Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Мы привлекаем к себе внимание Финляндии 6 глава




Сумелиус решил полностью открыться своей жене, Анни, которая во время войны была руководителем добровольной женской организации "Лотта Свэрд". Это внесло умиротво­рение в их нелегкую, полную трудностей супружескую жизнь. Сумелиус стал настоящим "строителем мостов", миротвор­цем в промышленности, не признающим ни классовых, ни языковых барьеров. Это был человек, перед которым вы могли с полным доверием распахнуть свои "внутренние двери". Сумелиус был чрезвычайно прост и искренен, и у него не было никакого ощущения значительности своей персоны. Так, он очень удивился, когда один из ведущих промышленников Финляндии сказал ему: "Оскар, ты не можешь себе предста­вить, что ты значишь для финской промышленности".

Замкнутость и резкость Хейкки Херлина были лишь его внешней оболочкой. Он был исключительно чувствительным, ранимым человеком, и страдания другого человека легко до­водили его до слез. До войны Херлин также пережил некото­рый перелом в результате зна-комства с "Оксфордской груп­пой". После ее окончания он выступил с инициативой уста­новить связи между Финляндией и Россией, основанные на личных контактах. Херлин научился бегло говорить по-русски. В своей собственной компании он считал человеческий капитал важнейшим ресурсом - 50 лет назад такая позиция была крайне редкой. Вероятно, повышенное внимание к вза­имоотношениям между людьми и объясняет тот факт, что группа "Коун" выросла во всемирный синдикат со штатом более чем 26000 служащих.

Сумелиус и Херлин услышали о нашей группе в Техничес­ком университете и связались с нами. Нас поразило прежде всего то, что для них жизнь вовсе не была разделена на раз­ные сферы - профессиональную, христианскую и сферу досуга. Они верили в то, что у Бога есть план относительно них самих, относительно Финляндии и всего мира, и нужно де­лать все, чтобы

Часть II. Я не одинок |47

 

постичь этот план и провести его в жизнь. Они чувствовали, что единство между адми-нистрацией и профсоюзами жизненно важно, и это было в то время, когда (финские – прим.. пер.)коммунисты разжигали классовую вой­ну, надеясь, что забастовки помешают нам выполнить наши репарационные обязательства и это оправдает интервенцию Советского Союза [в Финляндию - прим. пер.]. Они (Сумелиус и Херлин) устраивали митинги, собрания и даже театральные с представления, в которых участвовали люди, работав­шие в промыш-ленности, - с тем, чтобы показать им куда более значимые приоритеты, чем классовая вражда.

Мало кто из богословов давал нам такую перспективу. Для хорошим христианином был тот, кто проявлял усердие в своей повседневной работе и не участвовал в сомнительных мероприятиях. Многие служители церкви не придавали зна­чения тем стремлениям и той готовности к служению, кото­рые хранились глубоко в душе многих мирян. Мысль о том, что Господь Бог может вдохновлять отдельных людей, заня­тых в промышленности или в сфере политики, по-видимому, была им совершенно чужда.

В конце учебы у меня появился шанс пойти в докторанту­ру, одновременно занимаясь исследованиями в целлюлозной промышленности. Я колебался. В один жаркий и влажный июльский день, когда пары брома наполняли всю лаборато­рию, я смотрел на одного химика-исследователя, который прервал свою работу на несколько минут, чтобы сварить в колбе гороховый суп. Я думал, что передо мной настоящий ученый. Не очень-то трудно получить докторскую шапочку и мантию, но многие ли доктора наук в конце концов про­двигают науку вперед? Я сомневался, что мог бы стать одним из них. Встреча с Херлином и Сумелиусом показала мне иную реальность и иную потребность. Я решил обойтись без док­торской диссертации.

Летом 1950 года Сумелиус предложил мне поехать на все­мирную конференцию в Ко, в Швейцарию. Я в то время ра­ботал менеджером по продаже пластмассы в химической ком­пании, которая представляла британскую компанию IСI. Я пригласил с собой одного друга из университета.

После окончания войны прошло пять лет, но значитель­ная часть Европы все еще была в развалинах. Горечь, порож­денная войной, укоренилась очень глубоко. Когда в 1946 году откры-лась конференция в Ко, впервые большие группы пре­жних врагов смогли общаться друг с другом на равных. Ты­сячи немцев, французов и итальянцев стремились участвовать в кон-ференциях, которые продолжались в последующие годы. Более сотни японских сановников прибыли сюда для возоб­новления контактов с западными странами. Целыми неделя­ми нужно было организовывать ночлег и питание для более чем тысячи участников.

За всем этим не стояло ни правительственной, ни промыш­ленной, ни церковной, ни какой-либо иной крупной органи­зации. Однако, став старше, я понял, что редко большие чис­ла дают новый стимул к движению. Инициатива возникает у нескольких энтузиастов, охваченных какой-либо идеей и меч­тающих пострадать за нее, и исчезает вместе с ними. И здесь произошла такая же история.

Трое молодых швейцарцев обрели новый смысл жизни благодаря "Оксфордской группе". Они верили, что Швейца­рия избежала тягот войны не из-за добродетельности ее на­рода, а потому, что ей это было даровано свыше. И теперь Швейцария могла бы стать таким местом встречи, где будет положено начало новому сообществу народов. Недалеко от Женевского озера они нашли старую гостиницу, которая на­ходилась под угрозой сноса. Сначала их не устраивали ее внушительные размеры, поскольку они предполагали что-то бо­лее скромное, но потом все же решились ее купить.

Несколько сотен швейцарских семей помогли им собрать деньги; одни отдали весь свой капитал, другие продали свои летние коттеджи. К ним присоединились люди из многих других стран. Хейкки Херлин пожертвовал коуновский элеватор. Компания, в которой я начал работать через 20 лет, выделила им лампы накаливания. Леннарт Сегерстрале, известный финский худож-ник, нарисовал фреску во всю стену большой столовой и назвал ее "Вода жизни". На фреске были изображе­ны люди разных рас, идущие к источнику, чтобы утолить свою жажду и затем принести эту воду своим народам.

Как раз перед второй мировой войной Фрэнк Бухман, ос­нователь "Оксфордской группы", распространил призыв к нравственному и духовному вооружению как единственному разум-ному противовесу более грозному военному вооруже­нию. Программа нравственного перевооружения (Могаl Re-Armament MRА) явилась, в сущности, прямым продолжением

Пол Гундерсен. Этот неисправимый индивидуалист | 48

 

деятельности "Оксфордской группы", но в ней больше внимания было уделено национальным и интернациональным проблемам.

Пребывание в Ко как бы распахнуло для меня окно в мир, и я обрел там реальное понимание той глобальной перспективы, о необходимости которой говорил Маннергейм. Несколько дюжин финских парламентариев и крупные делегации, представлявшие адми-нистрацию и профсоюзы, приобрели аналогичный опыт в предыдущие четыре года. Почти за каждым завтраком, обедом и ужином мы знакомились с представителями других народов и узнавали необычные истории из их жизни. Однажды я завтракал с легендарным за­щитником Варшавы - генералом Тадеушем Бор-Коморовским. Он внимательно следил за успехами Финляндии в ходе войны и оценивал роль Маннергейма, но чего он никогда не мог понять, так это то, как финнам удалось в ней уцелеть. "В чем же был секрет Финляндии?" - спрашивал он у меня.

Большинство людей в Ко слышали о Маннергейме и его смелом руководстве. Между 1947 и 1951 годами он провел зна­чительное время в санатории в Валмонте, расположенном ниже Ко, и сейчас в Монтрё разбит небольшой парк на бере­гу озера и поставлен памятник в его честь. В 1949 году две финские девушки, живущие в Ко, встретили Маннергейма по пути в Валмонт. Он очень интересовался тем, что происхо­дит в Ко.

Маннергейм пишет о том, что придает большое значение своим поездкам в Швейцарию и особенно беседам с генералом Гизаном, главнокомандующим швейцарской армии во вре­мя войны. В 1951 году, в конце своих дней оказавшись в гос­питале в Лозанне, он с улыбкой сказал врачу: "За свою жизнь я участвовал во многих войнах и пережил много сражений. Но я думаю, что эту последнюю битву мне суждено проиг­рать". Его швейцарская сиделка рассказывала: "Именно так я и представляла себе человека, который собирается в бой".

Всю работу в Ко практически делали добровольцы. Я при­соединился к смене, которая занималась мытьем посуды и об­служиванием, и обнаружил, что рабочая группа - это подхо­дящее место для того, чтобы начать учиться понимать и це­нить другие народы. Часто мы мыли посуду по восемь часов без перерыва, но нами владел дух коллективизма, и после по­луночи мы старались вознаградить себя, поглощая большие порции мороженого и ведя длинные разговоры. В это время я близко сошелся с моим соотечественником, Паули Снеллманом, целиком посвятившим себя работе в МR.А. Нам суж­дено было проработать вместе в течение последующих 46 лет.

После того как прошли самые первые, очень сильные впечатления - прекрасный альпийский пейзаж, яркое интернациональное окружение, встреча с Фрэнком Бухманом, о котором я столь-ко слышал, - эта жизнь покачалась мне куда менее привлекательной. Я хорошо понимал, что всё происходившее в Ко вовсе не вызывало всеобщего одобрения. Мне сле­довало избрать себе новый жизненный путь, а это означало, что нужно иметь смелость как бы смотреть на себя глазами Самого Бога и действовать в соответствии с этим.

Такой подход казался простым и логически оправданным, но он редко находил применение в обычной жизни. Так, среди нас был один араб, многие поколения семьи которого жили в той области, которая теперь отошла к Израилю. Его род­ные глубоко страдали, а он говорил, что никогда не сможет полюбить какого-нибудь еврея, пока все евреи не переменятся. Через несколько недель пребывания в Ко он осознал, что он никогда не сможет повлиять на кого-нибудь, пытаясь изменить его, пока не научится его любить.

Шотландец Лудон Гамильтон, ветеран первой мировой войны, привлекал меня своим блестящим и в то же время сдержанным юмором. Он был студентом Оксфорда в то время, когда возникла "Оксфордская группа", и Бухман пришел на заседание их студенческого клуба, носившего название "Мясо и Пиво". Гамильтон рассказал нам о его опытах с "четырьмя
принципами" - честностью, чистотой, бескорыстием и любовью - краткой версией Нагорной проповеди. Суть состояла в том, что необходимо иметь именно абсолютные стандарты, поскольку иначе они не будут иметь никакой ценности. Он - рассказал анекдот про женщину, которая была уверена, что её белье после стирки становится белым, - до тех пор, пока не встретила соседа, который пользовался более эффективным стиральным порошком. Я понял, что эти "абсолютные принципы" не должны иметь ничего общего с морализаторством. Это - законы самой жизни, и вопрос в том, хочу ли я отвергнуть их или строить свою жизнь на их основе

Часть II. Я не одинок |49

 

Слово "абсолют" одновременно и раздражало, и восхищало меня. Мне казалось, что оно просто не применимо к практической жизни. В то же время я чувствовал, что жизнь была бы гораздо проще, если бы в ней действовали установки, уко­рененные в сознании человека и не зависящие от отношения к происходящему других людей. Гамильтон указывал также, что эти четыре "дорожных знака" надо обязательно видеть в их единстве. Честность без любви делает человека жестким и склонным осуждать других, любовь без честности приводит к мягкости и благодушию.

Обладал ли я должной смелостью, чтобы спокойно пред­стать перед лицом Бога и показать всю свою жизнь в свете этих принципов? Благодаря своим благочестивым родственни­кам я, безусловно, был знаком с понятием "грех". Но лишь с тех пор, как я попал в Ко, оно затронуло меня действительно глубоко, и тогда я осознал, что грех - это все, что отделяет меня от Бога и других людей. Однажды кто-то спросил меня, испытываю ли я ненависть к кому-либо. "Разу-меется, нет", - ответил я. Теперь же я понял, что в не меньшей степени, чем ненависть, проти-воположностью любви является сосредото­ченность на самом себе и безразличие. И я тут же стал думать о людях, которые были для меня, по меньшей мере, неинтересны.

После некоторых колебаний я решил проверить свою чест­ность. В конце концов не было никакой нужды говорить об этом кому-нибудь. Первая мысль, которая пришла мне в го­лову, удивила меня. Я подумал о моем младшем брате Лейфе. Война стала одним из важнейших событий в его жизни: хотя он так и остался рядовым, его приняли в свои ряды и полюбили его друзья. Однако с тех пор, как война осталась позади, его занятия продвигались не очень-то хорошо, здо­ровье было нарушено, нервная система пришла в расстрой­ство. Он чувствовал себя неудачником, хотя много заботился о других людях, особенно о слабых и всеми забытых.

Я вдруг понял, что должен написать Лейфу, попросить у него прощения за мое безразличие к его проблемам и искрен­не рассказать ему о своей жизни. Я почувствовал ужасный стыд за то, что стремился всячески избегать общения с ним, когда он впадал в состояние глубокой депрессии. Я долгое время колебался, прежде чем написал ему письмо и сказал в нем такое, о чем лучше бы вовсе не знать другим людям, по крайней мере, членам моей семьи. Я шесть раз ходил туда и обратно по деревенской дороге, ведущей к почтовому отде­лению, прежде чем в конце концов опустил это письмо в по­чтовый ящик.

Мое письмо положило начало новой жизни Лейфа. Он по­нял, что переживаемые им труд-ности не уникальны, что, по существу, нас обуревают схожие мысли, искушения и труд­ности. В прошлом он иногда опасался, что годы войны ока­жутся лучшим периодом в его жизни. Теперь же его стало наполнять не свойственное ему раньше ожидание будущего. Он встретил прекрасную голландскую девушку, которая в годы войны была интернирована в японский концентраци­онный лагерь на Яве.

К сожалению, им не суждено было долго прожить вместе: через три года Лейф внезапно умер от кровоизлияния в мозг. Я был в то время во Франции: я плакал всю дорогу домой. Я чувствовал скорбь из-за этой утраты, а также свою вину за все те годы, когда я не смог быть ему другом, который был ему так отчаянно необходим. И все же я при этом благодарил Бога за то, что у нас возникли новые взаимоотношения, и за ту жизнь, которую мой брат вел в свои последние годы.

Я написал также еще одно письмо. Я верил, что честность имеет исключительное значение в деловой жизни, но, когда я спросил самого себя, насколько честен был я сам, то вспом­нил, как пользовался шпаргалками на одном экзамене. Я на­писал президенту Технического универ-ситета и покаялся. Через двадцать лет один бизнесмен спросил меня, каким был мой первый шаг на новом пути. Я рассказал ему о своем пись­ме. "Ну, да это пустяк", - сказал он. "Вы совер-шенно пра­вы",- ответил я. Но именно это решение помогло мне позднее твердо стоять на своем, когда от меня требовали принятия нечестных решений.

"Я думаю, что Ко - самый богатый жизненный опыт, ко­торый у меня когда-либо был", - писал я домой из Швейца­рии. При этом я имел в виду не потрясающие истории лю­дей, которые я услышал, и не возведение мостов между на­родами и классами, чему я учился применительно к промышленности; скорее, я имел в виду некое внутреннее измере­ние, которое я открыл здесь, движущую силу молчания, мысль о том, что каждый день следует начинать с безмолв­ного предстояния перед Богом. Что-то произошло. Я увидел, что под жизнью подразумевается единое целое, без какого-либо деления на духовную и профес-

Пол Гундерсен. Этот неисправимый индивидуалист | 50

 

сиональную сфе­ры. Я почувствовал себя абсолютно свободным. Вернувшись в Финляндию, я отправился в наш летний коттедж. Когда, выйдя из автобуса, я шел пешком к нему последний кило­метр, природа показалась мне куда более прекрасной, чем когда-либо раньше. Я был потрясен.

Через несколько месяцев после этого Хейкки Херлин пригласил Пентти Тамминена и меня поехать в Великобританию на встречу промышленников с посещением нескольких фирм. Мы побывали на фордовских линиях поточной сборки в Дэгенхэме, в восточной части Лондона. Темпы производства были очень высокими. "Что произойдет, если вдруг хотя бы один специалист выпадет из этого конвейера?", - спросил я у технического директора. "Не называйте их специалистами, -ответил он. - Для меня рабочие - это всего лишь номера". Неудивительно, что на этом предприятии часто возникали конфликты. Я начал понимать, насколько необхо-димы дух и принципы, которые я вынес из Ко; и когда некоторые из ра­бочих и персонала начали проводить их в жизнь, мне стало очевидно, что для изменения ситуации к лучшему нужно не так много людей.

 

| 51

 

 

11. Проклятие!

Однажды после работы Хейкки Херлин пригласил меня в дом кинооператора Вильо Лампелы, чтобы обсудить проект, при­данный способствовать созданию гармонических отношений В финской промышленности. Будущее Финляндии полностью зависело в это время оттого, удастся ли нам выплатить репа­рации: если мы не сумеем это сделать, на что надеялись финские коммунисты, то русские захватят нашу страну.

Вильо Лампела во время войны был летчиком-истребителем, а впоследствии стал работать в крупнейшей финской кинокомпании. Его жена Кая была известной актрисой. Они оба пережили сильнейший внутренний кризис благодаря "Оксфордской группе". У Вильо был живой, но несколько непостоянный характер, столь свойственный артистическим натурам: энтузиазм и безрассудство сменялись отчаянием, но в конце концов его вера неизменно побеждала.

Вильо закончил киносценарий на индустриальную тему, но у него не было средств для реализации своего проекта. Мы должны были решить, что с этим делать. С того вечера начался совершенно новый период в моей жизни, наполненный неожиданными событиями; тогда же закончилась моя "нормальная" деловая карьера.

Мы прочитали сценарий. Это была история борьбы между администрацией и профсоюзами, основанная на реальном опыте некоторых предприятий. Какой путь принесет победу - путь цинизма и классовой борьбы или же путь согласия и примирения, общего благосостояния и нравственности? Сценарий заканчивался ярким пропагандистским митингом на предприятии. Профсоюзный лидер, боровшийся за единство, упал получив удар по голове, - в него бросил кусок железа фанатично настроенный противник. Таким образом, не было ни счастливого конца, ни сколько-либо очевидного решения проблемы.

Мы поняли, что появление такого фильма помогло бы раз­рушить стену предубеждений и предрассудков. Проблема была в том, чтобы подобрать актеров, обеспечить аппарату­ру, деньги, реквизит и главное - найти ту группу специали­стов, которая отдала бы этому свое время, способности и во­ображение без какого-либо вознаграждения. Вильо собрал не­сколько человек, чтобы помолиться и попросить совета у Бога. "Если это Ему угодно, ресурсы появятся", - рассуждал он. В нас как будто что-то загорелось.

Мы согласились начать. Херлин и Сумелиус предложили себя на роли руководителей фирм, а несколько ветеранов профсоюзов - на роли рабочих лидеров. Пентти и я занялись мобилизацией людей из Технического университета для вы­полнения бесконечных прак-тических задач. Надо признать­ся, что мы не делали из этой деятельности тайны. Однажды вечером, когда мы сидели в комнате Пентти, мимо проходил один из аспирантов, Ниило. "Заходи", - позвали мы его и рассказали о том, что замышляем. Через час он сказал: "Мне придется отложить мои занятия на год!". И многие последо­вали его примеру.

Несколько месяцев, прежде чем пойти на работу, мы встре­чались в семь утра, чтобы обсуждать наши планы и вместе молиться. По вечерам у нас был короткий деловой ланч с Херлином в его офисе. Каждый день мы работали до полу­ночи. Фильм снимался на пяти главных промышленных предприятиях в Южной и Восточной Финляндии. Всю но­во-годнюю ночь - единственное время, когда здания пусто­вали, - мы работали на фабрике Стромберга.

Однажды вечером, когда мы работали у Вильо, в комнату вошел пожилой фермер мо-гучего телосложения и немедлен­но вмешался в наш разговор. "Теперь мы начнем борьбу!", - сказал он густым басом. Его ясные глаза скрывались под гус­тыми бровями. "Дайте мне водителя-студента, и мы соберем деньги!". В следующие за этим месяцы

Часть II. Я не одинок |52

 

Густав Розенквист посетил руководителей 430 финских фирм, - и не с тем, чтобы просить, а с тем, чтобы сделать им заманчивое предложение - помочь чем-либо своей стране.

Розенквист был фермером по призванию. Через семь лет после вступления в брак у него, наконец, появился сын, который мог бы впоследствии стать наследником фермы. Но ког­да мальчику было всего четыре дня, няня уронила его на каменный пол, и он умер. Миссис Розенквист так и не смогла прийти в себя после этого. Некоторые люди пытаются утопить свое горе в вине, но Густав топил его в работе. Вместе с Нобелевским лауреатом А.И. Виртаненом он занимался внедрением новых методов ведения сельского хозяйства в разных странах, а в перерывах между поездками усиленно трудился на своей ферме. После войны Розенквист прини­мал как-то участие в заседании "Оксфордской группы", и один швед помог ему освободиться от того тяжкого груза, который не оставлял его ни на минуту. Розенквист ушел с и ого собрания новым человеком: его бунт против Бога за­кончился.

Раньше Густав Розенквист был заклятым врагом любых профсоюзов. Теперь он попросил представителей профсоюзов организовать местное отделение на его ферме. Он изви­нился перед рабочими за то, что раньше смотрел на них не как на людей, а как на машины. Он решил делить с ними пополам свои доходы, предоставил им землю для строительства собственных домов и дал личную гарантию под получение ими жилищных ссуд.

Финский конгресс тред-юнионов обычно посылал совет­ские делегации на его ферму, чтобы они видели, чего можно достичь благодаря новому методу хозяйствования. Однаж-ды русские спросили, почему производство молока увеличилось, а количество коров не изменилось. "Спросите женщин, которые доят коров", - ответил Розенквист. Женщины рассказа­ли, что когда их хозяин начал обращаться с ними, как с согражданами, они, в свою очередь, начали лучше обращаться с коровами. "Чтобы было больше молока, коров надо лю­бить", - добавил Розенквист.

Повсюду, где ему приходилось бывать, Розенквист рассказывал людям о результатах своего эксперимента. Особенно сильное впечатление он произвёл в Руре, самом сердце индустриальной Германии, где бушевала жестокая классовая борьба. Он никогда не предлагал отвлечённых теорий; он сам был живым свидетельством того, что Бог может сделать в жизни любого человека. В старости он пожертвовал свою ферму Армии Спа-сения.

Итак, продолжалась работа над фильмом, который мы на­звали "Ответ". Ян Сибелиус предложил нам использовать его музыку, хотя было известно, что он ни разу не делал этого даже для полнометражных художественных фильмов; кроме того, он отказался от своего гонорара. Городской оркестр Хельсинки и его дирижер Тауно Ханникайнен бесплатно сде­лали для нас записи третьей и седьмой симфоний, а мой дво­юродный брат Вейкко Хеласвуо, ставший впоследствии гла­вой академии Сибелиуса, дирижировал хором более чем из ста человек, который исполнил великолепную кантату Сибе­лиуса "О народы, встаньте на ноги!", никогда раньше не зву­чавшую в Финляндии. Ристо Орко, один из основоположни­ков финской киноиндустрии, предоставил бесплатно обору­дование и лаборатории.

Теперь надо было определить день премьеры. Мы решили начать с торжественного прос-мотра для специально пригла­шенных гостей в кинотеатре "Савой", расположенном в цен­тре Хельсинки, а затем запустить фильм в кинопрокат по всей стране. За неделю до этого случилось несколько неприятно­стей. Техническая группа работала круглосуточно и без вы­ходных, они спали прямо на полу в лаборатории. Не слиш­ком ли рано мы назначили премьеру фильма? Но приглаше­ния уже были разосланы, и останавливаться было поздно.

Здоровье моей матери в последние годы ухудшилось, и те­перь она проводила в постели большую часть времени. Од­нако это не помешало ей жить в полную силу и участвовать во всех наших начинаниях. Она попросила своих бывших уче­ников из воскресной школы в Вихти ежедневно молиться об успехе нашей акции.

19 марта 1952 года 800 приглашенных заполнили киноте­атр так, что не осталось ни одного свободного места. Среди них было около сорока членов парламента и правительства, а также

Пол Гундерсен. Этот неисправимый индивидуалист | 53

 

двадцать промышленных и профсоюзных лидеров из разных стран Европы. Леа Ваннас, героиня нашего филь­ма, у входа подарила букет роз жене президента Паасикиви. Казалось, вся атмосфера была проникнута огромными на­деждами.

Торжественно и празднично настроенная аудитория сле­дила за драмой, разворачивающейся на экране, не подозре­вая о той драме, которая происходила в то время снаружи. Когда начался фильм, в проекционной комнате было только два из шести роликов, остальные четыре все еще оставались в лаборатории. Вильо ходил взад-вперед в фойе кинотеатра, перемежая проклятия с молитвами. Я ходил с ним рядом, пытаясь его успокоить. Фольксваген курси-ровал туда и об­ратно, доставляя из лаборатории одну за другой части филь­ма. "Где же следующий ролик?" - закричал механик, когда до конца пятой части оставалось пять минут. В этот момент прибыл уже почти бездыханный посыльный. Потрясенный Вильо Лампела принимал поздравления. Через два дня повторная публичная премьера состоялась в Хельсинки, а потом компания "Суоми-Фильм" распространила фильм по всей стране.

Город Тампере, известный как "финский Манчестер", стал ареной самой сильной борьбы в войне за освобождение в 1917-1918 годах. Даже теперь, во время промышленного кризиса, здесь разгоралась классовая борьба. Наш фильм пришли смотреть все профсоюзные лидеры и управляющие одного крупного предприятия. После просмотра, на открытии митинга, на ко-тором должно было быть принято окончатель­ное решение о судьбе предприятия, председательствующий напросил присутствующих "вести дебаты в том духе, который мы только что видели в фильме". И единство было дос­тигнуто. Подобное, как мы слышали, проис-ходило и во многих других местах.

Летом 1952 года Финляндия проводила у себя Олимпийские игры, демонстрируя всему миру, что она является свободной страной, несмотря на все слухи противоположного характе­ра. Мы решили организовать показ нашего фильма для иностранных гостей во время этих Игр. Одним из тех, кто пришёл на фильм, был Фриц Филипс, вице-президент голландской трансна-циональной электронной корпорации. "Этот фильм слишком значителен, чтобы оставаться только в Фин­ляндии, - сказал он. - Я готов сделать все от меня зависящее, "и забрать его отсюда". Однако вряд ли он представлял себе, какую ношу при этом на себя взвалил.

Не меньшие последствия, чем сам фильм, имели дружба и сотрудничество всех тех, кто принимал участие в его созда­нии и его поддерживал. По мере продвижения нашей работы, я все яснее осознавал, насколько важно создать нравствен­ную атмосферу в промышленности и бизнесе. По-видимому, мало кто принимал это всерьез, но я чувствовал, что этот фак­тор столь же жизненно необходим, как само производство и продажа товаров. Я понимал, какую роль в жизни отдельно­го предприятия и даже в отношениях между странами могло бы сыграть изменение внутренних ориентиров у того или иного человека.

Однажды я понял что мне нужно оставить свою постоян­ную работу и заняться работой в MRA, посвятив себя цели­ком делу создания новой нравственной атмосферы в миро­вой индустрии. 19 сентября 1952 года с военными репарация­ми Финляндии Советскому Союзу было покончено, и я по­чувствовал, что моя социальная и гражданская служба во имя национальных интересов выполнена, поэтому я могу перей­ти к деятельности, нацеленной на благо всего мира. Однако что скажет моя семья и мои коллеги? Я попросил совета у Хейкки Херлина. Он подбодрил меня, призывая следовать своим убеждениям. Ночью я долго не мог заснуть, думая об этом, и постепенно во мне появилась внутренняя убежден­ность. Я решил, что все же сделаю этот шаг.

Я сказал об этом решении своим родителям. "И какая же у тебя будет зарплата?", - спросил отец. "Никакой", - ответил я. Он помолчал некоторое время, а затем сказал: "Я требую свободы для себя, и я даю свободу тебе. Делай, что хочешь!". Однако отец был сильно разочарован. Он радовался тому, что его сын уже делает карьеру в промышленности. Мама поняла меня. Она знала, что если Бог дал тебе уверенность в правильности своего решения, то ты не должен колебаться.

Я беспокоился также о том, что сказать моему начальству. Прежде чем войти к директору, я задержался в пустой комна­те для посетителей и молился о том, чтобы Бог направлял меня во всех моих действиях. "Проклятие!" - произнес один из ди­ректоров, когда я подал ему заявление об уходе. В компании начались разные слухи и разговоры. Но я почувствовал себя лучше, когда

Часть II. Я не одинок |54

 

главный босс сказал: "Если Вы к нам вернетесь, вас будет ждать работа, - а если ее не будет, то мы специаль­но создадим ее".

У отца были непредвиденные расходы из-за болезни. Я от­дал ему все мои сбережения после того, как купил билет до Ко в один конец и сотню лезвий, чтобы выглядеть достаточно презен-табельно на тот случай, если у меня кончатся деньги.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...