим услугам.
Рубя и обтесывая с ранней зари и до поздней ночи во владениях нашего короля, мне пришло на ум, что мой труд так же национален, как и Ваш.
И вот я думаю: почему бы покровительству не посетить и мою мастерскую, как посещает оно Вашу мастерскую.
Ибо если Вы работаете сукна, то я строю крыши — оба мы, только различными способами, укрываем наших клиентов от холода и дождя.
А между тем я ищу заказов, тог
|
|
|
