Е.В. Стяжкина. «…Особенно замечательно ей удавались нужные знакомства»: женские практики в советской повседневности. 1960– сер. 1980–х гг.

Е. В. Стяжкина

Донецк, Донецкий национальный университет

«…Особенно замечательно ей удавались нужные знакомства»: женские практики в советской повседневности

1960– сер. 1980–х гг.

В данной работе мы попытаемся определить пространство повседневности как «обычное, каждодневное, бытовое, которое всеми самими членами коллектива воспринимается как «естественное», единственно возможное, нормальное»[750] и, отграничить его от сферы официальной и профессиональной жизни. Мы сосредоточимся на понимании советской повседневности как определенного каркаса, который обеспечивал жизнеспособность общества, и сконцентрируем внимание на тех практиках, которые были направлены на поддержание биологических потребностей человека – потребностях в еде и одежде.

Проблема «где и как достать» продукты – ключевая, но совершенно обыденная в истории женской повседневности. Решения ее кажутся ситуативными и очень вариативными. В каждом конкретном случае они наполнены разными человеческими отношениями, но опыт освоения повседневности оказывается повторяющимся, схожим, типичным. И это означает, что в пространстве обыденной жизни формировались правила и нормы, не регулируемые государством. Вероятно, не будет преувеличением предположить, что в возникновении этих новых правил, иных способов гражданской активности ключевую роль сыграли женщины–работающие матери.

Самая простая (на первый взгляд) практика добычи еды и одежды – это купить необходимое в магазине. В советских реалиях просто купить необходимое было непросто. Поход в магазин с четким списком продуктов/товаров был невозможен. «Брать, что дают», а не то, что нужно[751], можно было в обеденный перерыв, а также после работы. Следует признать, что для сотрудниц некоторых советских учреждений поход в магазин был возможен и в рабочее время. Кроме того, собственно рабочее время женщины–служащие старались использовать с максимальной выгодой «для дома, для семьи».

Феномен советской эпохи и предмет отдельного анализа – очередь. Предметом отдельного анализа являются и практики ее организации, «стояния и избегания». Так, наиболее распространенный сценарий избегания очереди – это поиски «своего продавца» и установления с ним долгосрочных связей. «Свой продавец», «своя портниха», «свой парикмахер» мог быть родственником, соседом, но чаще оказывался человеком, включенным в систему «ты – мне, я – тебе».

На систему связей, поддерживающих и нормирующих повседневную жизнь, можно взглянуть и с точки зрения формирования сетей гражданской активности, которые смещали акцент значимости со сферы публичного в сферу приватного. Границы приватной сферы раздвигались, и она, собственно, становилась уже не частной историей, но по–настоящему общественной жизнью, включающей массу социальных агентов, социальных групп. В этой новой «общественной приватности» формировались мнения, отношения и новые практики, которые меняли советское общество. Здесь повышался уровень обыденной компетентности и широко использовались коммуникационные технологии. Распространение информации о «выброшенных» товарах, равно как и о «хороших врачах», «профессиональных репетиторах», «чудесных малярах» происходило мгновенно. Организовывая свою и чужую (родственную, дружескую) повседневную жизнь, женщины «взяли почты и телеграфы», расширяя географию горизонтальных сетей. Благодаря невысокой цене на почтовые услуги, можно было достаточно свободно обмениваться «дефицитом», «доставать» и посылать необходимые товары «Дефицит» отправляли не только родственникам, но и друзьям и знакомым, бывшим коллегам и соседям.

Городские пространства наполнялись не только чужими, не знакомыми, враждебными, но и «нужными», хорошими, добрыми людьми, отличными специалистами («которые много не возьмут»), «честными продавцами нехапугами». Пространство коммуникаций обыденной жизни было женским.

«Женское лицо» повседневных боев за пищу и одежду, за устройство детей в сады, родственников в больницу определялось не только нормативными предписаниями, но и структурой женской занятости на рынке труда. Наибольший процент женщин в общей численности рабочих и служащих в середине 80–х годов был зафиксирован в торговле и общественном питании – 82%, в охране здоровья, физкультуре и социальном обеспечении – 81%, в народном образовании – 75%, в культуре – 73%, женщины–инженеры составляли 58%, врачи – 67%, экономисты – 87%, бухгалтеры – 89%, библиотекари и библиографы – 91%[752]. На этом фоне «знакомства», которые устанавливались между женщинами были вполне логичными.

Однако ставить памятник женщинам, «создавшим городскую повседневность» – это поспешное решение и не вполне точный вывод. Анализ обыденных женских практик фиксирует тот факт, что многие из них были практиками традиционного общества, практиками крестьянскими и даже архаичными. «Между голодом, этим фундаментальным, архаичным и болезненным ощущением отсутствия, и беззаботной, самодовольной сытостью находится «гастрономическая мать» с ее кулинарным ритуалом, ее пространством власти, – отмечает С. Вальчевска, – Убийственная серьезность, с которой женщины относятся к кормлению себя и семьи, возможно, адресует нас к другому, не эмансипационному, а матриархальному дискурсу, доисторическому или доцивилизационному, в котором устойчивое поддержание жизни и направленные на достижение этой цели усилия представляются приоритетной ценностью» [753].

Традиционные практики обеспечивали девушкам и женщинам возможность одеваться самим и одевать семью. Было принято «делиться вещами», «брать напрокат», одежду принято было передавать от старших к младшим (особенно детскую). И, главное, одежду принято было шить. Шить из тканей или переделывать готовые вещи. Шить самим или заказывать «у знакомой портнихи» или в ателье, но без «знакомства» этот вариант был не очень надежным.

Устойчивые традиционные практики продолжали транслироваться на протяжении всего изучаемого периода, но с конца 70–х годов их эффективность стала снижаться. Пошить, заготовить, переслать «престижное» было трудно. Находясь внутри паттерна «работающей матери» – практически невозможно. «Поле лишнего» требовало от людей не только широких сетевых коммуникаций, но серьезной мобильности, свободного времени, денежных ресурсов, умения ориентироваться в тенденциях потребительского рынка, способности к иному способу жизни, где не традиция, и не «счастливый случай», но рациональность, целесообразность и денежный расчет играли ключевую роль.

Женщины продолжали играть решающую роль в удовлетворении первичных потребностей семьи. Но иные практики организации повседневности, осуждаемые и/или недосягаемые сценарии жизни «других» женщин обретали черты притягательности, успешности. Это были сценарии другой повседневности, в которых «вращающимся элементом» был мужчина–кормилец.

Экстенсивные механизмы освоения городского пространства традиционными методами начали сосуществовать с более прагматичными. «Гастрономическая мать» вступила в борьбу с женщиной, что «удачно пристроилась». Никто не проиграл, но повседневная жизнь и способы удовлетворения повседневных запросов оказались не только ресурсом новых экономических отношений, но и базовым элементом реконфигурации контракта работающей матери и изменения модели «слабого кормильца».