Система образов главных героев

В «Родинке» Готорна действующие лица - пара влюбленных: Эйлмер(Aylmer) и Джорджиана(Georgiana). Georgiana - женская форма имени George. «Orge» обозначает человека, который работает, что-то делает, а «geo» - земля (с греческого), то есть её имя значит земледелец, человек, привязанный к земле, работающий на ней. Поэтому Джорджиана символизирует земное начало, земную красоту, реальную. В имени Aylmer выделяется корень ail, который означает (например, в слове ailment) бедствие, болезнь, беду. Имя говорит нам, что носитель его причиняет боль или сам испытывает ее. Дав говорящие имена героям, Натаниэль Готорн показывает, что Джорджиана живая, она от природы, от земли, а Эйлмер устремлен в высоты, в нереальную красоту, которой нет, а есть только земная. Поэтому он уничтожает земное в ней - родинку: «the visible mark of earthly imperfection» [p. 176], и она умирает.

Он: «man of science» [p. 175], она: «a beautiful woman» [p. 175]. С самого начала сталкиваются две стихии - Nature и Science: он «cleared his fine countenance from the furnace smoke, washed the stain of acids from his fingers, and persuaded a beautiful woman to become his wife» [p. 175]. Эйлмер будто удалил все свидетельства своего занятия наукой со своего тела и пошел навстречу прекрасному, то есть красота естественная и красота искуственная не могут существовать одновременно. Natural Beauty - Artificial Beauty - производная оппозиция от оппозиции Nature - Science. Натаниэль Готорн подчеркивает, что: «it was not unusual for the love of science to rival the love of woman in its depth and absorbing energy»[p. 175], то есть эти два явления несовместимы.

Джорджиана описывается как слабая, бледная, женщина, готовая на жертву ради любви. Эйлмер же, напротив, уверенный в успехе своего эксперимента, упрямый, серьезно настроенный. Он долго изучал человеческий организм, пытался постичь сокровенный процесс создания человека, стремился докопаться до истины, но безуспешно. Мы слышим здесь голос автора, его позицию: «our great creative Mother, while she amuses us with apparently working in the broadest sunshine, is yet severely careful to keep her own secrets, and <....> shows us nothing but results. She permits us <....> on no account to make» [p. 180].

Будучи в лабаротории, муж и жена ведут себя по-разному. Джорджиана: «was cold and tremulous» [p. 181], а Эйлмер: «looked cheerfully into her face» [p. 181]. Когда она молит своего мужа: «Oh, spare me!» [p. 182], тот радуется предстоящему опыту. Здесь мы наблюдаем явное превосходство любви к науке над любовью к женщине. У этой пары также разное отношение к созданному, например, когда Эйлмер показвает своей любимой цветок, который он сам создал, та с трепетом даже не осмеливается его коснуться, в то время как ученый просит ее просто сорвать и вдохнуть: «inhale its brief perfume» [p. 183]. Для него создание чего-либо - лишь для наслаждения, для удовольствия, для пользования, например, когда она запела, то он слышал: «the liquid music of her voice to quench the thirst of his spirit» [p. 187]. Он человек науки, смотрит на вещи с практической точки зрения, она принадлежит к другому миру, миру Природы и Красоты. Для этой женщины всё, что создано, является чудом, которое подвластно только высшей силе.

За некоторое время до удаления злополучной родинки Эйлмер показывает своей жене различные свои достижения в алхимии, в науке, хвастается возможностью обладания такой гигантской властью, которая может убить или оживить человека. Джорджиана смотрит на него: «with amazement and fear» [p. 183], она считает это ужасным достижением. Дальнейшие события предвещают трагический исход этого произведения. Эйлмер показывает ей цветок, листья которого быстро чернеют и превращаются в прах. Затем он предлагает сделать ее портрет: «by a scientific process of his own invention» [p. 183], но результат оказывается ужасающим: «the features of the portrait blurred and indefinable; while the minute figure of a hand appeared where the cheek should have been» [p. 183]. Неудачная попытка художества Эйлмера оказывается в сосуде «of corrosive acid» [p. 183]. Здесь можно провести параллель с новеллой Эдгара По, в которой муж также создает портрет своей жены. Мужчины настолько увлечены своей деятельностью (в первом случае - наукой, во втором - искусством), что не могут объективно видеть своих любимых женщин, а только через призму своего занятия, что и губит их избранниц. Последним моментом, предвещающим смерть девушки в новелле «Родинка», является осознание Джорджианой того, что во всех прежних успехах Эйлмера крылось поражение, а значит, и этот эксперимент не исключение. Это является очередным доказательством слабости человека по сравнению с Природой.

Готорн вводит еще одного героя - Аминадаба, который является олицетворением всего материального. Это был: «a man of low stature, but bulky frame» [p. 181]. Он работал как машина, не осознавал поставленных целей, просто механически выполнял всё, что потребуется. «With his vast strength, his shaggy hair, his smoky aspect, and the indescribable earthiness that incrusted him, he seemed to represent man's physical nature» [p. 181]. Этот персонаж появляется именно тогда, когда Джорджиана переступает порог лаборатории и приходит к большой печи, где работают Аминадаб и Эйлмер. Автор противопоставляет материальное, физическое начало духовному, возвышенному.

Антитезы «женщина - мужчина», «Природа - Наука/Человек» на протяжении всего произведения соседствовали ещё с одной: «совершенство - несовершенство». Джорджиана была невероятно красивой женщиной, она была совершенством для своего мужа и окружающих. Однако после замужества Эйлмер начал задумываться о ее родинке, которую назвал: «a slightest possible defect» [p. 176] и признал: «the visible mark of earthly imperfection» [p. 176]. Мысль об удалении родимого пятна становилась навязчивой, а недовольство мужа этим изъяном разрасталось с невероятной быстротой, а в конце произведения сделалось настолько невыносимым, что сама Джорджиана не могла терпеть больше этот видимый признак несовершенства на своем лице.

Если рассматривать происхождение этой родинки, то по словам поклонников, «some fairy at her birth hour had laid her tiny hand upon the infant's cheek, and left this impress there in token of the magic endowments» [p. 176]. У Природы появляется еще один образ - доброй волшебницы. Но не только Природа коснулась этой великолепной женщины. Ее муж, занятый и встревоженный работой, увидев свою жену на пороге своего кабинета, побледнел и «seized her arm with a gripe that left the print of his fingers upon it» [p. 188]. Мир науки, человеческий мир хочет также творить чудеса, но все его «чудесные» эксперименты заканчиваются поражением, то есть человек не способен противостоять Природе. Описывая родинку, автор опять предвещает то, что произойдёт с девушкой. Когда она заливается багрянцем, приток крови возрастает, а родимое пятно исчезает, то есть нужно «пролить» кровь, чтобы эта родинка пропала, а вместе с тем и лишить ее жизни. В данном контексте родимое пятно, родинка является символом жизни.

Для Эйлмера Джорджиана - совершенство без родинки и несовершенство с родинкой. Эта «the fatal flaw» [p. 177] напоминает ему о «the ineludible gripe» [p. 177], это символ того, что: «his wife's liability to sin, sorrow, decay, and death» [p. 177]. Опять возникают мотивы жизни и смерти, которые доводят главного героя до состояния неодолимого страха, вызывают единственное желание - сделать свою возлюбленную совершенной, то есть избавиться от роковой отметины.

Эксперимент по удалению родинки - не просто итог всех его предыдущих проб, но и итог всей его жизни. Приготовив необходимый эликсир, Эйлмер принес его жене, которая, будто предчувствуя близость исхода, повела разговор о смерти и жизни, внутренне она была уже готова к концу. В доказательство того, что этот напиток ее исцелит, муж вылил его в землю, где рос цветок: «with yellow blotches» [p. 189]. Как известно, в литературе негативная символика желтого цвета означает увядание, грусть, тление. Не заставив долго ждать, Джорджиана выпила кубок с эликсиром, и с течением времени родинка начала терять четкость очертаний. Эйлмер находился в: «almost irrepressible ecstasy» [p. 191], в то время как женщина была: «so pale!» [p. 191], он был поистине счастлив, смотря на исчезновение родинки на левой щеке, на угасание жизни, на медленную смерть своей супруги. С последним ее вздохом Эйлмер достиг своего совершенства, той: «the now perfect woman» [p. 191], только уже мертвой.

В «Овальном портрете» Эдгара По система персонажей также осложнена еще одним героем, то есть здесь есть пара - мужчина и женщина, а также герой-рассказчик, который о них повествует. Он поражен: «desperately wounded condition» [p. 209], находится в состоянии жара, погружается в забвение: для него нет разницы между тем, чтобы смотреть сны и изучать картины. Здесь, как и у Готорна, возникает мотив сна, так как этот герой-рассказчик пребывает в болезненно-сонном состоянии.

При описании картины герой обращает внимание на цвет волос (золотистый) и овальную раму (густо позолоченную), что свидетельствует о некотором величии. Также герой-рассказчик упоминает о таких деталях, как: «filagreed in Moresque» [p. 210], «a mere head and shoulders, done in what is technically termed a vignette manner» [p. 210]. Линии на картине нечеткие, расплывчатые, тем самым автор хотел создать образ далекий, окутанный тайной. В символике геометрическая фигура вертикальный овал - это знак стремления к совершенству, могуществу. «Овал - символ полноты творения, в виде лаврового венка вокруг обнаженной, покрытой легкой вуалью золотоволосой женщины с магическим жезлом в левой руке», это женский символ. Здесь портрет девушки заключен в овальную раму, что еще раз доказывает ее совершенство, красоту, ее могущество.

Эдгар По вводит мотивы жизни и смерти, когда говорит, что рассказчик не мог увидеть в этой девушке жизнь («a living person» [p. 210]). Автор говорит о впечатлении повествователя перед самой историей, то есть он заставляет смотреть на ситуацию глазами этого больного и уставшего человека, который интересуется живописью. Его одолевают разные чувства: вначале он поражен, затем смущен, после герой ощущает подавленность, а в конце уже страх.

Сама пара представляет собой девушку: «of rarest beauty» [p. 212] и «passionate, studious, austere»[p. 212] живописца. С самого начала задается оппозиция «Жизнь (живая красота, скоротечная) - Искусство (вечная красота)». Вся новелла - иллюстрация к латинскому крылатому выражению: «Vita brévis, ars lónga», что означает «Жизнь коротка, искусство вечно». И в этой новелле соперничают два вида любви: к женщине и Живописи. Женщина являет собой веселость, очарование, кротость, но, когда ее муж изъявил желание написать портрет своей жены, то она испытала ужас. Эта ситуация схожа с готорновской, где женой овладели такие же эмоции, когда ее супруг захотел провести эксперимент. В «Овальном портрете» герой(супруг) - живописец, который упоен своим трудом, искусство - это дело всей его жизни. И с его помощью он хочет запечатлеть совершенство своей возлюбленной, хочет совершить чудо, открыть всем свой дар. Здесь, как и у Готорна, возникает мотив чуда. Эйлмер и живописец оба хотят сотворить чудо, думают, что они всесильны и стоят над природой, но на самом деле это не так. Такое гордое поведение заканчивается смертью их любимых женщин.

В момент рисования девушку покидали силы, она увядала, удрученная, слабая, но всё же улыбалась, так как считала своего мужа авторитетом, повиновалась ему, хотя чувствовала приближение смерти. Те же мотивы и образы мы наблюдаем и в «Родинке». Художник, одержимый, необузданный, угрюмый, был полностью поглощен процессом, он: «had grown wild with the ardor of his work» [p. 212], поэтому не замечал постепенного угасания своей жены. В то время как: «the tints were drawn from the cheeks» [p. 213], они наносились на холст, и с последним вздохом красавицы живописец нанес: «one brush upon the mouth and one tint upon the eye» [p. 213].

Мотивы жизни и смерти отчетливо возникают в этой новелле. Когда художник закончил свой портрет, то он воскликнул: «This is indeed Life itself!» [p. 213], а «She was dead!» [p. 213]. Для него совершенство воплотилось в смерть, а при жизни казалось несовершенным.