 |
2. Злоупотребление разводом. 3. Власть отца в древнем Риме
|
|
|
|
2. Злоупотребление разводом
Знаменитый оратор Гортензий очень увлекся Катоном Младшим. Постоянно удивляясь ему, он стал его другом, неотлучным его спутником. Такое постоянное общение внушило ему страстное желание породниться с Катоном, и Гортензий не мог выдумать ничего лучшего как посватать его дочь Порцию, несмотря на то, что она была уже замужем за Бибулом, от которого имела двоих детей. Катон заметил на это, что Бибул вероятно не согласится расстаться со своей женой. «Но я могу ее отдать ему, если нужно, — возразил Гортензий, — как только она родит мне ребенка, и я таким образом теснее сближусь с тобой».
Так как Катон настаивал на своем отказе, то Гортензий стал просить у него его собственную жену. Это предложение было тем более странным, что Марция была беременна. Тем не менее, Катон не отвергнул совершенно этого предложения, он решил только предварительно посоветоваться со своим тестем Филиппом. Этот последний, по-видимому, имел такие же взгляды, как и его зять, и поэтому предоставил ему полную свободу действий. Тогда Катон уступил свою жену Гортензию и даже подписался под брачным контрактом.
Гортензий оставался ее супругом до конца своей жизни и, умирая, завещал ей свое громадное состояние. Но удивительнее всего то, что
Катон снова женился на ней, когда истек срок ее вдовьего траура. По словам Плутарха, она решилась на новый брак ввиду того, что Катон собирался уехать в армию Помпея (дело было в начале гражданской войны), и ему нужно было иметь кого-нибудь для надзора за домом и дочерьми. В своем сочинении против Катона Цезарь резко нападает на него по этому поводу и обвиняет в том, что он из жадности к деньгам спекулировал браком. «Иначе, — говорит Цезарь, — зачем было уступать свою жену, если она ему самому была нужна? Если же не была нужна, зачем ее брать обратно? Жена была для него лишь приманкой для Гортензия: Катон дал ему свое жену молодой, чтобы получить обратно богатой».
|
|
|
Этот анекдот показывает, с какой легкостью разводились в Риме в конце республики. Зло это нисколько не уменьшилось в эпоху империи. «Восемь мужей в пять лет, — восклицает Ювенал, — вот самая подходящая эпитафия на могилу римской матроны! » «Отчего, — прибавляет он, — Серторий чувствует к Бибуле такую нежность? На самом деле он любил не свою жену, а ее тело. Пусть две-три морщины появятся на щеках Бибулы, пусть кожа ее станет сухой и дряблой и зубы потеряют свою эмаль, пусть глаза ее потускнеют от старости, тогда он ей скажет: „Укладывай свои вещи и убирайся, ты слишком много сморкаешься. Ну же, отправляйся, да поскорее: на твое место явится другая, у которой в носу меньше сырости" ». Сенека выражается в том же смысле, как и Ювенал: «Какую женщину может теперь унизить развод, с тех пор, как известные и знатные матроны считают года уже не по консулам, а по числу своих мужей? Они разводятся, чтобы вступить в новый брак, и снова выходят замуж, чтобы опять развестись. Раньше боялись такого скандала, пока он еще случался редко, но с тех пор, как дня не проходит, чтобы не услышать о новом разводе, люди, постоянно слушая рассказы об этом, научились и сами поступать таким же образом».
3. Власть отца в древнем Риме
Древнейшие законы Рима предоставляли отцу неограниченную власть. Многочисленные и разнообразные права, которыми он был наделен по закону, можно распределить на три категории, смотря по тому, выступает ли отец семейства в качестве религиозного главы, хозяина семейной собственности или же судьи.
I. Отец является верховным руководителем во всем, что касается домашней религии: он распоряжается всеми обрядами домашнего культа, как ему вздумается или, вернее, как ими распоряжался его отец. Никто из домочадцев не оспаривает его верховной жреческой власти. Само государство и его понтифики не могут ни в чем изменить
|
|
|
распоряжений домовладыки. Как жрец домашнего очага, он не имеет над собой никого старшего.
В качестве религиозного главы он отвечал за непрерывность культа, а следовательно, и за непрерывность рода. Все, что касается этой непрерывности, — а в этом его главная забота и главная обязанность, — зависит от него одного. Отсюда вытекает целый ряд прав.
Право признать или отвергнуть новорожденного ребенка. Это право принадлежит отцу, как по римским, так и по греческим законам. Хотя оно и варварское, но не стоит в противоречии с основами семейного строя. Кровное родство, даже если оно и не подвергается сомнению, езде недостаточно для допущения в священный круг семьи; необходимо также согласие ее главы и приобщение к культу. Пока ребенок не приобщен к домашней религии, он ничто для отца.
Право прогнать жену в случае бесплодия, так как род не должен прекращаться; или же в случае прелюбодеяния, так как потомство должно быть чистым, без всякой примеси.
Право выдавать замуж дочь, т. е. уступать другому власть, которую он имеет над нею. Право женить сына: женитьба сына имеет значение для продолжения рода.
Право эмансипировать, т. е. исключать сына из семьи и из семейного культа. Право усыновлять, т. е. вводить чужого в культ домашнего очага.
Право назначать перед смертью опекуна жене и детям.
Все эти права принадлежали исключительно отцу и никому другому из членов семьи. Жена не имела права развода, по крайней мере в более древние времена. Даже сделавшись вдовой, она не могла ни эмансипировать, ни усыновлять. Ей никогда не принадлежало право опеки, даже над собственными детьми. В случае развода дети оставались при отце. Она никогда не имела власти над детьми. Для замужества дочери не требовалось ее согласия.
II. Собственность признавалась первоначально принадлежащей всему роду, как предкам, так и потомкам. Эта собственность по самой природе своей была неделима; в каждой семье мог быть только один собственник — сама семья, и только один владелец — отец семьи.
|
|
|
Собственность не могла быть разделена и находилась целиком в руках отца. Ни жена, ни сын не имели ничего своего. Право распоряжения приданым тогда еще не существовало. Приданое жены вполне принадлежало ее мужу, который имел по отношению к нему право не только распорядителя, но и собственника. Все, что жена могла приобрести во время брака, попадало в руки мужа. Она не получала даже обратно своего приданого, когда становилась вдовой.
Сын был в таком же положении, как и жена; ему ничто не принадлежало. Всякое дарение, сделанное в пользу сына, было
недействительно, так как у него ничего не было своего. Он ничего не мог приобрести: плоды его работы, прибыль от торговли — все это принадлежало его отцу. Если какой-нибудь посторонний человек делал завещание в пользу сына, то не сын, а отец получал наследство.
Отец мог продать своего сына. В текстах мы не находим ясных указаний на природу договора купли-продажи, который при этом заключался, ни на ограничения, быть может, существовавшие в нем. Представляется вероятным, что проданный сын не делался совершенно рабом покупателя. Отец мог требовать, чтобы сын был продан ему обратно. В таком случае он получал снова власть над ним и мог его вторично продать. Закон Двенадцати таблиц разрешает повторять эту продажу до трех раз, но заявляет, что после троекратной продажи сын освобождается, наконец, от власти отца.
III. Плутарх сообщает нам, что в Риме жены точно так же, как и дети, не могли являться в суде даже в качестве свидетелей. Из всей семьи один только отец имел эту привилегию. Зато он нес и ответственность за преступления, совершенные кем-либо из его домочадцев.
Если сын или жена были лишены государственного суда, так это потому, что они подчинялись суду домашнему. Их судьей был глава семейства, который творил суд на основании своей власти отца и мужа, от имени рода и пред очами домашних богов.
Тит Ливий рассказывает, что сенат, желая искоренить в Риме вакханалии, постановил предавать смертной казни всех, кто будет в них участвовать. Это постановление легко было применять к гражданам, но совсем иначе обстояло дело по отношению к женщинам, которые оказывались не менее виновными. Тут возникло весьма серьезное затруднение: женщины не были вовсе подсудны государству, только семья имела право судить их. Сенат отнесся с уважением к этому старому обычаю и предоставил отцам и мужьям произнесение над женщинами смертного приговора.
|
|
|
Право суда, которое отец семьи имел над своими домочадцами, было полное, и на его решение не могло быть апелляции. Он мог приговаривать даже к смертной казни, как это делал магистрат города. Никакая власть не имела права изменить его решений. «Муж, — говорит Катон Старший, — судья своей жены, и его власть не имеет границ: он делает, что хочет. Если жена совершила проступок — он ее наказывает; если она выпила вина — он ее приговаривает; если она вступила в связь с другим — он ее убивает». Такое же право имел он по отношению к детям. Валерий Максим упоминает о некоем Атилии, который убил свою дочь за то, что она дурно себя вела. Известен случай, когда отец предал смертной казни своего сына, участвовавшего в заговоре Катилины.
Подобного рода случаи весьма многочисленны в римской истории. Было бы, впрочем, ошибочно думать, что отец имел неограниченное
право убивать своих детей. Он был их судья; если он их и казнил, то лишь на основании своего права суда.
Кроме того, нужно заметить, что авторитет отца не был произволом. Он основывался на верованиях, которые коренились в глубине души, и в этих же самых верованиях он находил себе и ограничение. Так, напр., отец имел право изгнать сына из семьи, но он в то же время знал, что если поступить таким образом, род может прекратиться, и маны его предков подвергнутся вечному забвению. Он имел право усыновить чужого, но религия запрещала это делать, если у него был родной сын. Он был единственным владельцем имущества, но он не имел права, по крайней мере вначале, отчуждать его. Он мог прогнать свою жену, но при этом ему приходилось решаться порвать религиозную связь, которую брак устанавливал между ним и его женой. Таким образом религия налагала на отца столько же обязанностей, сколько давала ему прав [1].
(Fustel de Coulanges. La Cite antique, стр. 28 и след., 7-е изд. Hachetle).
__________
* [1] Впоследствии и обычай, и закон значительно уменьшили права отца. Тем не менее, один юрист писал еще во втором веке нашей эры: «Нет народа, который предоставлял бы отцу такую власть над детьми, какую предоставляем ему мы».
|
|
|
