No one knows what it's like. 9 глава

— Выгоняешь надоевшего друида кормить комаров и потеть под палящим африканским солнцем? – иронично протянул док. Продвинутая в IT-технологиях рыжая имела слабость к фэнтези и мистическим сюжетам, о чем свидетельствовала дева Ривенделла Арвен на заставке монитора и фигурка Гермионы Грейнджер на полочке стола.

— Нет… - секретарь слегка опешила от дикости озвученного предположения. — Просто в некотором шоке, что такой повернутый на работе трудоголик, как вы, упустит шанс поучаствовать в выездной миссии Красного Креста. Уверена, вы даже во сне оперируете! - воскликнула она.

— Старик опоздал, - беззаботно пожал плечами Энджелс.

В действительности, мужчина считал предложение известного профессора, имя коего гремело по США с десяток лет в связи с совершенным прорывом в области экстренной хирургии, очень заманчивым. Фактически, он, заранее поставленный в известность о гуманитарной поездке, две недели метался между «да» и «нет». Профессиональная гордость подталкивала его немедленно согласиться. А сердце нашептывало, что он уже немолод для подобных приключений. И, конечно, лукавило. Фергусу почти шестьдесят пять, но ведущий травматолог Калифорнии дальней поездки, москитов и трудностей не испугался. Не испугался и Гейб. Его в Америке держало нечто более одухотворенное, чем страх или лень. Он, собственно говоря, не достиг карьерного потолка, как специалисту ему доступны еще многие должности, в особенности – после тяжелой, напряженной и, чего греха таить, небезопасной миссии Красного Креста бок о бок со светилом такого масштаба, как Фергус Макклауд. Однако события последнего года заставили Гейба скрупулезно изучить не только свои возможности, но и потребности. А нуждался он в приземленных, простых и понятных аспектах существования, которые, к сожалению, с работой сочетались весьма условно. Ему феноменально повезло получить желаемое и совместить его с той нагрузкой, что уже есть. Большего его карманное чудо не выдержит, и Эндж не желал испытывать судьбу, и без того оказавшуюся слишком милосердной.

Ники. Николас. Худенький, похожий на изящную мраморную статуэтку художник, внезапно потеснивший основного партнера Гейба – клинику. Он спит, отвернувшись от Гэбриэля – независимо от того, на какой половине кровати засыпает. Не жалует тесные объятия, и лишь иногда нейрохирург просыпается, обвитый руками-ногами столь тесно, что трудно дышать. Ник любит лазанью и пиццу и неплохо готовит, тогда как Эндж вряд ли сумеет даже приемлемый омлет состряпать. Ник интроверт и меланхолик, предпочитающий одиночество за мольбертом бурным компаниям. Гейб – экстраверт и сангвиник, чахнущий без ежедневного общения, друзей, вечеринок или, на худой конец, сложнейших многочасовых операций, где док перевоплощался в полубога. И, тем не менее, он привязался к Нику так крепко, что отказался от перспектив. Не пожертвовал, а ухватился за шанс наладить личную жизнь, пусть и в ущерб рабочей. Первые пару дней после того, как парень рассказал любовнику о выходке, устроенной им у Винчестеров, Гэбриэль злился. Осознавал, что теряет контроль, оттого и старался свести встречи с парнем к минимуму, боялся выплеснуть на Хэттуэя ревность, обидеть его требованиями и упреками. Ники сгорал со стыда, просил прощения и винил себя в смурном настроении дока. Правда, к следующему воскресенью Эндж растаял. Не сумел сопротивляться обаянию студента и его несчастному личику. Простил, естественно. И с той поры их отношения развивались семимильными шагами. Гейб немного нервничал – не прошло и шести месяцев, а он едва поймал чуть не слетевшие с губ признания. Так… стремительно все. Эндж, зная развитие предыдущих отношений парня, отчаянно не желал ошибиться. Внушить им обоим ложную надежду на «жили долго и счастливо», поспешить – и потерять то прекрасное, что дарил ему Ник. Желал разобраться в испытываемых чувствах и позволить Нику разобраться в них же. Логика. Рациональность. Трезвый расчет. А душа пела и взрывалась миллионами сияющих искр, стоило лишь вниманию выхватить большую стрелку на циферблате, указывающую на 5 вечера. Трижды в неделю, когда нет смен в кофейне, Ник в половину шестого возвращается домой. В коттедж Энджелса недалеко от почтового отделения на 31 улице. Готовит ужин и дожидается дока. Никогда не звонит и не торопит его, занимается университетскими заданиями, развлекается рисованием или просмотром TV. Встречает его так, словно не видел несколько лет. Обнимает, повиснув на шее. А по сердцу Энджа из клетки в клетку разливается тепло.

Половина сентября, октябрь и ноябрь пролетели столь незаметно, словно божественная рука просто извлекла лишние листы отрывного календаря. Эндж постоянно опаздывал на свидания, а по утрам зевал на летучках администрации. Несколько раз проспал – впервые с той минуты, как принял решение посвятить себя медицине. Забывал созваниваться и пересылать документацию. Приходил без продуктов, которые Николас просил купить. Падал на диван и отрубался. Его взбалмошный распорядок растерял и без того жалкий налет упорядоченности… но он счастлив. Счастлив тем спокойным счастьем, что достигается лишь человеком, успевающим абсолютно все. Чарли, за годы совместной службы привязавшаяся к боссу, прикрывала его цейтнот, и единственным местом, где Гейб никогда не лажал, стала операционная. Ему не приходилось оправдываться перед партнером – Ник посмеивался над рассеянностью дока и обходился без повторных посещений супермаркета. Улыбался и вдумчиво выслушивал как сокровенные размышления Энджа, мрачные и депрессивные, с толикой обреченности от бессилия – в частности, после неудачных вмешательств, ведь Эндж, хоть и специалист, но не Бог – так и незначительное нытье, ворчание недовольного отвратительной погодой или гадостным кофе старика. Именно стариком он и называл Гейба в подобные моменты. Подтрунивал, осторожно поднимая любовнику настроение. Он умел избегать животрепещущие темы, время обсуждать которые еще не пришло, и умел распрощаться с тактичностью, когда того требовали обстоятельства. Ник никогда не трусил, даже осознавая, что его позиция способна нанести вред их отношениям с Гейбом, он не молчал. Он предпочитал скрывать боль и страхи, но не то, во что верил – как-то парочка поцапалась по поводу толерантности общества и способности среднестатистического обывателя, чье мнение, по словам Николаса «засорено религиозным бредом, консервативными пережитками и деградацией духовности», принять, помимо свободы вероисповедания также и свободу сексуального выбора. Гейб неосторожно ляпнул, что ему наплевать, и пролетел. Они помирилась спустя четыре вздоха. Нет, никаких Красных Крестов. Черта с два Гэбриэль оставит своего мальчика. Не сейчас. Старик справится и без него.

Милуоки, штат Висконсин, ноябрь 30, 2011.

Солнце едва пробивалось сквозь плотные шторы, мягко очерчивая фигуру раскинувшегося звездочкой по матрацу парня. Короткие темно-русые волосы вились на средний локон, на губах блуждала неуловимая улыбка. Достаточно одного взгляда, чтобы понять – он доволен. Доволен томным утром и поздним началом рабочего дня, позволяющим ему поваляться подольше. Доволен отсутствием яркого освещения, теплой постелью и приятной расслабленностью во всем теле. Доволен видом неторопливо одевающейся девушки, собирающей по полу раскиданные шмотки. И девушкой он очень доволен – не передать, насколько. Он несколько лет заглядывался на темнокожую красавицу, но сначала она была занята, а потом пропала – считалось, что уезжала в Чикаго на практику… Только осенью им повезло встретиться – случайно – и попытаться начать отношения. Он готов отдать что угодно, лишь бы она была счастлива. А она – пока не определилась, он видел опасения в глубине карей радужки. Но не унывал. И не навязывал свои эмоции, открывая ей дверь в три ночи, деля с ней ложе и утренний кофе. Сейчас, правда, она на завтрак не настроена – еще вчера предупредила, что уйдет рано – как раз перед тем, как поцеловала чуть ниже пупка. От мимолетного воспоминания по коже прошла дрожь, а душу переполнило невыносимой нежностью. Он не сдержался.

— Эй, - мягко окликнул парень, приподнимаясь на локте. — Куда ты так спешишь, семи еще нет?

— Миссис Лейковиц просила вернуться до восьми, - объяснила она, застегивая молнию на юбке. — И потом, - изогнула бровь девушка, — прийти в лабораторию во вчерашней одежде – верх глупости.

— Да ты же в халате ходишь, никто не увидит! – рассмеялся он.

— Энди, - она вдруг посерьезнела – миг, и знойная мулатка превратилась в строгую аспирантку, ассистента профессора на кафедре университета Висконсина. Перемена произошла стремительно, совершенно внезапно. Нервно поправив манжеты блузки, она опустилась на краешек кровати. Теребила в пальцах кружево чулка и изучала принт ковролина. — После новогодних каникул я покину США, - на ее лице отражалось печальное сожаление. Раскаяние – ей нелегко дался начатый разговор. Она чувствовала себя обязанной рассказать ему раньше – но не осмеливалась. Вина. Знала, что причиняет Галлахеру если не боль, то дискомфорт – его отнюдь не дружеская симпатия настолько очевидна, что не оставляет места для сомнений. И она не пыталась играть с ним и с его сердцем. Осознавала и принимала их встречи, как нечто большее, чем перепихон со скуки. Уважала Энди – он милый, заботливый и привлекательный. Немного легкомысленный, но легкомысленность являлась одной из основных причин ее благосклонности к давнему воздыхателю, переросшую во что-то, чего она пока не понимала. Сейчас она мучилась от угрызений совести. И… искренне привязалась к нему, как к мужчине, но представ перед выбором, выбрала карьеру. Не ради себя.

— Как надолго? – только и спросил он.

— Год, возможно, полтора.

— Полтора года?! – шокировано уточнил Галлахер. Подскочил, спуская ноги на пол. Протянул руку, словно желал притронуться к ее плечу, но не решился. В растерянности потер ладонью лоб и резко выдохнул, стараясь привести в относительно стройный ряд вспыхнувший в груди вихрь аргументов, противоречий, возражений и просьб. Он, хоть и прослыл беззаботным шалопаем, беспечным и даже поверхностным, на деле – мудрый и добрый парень с философской точкой зрения на мир. И вместо упреков, первое, о чем он подумал – ее мотивы. То, что его возлюбленная, грандиозными трудами перешедшая френд-зону, предупреждает его, чей статус в ее бытности не определен, ответственный и честный шаг, символ неравнодушия. Ей не безразлично, как он справится с ее отъездом – снова, надолго, на восемнадцать месяцев! Но Энди – не вспыльчив. Он никогда ничего не требует в принципе, особенно от тех, кого любит. — Тина… - беспомощно произнес он. — Неужели поездка так необходима? А как же мы? – она виновато, как-то жалко улыбнулась. Повисла вязкая тишина, нарушаемая лишь шорохом простыней и медленным, робким дыханием.

— Я не имею права, конечно. И если… - осторожно подала голос Роджерс после паузы, — ты не захочешь… - она запнулась, вновь замолчала, тщательно взвешивая беспокойно мечущиеся мысли, отбирая и оценивая то, что собиралась озвучить. — Не захочешь ждать меня, я пойму, - наконец, веско вымолвила Тина. — Просто… - она спрятала поблескивающие глаза под ресницами. — Лучше скажи сразу. Чтобы я не строила несбыточных надежд, - Эндрю подобного не предполагал – более того, он не сразу вник в смысл того, что она сказала. Недоверчиво нахмурился, почесал затылок, соображая и сопоставляя. Казалось, слышно, как в его черепной коробке поскрипывают шестеренки. Он ошарашенно хмыкнул, будто столкнулся с неразрешимой дилеммой.

— Все зависит от того, - рассудительно выдал Галлахер, — нужен ли я тебе.

— Нужен, - коротко ответила она.

В квартире на Уэстуэй стрит новоиспеченный майор Винчестер бездумно щелкал по кнопке дистанционного пульта. Переключал каналы с частотой один в две минуты, но вряд ли запоминал хоть кадр трансляций. Реклама, реклама, биржевые сводки, новости, снова реклама, порно… Он размышлял. Предыдущие пару недель, пролетевшие с достопамятного разговора в кабинете бригадного генерала Романа, офицер пребывал в некотором ступоре. Его мыслительный процесс настолько загружен моделированием предполагаемых путей разрешения сложившейся ситуации, что Дин даже во сне видел себя в мундире, увенчанном дубовыми листьями, и Кастиэля, оскорбленно хлопнувшего дверью. Правда, комичные сценки – полбеды. Три или четыре раза он в панике вскакивал с постели, покрытый липким холодным потом. Ночь приносила ему зрелища изученной до мельчайших нюансов запаха огненной пустыни и спину быстро удаляющегося вперед Новака, в конце концов, падающего на плавящийся от высоких температур песок. Смерть прокралась в его грезы по протоптанной тропинке, принесла с собой испепеляющий ужас. Чем дольше мужчина всматривался в перспективы, тем сильнее боялся. Да, он напоминал себе, что процент гибели пожарных невысок, а специалистов АРИСП, как ни парадоксально, еще ниже, но не мог успокоиться. Он подходил к той грани, за которой остается лишь иррациональное желание защитить объект привязанности – любой ценой. Дин всерьез прикидывал вариант отказаться от должности инструктора и, соответственно, кресла командующего 151 подразделением, прекрасно зная, кого назначат на его место. Взвешивая на ментальных весах оперативников, попадающих в последнем случае под командование некомпетентного Райана, и Кастиэля, Винчестер склонялся-таки в сторону человека, внушившего ему глубокую, почти патологичную любовь. Он понимал, что, лишившись партнера, с трудом оправится и вопрос, оправится ли вообще.

Порой Дин искренне старался разобраться в причинах столь маниакального желания опекать Кастиэля. Раскладывал по полочкам то, что в принципе не поддается никакому анализу. И сейчас он воистину понимал и одобрял мотивы внутренней безопасности, запрещающей любовникам служить в одном звене, особенно, звене класса А, где уровень риска взлетает до невообразимых высот. Именно сейчас Дин принимал, что он, еще два года назад живший по строгим регламентам, единственным правилам, способным сохранить жизнь, без оглядки ломанется в огонь, нарушая писаные и неписаные законы, чтобы спасти Кастиэля. Только сейчас офицер задумывался над тонкостями испытываемых чувств. Вместе с ним работал его брат. Винчестер, привязанный к Миллигану всем сердцем, никогда не пекся о нем. Уходя в отпуск или в отстранение, коих, прямо скажем, хватало – никогда не тревожился за его жизнь. АРИСП опасный отряд. Каждый, носящий на груди ИТ нашивку элитного класса пожарных, помнит о дышащей в затылок смерти. Взвешивает собственные силы и возможности, проходит жесткий отбор. Те, кто там работают, достаточно квалифицированы, чтобы позаботиться о себе. Но Кас… Донован не сумеет сдерживать его бунтарскую натуру и манию спасателя. Нитро – классный мужик, отличный старшина, но ему не хватает искусства подавлять. Есть в людях черты, которые не перевоспитаешь, не переделаешь – остается лишь пресекать на корню авторитетом. Майк слишком человечный для того, чтобы спорить с неугомонным капралом. И логически Дин осознавал свое стремление предотвратить неизбежную беду, но осознавать и толково объяснить Кастиэлю – разные вещи.

Мужчина поднялся с дивана, зло зыркнув в сторону плоской плазмы на стене, вспыхивающей картинками в, казалось, бессистемном, хаотическом сумбуре. Большой палец нашел и почти агрессивно прижал красную кнопку отключения на пульте – экран помертвел, став похожим на черный провал. Ничего интересного или познавательного в dead-time не увидишь: мыльные оперы, коп-шоу, глупые мультики. Полчаса назад, когда требовался фон к эвристическому анализу, мельтешащие картинки не раздражали, отвлекая от тупиковых размышлений. Решение сформировалось и требовало действий, потому Дин отложил дистанционку и поднялся с дивана. На полке у стереосистемы лежит два мобильника – простенький Nokia майора и смартфон Кастиэля. Уезжая, капрал установил переадресацию на сим-карту партнера, а Дин регулярно подсоединял его аккумулятор к сети, старательно отгоняя мысли о том, насколько его поступок сентиментален – вызовы, независимо от статуса телефона, поступали на сотовый Винчестера. В основном, от миссис Гриссом, но в воскресенье звонила какая-то девушка, представившаяся Тиной Роджерс. Расстроилась, когда Дин сообщил ей об отъезде Кастиэля, и попросила, чтобы тот обязательно связался с ней по возвращении. Несколько раз повторила, что это очень важно – как будто опасалась, что офицер из каких-нибудь странных побуждений скроет от любовника подобную информацию. Дин пообещал ей, что обязательно передаст. Наскоро выстучав на клавишах семизначный номер после 414*, он прижал трубку к уху плечом и распахнул дверцы платяного шкафа. Спустя три гудка, за которые он успел выбрать рубашку, динамик передал низкое «алло».

— Привет, - коротко поприветствовал Винчестер. На том конце провода фигуристая блондинка отодвинула от себя клавиатуру и откинулась на спинку офисного кресла. Широко улыбнулась, от чего от уголков ее глаз разбежались мимические стрелочки, какие бывают только у очень веселых людей.

— Ну и ну, - с иронией протянула она, узнавая собеседника по голосу, без уточнений и реверансов. Девушка достаточно долго общалась с офицером, чтобы его баритон с эротичной хрипотцой отпечатался в памяти до конца ее дней. — Посмотрите-ка, кто к нам пришел.

— Есть планы на вечер? – поинтересовался Дин, топая на кухню. Комнату заливало ярким солнечным светом, отражающимся от заснеженных крыш соседних домов. Жильцы кондоминиума создали управляющую компанию, ревностно следящую за состоянием высоток, но за зимние месяцы осадков выпадало столько, что рабочие элементарно не справлялись с очисткой кровель. Впрочем, Дин не жаловался. Ему нравился снег, отчасти потому, что он сам – дитя зимы, а теперь и его возлюбленный тоже. Где-нибудь в Техасе или Калифорнии 28 ноября – день рождения Кастиэля – тепло, а в Висконсине с октября по март температура колеблется от – 3° до – 35°C. Не Аляска, конечно, но и не Лоуренс, где постоянно свищут сухие ветра. Старший отпрыск Джона и Мэри Винчестеров не посещал родной штат больше двадцати лет, да и в будущем не намеревался посещать. Отвратное место, несмотря на то, что свое до одури.

— Плед, мороженое и фильм, - посмеиваясь, ответила девушка.

— А как тебе джаз, кофе и я? – изогнул бровь майор, вскрывая упаковку с витаминами. Уилсон хитро прищурилась, как всегда, когда замышляла что-нибудь. Постучала кончиком ручки по столешнице, якобы раздумывая над его предложением. Офицер поддерживал игру, не торопя ее и не провоцируя. Она – женщина. Одна из лучших женщин, знакомых Винчестеру, с кем он смог найти общий язык. Своеобразная, независимая, красивая. Ее присутствие подчеркнет достоинство любого самца, способного заслужить ее расположение. А Винчестер ее расположение заслужил давно и бесповоротно.

— Сеанс или свидание? – уточнила психоаналитик.

— Свидание, - соблазнительные губы тронула знаменитая порочная улыбка. Дин вкинул в рот таблетку, запил глотком воды и услышал после паузы, как на Запад Аллис по полу кабинета цокают металлические набойки острых каблучков – девушка встала, чтобы достать себе сигарету из сумки. Щелкнула зажигалка, а воображение немедленно вырисовало перед Дином образ опирающейся плечом на оконную раму Уилсон. Обоняние почти улавливало аромат ванили, смешанный с дымом восточных сортов и табака Бернли, подсушенного на огне.

— Дин, - выдохнула Уилсон, — ты, кажется, выступаешь за мужскую команду, - поддела она.

— Эва, - укоризненно протянул он. — Ориентация не мешает мне ценить женскую красоту.

— Льстец.

— Не могу с этим спорить, - парировал майор.

Девушка стряхнула столбик серого пепла в пепельницу и взглянула на циферблат. Половина пятого, через час заканчивается ее рабочий день, клиентов по записи нет. Можно смело надеяться на то, что никаких непредвиденных посетителей не появится. К ней вообще редко приходят с улицы. Большая часть ее пациентов – вернувшиеся из горячих точек солдаты; узкие специалисты групп риска, такие как пожарные и особые части полицейских; агенты низшей прослойки ФБР. За одиннадцать лет частной практики Эва успела проникнуться настолько ужасающими подробностями службы своих подопечных, что сама пару раз бродила по краю нервного срыва. Позже научилась абстрагироваться. Дин называет ее промывателем мозгов и не лукавит. Конечно, мнение Винчестера о психиатрах необъективно и предвзято, но что с него взять, если ни один «квалифицированный психоаналитик» не сумел пробиться сквозь его оборону. Когда-то капитан не гнушался грубости и шантажа, лишь бы отделаться от назойливой докторши. Не раз выгонял, когда она наносила внезапные визиты. Дрожал от гнева и тонул в черной депрессии. Воистину, самый сложный и многогранный ее пациент. Пациент, и близко к исцелению не подошедший. И по идее, пересекаться с ним вне стен кабинета запрещает профессиональная этика, но Эва плевала на этику. В конце концов, технически она не считается его лечащим врачом. Она считается его другом.

— О’кей, - смилостивилась Уилсон. — Забери меня в шесть.

Дин ухмыльнулся и сбросил. Гадостный вкус облатки лип к языку, но офицер привык к изыскам фармакологии. Безымянный палец левой руки усыпан точками от медицинских лезвий, локтевой сгиб в следах иголок. Операционный шов порой тянет и часто болит голова. Боль спускается с макушки на лоб, давит на брови, перетекает к скулам, разламывает череп пополам, но Дин редко жалуется терапевту – она и так с него глаз не спускает. Естественно, он не ждал, что после химии выздоровеет. Ремиссия – обманчивая штука, может долго и с успехом морочить иллюзиями, чтобы спустя пару лет вдарить по рассудку рецидивом. Но мужчина надеялся. Вспоминая девять месяцев драконовского лечения, боялся повторения процесса. Пожалуй, ничего не боялся настолько сильно, как новой опухоли. И дело даже не в изматывающих препаратах и процедурах – в ощущении полной и абсолютной беспомощности и обреченности, в вакууме, не позволяющем вдохнуть. Поэтому Дин не шутил с назначенными таблетками, исправно посещал лабораторию, сдавая кровь на маркеры, и соблюдал назначенную диету, тем более что не настолько она строга. В любом случае, ему сильно повезло – у многих после цитостатиков развиваются тяжелые поражения костного мозга, вплоть до пересадки, а дальше и аутоиммунные реакции, гепатиты и прочие прелести. Валяясь с полуживыми почками на больничной койке, Дин смотрел на спящего в ногах Кастиэля и только тогда в полной мере осознал, что мог потерять и кому причинил невыносимые страдания. В мыслях пролетали кадры, запечатлевшие свинцовую синь, поблескивающую тщательно скрываемой влагой. Вертикальную тревожную черточку, прорезавшую лоб поперек. Тонкие нервные пальцы, ломающие суставы кистей. Винчестер чувствовал себя палачом любимого человека и был недалек от истины. Никто не ранит так, как близкие.

Тяжело вздохнув, Дин наскоро оделся и спустился на парковку. Рядом с импалой сверкал полированными боками мотоцикл Новака, до сих пор вызывающий у Винчестера почесуху в ладонях. Все, что могло навредить Касу, навлекало на себя презрение и ненависть майора, но он терпел. Раз капралу нравится эта груда фольги, пусть балуется. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы своих не наделало, блин. Ключ в замке зажигания породил искру, движок отозвался сытым урчанием, а на тахометре взметнулась стрелка оборотов. От Уэстуэй стрит до Запад Нэшнл авеню минут сорок ехать, плюс пробки и забитая под завязку стоянка у районной библиотеки – часа вполне достаточно. Тем временем Эва успеет закончить дела, закроет кабинет, почирикает с секретаршей соседнего кабинета. Девушка найдет, чем себя занять в случае опоздания Дина, но в случае с Эвой опаздывать чревато, поэтому майор не задерживался, старательно объезжая плотный трафик по узким улочкам Саутгейта. Колонки молчали. Обычно за рулем Винчестер развлекался, слушая классический митол, но не сегодня. Посматривая на часы, он перестраивался между полосами движения, протискивался в крошечные промежутки, даже подрезал кого-то – неумышленно. Его откровенно раздражали водители с юношескими правами; дамочки, болтающие по Handsfree без передышки и оттого почти не обращающие внимания на дорогу; спешащий по домам офисный планктон. Дай офицеру волю, он бы у таких права вместе с авто отнимал. Категоричный максималист. Некоторые вещи не меняются…

Эва поприветствовала вышедшего из салона открыть ей дверцу Винчестера поцелуем в щеку. Искренними и тесными объятиями. Она, невозмутимая и надменная, приученная прятать эмоции, скорее всего, и сама не успела оценить свои действия, поддавшись нахлынувшей радости. Пока ждала – передумала кучу разной фигни в попытке сообразить, что сподвигло Дина пригласить ее в неформальное место с ее любимым джазом. А увидев его, цветущего, улыбчивого, статного – не сдержалась, да и не старалась. Майор ее нежностям не сопротивлялся, в ответ обхватив стройную талию руками. До кафе они добрались в тишине, пара кварталов по Запад Аллис – не расстояние для серьезного разговора, а Уилсон не сомневалась, что без повода Винчестер ее не побеспокоил бы. The Ligature встретила пару приглушенным светом, тихим переливом саксофона и столиком в уголке, где им никто не мог помешать. Официант дождался, пока посетители усядутся, и подал список блюд и винную карту. Последнее Дин передал Эве, но та тоже отказалась. Видимо, алкоголь за беседой оказался лишним.

— Двойной эспрессо без кофеина, - попросил майор, дождавшись, пока Уилсон закажет десерт и глясе. Парень в фартуке кивнул и удалился.

— Без кофеина? – удивилась девушка.

— Терапевт крайне настойчиво рекомендовала мне снизить потребление, - Дин состроил недовольную гримаску и показал пальцами кавычки, — «продуктов, негативно сказывающихся на сосудистой системе». Приходится смириться, по крайней мере, пока.

Минут десять они просто болтали. Ни о чем и обо всем сразу. Эва намеренно не задавала наводящих вопросов, посчитав, что Дин сам перейдет к животрепещущей теме, когда дозреет. Он рассказывал ей о лечении, о последнем залете в клинику, о переменах, коснувшихся их с Кастиэлем быта. О гражданском партнерстве пока не говорил, ожидая официанта – с чашкой ароматного напитка в руках легче сосредоточиться, потому что посвящать подругу в хитросплетения своих отношений лишними словами не желал. Взвешивал уже мысленно сформировавшийся диалог, скрупулезно отбирал, чем поделиться с Уилсон, а чем не стоит. И убеждался, что для получения стоящего совета необходимо рассказать Уилсон максимальную правду. Откровенничать, к чему совершенно не приучен и не подготовлен. Аромат кофе подстегивал, придавая решительности.

— У тебя трехнейронная система мышления, - усмехнулся Дин. — Поэтому мне нужна твоя помощь.

— Что, прости? – вскинула бровь Эва.

— Логика женская, - объяснил мужчина, сделав глоток из чашки. — И потом… - он смутился и нервно побарабанил пальцами по поверхности стола. — Очевидно, что старыми методами я только напортачу.

— Может, обрисуешь вкратце? – намекнула она.

Майор шмыгнул носом и, пропуская длинные паузы, принялся «обрисовывать». О встрече с генералом и повышении, об изнуряющей болезни и операции. Он, отрешившись от реальности, шагнув за черту окружающего мира, пространно описывал события последних месяцев. Взахлеб, скороговоркой, глотая окончания и надолго замолкая, будто заново пропускал их сквозь сознание, погружался в атмосферу страха и отчаяния, испепеляющей любви и страсти. И очень осторожно, мельком, упомянул о намерении заставить Каса подать в отставку. Он облекал чувства в рубленые, сухие фразы, сияющие глубоким, сакральным смыслом, определяющим его существование на века вперед. Не смотрел на Эву, опасаясь споткнуться о собственную искренность и закрыться, спрятаться в непроницаемом глухом коконе. Он знал себя. Знал, что многие годы отрекался от большинства аспектов себя, убивал основополагающие черты своей личности, уничтожал в себе то, что считал нерациональным, потому что критически не справлялся с собой. Он усердно превращался в андрогинное, механическое, холодное создание. Преуспел настолько, что почти забыл, кто он есть. И никто, кроме Эвы – даже Кастиэль – не мог помочь ему вспомнить. Она выворачивала наизнанку его впихиваемую в рамки недостижимой идеальности боль и разглядывала ее под увеличительным стеклом, вбивала в сердце гвозди милосердия беспощадно, безжалостно. Резала по истекающей одиночеством плоти с хладнокровием хирурга. Преодолевала выстроенные им стены так легко, словно не прилагая труда. Под дулом автомата, стрекочущего стальными пулями логики, вынуждала его прощать самого себя. Когда-то Дин ненавидел ее за въедливость, настойчивость, бесцеремонность. Сейчас – нуждался в ней, как в призме, способной высветлить то утраченное, что делало его человеком, а не дышащим андроидом, трагикомичной карикатурой на душу.

— Рада, - подала голос психоаналитик, когда он закончил исповедоваться, — за тебя, Дин. Ты заслуживаешь счастья. Но не уверена, что понимаю, какую роль ты отводишь мне. Судя по тому, что я услышала – ты прекрасно ориентируешься в ситуации. Только обсудив с партнером за и против, — она отпила глясе, и отодвинула тарелку с восхитительным лакомством – кусочком ананасового торта, — озвучив ему свои страхи, ты сможешь убедить его поступить, как тебе необходимо. Не советую давить. Исходя из описания его психотипа, ты действительно напортачишь, пытаясь заставить его.

— Проще запретить, - упрямо возразил мужчина, любуясь затейливой мозаикой пола. — Я не оратор. А он 18 на первое дежурство выходит.

— Проще, - наставительно изрекла Эва, — не значит «лучше». Ты и так лишил его возможности познакомить тебя с матерью. Самостоятельно, в одностороннем порядке, выплатил его кредит. Если ты продолжишь решать за него – ничем хорошим не кончится. Или ты вылепишь из парня очередную задницу, мнением которых никогда не интересовался, или потеряешь единственного психа, принимающего тебя, высокомерного ублюдка, со всеми заморочками. Выбирай, майор.

— Понял, - буркнул Дин.

Они сидели, поглядывая друг на друга искоса, словно соревновались в хитрости. В серой радужке Уилсон Винчестер видел, интуицией угадывал подвох, но продолжал притворяться поленом – излюбленная маска офицера. Часто, очень часто люди, не имеющие представления, с кем связываются, покупались на его блеф. Раскрывали карты, бравировали мнимым, недолговечным превосходством. Мало кто знал, что, по первому впечатлению, безмозглая гора мяса – прекрасный игрок в покер. Много кто тотально пролетал, как фанера над Парижем из-за подобной беспечности. Дина не стоит злить. Если он не свалит врага в лоб, зайдет сбоку. Тех, до кого не дотягивались его тяжелые кулаки, он сбрасывал с насиженных кресел изощренным коварством. Он никогда не исключал из уравнений возмездия человеческий фактор, истребляя эту переменную из своего ментального генома. Он прятался под личиной предсказуемости. Добродушно улыбался, сжимая в покрытой загрубевшими рубцами ладони заточку. А потом появился хрупкий, лучащийся изначальным светом ангел и одним взмахом широкого крыла разметал по вселенной его игрушечные танки и стены.