Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Просвещение. Накопление знаний




Русь отнюдь не была сплошь неграмотной. Знание письма, счета требовалось во многих отраслях хозяйственной и иной деятельности. Берестяные грамоты Новгорода и других центров, различные памятники письменности (летописи, повести и т.д.), надписи на ремесленных изделиях (монеты, печати, колокола, предметы вооружения, ювелирного дела, художественного литья и др.) говорят о том, что грамотные люди никогда не переводились на Руси, причем не только в среде монахов, но и ремесленников, купцов. Имелись они и среди бояр и дворян. Состоятельные люди вели письменный учет в своих хозяйствах; от XVI в. сохранились различного рода учетные книги, документы духовных обителей — монастырей, копии с документов более ранних времен.

В распоряжении ученых, несмотря на все потери Батыевой эпохи и более поздних ордынских «ратей», имеется все же немало рукописного материала за XIV—XVI вв. Это — документы (духовные грамоты, договоры великих, в том числе московских, и удельных князей, хозяйственные акты русской митрополии, епископских кафедр, монастырей), жития святых, летописи и мн. др. Появляются руководства по грамматике, арифметике, лечению травами (азбуковники, травники и др.).

Накапливались практические наблюдения, знания по строительной технике (необходимы были при возведении зданий), динамике (расчеты дальности полета камней, ядер из стенобитных и прочих приспособлений; из пушек, которые появились в конце XIV в.), прикладной физике (чеканка монеты, литье пушек, сборка и починка часовых механизмов), прикладной химии (изготовление красок, чернил), арифметике и геометрии (описание земель, торговые дела и пр.).

Описания явлений природы (затмения, землетрясения и т.д.) довольно часты в летописях. Пользовались популярностью переводные сочинения — «Христианская топография» Козьмы Индикоплова (путешественника VI в.), «Шестоднев» Иоанна, экзарха болгарского, «Громник» и др. Астрономические наблюдения приводятся в русских рукописных сборниках; медицинские — в тех же летописях (описание болезней). А сборник XV в., вышедший из Кирилло-Белозерского монастыря, включил комментарии Галена, римского ученого II в. н.э., к сочинению Гиппократа, древнегреческого «отца медицины» (V—IV вв. до н.э.). Выдающееся для своего времени значение имела «Книга сошному письму» (середина XIV в.) — в ней описаны способы исчисления земельных площадей и налогов с них.

Круг географических знаний расширяли русские путешественники. Они оставили описания своих странствий. Таковы новгородец Стефан, побывавший в Константинополе (середина XIV в.); Григорий Калика (вероятно, посетил тот же город в XIV в.; позднее, под именем Василия Калики, стал новгородским архиепископом); дьякон Троице-Сергиева монастыря Зосима (Константинополь, Палестина; 1420 г.); суздальский инок Симеон (Феррара, Флоренция; 1439 г.); знаменитый Афанасий Никитин, тверской купец (Индия; 1466—1472 гг.); купцы В. Позняков, Т. Коробейников (святые места, вторая половина XVI в.). Русские люди, проникавшие на север, в Сибирь, составляли описания, «чертежи» увиденных земель; послы — статейные списки со сведениями о зарубежных государствах.

Этапное значение имело появление в России книгопечатания. Еще Иван III пытался наладить это дело — пригласил печатника Варфоломея Готана из Любека. Но тогда ничего не удалось сделать. Лишь в середине XVI в., при Иване Грозном, началось печатание книг, сначала — так называемой безвыходной печати (с 1550-х годов), потом — с выходными данными. Первая такая книга — «Апостол», изданный 1 апреля 1564 г. Иваном Федоровым, дьяконом церкви в Московском Кремле. Два года спустя он и его помощник Петр Мстиславец уехали в Литву. Сначала Федоров работал в белорусском Заблудове, затем — на Украине, во Львове (до кончины в 1583 г.). Здесь он издал тот же «Апостол», первый печатный букварь — «для пользы русского народа». А в Москве продолжатели его дела, сыгравшего огромную роль в дальнейшем развитии просвещения, опубликовали около 20 книг богословского содержания.

 

 

Фольклор. Литература

После монголо-татарского нашествия тема борьбы с ненавистной Ордой становится ведущей в устном народном творчестве. Старые персонажи в новых редакциях былин, новых былинах спасают Киев от ордынских туменов (былина об Илье Муромце и Калине-царе), избивают ордынских придворных (былина о женитьбе князя Владимира), побеждают ордынцев в состязаниях (былина о Добрыне и Василии Казимировиче). Герои былин отказываются везти в Орду дань, как приказывает князь Владимир («Не желаем везти от тебя дани-пошлины»; последние именуются также «выходами княженецкими»). Илья Муромец, выходец из народа, выражает в былинах его интересы, прежде всего русского крестьянства.

В текстах конца XV—XVI в. Добрыня Никитич не только не везет дань Батуру Батвесову, но требует от него платить дань Руси — так изменилась обстановка после 1480 г., когда Русь окончательно сбросила ордынское иго.

Та же антиордынская тема разрабатывается в литературе XIV—XV вв. С нею тесно связана другая — тема киевского и владимирского наследия, необходимости объединения русских земель. После Батыева нашествия составляются повести и сказания — о разорении Рязани, Евпатии Коловрате и мн. др.; позднее — о

Куликовской битве («Задонщина», «Сказание о Мамаевом побоище» и пр.), нашествии Тохтамыша на Русь в 1382 г. Эти и многие иные сочинения включают в летописные своды. Летописание, после спада второй половины XIII в., набирает силы в XIV в., особенно в XV в. Своды, в начале которых обычно помещают «Повесть временных лет» и тем самым подчеркивают идею преемственности в развитии Руси, ее культуры с киевских времен, составляются в разных центрах. А те старались укрепить свою независимость (Новгород Великий, Рязань и др.), утвердить себя в роли политического лидера — объединителя земель Северо-Восточной и Северо-Западной Руси (Тверь, Нижний Новгород, Москва). Постепенно на первое место в области летописания, да и культуры в целом, выдвигается Москва. Первые летописные своды возникают здесь в XIV в. А в начале следующего столетия составляется большой свод при митрополите Киприане. За ним следует вереница сводов XV—XVI вв. — от свода митрополита Фотия до больших сводов времени Ивана III, Василия III и Ивана IV (Вологодско-Пермский, Воскресенский, Никоновский и мн. др.). Эту работу, колоссальную по объему и значению, венчает Лицевой свод — та же Никоновская летопись, дополненная 16 тыс. миниатюр! Они сопровождают текст с древнейших времен до Ивана Грозного; рисунки, продолжая традиции более ранних лицевых сводов и будучи основанными на них, — своего рода «окно в прошлое» Руси, России.

Враждебные по отношению к Москве позиции отразили некоторые летописи Твери, Новгорода Великого и др.

Обзор всемирной истории давали Хронографы XV— XVI вв.

«Жития» князей, иерархов церкви, причисленных к лику святых, прославляют их деятельность (Дмитрий Донской, Сергий Радонежский, Стефан Пермский и др.). Для «житийной» литературы характерны панегирический стиль, торжественный, порой тяжеловесный язык. В то же время в ней встречаются живые, реалистические описания жизни монастырей, их обитателей.

Имели хождение переводные литературные сочинения; из них, а также различных сборников (например, «Пчела» — свод афоризмов знаменитых авторов) образованные русские люди черпали мысли, изречения Демокрита, Аристотеля, Менандра и других мудрецов, писателей.

В сочинениях религиозных вольнодумцев-еретиков XIV—XVI вв. (они не сохранились, их содержание реконструируют по сочинениям оппонентов—ортодоксов, постановлениям церковных Соборов) проповедуются смелые суждения о необходимости «дешевой» церкви, ненужности церковных таинств (причастие и пр.). икон. Оспаривали они тезисы о троичности Бога, непорочном зачатии. Писали о равенстве людей, народов, вер. А Феодосии Косой, смелый вольнодумец середины XVI в., обосновывал «рабье учение» с его коммунистическими идеалами в духе Томаса Мюнцера. Он пытался воплотить их в жизнь в рамках общины единомышленников.

Эти реформационные, гуманистические в основе своей идеи были задушены в начале и середине XVI в., когда еретиков, преданных анафеме, сжигали на кострах, ссылали, лишали церковного сана.

Примечательная черта XVI в. в области литературы — расцвет публицистики. Авторы слов, посланий, поучений, трактатов развивают идеи централизации, усиления великокняжеской, царской власти, роли церкви, о положении крестьянства и др.

Окольничий Ф.И. Карпов, живший при Василии III, считал, что светская власть должна основывать свои действия на «законе» и «правде», подчинять «злых, которые не хотят излечиться и любить Бога». В реальной жизни он видит совсем другое:

— Понял, какими вредными и неугодными путями, хромыми ногами, со слепыми очами ныне ходит земная власть и весь род человеческий.

— В наши времена начальники не заботятся о своих подвластных и убогих, но допускают, чтобы их притесняли несправедливые приказчики,'которые не заботятся о том, чтобы пасти порученное им стадо, но заставляют жить в тяжких трудах и терпении.

Ему вторит Максим Грек (до пострижения — Михаил Триволис), его современник, знаток античной философии, литературы. Афонский монах, приехав в 1518 г. в Россию в качестве переводчика, так в ней и остался. Ученый инок тоже полагает, что светская власть должна покоиться на правде, милости («правдою и хорошими узаконениями благоустроить положение своих подданных»), согласовывать пожелания духовенства, боярства, воинства-дворянства.

Максим Грек и князь Вассиан Патрикеев, из нестяжателей, обличают монастыри за жажду накопительства, ростовщичество, спекуляцию хлебом и прочие грехи. «Ради имений и славы», — писал В. Патрикеев, — монахи забывают о Христовых заветах; плохо относятся к своим крестьянам:

— Убогую братью, живущую в наших селах, всячески оскорбляем.

Он же призывает к соблюдению евангельских принципов:

— Не подобает монастырям владеть селами.

— Сел не держать, не владеть ими, но жить в тишине и безмолвии, питаясь трудом своих рук.

Отношение монахов к крестьянам возмущает и М. Грека: они «истязают их бичами за большие процентные долги, которые они не в состоянии уплатить; или же лишают их свободы и записывают себе навсегда в рабство; или, лишив их имущества, изгоняют бедных с пустыми руками из своих мест».

Он тоже против того, чтобы монастыри имели села и, тем самым, зависимых крестьян. В послании об Афонской горе пишет о монастырских старцах, которые живут своим трудом.

В середине и третьей четверти столетия выступает со своими сочинениями целая плеяда публицистов. И.С. Пересветов осенью 1549 г. подал предложения о проведении реформ молодому царю Ивану IV Грозному. Изложены они в форме челобитных и сказаний о взятии Магмет-салтаном Царьграда. Он — убежденный сторонник сильной самодержавной власти в России. Монарх должен опираться на сильное и постоянное войско, ибо «воинниками он силен и славен». «Вельмож» нужно держать в повиновении, страхе:

— Царю нельзя быть без грозы; как конь под царем без узды, тако и царство без грозы.

Для проведения успешной внешней политики (ее задачи, в частности, — присоединение Казани, освобождение славян от турецкого ига) необходимы нововведения — денежное жалованье «воинникам» — опоре царя и его политики; централизация финансов, суда. Будучи гуманистом, он, как Карпов и др., — противник холопства, поборник «правды» в деятельности людей («Бог не веру любит, [а] правду»), книжного учения, философской «мудрости». Монарх, по его представлению, должен быть мудрым, сильным человеком, а государство — светским и суверенным.

Ермолай-Еразм, священник кремлевской церкви, иосифлянин по убеждениям, противник нестяжателей и еретиков, предлагает облегчить положение крестьян (например, заменить все их повинности одним оброком — пятой частью урожая). «Больше всего полезны, — убежден ученый монах, — пахари, их трудами созидается главнейшее богатство — хлеб».

Из убеждения в необходимости «праведного стяжания» (т.е. прибыли) исходит Сильвестр, протопоп Благовещенского собора в Московском Кремле, духовник царя, одно время очень близкий к нему (1550-е годы). Идеи эти развиваются в

«Домострое» — своде житейских, моральных правил, поучений, который он редактировал.

Мысли о сильной самодержавной власти, централизации характерны для ряда летописных, повествовательных памятников: Летописца начала царства царя Ивана Васильевича (50-е годы), Лицевого свода (60—70-е годы), «Степенной книги» (1562—1563 гг., вышла из кружка митрополита Макария), Казанской истории (60-е годы). Макарий и его книжники составили «Великие Четьи-Минеи» — грандиозный свод из «житий» русских святых, богословских сочинений, церковных уставов.

Несомненно, самые выдающиеся публицисты опричной поры — не кто иной, как сам царь Иван Грозный и его оппонент князь Андрей Михайлович Курбский. Первый из них в послании ко второму защищает незыблемые, с его точки зрения, устои «самодержавства», по существу — деспотии восточного склада. Князь, бежавший из России в Литву от репрессий, развязанных мнительным и жестоким царем, разоблачает его поведение, террористические методы правления в целом. Царь, упрекая Курбского за измену, исходит из принципа: миловать, мол, своих подданных-холопов царь волен, да и казнить тоже. Его оппонент, не приемля царской «лютости», считает, что монарх должен править вместе с «мудрыми советниками», слушать их, а не быть неограниченным самовластцем-тираном.

С осуждением говорится о действиях Василия III в пору окончательного присоединения Пскова к России (1510) в Летописном своде 1567 г. Корнилия, игумена Псково-Печерского монастыря; об опричниках-душегубах — в новгородских летописях (например, о погроме Новгорода в 1570 г.).

Патриотизмом и гордостью пронизана «Повесть о прихождении Стефана Батория на град Псков» (1580-е годы, автор — Василий, псковский иконописец). В самом конце века появляются повести о царе Федоре Ивановиче (автор одной из них — патриарх Иов).

 

Живопись

Эпоха национального подъема времени Куликовской победы, включившая и годы подготовки к отпору извечному врагу (60-е и 70-е годы XIV в.), и время после подвига русичей в ожесточенной схватке с Мамаем, вызвала к жизни небывалый расцвет культуры. Ярче всего он выразился в живописи — фресковой, иконописной. Выдающееся место в ней заняла новгородская школа. Это — фрески XIV в. на евангельские сюжеты церквей Федора Стратилата, Спаса на Ковалеве, Михайловской в Сковородском монастыре, Благовещенской на Городище, Рождественской на кладбище и др. Одни из них привлекают монументальностью, торжественностью; другие — мягкостью, лиричностью. То же можно сказать и о новгородских иконах.

Мощная кисть Феофана Грека (Гречина) прославила новгородское и московское искусство. В Новгород он приехал в 1370-е годы. До этого работал в Константинополе, Галате, Халкидоне, Кафе. В его творчестве сплавились византийские и русские черты живописного мастерства. Он оказал несомненное, и большое, влияние на русских живописцев. В Новгороде он расписывал фресками церкви Преображения на Торговой стороне, Спаса на Ильине. Из его школы вышли мастера, работавшие над упомянутыми выше фресками церквей Федора Стратилата, а также Успения на Болотове, иконами «Донская богоматерь», «Спас». Его манера письма обладает удивительной, завораживающей внутренней силой, глубоким психологизмом, смелостью и уверенностью рисунка. Недаром современники отмечают, что работал он свободно, легко: находясь на подмостках и создавая свои гениальные фрески, он одновременно беседовал со многими посетителями, которые стояли внизу, с восхищением наблюдая за тем, что возникало на их глазах.

Разговаривая с ними, Феофан в то же время «обдумывал высокое и мудрое»; «чувственными же очами разумными разумную видел доброту».

В 1390-е годы Феофан Грек переехал в Москву. Здесь он расписывал кремлевские храмы — церковь Рождества Богородицы и придел Лазаря к ней (вместе с Симеоном Черным), соборы Благовещенский (вместе с Прохором с Городца и Андреем Рублевым), Архангельский.

Для Благовещенского собора в Нижнем Новгороде великий живописец создал иконостас; сохранилась, к сожалению, лишь его часть. А московские росписи совсем не дошли до нас.

Известность и признание, которые Феофан получил на Руси, засвидетельствовал Епифаний Премудрый, известный автор «житий» святых, в том числе Сергия Радонежского. Он пишет о художнике, как «изографе нарочитом и живописце изящном во иконописцах», «преславном мудреце», «философе зело хитром». А на одной из летописных миниатюр Гречин изображен за работой.

Его младший современник Андрей Рублев, величайший русский живописец средневековой Руси, родился в 1360-е или 1370-е годы, скончался около 1430 г. Его судьба тесно связана с двумя обителями — Троице-Сергиевой и московской Андрониковой. В первой из них он был «в послушании» у преемника Сергия Радонежского — игумена Никона; вероятно, работал в иконописной мастерской. Затем перешел в Москву, и здесь расписывал, вместе с Феофаном Греком и Прохором с Городца, Благовещенский собор в Кремле (в летописях известие об этом — под 1405 г.; это — первое упоминание о нем). Три года спустя он, уже в содружестве с близким ему Даниилом Черным, трудится над росписями Успенского собора во Владимире. Следующие его творения — фрески и иконы Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря (середина 1420-х годов), в конце жизни — фрески Андроникова монастыря.

Рублеву или его ученикам приписывают и другие работы, например, в Звенигороде к западу от Москвы — росписи алтарных столбов Успенского собора на Городке, алтарной преграды Рождественского собора Саввино-Сторожевского монастыря. Предания говорят и о многих других фресках и иконах, как будто им же написанных. Но это весьма проблематично. Во всяком случае нельзя не видеть, что имя Рублева, его мастерство приобретали большую популярность, которая сохранилась и в более поздние времена.

Самое прославленное произведение Рублева — «Троица» из иконостаса Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря. Образы трех ангелов, явившихся Аврааму, написаны в благородных античных традициях, с безупречной изящностью, мягкостью, лиризмом. В иконе проявился истинно национальный русский гений — ее гармоничность, нежность, прозрачность красок, поэтичность и душевность отразили лучшие черты национального характера, лиричность русской природы. То же можно сказать об иконе «Спас» из Звенигорода и других работах гениального мастера. Простота, ясность, мягкость красок, образов, идеи мира, гуманности, источаемые его иконами и фресками, делают творения Рублева высочайшими образцами живописного мастерства, национального духа русского народа эпохи собирания земель вокруг Москвы, открытой борьбы с Ордой, складывания великорусской народности.

Иконы и фрески Рублева, он сам упоминаются в летописях. Иконы его дарили друг другу знатные люди. А Стоглавый собор 1550 г. постановил: «Писати иконописцем иконы... как писал Андрей Рублев и прочие пресловущие иконописцы».

Писание икон в XV в. стало занятием многих людей, и они широко распространялись по всей Руси. Их сюжеты оставались традиционными — сцены и персонажи Ветхого и Нового Завета. Но нередко появляются и светские мотивы. Мастера пишут на иконах природу, городские здания и, что еще интересней, реальных людей. Так, на иконе «Молящиеся новгородцы» изображены боярин и его семья, всего девять фигур. На другой — новгородцы и суздальцы той поры, когда они сражались друг с другом на Ждане горе (1135). Иконопись Новгорода XV в. переживала расцвет; она привлекает яркостью красок, точной и тонкой прорисовкой фигур.

Московская живопись отмечена немалыми достижениями к концу XV столетия. Связано это с творчеством выдающихся мастеров — Дионисия и его школы. Он сам и его помощники украшали фресками соборы Иосифо-Волоколамского, Пафнутьево-Боровского, Ферапонтова (под Вологдой) монастырей и др. Их же трудами создан иконостас Успенского собора в Московском Кремле. В изображении Богородицы, считавшейся покровительницей Москвы, других персонажей библейской истории поражают яркая красочность, декоративность, которые потом надолго станут отличительными чертами русской иконописи XVI—XVII вв. Творения Дионисия, «хитрого» (искусного), по словам летописца, мастера, и других художников пронизаны атмосферой победного ликования, торжественности, уверенности. Они ярко отразили свое время — завоевание независимости от Орды, объединение русских земель и создание единого могучего государства во главе с Москвой.

На рубеже XV—XVI столетий, с одной стороны, определяется преобладание московской живописной школы в России; с другой — усвоение ею традиций местных школ, которые постепенно нивелировались под влиянием общерусского культурного центра, каким стала Москва с ее мастерами, идеями, устремлениями. Парадность, торжественность, праздничность, ликующая возвышенность не могли не трогать сердца русских людей того славного и сложного времени. Но нарастали, и тогда, и позднее, черты официозности, возвеличения самодержавия. С этим причудливо сочетались черты реализма, пробивавшиеся сквозь толщу догматических, консервативных устоев в живописи, как и в целом в культуре. Например, в росписях царских палат, сделанных после «великого» московского пожара 1547 г. (а наблюдал за работой сам царский духовник Сильвестр), преобладающее место заняли не церковные, а светские, в том числе исторические, темы. Подобные «вольности» вызвали протест поборников старины, традиционалистов. В частности, влиятельный царский дьяк И. Висковатый (глава Посольского приказа) возмущался тем, что Бог Саваоф и иные «духи» изображены на фресках по-земному, как обычные люди. Но его не послушали.

В середине века, после взятия войсками Ивана Грозного Казани, появилась икона «Церковь воинствующая», посвященная этому важному событию. На ней изображен юный царь, скачущий с алым знаменем во главе своих ратников. Многие «земные» сюжеты художники запечатлели на миниатюрах — в «Четьях-Минеях» митрополита Макария, Лицевом летописном своде, «Христианской топографии» Козьмы Индикоплова.

Красочность и тщательная проработка деталей, изящество и тонкость рисунка характерны для икон «строгановской школы». Ее представители (Прокопий Чирин, Никифор Савин и др.) работали в Москве, но часто выполняли заказы сольвычегодских богачей Строгановых. Их произведения, яркие, красочные, миниатюрные, напоминают ювелирные изделия. Они оказали в последующем большое влияние на развитие русского искусства; например, ее традиции до сих пор сохраняют мастера Палеха.

В целом живопись конца XV—XVI в. дала русскому искусству немало — мастерство в рисунке, яркость красочной гаммы, радостное ощущение бытия, подъем национального духа. Но одновременно наблюдаются известный отход от могучих образцов Андрея Рублева и Феофана Грека, снижение богатырского «дыхания» искусства эпохи Куликовской битвы. При этом поступательное развитие живописи подготовило его будущие успехи.

 

Архитектура

В зодчестве происходят те же процессы, что и в живописи. После его захирения в конце 1330-х—1340-х годах, оно возрождается полстолетия спустя или даже позднее. В конце XIII—XIV в. построили, например, белокаменную Городищенскую церковь под Коломной; в Москве, при Иване Калите, — соборы Успенский, Архангельский, Спаса на Бору, церковь-колокольню Иоанна Лествичника. Как правило, небольшие по размерам, московские храмы развивали традиции владимиро-суздальской архитектуры. Расписывали их русские мастера: Архангельский собор — «русскыя писцы..., в них же бе старейшины и началници иконописцем Захарья, Иосиф, Николае и прочая дружина их» (1344); церковь Спаса на Бору — «мастеры старейшины и начялницы быша русстии родом, а гречестии ученицы: Гойтан и Семен, и Иван, и прочий их ученицы и дружина» (1345—1346).

На смену деревянным стенам и башням Московского Кремля при великом князе Дмитрии Ивановиче пришли белокаменные (1367). Митрополит Алексий возвел каменные собор и трапезную Чудова монастыря в том же Кремле. В конце этого и начале следующего столетия появляется довольно много храмовых сооружений — в Андроникове, Вознесенском, Симонове и других монастырях, кремлевская церковь Рождества Богородицы.

Соборы, церкви строятся и в других городах — Твери, Звенигороде, Нижнем Новгороде, Рязани, Коломне и т.д.; особенно много — в Новгороде Великом. Новгородские бояре и купцы, люди богатые, именитые, заказывают постройку церквей, дают деньги. Восхищение современников и потомков вызывали и вызывают церкви Николы на Липне (1292— 1294), Благовещения на Городище (1342—1343), Спаса в Ковалеве (1345), Успения на Волотовом поле (1352), Федора Стратилата на ручью (1360—1361), Спасо-Преображения на Ильине улице (1374). Некоторые из них разрушены во время Отечественной войны и позднее восстановлены, но, к сожалению, не все. Новгородские сооружения отличаются, с одной стороны, строгостью, сдержанностью пропорций; с другой, — наличием декоративных деталей, наружной фресковой росписи на фасадах, абсидах.

Немалое церковное строительство велось и во Пскове. Здесь же, а также Порхове, Яме, Копорье, Орешке возводили и крепостные сооружения, своего рода каменные замки.

Много строили в Новгороде XV в. Именно тогда при архиепископе Евфимии (вторая четверть — середина столетия) появились в кремле Грановитая палата, часозвоня, двухэтажный дворец самого владыки. Еще раньше (1302) начали строить детинец — каменную крепость, стены которой несколько раз перестраивались позднее вплоть до конца столетия, когда Новгород вошел уже в число московских владений. Появились и каменные дома-палаты для бояр (в том числе — дом Марфы-Посадницы, жены И. Борецкого).

Новгородские, московские и иные зодчие нередко строили по старым образцам, например XII столетия. При этом новгородские заказчики стремились подчеркнуть и сохранить «старину и пошлину» своего города и земли, московские исходили из идеи общерусского единства, несомненно при этом, — под главенством своего государя.

Самым выдающимся достижением русского зодчества рубежа XV—XVI в. стало возведение зданий Московского Кремля. Старые, обветшавшие постройки заменили новыми; это — Успенский, Архангельский, Благовещенский соборы; храм-столп Ивана Великого. Для торжественных приемов построили Грановитую палату. Целый комплекс зданий составил дворец великого князя. Наконец, появились новые крепостные стены и стрельницы (башни).

Кремлевское строительство, обширное и выдающееся по своему значению (в плане и архитектурного мастерства, и оборонительных потребностей, и повышения престижа народившейся России, «государя всея Руси» Ивана III), — дело рук русских мастеров (из Москвы, Пскова, Твери, Ростова и других городов) и итальянских архитекторов: Аристотеля Фиораванти, Алевиза, Марко Руффо, Пьетро Солари, Марка Фрязина и др. Их труд и достижения — сплав национальных русских и итальянских традиций в архитектуре.

Естественно, с еще большим размахом строили в XVI в. По всей стране возводили много церквей, соборов. Некоторые из них заняли выдающееся место в отечественной и мировой архитектуре. Такова, например, знаменитая церковь Вознесения в селе Коломенском под Москвой (теперь — в черте города). Она построена (1532) по случаю рождения у великого князя Василия III сына Ивана, будущего царя Грозного. Образцом послужили старинные деревянные церкви шатрового стиля («на деревянное дело»). Как чудо воспринимали ее современники: «Бельма чудна, — записал пораженный летописец, — высотою и красотою, и светлостию, такова же не бываша преже сего в Руси». Такое же отношение к этому сказочному сооружению сохранили и потомки; известно, например, что в восхищении созерцал ее Гектор Берлиоз три столетия спустя. Столь же сказочным видением выглядит Покровский собор, или храм Василия Блаженного, на Красной площади в Москве, величайший памятник шатровой архитектуры, по существу — комплекс из девяти церквей. Строили его русские зодчие.

В разных концах обширного уже тогда государства растут крепости, опоясывающие, словно ожерелье, его центральную часть, столицу Москву. То же — по русскому пограничью. Защитниками России с юга стали крепости в Туле, Коломне, Зарайске; с востока — в Нижнем Новгороде; с севера — в Кирилло-Белозерском и Ферапонтовом монастырях. Крепостные, помимо прочих, функции имели московский, новгородский, псковский и иные кремли. В столице, помимо кремлевских, соорудили стены Белого города (зодчий Федор Конь, строивший и в Смоленске) — по нынешнему Бульварному кольцу; Деревянного города, или Скородома (современное Садовое кольцо; 1580-е—1590-е годы).

 

Прикладное искусство

В XIV в. возрождаются и набирают силы различные отрасли прикладного искусства. Это украшение жилищ (изб, теремов) деревянной резьбой, роспись глиняной посуды, изготовление окладов рукописных книг, миниатюр к их текстам и др. Правда, многое не дошло до нас по разным причинам (пожары, хищения ордынцев и пр.), но кое-что сохранилось. Например, к 1339 г. относится «Сийское Евангелие», переписанное «в граде Москове»; в 50-е годы два мастера — Иоанн Тетеша и Лукьян — делают такую же работу, переписывают два Евангелия. Многие книги изготовляют в XIV—XV вв. в монастырях Троице-Сергиевом, Андроникове, Кирилло-Белозерском, Симонове и т.д.

Тверской мастер Прокопий, по заказу своего великого князя, пишет миниатюры к рукописи сочинения византийского хрониста Георгия Амартола. Лицевые (иллюстрированные) рукописи делали новгородские мастера; это — «Милятино Евангелие», «Пролог», «Апостол» (вторая половина XIII в.). Им свойственны тератологический («чудовищный») стиль, бытовые детали (изображения воинов, гусляров, крестьян, охотников, скоморохов и др.). Жители новгородской Людогощинской улицы заказали и поставили в церкви Флора и Лавра деревянный крест с прекрасными резными надписями и изображениями (1359). Делали и резные кресты из камня. Высоким мастерством отличаются серебряные кубки, сосуды новгородских бояр; имена их сохранила резьба на этой посуде.

Высокого совершенства достигают мастера сканого (филигранного), чеканного, литейного, ювелирного дела, шелкового шитья. Резчиками по дереву славился в XV—XVI вв. Троице-Сергиев монастырь. Сохранилась пелена для этой обители, вышитая Софьей Палеолог, женой Ивана III (1494). Из мастерской Елены Волошанки, жены его сына Ивана Ивановича Молодого, вышла пелена с рисунком, на котором изображен молебен 8 апреля 1498 г.; на нем присутствовали Иван III и его великая княгиня, сын Василий и внук Дмитрий. В XVI в. приобрели известность художественные вышивки из мастерской княгини Евфросинии Старицкой.

Расцвет переживали искусство басменного тиснения, скани, эмали. Ювелиры создавали изумительные по красоте и изяществу изделия из золота (например, золотое блюдо царицы Марии Темрюковны, подаренное ей Иваном Грозным в 1561 г.).

 

 

Быт

Быт жителей Руси, России отличался устойчивостью. Но отнюдь не затхлым консерватизмом, вековечным застоем, как иногда изображалось в литературе. Русская деревянная изба, к примеру, столетиями не меняла облик, сохраняла свои конструктивные и функциональные черты, особенности. Это говорит о том, что исстари обитатели Восточной Европы нашли наилучшее их сочетание в тех природных, в частности климатических условиях, в которых они проживали. То же можно сказать о многих приспособлениях, предметах домашнего обихода наших предков.

Подавляющее большинство жилищ той поры — полуземляночные и наземные (срубные, стоявшие на земле) избы. Полы в них — земляные или деревянные. Часто имелись подклети — нижние помещения для скота, вещей. В таком случае саму избу, стоявшую над подклетью, наверху (на горе), именовали горницей; горницу с «красными» окнами, которые пропускали много света, — светлицей. Наконец, у наиболее зажиточных людей, у знати имелся третий ярус — терем. Естественно, размеры избы, резьба на ней и проч. зависели от положения хозяина — бедняка или богатея.

Некоторые люди, из особо знатных, имели дома из нескольких срубов, с переходами, лестницами, крылечками, резными украшениями. Такие постройки, прежде всего у князей и бояр, напоминали дворцы большего или меньшего размера.

Разной была и обстановка в доме. У тех, кто победней, — деревянные столы, скамьи, лавки вдоль стен. У богатых — те же предметы, еще табуретки, покрытые красивой резьбой, живописью; на них — подушки, валики; к ногам ставили маленькие скамеечки. Освещали избы лучинами, которые вставлялись в печную расщелину или металлический светец. У зажиточных завелись сальные свечи с подсвечниками, деревянными или металлическими, которые стояли на столах. Иногда встречались серебряные «шандалы», те же подсвечники, или светильники с растительным маслом.

Князья, бояре, купцы ходили в длинных, до пят, одеждах с вышивками и драгоценными каменьями; бедняки — в простых рубашках с поясом, коротких одеждах — из домотканого сукна, беленого холста. Зимой простонародье носило медвежьи шубы («нетуть беды ходити хотя и в медведине», по словам Нифонта, новгородского епископа); его обувь — лапти из лыка. У богатых — шубы из дорогих мехов, кожухи, опашни, однорядки для мужчин; те же шубы и опашни, а также кортели, летники, телогреи — для женщин; все это — из иноземных атласа, бархата, камки, сукна; украшались они соболями, каменьями, жемчугом. К богатым одеждам питали склонность и монахи. В одном духовном завещании (1479) говорилось об их «неправедном житии», запрещалось «ни немецкого платиа носити, ни с пухом шуб носити».

Митрополит Даниил (первая половина XVI в.) укоряет молодых вельмож, которые коротко стригут волосы, бреют или выщипывают усы и бороду, красят щеки и губы, как женщины, и тем нарушают обычаи русской старины. То же — с одеждой и обувью, чересчур, на его взгляд, роскошными и к тому же неудобными (от красных сапог, очень тесных, этим щеголям приходится «великую нужду терпети»). Под одежду они подкладывают деревяшки, чтобы казаться выше ростом. А женщины сверх меры белят и красят лицо, «чернят глаза»; брови выщипывают или наклеивают другие, «выспрь (вверх. — Авт.) возводяще»; голове под убрусом придают (расположив соответствующим образом волосы) круглую форму.

Посуда бедняков — из дерева (бочка, кадь, ведро, корыто, ночва — лоток, чум — ковш, кош — корзина, чашка, ложка), глины (горшок, черпачок, корчага — большой сосуд); кое-что, но немногое — из железа и меди (котлы для варки еды, кипячения воды). У богатых — те же предметы, но больше — металлических, вплоть до (у князей, бояр) золотых и серебряных; к тому же разнообразнее (кроме названных, — кубки, братины, чарки, солонки, достаканы, уксусницы, перечницы, горчичницы; для винного пития — турьи рога в серебре).

Простой люд ел преимущественно ржаной хлеб, богатые — из пшеницы. Вкушали просо (пшено), горох, овес (из них делали каши, кисели); из овощей — капусту, репу, морковь, огурцы, редьку, свеклу, лук, чеснок и др. Мясо больше было на столах богачей; у бедняков — рыба. Употреблялись молочные продукты, растительное и животное масло. Соль была дорогой.

Дома изготовляли напитки — хлебный квас, пиво, мед. Как сладкое, «на заедки» употребляли яблоки, груши, вишни, сливы, смородину, лесные орехи.

Богачи, вельможи питались более разнообразно и обильно. К тому, что названо выше, можно добавить дичь, редкую в рационе бедняков; это — журавли, гуси, перепела, лебеди. В числе посуды великих князей московских упоминаются «лебединые», «гусиные» блюда. Тот же митрополит Даниил пишет о «многоразличных трапезах», «сладких снядях» у богатых людей, «хитрости» (мастерстве) их поваров. На пирах, помимо своих напитков, богачи смаковали вина «заморские».

Мирские пирушки, складчины устраивали, по случаю церковных праздников, поминок, крестьяне в деревнях, ремесленники в городах. На них, как и на пирах у богачей, участников застолий развлекали музыканты, певцы и плясуны. Подобные «бесовские» игрища вызывали возмущение церковников, обличавших «веселие многое» со «смехотворцами», «празднословцами» и «сквернословцами». Знатный человек, по Даниилу, «сбирает» «п

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...