No one knows what it's like. 3 глава

Он водит его по краю, крепко держа. Не дает ни упасть, ни отойти. Язык, очерчивая кончиком вздувшуюся истовой похотью венку, выписывает дорожку к головке, окаймляет венчик. Нежный, еле ощутимый поцелуй и снова мокрый от слюны, горячий обхват выворачивает Ника, прогибает в пояснице. Вспыхнул на щеках алеющий румянец. Хэттуэй знает – Гейб не остановится и не продолжит до тех пор, пока Ник не попросит. И рот раз за разом открывается, чтобы сложить мольбу и остановить одуряюще-хмельное безумие… и закрывается вновь, не в силах выговорить хоть слово. Никогда еще минет не вызывал в нем столь бурный шквал эмоций – противоречивых и антиномичных. Парадоксальных до крика. Оргазм прокатывается по молекулам организма, свивает их в тугие спирали, вибрирует, детонируя обволакивающим блаженством, и отступает, не случившись – о, Гейб действительно умеет добиться от партнера чего угодно.

— Гейб… - задыхаясь, стонет Ник. — Возьми меня! Давай! – хныкнул он, вцепившись в покрывало.

Смешок. Холодящая влажный орган пустота. Губы возвращаются на член, но меж ягодиц скользит чуть холодный от любриканта палец. Аккуратно вдавливается в еще растянутое с ночи колечко мышц, проникает, нажимая на средоточие нервов и почти сразу – второй. Гейб массировал плотный орешек простаты ровными, мерными прикосновениями, а рот старательно ласкал закаменевшую от возбуждения плоть. Ник содрогался от нестерпимого желания кончить, сейчас же, сию же секунду, но не мог, ведомый коварным партнером. Никогда еще прелюдии не казались Нику едва ли не приторными, раздражающе-необходимыми, прекрасными! Он не знал, отчего руки Гейба настолько умело находят все его потайные местечки, язык оставляет на коже пылающие следы, а губы – зудящие желанием метки, не понимал собственного восторга отдаваться именно этому мужчине столь безоглядно, умопомрачительно и без остатка.

— Гееееейб… - капризно тянет парень из-под подушки.

Гейб отстранился. Достал с тумбочки предварительно приготовленный презерватив, раскатал его на члене. Подхватил длинные ноги Ники под острые коленки, закинув их на пояс и осторожно, деликатно до звона, приподнял любовника под ягодицы, укладывая на свои бедра. Провел ладонью от груди к паху, ловя себя на мысли, что мог бы удовлетвориться одним созерцанием безупречного, порочно-целомудренного тела.

В момент проникновения у Гейба сорвало дыхание.

Он уговаривал неуемное «я» не спешить и почти побеждал, плавно входя на всю длину. От ствола, напоенного болезненным возбуждением, окутанного жаром гладких мышц, к плечам поднимались нестерпимые волны опаляющего удовольствия, переключая какой-то тумблер в сознании. Внушая пагубную идею – самое лучшее, что он когда-либо испытывал – обладание этим гибким сильным телом. Толчки стали беспорядочнее и быстрее, откровеннее, властнее. Жестче! Звонкий голос Ники выводил головокружительные, сбивающие настройки песни, перемежая всхлипы рефреном имени. А Гейб гордился, что в его руках бьется от наслаждения молодой красивый парень, зовущий его так, как не звал никто другой. Никогда еще секс не доставлял Нику столь жгучего блаженства. Чувство заполненности, мягкие прикосновения рук, редкие, скорее бессознательные полустоны-полурыки, вырывающиеся из груди Гейба, вливали в мозг Ника понимание – происходящее сейчас происходит для него. Для Ника, художника, разочаровавшегося в жизни, видимо, не настолько безвозвратно, чтобы пропустить мимо себя мужчину, столь самозабвенно дарящего ему необходимое счастье быть необходимым.

Теория относительности

Ludovico Einaudi - Nuvole Bianche
Ludovico Einaudi - Fly
Alex Mica - Save My Heart (Radio Edit)
simon_curtis - flesh
Kopps - LA Lights (SmarterChild Remix)

Теплое, яркое утро освещало, прогревая насквозь, небольшую комнату. За широким пластиковым стеклопакетом рассыпала по тротуарам сочные краски осень. В Висконсине рано выцветает трава, перемежая поблекшую зелень янтарным и золотым, а пышные кроны кленов яреют закатом – насыщенные, бордовые, алые, коричневые листья выстилают по паркам и бульварам непередаваемого, уникального узора ковры. Не холодно, всего лишь предусмотрительная природа готовится к долгому сырому сну под хлесткими октябрьскими ливнями, затапливающими города, обманчивому ноябрю, припорашивающему остывающую землю нестойким снегом, и звенящему морозцу вплоть до апреля. Резко континентальный, капризный климат – летом невыносимая жара, зимой температура падает и до –30 по Цельсию. Мичиган играет важную, фактически – ключевую роль в погодообразовании близлежащих населенных пунктов и национальных парков – греет порты и прибрежную зону, даже скованное четыре месяца в год под ледяной толщей. Коренные жители стремятся покинуть неприветливый штат при первой же возможности. Вновь прибывшие, напротив, желают провести тут каждый отпущенный Богом день. Парадокс, как, впрочем, многое в Висконсине.

Кастиэль стоял у высокой кухонной тумбы, профессиональными, четко выверенными движениями нарезая отточенным ножом овощи на салат. Пара паприки, сельдерей, огурцы. Сладкий красный лук. У разделочной доски - глубокая тарелка и две бутылки: с оливковым маслом и винным уксусом, для заправки. Парень задумался на мгновение, открыл дверцу навесного шкафчика, внимательно изучил выстроившиеся в ряд специи. Снял небольшую коробочку с белой горчицей в семенах, глянул на часы. Десять только, спать бы и спать, но сегодня пятница, а впереди – последний уик-энд, который Новак может провести с партнером перед долгой разлукой. Во вторник заканчивается срок отстранения, капрала решением полковника Сингера, совершенно поседевшего, располневшего и вымотанного командованием, отправляют в тренировочный лагерь Кеноша, на подтверждение федерального уровня. До декабря, а после на квалификационную комиссию. Кас не увиливал от должностного взыскания – в конце концов, почти полгода в наиболее трудный для Дина период он находился рядом. Поддерживал и помогал – во всех аспектах быта, не жалуясь ни на отчуждение, разделившее его с тающим от лечения офицером, ни на срывы, смиренно забывая сказанные в запале или под действием препаратов слова. Он улыбнулся, сдул упавшую на лоб прядь и вернулся к приготовлению пищи. Дин минут сорок, как встал – плещется в ванной, пока Кастиэль, вкладывая душу, скрупулезно высчитывает количество потребляемых любовником калорий и живых витаминов. Ему несложно. Разве может быть что-то более вдохновляющее, чем забота о близком человеке? Парень считал, что нет. Поэтому, ссыпая с пластика ровные кубики в блюдо, радовался, что действует, а не скорбно стенает над возлюбленным, попавшим в сложную ситуацию.

Частый мерный перестук лезвия о поверхность. Кастиэль стоит так, что не видит двери, но физически и, пожалуй, ментально ощущает, как позади неслышно, кошачьими шагами, ступает Винчестер. Приближается нарочито медленно, словно кот подкрадывается к мыши. Парень сначала хотел обернуться, но, соглашаясь с дерзкой идеей, моментально вспыхнувшей в сознании, принял затеянную офицером игру и продолжил увлеченно шинковать будущий завтрак – якобы не заметил густого резковатого, но ненавязчивого аромата лосьона для бритья, ворвавшегося в кухню вместе с капитаном. К сильной спине, затянутой белой футболкой, прижался обнаженный живот, а по обе стороны на край тумбы легли плотно сжатые кулаки. Ухо пощекотал рваный выдох.

— Положи нож, - тихо шепнул Дин.

Новак улыбнулся, послушно убрал здоровенный тесак в ящик и замер, словно не решался пошевелиться. На расслабленные, покрытые соком кисти, легли грубые ладони, скользнули от запястий к полусогнутым локтям, поднялись к плечам. Рывок – и Кастиэль в упор смотрит в сверкающие лихорадочным блеском глаза, орехово-зеленая радужка которых почти скрыта широкими бездонными зрачками. Присутствовала в них какая-то чертовщинка, полубезумная искра вспыхивала в глубине черных колодцев. Дин мелко дышал, удивляя партнера тем, насколько горяч исторгаемый легкими воздух. Несколько секунд Винчестер молча созерцал партнера, скользя бездумным взором по чертам лица, изучая их, впитывая знакомую, но будто забытую красоту. Припал губами к губам Кастиэля, в мгновение ока сомлевшего от подчиняющей, плотной волной идущей от мужчины ауры звериной похоти. Поцелуй стремительно приобретал агрессивный, алчный оттенок – пальцы Дина обвились вокруг подбородка Кастиэля, потянули чуть вниз, требуя приоткрыть рот. Добившись желаемого, капитан скользнул кончиком языка по деснам, по чувствительной слизистой, исследуя каждый миллиметр так, словно впервые наслаждался вкусом столь немудрящей, но эротичной ласки. По спине Новака от талии к лопаткам юркнули руки, спустились к пояснице. Край столешницы не позволял Дину прикоснуться к упругой, как каучуковый мяч, заднице любовника, от чего голосовые связки издали длинный разочарованный стон. Возможно, красочный спектр эмоций, вложенный в этот стон, побудил парня распахнуть веки. Дин жмурился, растворяясь в поцелуе всем существом, на щеках алел возбужденный румянец – весьма красноречивые признаки, не оставляющие повода для сомнений. А когда Винчестер, несколько раздраженно, притянул партнера к себе, Кастиэль явственно ощутил упирающийся в бедро стояк.

— Дин… - попробовал вывернуться из тисков Новак. — Мы не можем, - он уперся в грудь мужчины предплечьями, стараясь удержать его на расстоянии. Офицер недоуменно свел брови.

— Почему? – он заставил себя спросить – каждая молекула его трепетала от напряжения. Терпение давалось Винчестеру с отчетливым трудом. Раскаленный металл переливался по венам, поджигая тело в домне желания, и тормознул он только из уважения к Кастиэлю. Однако, приготовившись к четкому и популярному объяснению отказа, он совершенно не ожидал, что услышит невнятный лепет.

— Доктор запретил нагрузки. И у тебя анемия, - с умным видом заявил парень. — И…

— К черту докторов и анемию! – досадливо, с пренебрежением отмахнулся Дин и дернул любовника на себя, впечатав в грудь и намереваясь не отпускать до тех пор, пока не получит то, зачем пришел. Ладонь легко пробралась под мягкую резинку домашних штанов, немедленно обвивая налившийся член. «Какого хрена сопротивляется, если хочет?!» - гневно подумал Винчестер и пропустил между пальцев на затылке короткие шелковистые пряди. Долгие проклятые десять месяцев он отключал ту часть сознания, что отвечала за либидо, и теперь, при первой же возможности, собирался наверстать упущенное. Он не замечал, как зрение заливает бордово-мутным туманом, а по конечностям то и дело пробегает судорога. Не замечал, что ткань трещит, а звуки глохнут. Он чувствовал обмякшее, копошащееся в слабых попытках оттолкнуть стройное тело и пульс, суматошно вытанцовывающий под поцелуем.

— Дин! – возмущенно воскликнул капрал, немного отстранившись от слетевшего с катушек офицера. — Остановись, - попросил он. — Тебе нельзя!.. – беспомощно добавил Кас, отчаявшись вразумить прущего, как бронепоезд, Винчестера. Мужчина стиснул челюсти до скрипа и метнул в партнера тяжелый, недобрый взгляд исподлобья. Навис над парнем, как над безвольной жертвой, не обращая внимания на то, что мелко дрожит.

— Или ты мне добровольно дашь – или я тебя, клянусь Богом, свяжу и один хуй трахну! – повисла тишина, нарушаемая лишь частым дыханием и приливами крови в ушах.

— Сдурел? – мирно, с толикой иронии, поинтересовался капрал, изогнув бровь.

— Мне нужен секс, - низко рыкнул Винчестер, вновь впиваясь поцелуем в упрямые губы. — Сейчас, - зачем-то уточнил он. Плыл от ноющей, сокращающейся тяжести внизу живота. Терял остатки самообладания от пьянящей близости желанного до белых вспышек любовника. Едва ловил себя, чтобы не воплотить угрозу в реальность. Будь на месте Кастиэля любой другой – не стал бы церемониться. Бросил бы животом на стол и поимел, не реагируя ни на отговорки, ни на обиды.

Кастиэль, не менее изголодавшийся, чем Дин, уступил. Перестал дергаться и позволил партнеру то, чего тот так неистово хочет.

Дин, почуявший покорность добычи, подхватил податливого Новака и потащил в спальню, наступая на горло желанию взять парня немедленно, сию же секунду. Впрочем, в точке назначения он компенсировал себе задержку тем, что разорвал на Касе футболку от воротника до подола, придавая ей вид рубашки – одним мощным движением кистей. Прильнув горячей грудью к животу капрала, Дин не сдержался и протяжно застонал от нахлынувших ощущений. Слишком давно он засыпал рядом с вожделенным партнером не в блаженной истоме, а одурманенный транквилизаторами. Слишком давно не пользовался собственным членом. Слишком давно единственное удовольствие, что он испытывал – моральное, полученное от обкромсанных, неполноценных оргазмов Кастиэля. И сегодня утром решил исправить сие досадное упущение. Он, утопая в оглушающих приливах страсти, хотел обнимать, вылизывать, проникать в распаленное тело. Он захлебывался сыплющимися из легких грязными словечками – непристойностями, спутниками его наслаждения. Он участвовал в действе один, не позволяя Кастиэлю шевельнуться – навалился всем весом на хрупкого любовника, исступленно терся о его пульсирующий напряжением пах своим. Осознав, что Кас не станет мешать, Дин приподнялся на локтях и любовался его одухотворенным в предвкушении ликом. Парень раскраснелся, волосы спутались, а свинцовая синь влажно блестела. Слиплись стрелочками угольно-черные ресницы – Винчестер с ума сходил, наблюдая за тем, как густое кружево обволакивается солью. Поцелуй. Мужчина посасывал нижнюю губу, прикусывал ее, с трудом запрещая себе вспороть слизистую до крови. Отвлекся, перекатился на бок – ничего не говорил, одной лишь мимикой приказав парню не двигаться. Из выдернутого ящика тумбочки выпала и покатилась по полу смазка – Дин поймал ее и суетно вернулся к оставленному в ожидании партнеру.

Любрикант лег под подушку – не время пока. Он еще не наигрался. Капитан истосковался по ласкам, по гортанным стонам и несвязным вскрикам. Филигранно забавлялся с нервной системой Кастиэля, ловя каждый его вздох. Пальцы теребили потемневшие плоские соски, выцарапывая из груди капрала неудовлетворенный скулеж. Он действительно не меньше страдал от одиночества и холодной постели, чем Дин. Не поднимал тему секса никогда – берег достоинство и мужскую гордость Винчестера, хоть тот и говорил, что не зависит от работоспособности гениталий. Новак знал по себе, насколько раздражающе-унизительно понимать, что не можешь доставить возлюбленному удовольствие, пусть и по причинам, не имеющим с тобой ничего общего. Не имеет значения, что Дин болел и физически не мог преодолеть губительное для половой функции воздействие цитостатиков и прочего дерьма, которым его пичкали. Несущественно – мысль о том, что от тебя нет никакого толка именно по части постельных утех преследовала Кастиэля неотвязно. Так что никакие утешения или уверения Винчестера в душевном равновесии на парня не влияли. И сейчас, возбужденный, беспомощный и послушный, он заходился нетерпеливым томлением, едва затыкая себе рот, чтобы не потребовать поторопиться.

Командный тон Винчестера, его кипящая во взгляде бездонных глаз ярость, его недвусмысленная, вполне осуществимая угроза рассылали по организму колючие разряды тока, подобные остервенелому удару молнии. Непоколебимого, неприступного, несгибаемого офицера окутывал магический, демонический, осязаемый кожей и разумом ореол власти. Силы. Жестокости. Его воля пробуждала в Кастиэле темную, табуированную, запретную жажду. Необходимость повиноваться, вставать на колени. Отдаваться. Раскрыть потаенные точки, обнажить углы. Принимать. Заведенный до умопомрачения, до звона в ушах, до слепоты, он прогибался под прикосновениями партнера, как дешевая похотливая шлюха… и заводился от такого сравнения еще больше. Укус – между плечом и шеей. Дин, кажется, совершенно потерялся в собственных эмоциях – от ровной кромки зубов обязательно останется синеющий след, печать собственника, клеймо, наложенное деспотичным возлюбленным на бледную тонкую кожу. И от понимания, что теплыми сентябрьскими днями не приходится носить водолазки с высоким воротом, а значит, метку увидит любой – засос вспыхнул и горел, заставляя скромного и уравновешенного капрала елозить задницей по простыням, выскуливая, словно течная сука. Дин стискивал его запястья, прижимая их к поверхности кровати. Не позволял себя касаться. Не велся на провокации. Не реагировал на сбивчивые мольбы – и Кастиэль срывался в пропасть восторженного экстаза именно потому, что Дин делал все то, чего отчаянно желал его порочный партнер. Никогда еще в груди Кастиэля не ворочалось столь острого крика. Никогда еще он не вожделел секса столь ярко. Никогда еще он не признавался себе в столь грязном стремлении дать.

Когда Дин лизнул атласную головку его члена, Кастиэль не успел задушить восторженный крик. Наверняка он немедленно кончил бы, не пережми капитан основание у самой мошонки. Низкий, довольный смех, и влажная горячая теснота насаживается до корня, а язык выписывает по толстым извилистым венам затейливые абстракции. Парень подался вверх, впихиваясь в умелый рот, и тут же схлопотал впечатляющий звонкий шлепок по бедру. Хлесткий «Ах!» отразился эхом от стенных панелей – Дин аккомпанементом к нему тихо застонал от удовольствия, рассылая по стволу невыносимо приятную вибрацию. Ему всегда нравилось видеть, как наслаждается Кастиэль, а когда Кастиэль наслаждается – становится очень громким и этот факт тоже невообразимо нравился Дину. На косточки таза легли ладони, заставив парня разочарованно промычать нечто маловразумительное – теперь он не сможет ни подстегнуть партнера, ни добавить ощущениям интенсивности. Оргазм собирался внизу живота жалящим клубком и вновь отпускал, когда Дин отвлекался от ласки, чтобы растянуть инквизиторскую пытку упоительной негой. Последнее режуще-мокрое прикосновение к венчику и Винчестер отстранился, подтягиваясь вверх. Новак обвил руками его голову, ерошил короткий ежик начавших отрастать, наконец, волос, целовал блестящие от слюны губы, впитывая вкус собственной смазки. Капитан позволил полубезумному от страсти парню небольшую вольность – улыбался в поцелуй, словно одолжение делал.

Кисть сжалась в кулак, вцепляясь в черные пряди на затылке, заставив Кастиэля остановиться. Привычки у Дина остались прежними – нет ничего лучше, чем зафиксировать строптивого партнера таким образом. Кастиэль сию же секунду теряет половину запала, виновато рассматривая сердито сведенные брови Винчестера.

— Хочешь, чтобы я тебя поимел? – вкрадчиво спрашивает Дин, будто упирающийся в пах стояк не говорит о желаниях Кастиэля подробнее и красноречивее слов.

— Хочу, - кивнул, насколько получилось, капрал. Долгий хитрый взор обводит лицо.

— А мне кажется, ты сам хочешь меня поиметь, - невинно похлопал густыми ресничками он. — Слишком много дергаешься! – бархатистый баритон, мгновение назад согревающий, холодеет, выстуживая тепло до костей. — Как думаешь, - подушечки пальцев скользят по животу, минуют мучительно эрегированный член, чуть вдавливаясь между упругих ягодиц. — Если ты сам будешь рулить, смогу я сделать вот так? - указательный мягко массирует сжимающееся в сладкой судороге колечко мышц, а румянец на щеках капрала приобретает пунцовый оттенок. Он погружает зубы в слизистую изнутри, но болезненное противоядие не помогает проглотить хныкающий всхлип. — Не молчи, - приказал Винчестер, пряча улыбку.

— Нет! – вскрикнул парень, выискивая большего.

— Тогда, может быть, - растерянно тянет мужчина, — ты позволишь мне продолжить самому?

— Да! Боже, да! – он уже потерял нить разговора. Он уже ненавидит Дина за промедление. Он уже забыл, что на сухую растягивать будет очень неприятно, если не сказать хуже. Он уже во власти любовника, без остатка, до капли, до точки. Ощущения не умножаются – потому что Дин ничего не забывает и оттого осторожен. Винчестеру достаточно покорности Кастиэля, достаточно проакцентировать роли. Он любит послушного Кастиэля. Целует его прикушенные губы, вкладывая в ласку толику нежности. Ловит бьющееся от неудовлетворенности тело, выпивает отчаянный стон. — Проклятье, Дин… - и столько нестерпимой мольбы в его голосе, столько чувств, что невозможно отказать.

— Т-ш-ш, не спеши, - утешает он. — Когда-нибудь ты обязательно порулишь, - усмехнулся капитан. — Но не сегодня!

Рывок. Он перевернул Кастиэля на живот – садист! – и вытащил из-под подушки бутылек любриканта. Медленно, не отводя взгляда от лица партнера, размазал скользкий состав, согревая его. Развел ноги партнера как можно шире и тронул средним пальцем тугой вход. Неторопливо разминал тугие мышцы, выцеловывая покрывшуюся мурашками спину. Уговаривал себя быть аккуратнее – только Кастиэль сейчас наивно думал, что Винчестер отлит из стали. В действительности же кожа над третьим и пятым ребром заметно подрагивала в такт биению сердца. Слух улавливал каждое его сокращение – по венам перекачивалась словно вода, а зрение заволокло бурым флёром. Руки тряслись и все сложнее держать на привязи перегрызшего цепь самца. Дин воскрешал в памяти самые несексуальные вещи типа дохлых животных, бабушек или вони паленого мяса, но испытанный годами прием на сей раз подводил привыкшего контролировать себя офицера. На него будто накатило изученное состояние психологически-гормонального безумия, но под другим соусом. Теперь он мог внятно оценивать то, что с ним происходит – он хочет трахаться. Наплевать, что будет с Кастиэлем – Дин желал войти в него. Сейчас, без объяснений, без подготовки. Вдалбливаться в узкую задницу, порвать его, иметь до бессознательного состояния, до слез, до обморока!..

Терпел.

Любил.

Подушечка указательного вошла глубже, деликатно раздвигая эластичные гладкие стенки. Кастиэль замер, пропуская сочащийся из легких выдох, подался назад. Дин, не отнимая ладонь, улегся рядом и приобнял партнера за плечи, пытаясь удержать его от лишних, опасно травматичных движений. Стало слегка неудобно, поэтому он сполз по кровати, выискивая подходящее положение. В этот момент парень ему больше мешал – реакции Кастиэля явственно сообщали о кипящем в жилах нетерпении, но рисковать им, вопреки своим маниакальным мыслям, Дин естественно не собирался. Решение пришло само – он, перевернувшись, прикусил кожу между лопатками, намереваясь усилить нажим, если капрал еще раз дернется, но тот только томно застонал, проявляя крайнюю степень удовлетворения. «Да чтоб тебя!» - подумалось Винчестеру. Его колотил крупный озноб, мирные цели беречь чрезмерно распаленного, соблазнительного Новака стремительно таяли под напором глушащего доводы разума вожделения. Он толкнул палец, отточенным движением находя упругий орешек простаты. Учитывая, что удовольствие заглушит боль, добавил второй, разводя ножницы. Кас выгибался и вскрикивал, когда чувствительная точка рассылала по переплетениям нервов затапливающие волны блаженства, умолял поспешить, крутился, как уж на сковородке. Он прекрасен, черт бы его побрал! Эмоции достигли критической отметки, когда Дин принялся мысленно сопоставлять ширину трех пальцев с диаметром своего члена – он буквально вырисовывал зрелище погружающейся в обжигающее колечко головки. Он понимал, что неприятно Кастиэлю будет все равно – слишком давно они не занимались сексом, а на размеры причиндалов Винчестера жаловались только те, в кого он чересчур активно въезжал.

— Дин, - задыхаясь, бросил Кас. — Может, я вздремну? – зараза, а.

Дин знает партнера. Знает – когда он крепко жмурится, стискивает кулаки, а ступни сводит судорогой – капрал почти на грани оргазма. Знает – когда его кожа мелко подрагивает, губы в крови, а дыхание через вдох – Кастиэль вот-вот кончит. Винчестер управляет телом любовника, останавливаясь и продолжая, целуя и обнимая, покусывая и оставляя синяки – он играет на Новаке, как на фортепиано. Он доводит его до пика за считанные минуты и растягивает один акт на час, меняя частоту и глубину фрикций. Этот нахальный малец уже пару раз приплыл бы, не прекращай Дин его подготавливать – простата железа не маленькая, два с половиной сантиметра чистого крышесносного кайфа.

— Не жалуйся, если я тебе задницу порву, - со звериным рыком ответил Дин, поднимаясь над партнером на локтях.

— Сначала на член её натяни, - хихикнул Новак.

— Сучка! – отплатил, прищурившись, Дин и уперся головкой в пульсирующий вход. — Прости, малой, - с налетом злорадства шепнул он на ухо. — Резинок дома нет.

В секунду слияния комнату рассекли два голоса – низкий вибрирующий баритон и мелодичный, сорванный сексом тенор. Дин ощущал, как налитый возбуждением член обхватывают тесные шелковистые мускулы, невыносимо плотно, непередаваемо тесно. Пах поддерживали упругие накачанные ягодицы – не высказать словами, насколько сильно Винчестер хотел стиснуть их в руках, измять, от души шлепнуть, чтобы остался пылающий след от ладони. Он рывком поднялся, встав на кулаки, и вышел почти полностью, порыкивая от шквала чувств. Вновь проник до основания, покрутил бедрами, с ухмылкой выслушивая сексуальный, восхитительный писк, издаваемый довольным партнером. Тело действовало самостоятельно – он пропустил момент, когда азартная забава стерлась из сознания, заменившись острой потребностью вбиваться обнаженным стволом в горячий вход. Они раньше использовали презервативы – по многим причинам и первая – Дин берег парня, не желая, чтобы ему аукнулось какими-нибудь неприятными последствиями. Сейчас Винчестер плавился, рассыпался по вселенной искрами, соединяясь с Кастиэлем без слоя латекса – тонкого, но такого лишнего. Капитан не заметил, как закрыл глаза и запрокинул голову, растворяясь в пространстве. Не обратил внимания, как начал гортанно стонать, хотя обычно из него вырывалось лишь сдержанное урчание. Не помнил, когда навалился на изящную спину вьющегося спиралью Кастиэля, втрахивая его в постель.

— Блять… Кас, ты такой узкий, - цедил он сквозь плотно сцепленные зубы. — Черт! – прокомментировал он – парень сдавил его изнутри, вышибая мозги из черепной коробки к какой-то матери револьверным выстрелом. — Я бы с тебя никогда не слезал, - распутно нашептывал Дин. — Всю жизнь бы тебя натягивал, даже жрать не отвлекался, - рука юркнула между простынями и животом Кастиэля, потерла закаменевший член. — Нравится? – с долей вульгарного ехидства спрашивал офицер, часто, мелкими толчками проникая в послушную, сладкую, крепкую задницу растекшегося лужицей парня. — Хочешь еще? Сильнее или глубже? – ядовито. С насмешкой. А Кастиэль обжигался о каждое слово, умоляя кого-то, чтобы он никогда не замолкал. С висков капал пот, смешивался с запахом взбешенных любовников, создавая в спальне единственно правильный, настоящий аромат животного секса. Дикого до первобытности. Необузданного до циничности. Великолепного. Изначальной, древней, вечной пляски, достойной замены которой, как ни пытались люди – придумать не смогли.

Винчестер вдруг отстранился, перекатился на спину. Потянул Каса на себя. Новак наскоро оседлал партнера и, ведомый его властной поддержкой, медленно опустился растянутым входом на торчащий колом член. Где-то за чертой небытия остались ночи, когда капитан не позволял ему позу наездника из соображений безопасности. Дин знал себя, знал, что становится несдержанным на пике, боялся причинить вред, но теперь рулил не какой-то там здравый смысл и уж тем более, не рассудок. Что-то темное, примитивное, ворочающееся в груди с глухим рокотом всплыло из глубин очерствевшей души много повидавшего офицера, подчиняя его волю себе – его волю, что никогда не шла на поводу у желаний! И он разрешал все. Хотел всего одновременно. Чувствуя, как Кас поднимается и насаживается на него, пошло шлепая ягодицами о мускулистые бедра, он отключал извечно звучащие в голове голоса опасений или колебаний. Сбивал намертво выставленные в опциях настройки. Сбрасывал с себя чёртовы латы, сковывающие с далекого детства. Брал красивое, податливое тело партнера, отдавая ему свою кипящую, израненную, сияющую личность. Он внезапно лишился права быть тем, кто он есть, с другими, но обрел свободу быть собой с тем, кого любил.

— Черт, Кас… Я бы сдох, объезжая твою восхитительную задницу! – он не успокоится, пока не исчерпает полный набор непристойностей. — И сгорел бы в аду нахрен!

— Заткнись, - четко произносит Кастиэль, зачем-то смущенно улыбаясь. Винчестер отдаривает его жесткой фрикцией и коварной ухмылкой.

Кастиэль обычно молчит. Вряд ли он когда-нибудь признается, насколько беспощадно его заводят грязные разговорчики Дина. Дину можно что угодно. Пусть заимеет до смерти. Пусть называет, как хочет. Ударит, порвет, убьет. Лишь бы не останавливался. Лишь бы не остыл. Лишь бы был рядом вечно. Его метнуло вниз. Лодыжки автоматически свились на пояснице мужчины – капрал любит именно миссионерскую, скромную и отчасти неудобную позу, но в ней он мог прижиматься к Дину, смотреть на него – смотреть в его затянутые поволокой глаза, чернеющие от неистовой страсти. Парень истаивал, как восковая свеча, когда Дин поддерживал визуальный контакт. Подобное редко случается – в том не Винчестера вина, просто он не привык и почти всегда кончает, зажмурившись и пряча лицо в плече партнера. Пару раз было, что он, видимо, ощутив желание Кастиэля видеть, дал ему то, чего тот просил. Неотрывно рассматривал его пронзительным ослепшим взглядом, позволял смотреть на себя. И после оргазма залился густым румянцем и уткнулся в подушку. Так и уснул… Кажется, смущался… совершенно напрасно. Капитан отлично сложен – природа тщательно создавала его внешность и фигуру – даже в болезни мало что изменилось. Но на пике удовольствия его черты разглаживаются, расслабляются, приобретая одухотворенный, немного пугающий совершенной красотой вид. И Кастиэль мечтал всегда любоваться его удовольствием.

— Давай, ангел мой, - бесстыдно мурлыкал капитан. — Покажи как тебе хорошо! – и Новак взорвался мириадами фейерверков, сотрясая стены и заставив стекла звенеть громким оргастическим криком. Плоть подрагивала, изливаясь соком вожделения. Вязко пачкала животы. Дин потерся носом о шею любовника – рядом с порозовевшим ухом, втянул ноздрями ни с чем несравнимый, неповторимый запах Кастиэля и замкнулся на себе. Сосредоточился на скрутившихся в жгуты мускулах живота и паха, распространяющих по клеткам организма детонирующую отраву экстаза. Коротко и отрывисто дышал, вбиваясь в горячую тесноту. Сдавливал партнера в объятиях до хруста, ритмично и плавно двигая бедрами навстречу сокрушительной разрядке.