 |
Вечернее заседание. 5 страница
|
|
|
|
Председатель. Я в последний раз предупреждаю товарища, который так много шумит...
Слово имеет гражданин Лихач.
Лихач. (Курск). До сих пор русская революция (шум, крики: кто говорит? )
Председатель. Я прошу успокоиться, говорит представитель правых с. -р. Лихач.
Лихач. Товарищи, до сих пор русская революция имела в качестве своего знамени один мир, мир без аннексий и контрибуций. С сегодняшнего дня русская революция имеет другой мир — без обсуждения. (Шум). Но мало того, что этот мир без обсуждения, он, на это тов. Мартов уже указал, мир в высшей степени неопределенный, растяжимый настолько, как растяжима резиновая подвязка, может быть больше. Но важно, что нет границ, что не представлена карта границ между Германией и Великороссией, к которой свелась сейчас Россия. Но я спрашиваю у тех, кто заключает этот мир, какова карта Малороссии, Украины, где эта карта? Они заключают мир, обязуясь вывести русские Советские войска из Украины, но где же карта Украины? Что входит туда? Сколько губерний-— 8, 10, 14? Я лично видел там карту Украины, исходящую несомненно из украинских кругов, которая включает Украину вплоть до Каспийского моря, в том числе включает Донскую область. Я спрашиваю, какую Украину мы имеем в виду: не ту ли, которую захотят признать германские империалисты?
Второй вопрос: мы отделяем Финляндию и обязуемся вывести русские войска из пределов Финляндии; я спрашиваю, где границы Финляндии: та ли это Финляндия, которая включала определенное количество губерний при царизме, или скорее это Финляндия с северо-востоком России, а, может быть, с Мурманом и Архангельском? Я спрашиваю: где это определено в условиях мира? Но дело в том, что без формальных определенных условий, они являются совершенно недоступными, неприемлемыми ни для какой революции. Они несут в, себе предательство, объективное предательство по отношению к целому ряду народов, населяющих Россию. Здесь, сзади меня на фронтоне этого зала висит надпись: «Российская Федеративная Советская Республика» — слово «Социалистическая» почему-то пропущено, и это характерно для теперешнего времени, которое продает едва, ли не большинство народов, составляющих эту федеративную республику: предается украинский народ, предаются белорусский, литовский, польский пароды, предается финляндский народ; предаются Закавказье, Бессарабия, предается в том числе полумиллионное еврейское население, на котором, конечно, румыны выместят всю злобу на русскую революцию.
|
|
|
Здесь вчера Ленин был готов подписаться под какими угодно определениями мира, похабного, позорного и под какими угодно эпитетами, но об очень многом из того, что делают немцы в оккупированных местностях, он не сказал, но довел до вашего сведения. А делают они следующее: в те моменты, когда они появляются, разгоняют все демократические самоуправления также, как разгоняли здесь в России большевики. (Шум).
Председатель. Я прошу соблюдать тишину.
Лихач. Восстановляют старые пен-зоные земства; волостные комитеты и земельные комитеты, немедленно приглашаются явиться к тому командующему немецким отрадам, который оказывается на месте, им немедленно приказывают сдать все земли, которые взяты на учет волостными комитетами. Предаются не только нации и целиком народы, предаются их социальные чаяния. Товарищи, я спрашиваю, какая коммунистическая, социалистическая власть может иметь мужество подписать подобный мир? Помните, в истории коммунары умирали, но никогда не сдавались.
Но, товарищи, все это делается во имя передышки русских народов. Это заявил Ленин на заседании Ц. И. К. на историческом заседании в ночь на 25-е число, когда он сказал, что русский народ устал от крови, захлебнулся в крови, дальше лить крови он не может, нужно во что бы то ни стало прекратить это кровопролитие, нужно дать народу передышку от войны. Я спрашиваю вас — об этом Ленин как раз не говорил, об этом в незначительной степени говорил Камков: есть ли это передышка, и действительно ли Россия выходит из войны? Я отвечаю вам, как мы отвечали три, пять, восемь месяцев назад, что выхода объективного из войны при данном соотношении сил, при данных мировых условиях — нет; я утверждаю, что сейчас, несмотря ни на какой позорный, похабный мир, несмотря ни на какие капитуляции, Россия из войны не выходит. Прежде всего, товарищи, воюют не только пеною крови, воюют не только людским составом: современная война ведется всем народным достоянием, всем, что имеется в стране. И с этой точки зрения Россия отдается на поток и разграбление германским империалистам, прежде всего отдается на голодание и вымирание весь промышленный север России, потому что весь южный хлеб пойдет Германии, будет питать там германцев, а вы, которые обещали хлеб в октябре, будете продолжать сидеть на одной восьмой, на одной четверти фунта, что хлеба не будет и не может быть, потому что весь украинский хлеб пойдет Германии.
|
|
|
Дальше в этом пункте мирного договора, который говорит о беспошлинном вывозе хлеба, есть еще один - о беспошлинном вывозе руды. Товарищи, который, подумают над этим пунктом, скажут, что этот пункт поведет к вымиранию и к уничтожению рабочего класса России, уничтожению всего русского пролетариата. И до сих пор стояли русские фабрики из-за недостатка сырья, теперь все сырье пойдет туда, в Германию. Россия, как бы вы не противились этому, волей неволей будет втянута в эту войну, она уже втянута. Но, может быть, некоторые из вас думают, что Россия, хотя бы вот этой ценой крови не несет или перестанет нести тягости войны, они глубоко ошибаются. Ведь ясно всякому, кто мало-мальски отдает себе отчет в происходящем, что та другая сторона, союзная коалиция не позволит, чтобы большая часть Европейской России или вся Европейская Россия превратилась сейчас в немецкий интерлайд — тыл. Заявляю вам, что ни в коем случае это не допустимо с точки зрения их интересов; таким тылом стала Сибирь, и вполне естественно, что сейчас она будет оккупирована и занята японскими войсками, а, может быть, Америка или Англия займут Архангельск, в котором находятся большие запасы, или известную часть Сибири.
|
|
|
И то, что мы читаем в «Правде», вчера, позавчера и третьего дня о том, что Советская власть должна дать отпор французскому, английскому и американскому империализму, что это говорит? Это говорит, что ценою крови мы будем нести, что Советская власть по указке германской власти пошлет войска на сопротивление оккупации. Значит, русский народ фактически из войны не выходит. Он только переменил союзника. Вчера он воевал, или месяца два тому назад воевал вместе с французами, англичанами, американцами, а сегодня он начинает войну на другой стороне, и уже начал на стороне германской и австрийской.
И дальше в пункте договора о той же цене крови имеется указание о разоружении и о роспуске армянских чет, состоящих из Турецких и русских подмных, действующих на турецком фронте. Товарищи, я имею сведения, что Закавказье не признает этого мира, что Закавказье будет продолжать войну, и как же Советская власть будет осуществлять этот пункт? Что же, она пошлет и туда своих красногвардейцев во исполнение этого договора, и там во имя германского империализма будет также литься кровь русских солдат и русских рабочих? Я до сих пор от Советской власти ответа на эти слова не слыхал; но, товарищи, надо отдать отчет еще и в том, что передышки мы не получаем; но, может быть, наша Советская власть скажет, что мы, по крайней мере, сохраняем для себя социальные завоевания революции, хотя бы не для всей России, а для той части, которую угодно было немецкому империализму оставить для опытов Ленина и Советской власти.
Но, товарищи, вчитайтесь в те пункты договора, которые имеются в нем относительно денационализации банков и относительно выплаты по аннулированным уже Советской властью долгам германскому капитализму.
|
|
|
Вы помните. вероятно очень многие помнят, что ответил Ленин на Чрезвычайном Съезде Кр. Деп. одному не в меру интересующемуся левому с. -р. на то, как он, Ленин, будет голосовать в Учредительном Собрании за социализацию земли, когда он всю жизнь боролся против этой самой социализации. Вы помните, Ленин заявил, что сейчас, поскольку крестьянство стало на точку зрения рабочего класса, поскольку оно проголосует декрет о рабочем контроле, поскольку оно проголосует декрет о национализации банков, поскольку он, Ленин, и представляемая им рабочая партия будут голосовать за социализацию земли, что выставлялось в программе основным требованием его партии. Из-за непризнания этого или нежелании поставить это в порядок дня, и было, как известно, разогнано Учредительное Собрание (ложь), но сейчас подготовляется реформа, и пусть выступит на трибуну Ленин и скажет, что это неправда, и что денационализация банков не будет произведена.
Я опрашиваю вас, товарищи, во имя чего все это делается, во имя чего вы сохраняете революцию, ведь вы не даете той нужной народу передышки, потому что война будет вестись, только с другой стороны. Вы не сохраняете для народа и социальных завоеваний, и я отвечаю просто и ясно, что вы это делаете только во имя сохранения Советской власти. Здесь происходит перестрахование готовой уже рушиться власти Совета Народных Комиссаров международным путем также, как год тому назад свою колеблющуюся власть Николая II хотел застраховать путем сепаратного мира с Германией. У Николая II злым гением была Алиса Гессенская, у Ленина же есть также свой злой гений... (Шум, крили, звонок председателя).
Председатель. Прошу не мешать, здесь идет вопрос о войне и мире, а не о том или другом отдельном действии. Я вынужден буду поставить вопрос в президиуме о том, чтобы вас лишить слова за оскорбление Советской власти. Я прошу вас оставить трибуну (шум, крики). Большинство президиума постановило лишить вас слова. (Аплодисменты, крики, звонок председателя).
Председатель. Слово имеет к порядку товарищ Рязанов.
Рязанов. Товарищи, я взял слово к порядку ведения собрания. Я позволю себе обратиться как к товарищам, сидящим с левой стороны, так и с правой, а также и к тем товарищам, которые находятся в кулуарах со следующей просьбой: мы, товарищи, сегодня переживаем один из самых тяжелых моментов, какие приходилось переживать всем нам, членам международной социалистической армии, и я просил бы товарищей с правой, как и с своей стороны, не забывать примера Московского Государственного Совещания. Я знаю, что товарищ правый эсер, который только-что сейчас говорил, и меньшевики, бывшие на Московском Государственном Совещании вспомнят, что мне и товарищу Нагаеву приходилось говорить при условиях еще гораздо более тяжелых, чем теперь товарищу Мартову и правым эсерам. Но я прошу товарищей вспомнить, как мы, интернационалисты, на Московском Государственном Совещании подавали пример всей этой каладитжой банде и показали им, что мы можем их выслушивать совершенно спокойно. Мы должны выслушать спокойно все, что может быть оказано в эти страшные дни, но товарищ Володарский забыл, и президиум, не могу не напомнить, что президиум не имеет права призывать вооруженных людей для удаления ораторов. Он забыл, что прежде, чем поставить вопрос о применении дисциплинарных мер или о призыве вооруженной силы, этот вопрос должен быть обсужден в президиуме, и председатель имеет право апеллировать к собранию. Не нарушайте же, товарищи, дисциплины демократии, которая даже в германском рейхстаге не нарушается по отношению к Либкнехту. (Сильный шум).
|
|
|
Председатель. Я не имел возможности совещаться с президиумом, но подчеркиваю, что я не раз предупреждал и делегатов слева и справа, что в случае, если они будут нарушать тишину, я приму самые строгие меры. Я должен заявить, что вопрос о правильности или неправильности ведения собрания будет обсуждаться президиумом тотчас же по окончании заседания.
Слово имеет от фракции анархистов-интернационалистов Ге.
Ге. Товарищи, для того, чтобы уяснить себе смысл этой политической ситуации, в которой мы очутились благодаря немецкому ультиматуму и предложению о ратификации мира, нам надо возвратиться ровно на год назад, когда вспышка русской революции в тот момент, когда самодержавное правительство собиралось заключить сепаратный мир с германским империалистским правительством, опрокинула самодержавие. Русский народ не хотел продолжать войну, он хотел возвратиться домой, был проникнут самыми миролюбивыми тенденциями и мечтал о скорейшем прекращении войны—и русский народ все-таки столкнул самодержавие, которое хотело заключить мир. Получается исторический парадокс. Народ, уставший от войны, желающий мира, опрокидывает правительство, которое готово было заключить мир. Почему же это случилось, товарищи? Да потому, что этот мир, который хотело заключить самодержавное правительство, не был миром, на который мог согласиться русский народ. Это был мир империалистический, а не мир революционный. Самодержавие было сменено коалицией с буржуазным правительством и правыми социалистами, которое хотело принудить русский народ продолжать войну, которое находилось на службе у «дорогих» наших союзников Франции и Англии. Народ не подчинился; и так же, как он свергнул самодержавие, он свергнул керенщину и соглашателей. Но на смену им пришли большевики. Товарищи, большевизм до октябрьский не был тем большевизмом, который мы имеем сейчас. Дооктябрьский большевизм был принят рабочей массой трудовой России, потому что он, прежде всего, разрывал коалицию с буржуазией, с одной стороны, потому что, с другой стороны, требовал революционного мира и отказывался от политики соглашательства, как с союзным, так и германским империализмом. Но после октябрьский большевизм потерял свою революционную окраску, и если мы до сих пор говорили, что у нас с большевики, несмотря на все наши расхождения тактические и принципиальные, есть общий язык революционный, между тем как с говорящими на языке реакции у нас ничего общего нет, то сегодня мы должны сказать, что с момента заключения империалистского мира общий революционный язык пропал. Поучается, товарищи, такое положение; мы возвращаемся, конечно, под различными предлогами к политике дореволюционной эпохи, к самодержавию, соглашаясь заключить империалистский мир с Германией так, как самодержавие соглашалось его заключить, все равно кто говорит и какие руки подписывают этот договор. Для нас важно — что говорят и что подписывают. А подписывают мир империалистский, а не революционный, и в этом мы усматриваем возвращение к дореволюционной эпохе, к тому миру, который готовилось заключить самодержавное правительство. Нет, товарищи, мне не надо быть осторожным, потому что я очень ясно устанавливаю разницу между самодержавием и большевиками, и между вами и большевиками. Вы выдвигали чисто утилитаристические соображения.
Здесь говорили, что этот мир похабный, невыгодный. Товарищи, мы не можем в вопросе о мире, который заключает революционное правительство или революционный народ, становиться на утилитарную точку зрения. Мы должны сказать: если бы не Германия у нас урвала провинцию, а мы у нее, может быть мы уступили бы в договорных отношениях с германским империализмом, -нет, товарищи, ровно также, как мы не можем этого сделать теперь.
Вопрос вдет не о том, выгодно или невыгодно, а можно ли, товарищи, заключать мир с германскими империалистами или нельзя заключать с ними мира. Поэтому неправ тов. Мартов, когда говорит, что не нужно заключать мира, а нужно его обсудить, этот ультиматум германских империалистов. Мы не должны обсуждать его, а должны отвергать. Справа нам говорят: «Правда, мы, товарищи, думаем, что этот мир является уступкой германскому империализму, этот мир, который практически все-таки приведет к тяжелым для России результатам, этот мир, который останавливает в Германии революцию, и является актом предательства по отношению к Эстляндии, Лифляндии, Курляндии, Украине, этот мир практически совершенно неприемлем, невыгоден. Но не в выгодности для нас вопрос. Этот мир тушит как международную, так и русскую революцию. Поэтому, не с точки зрения выгодности империалистической, а с точки зрения выгоды революционной, мы должны этот мир отвергнуть. Вы, товарищи, (обращается направо) говорите о том, что жалеете русскую революцию. Перестаньте лицемерить. Когда мы говорим о русской революции, то мы жалеем социалистическую революцию, а вы до сих пор, до заключения этого мира, не жалели о ней, — вы создавали предпарламенты и вместе с Корниловым и Керенским вы боролись с русской революцией. И если вы сегодня плачете о том, что этот мир является предательством Лифляндии, Курляндии, Эстляндии, Финляндии, Малороссии, то я вам скажу, — вы, говоря об этом, призываете нас к созыву Учредительного Собрания, предлагаете совершить еще одно предательство Великороссии и центральной России. Мы не ставим вопроса утилитарно. Для нас — это вопрос революционной этики, морали, и, может быть, вы в такой момент, момент соглашательской политики, вы приветствовали коалицию с буржуазией, мы же в это время требовали разрыва коалиции с буржуазией и заграницею, ибо мы знали, что разрыв коалиции с буржуазией в Россия, при условиях сохранения коалиции заграницей не даст ничего, с революционной точки зрения, потому что нам, вследствие империалистического мира, придется восстановить коалицию здесь с буржуазией в своей собственной стране. Нам придется поневоле прийти к тому, к чему хотят насильно затащить нас эти господа (указывая направо). Мы всегда говорили, — в истории нет и не может быть такого момента, который требовал бы от трудящихся соглашательства с буржуазным правительством. На этом основании мы отвергали Учредительное Собрание, всякую коалицию парламентской работы, и на этом основании мы отвергаем этот мир. Мы уверены, товарищи, что с революционной точки зрения значительно большее значение, даже практически, имел бы отказ от принятия этого мира, ибо мы показали бы всему миру, что русский народ не сдается, русский народ не дает диктовать себе условия со стороны Германии. Русская революция не боится быть раздавленной немецким бронированным кулаком. Соглашаясь принять условия немецкого мира, мы сдаем ваши революционные позиции, мы пасуем перед немецким бронированным кулаком, мы заявляем, что русская революция вынуждена подписать империалистический мир, вынуждена отказаться от своих дооктябрьских революционных требований, вынуждены пасовать перед германским империализмом. Правда, нам говорят, вы получаете непосредственную выгоду. Русская революция в центре России сможет разливаться. Такова кажущаяся непосредственная выгода, которую мы якобы получаем от этого мира. Она тяжелым камнем ляжет на русскую революцию уже через 2—3 недели после ратификации этого мира. Даже, если бы этого не было, я скажу: лучше умереть за социалистическую революцию, чем влачить жалкое существование за счет соглашательства с германскими социалистами.
Председатель. Слово имеет от фракции с. -р. максималистов. Рывкин.
Рывкин. Товарищи, люди, опытные во фракционных вопросах, говорят, что вопрос голосования по поводу договора предрешен по фракциям; что мы здесь теряем наше время, наши силы, что в результате будет простой подсчет голосов, и в какой фракции будет больше (а мы знаем, в какой фракции будет больше) — таково будет решение. Товарищи, если это так, то все-таки вы, которые послушали здесь то, чего вы на местах не слышали, вы прослушали защитников мира, мирного договора, и противников, хотя, действительно, не разбирался этот договор по пунктам, а у вас все-таки есть впечатления, вы понесете ответственность и перед собою, и перед теми, которые вас послали, и перед нашей революцией, и перед грядущими поколениями за то решение, которое вы приняли. Товарищи, здесь связали вопрос договора с вопросом революции совершенно правильно. Первый сделал это тов. Ленин, — закончил тов. Ге, — октябрьская революция, начнет с третьего периода, провозгласила власть Советов, октябрьская революция провозгласила власть трудового парода. Но для каждого человека, у кого есть глаза, чтобы видеть весь этот трудовой переворот, который произошел, ясно, что так назвать его нельзя. Стоит только выйти отсюда, чтобы убедиться, что к услугам людей денежных имеется все, что те, которые не имеют средств, умирают с голоду при Социалистической Республике. У нас Социалистическая Республика провозгласила контроль над производством, и это производство приостановлено. Вы знаете, к каким нелепостям мы пришли. Мы одновременно говорим о всеобщей трудовой повинности и о борьбе с безработицей. К таким же нелепостям нас приводит и мирный договор. Здесь говорили о пунктах договора, и все были единодушны в том, что сказал т. Ленин, что этот мир — похабный, позорный, что это не мир; что здесь есть такие условия, что он является продолжением войны, в которой одна сторона разоружается и должна разоружить суда союзников, которые находятся в гавани. Одна сторона разоружается, нас заставляют объявить войну союзникам, потому что здесь имеются пункты о разоружении судов, стоящих в гавани; здесь имеется пункт о снабжении материалами германских империалистических войск. Имеется дальше пункт, в котором немецкий капитал получает все то, что ему требуется в то время, как все остальные не получают. Это есть вызов одной из стран мирового империализма, следовательно, тут мира нет.
Следовательно, тут мира нет. Война продолжается. И после этого договора Россия отрезывается от Украины, — и весь север обрекается на голодную смерть. Этим кабальным договором вы отказываетесь от самостоятельности революционной России, обрекаете север на голодную смерть и разоружаетесь в то время, как противник может действовать так, как он хочет. Кроме того, открывается обнаженный империалистический фронт, которому противопоставить мы, в силу этого договора, ничего не можем. Следовательно, тут мира нет. Говорят, что здесь передышка. Тут передышки нет. Разве есть теперь какая-нибудь передышка? Разве люди, находящиеся близ фронта, не думают о том, что неприятель будет ломиться дальше, если захочет, что хлеба нет? Руки опускаются. Какая же передышка? Просто дается возможность германцам сконцентрировать силы так, чтобы можно было двигаться вперед при более благоприятных и выгодных обстоятельствах. Вот что говорит нам холодный рассудок. Не будем говорить о чувствах. В настоящее время мы привыкли видеть, что над революционным чувством издеваются, что революционное чувство объявили революционной фразой. Если говорят, что вы, заключая этот договор, поставляете живой товар Турции, это — революционная фраза. Если вы будете говорить, что украинский пролетариат вместе с остальной революционной Россией борется против буржуазии, что он отдается на съедение своей буржуазии и буржуазии чужой, вам скажут, что это революционная фраза. Если вы скажите, что революционная власть подписала с Финляндией и Эстляндией условия, по которым там устанавливается германская полицейская власть, вам скажут, что это революционная фраза. Когда-то мы говорили, что служить в охранке, даже в целях революции, недопустимо. А здесь подписываться под таким договором для революционера стало допустимо. Видно обстоятельство и положение изменились.
Товарищи, и совесть, и разум, и все говорит в одну сторону, что подписать этот кабальный договор бесполезно. Никогда правящие классы Германии не заключат мира с восставшим трудовым народом. Они всякую проволочку попользуют, чтобы внести в нас дезорганизацию. И вы знаете по недавним примерам, как была внесена эта дезорганизация. Вы знаете, что трудовой народ все-таки защищался, что разоружение не далось без борьбы. Когда получился приказ, в котором было сказано, что отныне флот распущен, а набираете другой снова, то гельсингфорсские матросы отказались разойтись, они сказали: «мы остаемся», потому что они чувствовали и видели опасность для нашей революции и для мировой революции. Когда Сов. Нар. Комиссаров призывал к защите народной революции, то был энтузиазм, но когда было решено принять ультиматум без обсуждений этого ультиматума, который предлагают подписать, откуда будет тут энтузиазм. Если вожди говорят, что нечего делать, если вожди, которых считают все-таки революционерами, предлагают принять ультиматум без обсуждения, то тут не может быть энтузиазма.
Товарищи! Разум, чувство и совесть диктуют то, чтобы разорвать этот кабальный договор без обсуждений, как об этом говорил товарищ анархист. Иначе мы предаем и нашу революцию и западную. Весь пролетариат будет обессилен этим кабальным договором. Этим договором будет предоставлена возможность для империалистов всех стран так составить силы, так направить своя усилия, чтобы задавить революцию. Они будут посылать одну часть подавлять другую часть, как действуют вообще империалисты с революционными частями. И голодные, из-за куска хлеба, чтобы не умереть с голода, после подписания мира будут производить новые расстрелы прусскими жандармами, будут предавать людей, говорящих на родном языке. Это крест над революцией.
Товарищи. Но, все-таки, что же делать? Поздно! Нет у нас ничего. Да, с каждым днем, особенно если мы подпишем договор, труднее будет действовать. Но, товарищи, у других народов были такие обстоятельства. Тут говорилось о сильных народах. Но были такие случаи в истории. Бедный и несчастный народ испанский, который был ничто в техническом смысле, этот народ, благодаря тому, что он был воодушевлен, изгнал войска Наполеона. Народ, который был воодушевлен желанием не быть рабами, сделал очень много. Вот, если бы он подписался, если бы дал закабалить себя, признал бы себя рабом, тогда конечно, тогда разруха, тогда каждый обвиняет другого в совершенных ошибках, тогда не может быть единства.
Товарищи! Если здесь русский народ решится бороться за революцию о теми средствами, которые есть, он не сможет вести позиционную борьбу, он не сможет защищать пядь за пядью достояние революции. Мы не знаем, что делается в настоящее время во всех других странах. Те сведения, которые, у нас есть, рисуют нам то, как польские, австрийские, американские и русские контрреволюционеры, не встречая ни малейшего сопротивления, отступают. Мы не должны обманывать себя, может быть это так, может быть при малейшем отпоре они будут разбиты, в то же время отступят перед пролетарским восстанием, когда увидят, что нет сил для подавления его. Но может быть этого не случится, и надо будет стойко защищать пядь за пядью достояние революции, и тогда что же? Тогда вы решите сами, что лучше сдать все свои позиции, превратиться в рабов, помереть с голоду, обречь на голодную смерть детей, или же бороться, защищать свою свободу, свободу своих детей, голодных и холодных до последней степени. Это пусть каждый решит по своей совести. Мы считаем, что говорить о том, что это неизбежно, что справедливо или нет, мы должны подписать договор, что это резонная правда. После заключения этого кабального договора — революция невозможна, но это еще и в смысле сопротивления делает народ непригодным, потому что тут вы не различите, не узнаете предателя от честного человека. Они все говорят одно и то же, и в общем водовороте может погибнуть наша революция. Вот почему каждый из нас перед своей совестью, перед революцией, каждый человек должен понять, должны ли мы подписать кабальный договор или нет.
Председатель. Слово к порядку имеет тов. Юшков (матрос).
Юшков. Простите товарищи, что я у вас оторву несколько минут, но я натуру русского мужика, которому обещали мир, хорошо знаю. Я хочу отметить товарищу председателю неправильность ведения заседания. Во-первых, когда тов. прав, с. -р. —-мог оскорбить партию, я могу протестовать, но регламент был принят настоящим заседанием — 20 мин. и, если в течение 20 мин. оскорбляли власть, то тот подвергается суду революционного трибунала, и в данном случае тов. Рязанов был прав, что вы не вправе применять вооруженную силу для вывода из зала заседания. Я просто хотел предупредить тов. председателя и полагаю, что могу, не нарушая интересов данного уважаемого лица, заметить, что вы данный уважаемый съезд не должны посадить на скамью подсудимых. Я предупреждаю первым долгом, что так нельзя, ибо мы этим препятствием создаем и даем громадное оружие для расстрела самих нас. И поэтому прошу через товарища председателя данное собрание быть честным, как честными бывают социалисты-интернационалисты. (Аплодисменты).
Председатель. Товарищи, поступило в президиум предложение о том, чтобы на этом данное заседание съезда закончить. Президиум предлагает это предложение принять. Возражений против этого нет? Объявляю заседание закрытым. Следующее заседание в 6 часов вечера.
ВЕЧЕРНЕЕ ЗАСЕДАНИЕ.
Свердлов. Позвольте, товарищи, открыть заседание. Объявляю заседание открытым. Прения продолжаются. Слово принадлежит товарищу Штейнбергу от фракции левых эсеров. Товарищи, прошу не нарушать порядка в собрании. Товарищи, которые только что входят, пусть занимают места по возможности спокойно и не мешают товарищам слушать.
Штейнберг. Товарищи, вчера товарищ Ленин, как представитель дружественной и близкой для нас партии большевиков, в течение целого часа убеждал нас, что мы должны в этом основном смертельном вопросе русской революции принимать решения без всякого пристрастия к революционной фразе, что вопрос этот должен быть до конца-отделен от всяких прикрас и сантиментов. Я должен подтвердить, что не меньше часа тов. Ленин занимал нас только одной фразой и даже не революционной фразой, а фразой призывающей трудовой парламент к капитуляции, смирению и уступкам. Если только парламент Советской Республики нуждается в таком напоминании, это было бы печальным явлением, ибо все построение речи, которое проводилось Лениным, и в которой решались судьбы трудовой России, находился в таком критическом противоречии, что можно было бы говорить особенно, что это говорит глава той республики, которая первая подняла знамя социального восстания, которая боролась ради социальных реформ, о которых в целом мире даже еще не помышляли. Он говорит, что мы не можем бороться, что мы бессильны, что нас можно брать голыми руками, и из каждой фразы н из каждого оттенка его речи выплывал одни страшный вопрос, на который он ответа не дал. Это вопрос о том, если мы действительно так бессильны и так беспомощны, что же предел этому нашему бессилию и беспомощности. Где границы тем уступкам, которые мы сейчас совершаем над русской революцией. И не напрасно товарищ Ленин ни словом не обмолвился о подробных условиях договора. Конечно, с точки зрения товарища Ленина это не имеет никакого смысла, но он ни словам не указал нам, где же предел этим уступкам и унижениям. И когда мы этот вопрос задаем, мы думаем, что в этой декларации, в этих заявления главы нашего правительства, предела этим уступкам нет. И та передышка, которая в течение двух недель продолжается, достаточна, чтобы доказать, что предела этому самому истязанию, которому подвергает себя русская революция, и быть не может. Мы знаем, что Румыния очищает себе дорогу на Одессу, что финляндская красная армия погибает, что Одесса занята, что Украина в немецких руках, область юга отрезали от севера, мы знаем, что японские империалисты уже держат нож в своих руках, над растерзанным телом России, и это все делается в течение передышки, когда мир еще окончательно не подписан и не утвержден. Можно, товарищи, представить себе, что будет, когда этот мир будет окончательно подписан. Этот мир товарищ Ленин называл всякими славами, здесь говорил и о тяжелом, и о похабном и о позорном мире, но это также не больше, как революционная фраза. Если вы посмотрите на этот фронтон, вы увидите, что здесь написаны слова Российская Федеративная Демократическая Республика, и вы должны сказать, что этот мир контр-федеративный, контр-демократический, и, товарищи, такое определяй мира достаточно ясно скажет, что нам предстоит в дальнейшем. Товарищ Ленин нас убеждал, что революция имеет право отступать, но сказал ли он, что в этом отступлении пострадает позиция нашей революции. Напрасно товарищ Мартов думал упрекать, что здесь не знают условий договора. Все их знают, потому что не надо в них вчитываться. Мы знаем, что территориально мы превращаемся в республиканскую федеративную Россию, но не границы нам нужны, нам нужна Советская власть, нам нужны революционные достижения и революционная масса, которая насаждает революционные завоевания. Здесь в Великороссии отрезывают живые части ее организма. Надо ли еще говорить, какие ужасы предстоят нам; надо ли еще говорить, что ни одна из реформ не имеет шансов на продолжение, потому что все наши реформы были характеризованы нашей революционной решительностью, а теперь ни национализация банков, ни социализация земли, ни даже наша внешняя торговля, ни одна мера не может быть проведена, потому что всюду проникнет германский империализм и никакая национализация предприятий проведена не будет, и все народы, которые связали с нами свою судьбу, Украина и Финляндия, все эти народы будут уничтожены, будут задавлены в конец.
|
|
|
