 |
XI. Борьба с привычками и страстями
|
|
|
|
Дурное товарищество, дурная соблазняющая книга, дурное развлечение, предрассудки, игры, враждебные интересам духа уставы - это внешние враги нашего самоусовершенствования.
Опаснее, чем они, враги внутренние, коренящиеся в на шей душе.
Первый и наиболее постоянный наш враг - это дурные привычки.
Привычка - случайное желание, которое через ее повторение стало потребностью.
Привычка часто вовсе не срастается с душой человека органически, но становится потребностью самого организма, почти непреодолимой, и ведет душу за собой не потому, что отравленное до сих пор незаконным ядом тело требует этого яда, а по закону, т.е. инерции духовной жизни.
Здесь граница между привычкой и страстью. Две рюмки водки за трапезой могут быть вначале просто капризом, вкусовым желанием. При частом повторении то же самое становится привычкой; действием, введенным в роспись жизни, причем нарушение росписи уже вызывает недовольство и досаду. Наконец, далее эти две рюмки перерождают самые ткани организма, переделывают их так, что они нуждаются в "яде", как в питании.
Это уже страсть.
Таким образом, привычка, в сущности, случайный господин нашей воли, властный и сильный, но без действительных прав на властвование.
И отсюда, хотя борьба с ней трудна, но трудна только для слабой уступчивой воли.
За исключением привычек ничтожного значения в нравственном отношении (вроде привычки к тому или иному платью, привычки так или иначе распределять день и т.д.), привычка - будущая страсть.
Отсюда, когда подается совет: бороться со страстью в начале ее развития, - это значит бороться или с помыслом, первым рождением желания, или с привычкой.
|
|
|
Да, чтобы спастись от "одержимости" страстью, в которой бес воистину царит над человеком, необходимо бороться с привычками.
"Легче не поддаться пороку в начале и избежать его, когда он только к нам близок, - пишет св. Григорий Богослов, - нежели пресечь и стать выше его, когда он уже сделал в нас успехи, как и камень легче подпереть и удержать в начале, нежели поднять вверх во время падения".
"Пока проступок еще мал и не созрел, - пишет св. Исаак Сирии, - истреби его прежде, нежели пустил ветви в широту и стал созревать. Не предавайся нерадению, когда недостаток кажется тебе малым; потому что впоследствии найдешь в нем бесчеловечного властелина и побежишь перед ним, как раб, узник, а кто в начале противоборствует страсти, тот владычествует над ней".
"Всегда отсекайте страсти, пока они еще молоды, прежде, нежели они укоренятся и укрепятся в вас и станут удручать вас: ибо тогда придется вам много пострадать от них. Иное дело вырвать малую былинку и иное - искоренить большое дерево" (авва Дорофей).
Практика обыденной этики и практика отеческого подвига выработала целую систему борьбы с привычкой.
Знаменитый Франклин в юношестве пользовался сам и потом рекомендовал систему табличек. Он советовал: для каждой недоброй привычки завести табличку-дневник и отмечать каждую победу над ней знаком плюс, а каждое поражение минусом. Естественный человеку инстинкт накопления заставляет человека почти спортивно желать накопления плюсов. Плюс в таблице показывает его рост, рост его воли, силы - и, естественно, человек хочет и добивается этого доброго свидетельства о себе. Если люди (особенно юные) не бросали бы часто эти таблички, как надоедливый упрек их частым падениям, они в самом деле имели бы действительно выправляющее значение.
Нечто вроде этих табличек рекомендует авва Диоскор, требуя, чтобы человек, ищущий самоусовершенствования, поставил целью бороться с одной привычкой и страстью в течение года-двух, и, победив ее, переходил к другой.
|
|
|
К этим рецептам борьбы прибавляют еще другие.
Советуют, например, для постепенного отучения себя от привычки замену ее удовлетворения непозволительным путем - суррогатами.
Человек, желающий отвыкнуть от курения, первое время курит вместо яда какую-нибудь невинную траву; человек, привыкший к грязному слову, подменяет его невинной, хотя бы малоосмысленной поговоркой и т.д.
Очень распространен совет прерывать привычку искусственным подкреплением, усилением воли путем обета - добровольно наложенного "поста на привычку". Полезны и единичные случаи отвлечения внимания от привычного желания к другому предмету, другому порядку мыслей. Известен совет: "Если ты чувствуешь приступ вспыльчивости, гнева, который всегда объясняется привычкой давать волю дурному настроению, перемени место, сядь, если ты стоишь, возьми первую попавшуюся книгу или лучше примись за какое-нибудь постороннее дело" ("Полей цветы", - совет Амиэля).
Советы эти бесконечны.
Повторяем, все они имеют свою цену, но не следует преувеличивать их значения.
Прежде всего, в такой мелочной борьбе с привычками есть опасность - все дело самоусовершенствования свести к борьбе с проявлением греха, причем он оказывается неподорванным в своих основах и корнях.
Мы можем механически победить одну привычку, но кто поручится, что вместо нее не встанет другая, однородная.
Лучший, по нашему мнению, способ серьезным рассмотрением привычки выяснить для совести ее содержание, подойти к ней с тех сторон, которые наиболее понятны и убедительны для души.
Чтобы успешно двинуть к действию волю, нужно отыскать в душе то колесико, которое, сдвинувшись с своего покоя, приведет душу в непрерывное движение в известном направлении.
Привычку, например, курения, грязной брани, привычку гнева, лени и т.д. гораздо лучше, чем механическими приемами, победить, если сумеешь показать душе ее противоречие тому, что душа привыкла считать своим сокровищем, славой, украшением.
|
|
|
- Я умею повелевать своей волей, - говорит один.
- Неправда, - говорит другой. - Смотри, ты не можешь даже на день сделать светлым свое темное лицо. И от него темно людям.
- Как жалко мне этих несчастных, - говорил во время деревенского пожара один христианин.
- Не верю, ответил ему другой, - тогда для чего вы жжете и пускаете в воздух их хлеб. Бросьте вашу прихоть: она воровство у тех, кого вы будто бы жалеете.
- Мать... Нет никого для меня более достойного любви, как мать.
- А для меня нет ценности большей, чем любовь чистая, светлая; целомудренная семья - светлый семейный очаг.
- Вы лжете оба. Я слышал, как ваши уста произносили святое имя матери в таком сочетании, что мне стало больно. Если мать вам дорога, как можете имя ее бросать в грязь и позорить грязной бранью?
А вы мечтали о чистой любви. Но разве ей может быть место у вас, когда вы населили душу нечистыми образами, и квартиру грязной книгой?
Раскрыть душе, что известная обычная, будто бы невинная, привычка под собой скрывает чаще всего серьезный дефект совести, следы глубокого недуга - один из лучших путей двинуть совесть к серьезной борьбе с привычкой.
Показать, что привычка, почти всякая, есть нарушение долга по отношению к жизни и обществу, преступление против общественной солидарности и собственной совести человека, - лучшее средство возбудить стыд к привычке.
***
Помысл, овладевший человеком стихийно, захвативший во власть его волю, опьянивший, одурманивший его; привычка, изменившая ткани духа, охватившая душу, как спрут, есть страсть.
Одни из страстей есть ярко пылающий, уничтожающий огонь (страсть острой ненависти, плотская страсть); другие - медленное тление, но и оба рода есть смерть души. Как мы сказали уже, борьба с обоими видами страстей возможнее в начале.
Если страсть приходит в виде властного помысла, все-таки легче оттолкнуть его при первом нападении, чем тогда, когда он охватит всюду. Пока один-два щупальца спрута охватят тело, можно, отрубив их, спастись. Но трудно освободиться от восьми щупалец чудовища.
|
|
|
Если страсть есть выросшая привычка, то еще яснее, что "на дороге" уничтожить ее легче.
Какими путями?
Как и по отношению к помыслам, прежде всего советуется "обнажать страсть", т.е. представить ее себе в ее чистом виде, во всем ее безобразии.
Аскеты (Пролог, подвижники Фиваид) иногда рекомендуют для того, чтобы уразуметь гнусность страсти, прямо страшные средства.
Один, чтобы победить страсть к женщине, берет себе в назидание плат в сукровице умершей женщины, будившей его страсть.
Точно так же один врач, чтобы спасти сына от блудной страсти и вина, ведет его по больницам, где лежат больные от алкоголя и нечистой жизни.
Мы не пошли бы за такими советами вполне.
Нужно усвоить не физический, а духовный ужас страсти.
Для этого нужно вдуматься в ее духовную природу, увидеть искажение ею лика человеческого, увидеть очами духа картину того унижения, порабощения души, какое она влечет за собой.
Характеристики страстей у святых отцов (особенно у Василия Великого), то лее характеристики в великих памятниках литературы, живописи - гораздо сильнее способны создать в душе "испуг" перед страстью и понимание ее уничтожающей душу природы.
Возьмите изображение страсти в картинах Штука, Ропса, где такими ужасающими чертами изображается "звериный лик" страсти, возьмите Мюффа в одной из повестей Золя, опустившегося до образа "собаки", страшные образы убийства духа алкоголиками и пр., и пр. Все это, конечно, дает боязнь перед той отдачей души воле бесов, какая зовется страстью.
Однако мы и здесь находим, что обнажать страсть, когда она владеет нами, поздно; лик ее нам всегда кажется красивым.
Кажется, что для борьбы со страстью всегда останутся действительными только старые великие отеческие способы.
Это, во-первых, пропедевтика, т.е. что они называют "утеснением плоти", а мы назвали гигиеной тела для целей духа.
"Стеснить плоть, значит не творить ей никакого угодья в похоти или ничего не творить с услаждением. Ни пищи, ни питания, ни сна, ни смотрения, ни других чувственных впечатлений не принимать, так как это было бы благо, а принимать, как будто мимоходом, как нечто стороннее, без внимания к тому и прежде, и после, даже более - с некоторым лишением, не по мере желания плоти, а по мере разума и благого предложения. Дай телу потребное с малым лишением и, оставя его, обратись к душе". У св. отцов это называется "беганием покоя плоти" - недуга самого опасного и Богу противного.
|
|
|
Успокоение плоти для духа есть то же, что вода для огня. Плоть - седалище всех страстей, как учит преп. Кассиян и как можно поверить всякому опыту, потому и стеснение ее есть иссушение страстей. "Кто даже в малом чем угождает плоти, тому нельзя быть внутрь; он в том, в чем угождается плоть, потому не собран и, следовательно, хладен". Душа, приникшая к плотскому, сорастворяется с ним; от того бременеет, тяготеет к земле, не способна свободно зреть умом духовное; напротив, как чисто зрение у стеснившего плоть, как легко он тяготеет внутрь, как бесприютны у него страсти вообще, как оживает ощутительно духовная жизнь. Плоть, если крепнет дух, крепнет на счет духа; и дух если зреет, то зреет не иначе, как на счет утончения плоти.
Об этом мы говорили и еще будем говорить.
Одновременно пропедевтическое и защитительное значение имеет оценка движения воли разумом при свете слова Божия и действование на страсть действием ему противоположным.
Ты скуп, тебе трудно открыть руку свою: дикой волей заставь себя делать добро. Назначь себе законом воли усиленную жертву от мамоны твоей в наказание за упорную страсть.
Если ты хранишь ненависть в сердце своем, делай опять-таки силой принудительно добро твоему врагу; благотвори ему.
Ненависть сердца твоего растает от радости, доселе тебе неведомой, радости - увидеть чужую радость.
Если ты не можешь простить брата, проси у него прощения и заставь себя молиться за него.
Если тень греховной любви тревожит тебя, поставь рядом с этой любовью любовь к ближнему, страдание и горе человеческое; иди туда, где стоны и горе, и дело святое сделает тебя рабом своим и вытолкнет из души эгоистическое, темное, плотское.
Не раз ставился на обсуждение вопрос: как лучше лечить страсть - медленной борьбой или хирургически одним ударом.
Кажется часто, хирургия - единственный способ излечения от страстей.
Священник Брандт в поэме-драме Ибсена приходит к умирающей матери, находящейся во власти демона корыстолюбия.
Чтобы победить демона, он требует, чтобы мать выбросила все золото. Иначе он не даст ей причастия.
- Позволь оставить половину.
- Нельзя...
- Одну четверть!..
- Нельзя. Обломок идола - тот же идол, - отвечает Брандт.
И он настойчиво требует всего: полного отказа, перелома страсти разом.
Он, в сущности, прав. Иногда излечишь себя от страсти именно страстным переломом, выкинув сразу "беса" болезненным, страшным, мучительным, как муки деторождения, актом.
Конечно, высокое и святое дело - просто не давать страсти проявляться, сдерживать ее чрезмерность. Часто и у отцов высказывается мысль, что многие страсти для большинства не преоборимы.
Один старец, проживши в тяжких подвигах трезвости, бдения, поста и молитвы пятьдесят лет, сказал: "Но я умертвил в себе блуд, сребролюбие и тщеславие". Но другой, опытнейший подвижник, вразумил его следующими вопросами: "Вот ты входишь в келью свою и находишь в ней лежащую женщину, можешь ли не подумать, что это женщина?" "Нет, отвечал возмечтавший, но я борюсь с помыслом, чтобы не коснуться к ней". "Значит, ты не умертвил в себе страсти блуда, а только обуздал ее. Еще, идешь ты дорогой и видишь среди камней и черепков золото, можешь ли в уме своем представить и то и другое одинаково?" "Нет, но я борюсь с помыслом, чтобы не брать золота". "Значит, страсть сребролюбия живет в тебе, да только обуздана. Наконец, вот ты слышишь про двух собратий, что один тебя любит, а другой ненавидит и злословит, и если они придут к тебе, равно ли ты примешь их обоих?" "Нет, но я борюсь с помыслом, чтобы ненавидящему меня оказать такую же любовь, как и любящему". "Значит, и гордость живет в тебе, но только подавлена".
Да, изъять с корнями страсти трудно, и хорошо хотя бы не давать им владычествовать в теле нашем.
Бог да даст нам силу, чтобы мы, если и не успели искоренить страсть, то, по крайней мере, не действовали бы по ней и сопротивлялись ей. Ибо поистине тяжкое дело действовать по страсти и не сопротивляться ей. Скажу вам пример, кому подобен тот, кто действует по страсти и удовлетворяет ей. Он подобен человеку, который, будучи поражен от врага стрелами, берет их и собственными руками вонзает в свое сердце. Сопротивляющийся страсти подобен осыпаемому стрелами врага своего, но облеченному в броню и потому не получающему ран. А искореняющий страсть подобен тому, кто, будучи осыпаем стрелами врага, сокрушает их и возвращает в сердце врага, как сказано в псалме: "Меч их да внидет в сердца их и луцы их да сокрушатся" (авва Дорофей).
Однако, как увидим, иногда полезнее иной способ борьбы, все же, кажется, подвиг однократной мученической борьбы со страстью - лучшее средство именно не только положить преграду появлениям страсти, но и вырвать ее корни.
Это возможно силою молитвы.
О молитвенной борьбе со страстями есть рассказы великие и чудные.
XII. Борьба со страстями
Хорошо говорит о силе молитвы один подвижник-мирянин.
Буря страсти охватила его. Он весь горел огнем греховного желания. Точно кровавый туман окутал его душу. В отчаянии он метался по комнате, как осужденный - по тюремной камере. Он пробовал молиться, но уста изрыгали богохульства. Эти уста горели желанием, как жаждущие уста Тантала. Наконец, он силой принудил себя сосредоточиться на молитве... Два или три раза он снова бросал ее, и, принимаясь за молитву третий раз, в отчаянии крикнул: "Господи, погибаю!.."
Почти бессознательно он положил полсотни поклонов, и вдруг почувствовал, что он возвратил способность молиться. Дерзновенно обратился он к Богу, прося погасить огонь в теле его.
И вот... точно влажная роса, проснулась его душа, душа нашла покой и... навсегда.
Из души вырвана была страсть с корнем.
Это, конечно, редкий случай. Чаще страсть возвращается, и нужно два, три, четыре раза ломать ее, чтобы она оставила человека.
Многие не могли победить, например, страсть пола десятки лет.
Иногда многократная молитва не вызывает никакого действия: здесь причиной всегда то, что проводы благодати очень засорены.
Известно, что ток электрической силы не проходит, если засорены провода. Когда впервые устанавливали телеграф в Японии, он очень плохо действовал. Начали исследовать провода, столбы и изоляторы, но тут все оказалось в исправности. Странно было, однако, что сообщение прерывалось в дождливые дни или при сильных туманах. Приехавший на осмотр инженер обратил внимание на то, что телеграфные провода были как бы обернуты паутиной, спускающейся по столбам и до самой земли. Когда паутина намокала от дождя или росы, то она становилась хорошим проводником электричества и ток уходил в землю, а телеграфное сообщение прерывалось. Паутину тотчас удалили и стали затем следить, чтобы и впредь ее не было. Сообщение после этого не прерывалось.
"Мой аппарат, - рассказывает один телеграфист, - перестал действовать. Я тотчас осмотрел его, но нашел все в порядке; однако неисправность продолжалась и восстановить электрический ток было невозможно. Я снова осмотрел аппарат, на этот раз еще тщательнее, и, наконец, обнаружил песчинку, которая разъединяла сообщение. Таким образом, электрический ток прерывался и невозможно было прочитать изображенных аппаратом знаков. Как только я снял песчинку, сообщение восстановилось".
Между небом и землей есть постоянное общение. Трудно объяснить себе его природу, но, говоря человеческим сравнением, здесь есть сходство с той же передачей по телеграфу. Иногда эта передача происходит через особые таинственные нити, которые связывают нашу жизнь с жизнью Божией.
Иногда телеграф действует без проводов. Приходит откуда-то волна откровения, святое предубеждение, без "проводов", без особых действий, передающих благодать.
Передача благодати Божией в особых откровениях возможна только тогда, когда приемник благодати находится в созвучии с небом, способен для приема благодати.
Передача через нити, например, в молитве затруднена, когда между благодатью и душой стоит какая-нибудь соринка. Провода благодати могут быть засорены вообще для всякого тока благодатных вод: могут быть они засорены и специально для благодати, врачующей данную страсть.
Страсть гнева нельзя победить, вырвать из души, имея непрощенного врага - скрытое в глубинах духа злое чувство к человеку, чувство хотя бы забытое в минуту молитвы, но вообще но искорененное, не изъятое из души.
Страсть любостяжания, демона скупости нельзя победить молитвой, но покончив таких денежных дел, которые даже затемненная страстью совесть не считает безупречными.
Страсти любви (нечистой) нельзя убить, не уничтожив, не отбросив вперед усилием воли всех внешних материальных "знаков" страсти, питающих ее (портреты, сувениры, письма). И т.д.
Все такие осязаемые остатки страсти (мы не можем перечислить их исчерпывающе) будут соринками, закупоривающими ходы благодати. Наоборот, "действие", направленное против страсти, даже насильственное, неискреннее, косвенно подрывает ее силу, способствует легчайшему приходу благодати. Не без причины освобождение от страсти любостяжания св. Петром Мытарем связано с его недобровольной милостыней (он боосил хлеб в нищего, раздраженный его просьбами). Победив скупость даже под влиянием другого греховного чувства, он нанес первый удар страсти, и на переживаниях той почти призрачной победы над страстью, в сущности, на почве вытеснения одной страсти другой, благодать положила основание его спасения.
Но как мы сказали, мгновенное излечение от страсти весьма редко: обращения разбойника Давыда, св. Марии Египетской, Евдокии, Таисии, Никиты Переяславского, мытаря, увидевшего в печи котел с обрубками человеческих тел (его жертв, хотя он не убивал, а только лихоимствовал), были мгновенными на первый взгляд, но подготовка духа к победе, наверное, "подпочвенно" велась годами.
Страсть ломалась потому, что была надломлена. Об общих способах медленной борьбы со страстями мы сказали.
Повторим кратко, и резюмируем мысли последней статьи на основании указания отеческой, главным образом, мысли.
Если страсть есть закрепившаяся привычка или, родившись под влиянием случайности, получила характер затяжной привычки (скупость Плюшкина, плотская похоть как постоянное состояние духа), то остаются в силе правила борьбы с привычками, т.е., главным образом, по возможности частый разрыв в непрерывном идолослужении страсти.
Израиль, постоянно ходивший вслед чужим богам, не погиб окончательно потому, что у него были постоянные перерывы его измен Господу.
В рассказе Пролога один инок, падавший ежедневно, в конце концов спасен благодаря тому, что каждый день после падения осуждал грех свой, плакал и ужасался его. Благодаря этому, при страшной власти над ним страсти, она все же не захватила его всего, не заполнила без остатка его душу.
О том, как бороться с заполнением души "желанием", мы уже знаем. Прибавим еще два-три слова в целях большей ясности: чтобы ослабить силу греховной страсти, необходимо усилием воли отсрочивать исполнение желания.
"Не сегодня, а послезавтра" - вот что должен, по крайней мере, сказать себе человек, которого влечет грех. Пусть даже первое время вы сдадитесь и вместо "послезавтра" вернетесь на старую блевотину завтра: все же и это будет шаг к победе. Только не уступайте и не сдавайтесь; в следующий раз вы удержитесь до послезавтра. Это уже будет значить, что всепобеждающая сила желания подорвана. Позднее вы еще сузите уступку привычке. И настанет время, когда привычный соблазн будет но сильнее соблазна случайного.
Грех оставит надолго след в душе, и будет иногда воскресать со всей силой, но воля перестанет, как рабыня, всякий раз без разговоров следовать за ним. Всякий раз желание будет бороться с отвергающей его совестью, и от силы общего воспитания духа будут зависеть победы и поражения.
А рядом и второй рецепт.
Уйдите от желания в другую область движения воли. Желание тянет в трактир, - идите в церковь, хотя без желания, насильно. Желание влечет к мести, злобе - насильно сделайте добро.
Пусть не всегда у вас найдется сила на такую замену; если из десяти раз удастся два - это прекрасное начало. Радость победы, удовольствие победить врага поведет вас дальше в святой борьбе, станет тоже привычкой. И побежденный враг бежит. "У меня, - рассказывает один мирской подвижник, - каждый раз вечером возникает желание читать главу какого-нибудь романа из самых легкомысленных и нечистых. Однажды я решил: сегодня прочитаю три главы Евангелия. Первый день рука несколько раз тянулась к неоконченному роману. Во второй раз тянуло еще сильнее, по я был упрям. В третий - я не выдержал и днем окончил роман, и в этот день, вечером, меня не тянуло. На пятый день я читал "Книгу книг" уже с удовольствием, и теперь не понимаю, как я мог пить грязь, когда около меня находился кристальный источник".
Так как источником многих страстей является, по отеческому учению, с одной стороны, обленение тела, с другой - преобладание в нем животности, то, как мы видели, серьезным средством против страсти является стеснение тела.
Пролог (28-го июля) показывает в поучительном рассказе, как голод убил пожелание (страсть плоти). Отсюда Пролог делает и общее пояснение, что многие страсти есть враг призрачный, что мы легко можем победить их, если не будем мысленно преувеличивать их значение для нас.
Уничтожение страсти трудом рекомендует св. Макарий Египетский.
"Томлю томящего меня, - говорил он, когда упрекали его за его обычай без нужды носить огромные тяжести, - т.е. убиваю утомлением энергию греховной плоти".
То же не раз указывается в Патерике. При ослабленной силе плоти объект желания теряет свою красоту, создаваемую распаленной силой воображения.
Один юноша, проживая в монастыре с отцом своим, монахом, искушаем был блудной похотью до того, что стал проситься в мир, но послушался отца, убедившего его отправиться в пустыню на 40 дней для усиленных трудов поста, бдения и молитвы. Когда юный ратоборец провел таким образом в пустыне 20 дней, то видит нечистую силу, подходящую к нему в образе эфиоплянки, до того смрадной, что невозможно было терпеть смрада. Он стал гнать ее от себя. И демон говорит ему: "Я обыкновенно являюсь приятною и сердцах человеческих, но за послушание и труд твой Бог не попустил меня прельстить тебя и открыл тебе мой смрад".
Святая Кандида для изнурения своей плоти трудилась неусыпно по целым ночам, молола хлеб и пекла просфоры. "Так как один пост недостаточен, - говорила она, - то я присоединяю к нему изнурительное бдение, чтобы сокрушать похотливость" (Четий Минеи, 25-го июля).
Преподобный Макарий Египетский однажды осудил себя на заключение в болоте дикой пустыни, где большие комары, вроде наших ос, жалили его нагое тело (Четии-Минеи, 19-го января).
Преподобный Венедикт, боримый блудом, бросился, нагой, в ядовитую крапиву и тем избавился от разжения плотского (Пролог, 14-го марта).
"Голод, труд и отшельничество угашают горящую похоть",- говорит авва Исайя (Гл. 4,г. 2 в.,§ 38).
"С того времени, как я служу Богу, - говорит (в Патерике) другой ратоборец, - я ни разу не насыщался ни водою, ни хлебом, ни сном; беспокойство, отсюда происходящее, тревожа меня, не дает мне чувствовать искушения.
Впрочем, мы здесь возвращаемся к тому, о чем уже была речь.
Значительнее всех этих советов - указание, что страсти, в сущности, все коренятся в общей нечистоте духа, в недостатке общего ухода за душой.
Эгоизм ослабляет в человеке силу сопротивления грешным наносам, злому желанию.
Ослабление чувства любви к ближнему, уничтожающее одну из главнейших сдержек страсти - боязнь задеть порывами страсти благо ближнего, еще более - ослабление любви к Богу, как идеалу последней цели, маяку человеческих стремлений, - есть почва, заключающая в себе постоянную возможность подчинения искушению.
"Спасение, - кощунственно говорит Ренан, - есть все, что дает нам силу жить". Иначе то же повторяет Бодлер: "Спасение в опьянении: опьяняйтесь верой, чистотой, добродетелью, алкоголем, любовью, морфием... Чем хотите, но опьяняйтесь...".
Ни действительная вера, ни чистота не есть опьянение, но прав Бодлер: если душа свободна от радостей высшего порядка, от любви к человеку и Богу, - страсть необходима ему, чтобы жить, заполнять пустоты жизни. Эту мысль выражает и Евангелие, когда говорит, что в пустую комнату души изгнанный оттуда демон возвращается с семью иными бесами.
Отсюда и существенное средство - сопротивление всякой грядущей страсти есть общее очищение души от мелкой (по суду человеческому) грязи: от мелких дурных мыслей, мелкой досадливости, мелкого самолюбия.
Где сор и грязь - там паук плетет паутину. Где ткани ослаблены - там микробы свивают себе гнездо. Наоборот, заполнение души любовью, образами великого и чистого мешают втеснению зла, злой страсти.
Не борьба с страстями, а борьба с семенами всех страстей - вот главная задача христианина.
Будем знать, что внешне наша душа чужда темных страстей - внутри она может быть готовым очагом близкого пожара.
"Мы видим, - позволю себе процитировать чужого нам, но все же глубокого мыслителя, - что хотя в ключе и чистая вода, но на дне - тина и грязь; так в глубине сердца имеется всякая нечистота - как смердящая тина и зловоние.
Нечистота в ключе познается тогда, когда жезлом или иным орудием ударяет в дно: тогда от тины или грязи, лежащей на дне, вся вода возмущается и бывает мутной.
Нечистота страстей в душе познается во времени искушения; посему посматривай в сердце, да познаешь - какая смрадная страстей тина в нем лежит".
Прибавим: "Смотри в глубину ключа и очищай дно его. Гляди в глубину сердца и изыми оттуда то, за что может ухватиться сеющий плевелы страсти сатана - пересмотри не только то, нет ли микробов страсти, способных вырасти в чудовище, но и то, насколько сильны фагоциты твоих кровяных клеточек, насколько сильны положительные элементы душа для борьбы с микробами духа".
"Вниди... чрез помышления к военнопленной рабе душе твоей, - говорит снятой Макарий Великий, - и рассмотри ее глубину до дна; и узриши в недрах ее ползающего, гнездящегося и убивающего себя отравою змия.... Неизмеримая бо бездна есть сердце... Аще убиеши сего змия, похвалися пред Богом". "Воздвигая в помысле своем между душою и телом как бы стену и становясь внутри нее, - говорит о себе другой из ратоборцев духовных, - я внимал себе самому и старался не видеть дел внешних. Считая злые похотения за змей и порождения ехидны, когда чувствую, что они зарождаются в сердце моем, я с угрозами и гневом иссушаю их и не перестаю гневаться на тело и душу, чтобы не сделали они чего-либо худого".
|
|
|
