Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Другие действующие лица и путь к нормализации




После ухода чумы из Европы ограничивающий фактор, связанный с микробами, не становится менее разрушительным, хотя главное, самое зловещее действующее лицо покидает сцену. Я уже упоминал выше о появлении в современную эпоху новых болезней, в частности сыпного тифа, широко распространившегося на фоне перемещений крупных масс населения, нищеты и недоедания, вызванных войнами и неурожаями. Тиф трудно отличить от других эпидемических форм с аналогичной симптоматикой, что, наряду с недостатком точных количественных данных, не позволяет оценить его вклад в смертность при традиционном типе воспроизводства.

В XVII–XVIII вв. появляется еще одна болезнь: оспа. Она, разумеется, известна уже многие века и хорошо описана, но до XVI в., судя по всему, не создавала серьезных кризисов. Согласно Крейтону, распространение оспы в Англии происходило постепенно и обрело признаки эпидемии во время царствования Якова I (1603–1625). Аналогичный процесс наблюдался и в Италии: до середины XVI в. упоминания об оспе спорадически возникают в хрониках; во второй половине века эпидемии вспыхивают часто, затем становятся редкими в XVII и снова многочисленными - в XVIII в.

Там, где оспа является эндемической, смертность наблюдается прежде всего среди детей, поскольку взрослые в своем большинстве переболели этой болезнью и приобрели иммунитет. Там же, где оспа по причине изолированного расположения поселений или низкой плотности населения не встречается, ее случайное появление извне вызывает высокую смертность и среди людей других возрастов. В долговременной перспективе негативный вклад смертности от оспы среди детей гораздо более серьезен, чем потери от какойлибо другой болезни той же интенсивности, но равномерно поражающей разные возрастные группы.

В таблице 4.1 представлено распространение оспы в различных частях Европы - Ирландии, Великобритании, скандинавских странах, Италии - в XVIII в. В большинстве случаев смерти от оспы составляют от 6 до 20 % всех смертей; кажется, что в сельской местности и в городах болезнь свирепствует одинаково.

Случаи чумы, тифа и оспы (добавим еще сифилис и sweating sickness) позволяют подтвердить гипотезу, высказанную в начале данной главы: при традиционном типе воспроизводства население находилось под влиянием демографических систем высокой смертности, сложившихся в результате отсталости, характерной для эпох с недостаточными материальными средствами и уровнем знаний. Но эти системы были крайне изменчивыми, что обусловливалось целым комплексом обстоятельств, как биологических, так и социальных, которые определяли распространение, интенсивность и смертоносность заразных болезней.

Невозможно синтезировать эти обстоятельства в одной модели, применимой к различным патологиям, хотя, судя по всему, можно считать общим правилом то, что распространение новой болезни среди неиммунизированного населения причиняет наибольший вред во время первой фазы, а выработка биологической адаптации (иммунитета), сопротивляемости и социальные меры защиты ведет к ослаблению негативных воздействий. Наконец, исчезновение или значительное ослабление болезней имеет разные причины: неизвестные (а может, и непознаваемые) - в случае sweating sickness; в основном связанные с социальными мерами, состоящими в разделении пространства на «отсеки» и прерывании контакта с зараженными областями, - в случае чумы; зависящие от изобретений (вакцинации Дженнера) в случае оспы; связанные с экономическим и социальным прогрессом (смягчение продовольственных кризисов) в случае тифа. Многие аспекты эпидемиологии Нового времени до сих пор остаются в тени или прослеживаются недостаточно четко. Например, до сих пор не так много известно об истории малярии, болезни, которая влияла на уровень смертности как прямо, так и косвенно, вызывая предрасположенность к другим заболеваниям. Несомненно, периоды нестабильности, кризисов, социальных потрясений способствовали распространению малярии. Но трудно спорить и с тем, что на большей и важнейшей части Европы - все Средиземноморье, Балканы, Россия, Центральная и Северная Европа - малярия определяла как тенденции смертности, так и дифференциацию по географии. Циклы такого ее определяющего значения не ясны, хотя очевидно, что малярия представляла серьезную проблему для Средиземноморья в I и II вв. н. э. и что ее ослаблению во второй половине XIX в. предшествовал многовековый период тяжелого бремени этой болезни.

Таблица 4.1. Удельный вес населения, умершего от оспы в городах Европы XVIII в.

Население Годы % умерших от оспы
Килмарнок (Эршир, Шотландия) 1728–1762 13,8
Лондон 1710–1739 8,2
Бостон (Линкольншир, Англия) 1749–1757 15,3
Мэйдстоун (Кент, Англия) 1752–1761 17,2
Уайтхэйвен (Камбрия, Англия) 1752–1780 19,2
Нортхэмптон (Англия) 1740–1774 10,7
Эдинбург 1744–1763  
Дублин 1661–1690 21,1
Дублин 1715–1746 18,4
Копенгаген 1750–1769 8,8
Швеция 1749–1773 12,4
Финляндия, сельская местность 1749–1773 14,4
Финляндия, города 1749–1773 13,2
Берлин 1782–1791 9,1
Штутгарт 1782–1801 8,6–16,4
Кёнигсберг 1782–1801 6,2–8,3
Вена 1752–1753 10,2
Верона 1774–1806 6,3
Ливорно 1767–1806 7,1

Источник: Великобритания, Ирландия и Скандинавия: Mercer A., Disease, Mortality and Population in Transition, Leicester University Press, Leicester, 1990, p. 232; Берлин, Штутгарт, Кёнигсберг: François E., La mortalité urbaine en Allemagne au XVIIle siècle, в «Annales de Démographie Historique», 1978, p. 157; Верона и Ливорно: Del Panta L., Le epidemie nella storia demografica italiana, cit., p. 222.

Вернемся к смертности и ее долговременным циклам. Придется повторить сказанное в начале главы: если принять в качестве гипотезы неизменную рождаемость, то каждый прибавленный или убавленный год ожидаемой продолжительности жизни, находящейся на гипотетическом уровне в 30 лет, означает увеличение или уменьшение темпов прироста на 1 ‰. А поскольку прирост на протяжении трех веков, с 1550 по 1800 г., в целом для Европы был ниже 3 ‰, становится понятным влияние на его темпы даже незначительных колебаний смертности. К сожалению, трудности, которые историческая демография испытывает при построении таблиц смертности за долгий период времени для значимых объемов населения, не позволяют привести широкий наглядный материал. Но и отдельных примеров достаточно, чтобы подтвердить наличие значимых циклов смертности.

Для Англии ожидаемая продолжительность жизни в пятидесятилетие 1566–1616 гг. составляла 39 лет и 34 года в 1666–1716 гг. Во Франции в период с 1740 по 1800 г. ожидаемая продолжительность жизни колебалась между 25 и 31 годами (средние значения по десятилетиям); цикл оказывается более протяженным - между 30 и 40 годами - в Швеции в период с 1750 по 1820 г. Циклические амплитуды ожидаемой продолжительности жизни с периодичностью в 5–10 лет наблюдаются в старинных итальянских государствах - Ломбардии, Венеции, Тоскане, Неаполитанском королевстве - с середины XVIII до середины XIX в. (то есть до наступления Новейшего времени). Аналогичные флуктуации можно обнаружить и в скандинавских странах. Эти амплитуды становятся более широкими, если рассматривать более ограниченные области. Тиски смертности - смертности по большей части от инфекционных болезней - при традиционном типе воспроизводства не ослабевают. Именно смертность оказывает определяющее влияние на темпы демографического развития.

И все же в XVIII в. на большей части Европы частотность кризисов уменьшается. Исследование Флинна, посвященное 23 центральноевропейским населенным пунктам, показывает резкое снижение частотности кризисов в последней четверти XVII в. и дальнейшее их сокращение в XVIII в. Но на Пиренейском полуострове и в Италии в том же столетии частотность кризисов остается высокой, хотя и не такой, как в прошлом.

СИСТЕМЫ

Демографические системы

Изучая демографическую обстановку в Европе, можно выделить ряд демографических систем, зачастую сильно отличающихся друг от друга, хотя и сходных по уровню прироста, довольно низкому в сравнении с современными параметрами. Под системой я понимаю сочетание демографических поведений, подчиненных правилам и отношениям, стабильным во времени.

События, определяющие динамику численности населения, происходят не случайно, но следуя той или иной логике, подчиняясь взаимосвязям, составляющим демографическую «систему», чья природа, логика, способы действия и рассматриваются в данной главе. Самая очевидная из подобных взаимосвязей: только в ограниченный период времени возможно сосуществование низкой смертности и высокой рождаемости, и не только изза нарушения равновесия, которое произойдет в долговременной перспективе вследствие избыточного прироста, но, главным образом, потому, что низкая смертность сочетается с высоким родительским вкладом в каждого новорожденного, а это едва ли может осуществиться при большом количестве детей у супружеской пары. Верно и обратное: высокая смертность не может долго сопутствовать низкой рождаемости - не только потому, что это поставит население на грань вымирания, но еще и потому, что нарушится связь между поколениями. Последнее, в свою очередь, приведет к большей уязвимости престарелых, поскольку они лишатся необходимой поддержки со стороны младших поколений.

Сложность европейского общества не позволяет выделить основные «системы», их варианты и модификации во времени, не прибегая к помощи упрощающих моделей. Центральный механизм демографической системы может быть выражен простым отношением, отражающим воспроизводство, то есть относительное количество потомков, произведенных на свет тем или иным поколением. Демографы обычно вычисляют коэффициент фертильности по причине простоты и большей доступности данных: количество девочек, произведенных на свет определенным поколением женщин (рожденных в какойто конкретный год или в определенный период), сопоставляется с численностью поколения, к которому принадлежат их матери. Если, например, дочерей в два раза больше, чем в поколении матерей, это означает, что, в случае распространения такого поведения на все население, оно будет удваиваться в каждом поколении (приблизительно каждые 30 лет) со средним годовым приростом более 2 %; если же дочерей на 10 % больше, чем матерей, уровень прироста составит около 3 ‰ в год (что является нормальным уровнем прироста при традиционном типе воспроизводства).

Крайне упрощенная модель «системы» может быть выражена следующим образом (через произвольные, но удобные для нас значения): если взять стандартное число девочек (например, 1000), рожденных в год t, и умножить на коэффициент (равный 0,5), выражающий возможность их дожития до взрослых лет (например, до 30), получится величина, равная 500. Если 80 % этих женщин вступит в брак, мы получим 400; если в среднем за год брака (в репродуктивном возрасте) 15 % этих женщин произведут на свет по девочке, родится 60 женщин. Предположим, наконец, что каждая из вышедших замуж женщин проведет в непрерывном браке (во время репродуктивного возраста) 20 лет; если за год (в среднем) родится 60 девочек, то за 20 лет их будет 1200, и, предположив, что незамужние женщины не имеют детей, можно заключить, что 1000 женщин родили, в целом, 1200 дочерей, и прирост составил 20 % примерно за 30 лет (или 6 ‰ в год).

В этой простой модели предполагается, что численность исходного поколения, умноженная на коэффициент дожития, интенсивность миграций (опущенную для простоты в предыдущем описании), вероятность достижения брачного возраста, интенсивность воспроизводства и среднее число лет, проведенных в браке, даст число рожденных девочек. Подставив переменные, получаем: исходное поколение (G) × коэффициент дожития (S) × миграционный прирост (Е) × брачность (М) × брачная рождаемость (F) × продолжительность брака (D) = девочки, рожденные в исходном поколении. В нашей модели основные «поведения» рассмотрены в сочетании друг с другом, и в результате получается уровень прироста населения, как мы знаем, относительно низкий для традиционного типа воспроизводства. Однако подобный уровень прироста мог быть достигнут за счет совершенно иных комбинаций (или систем). Или же сходные системы, различавшиеся, пусть и незначительно, по одной из своих составляющих, могли иметь разный уровень прироста, что в долговременной перспективе приводило к сильно различающимся уровням заселенности.

Англия, Франция, Германия

Ситуация в Англии изучена благодаря исследованиям, проводившимся с конца 1960х годов группой ученых Кембриджского университета под руководством Э. Ригли. В ходе этой работы удалось произвести полную реконструкцию механизмов прироста, используя как методику больших чисел, так и поименные реконструкции семей. В случае Англии историческую реконструкцию облегчает редкостная однородность населения в том, что касается достаточно многочисленных социальных характеристик и стереотипов демографического поведения; такой однородности нет в других европейских странах, более пестрых по составу. С середины XVI в. до 1800 г. население Англии увеличивается почти втрое, с 3 до 8,6 млн чел.; за этот же самый период население Европы удваивается, а во Франции возрастает на 50 %. Более быстрый прирост в Англии обусловлен подъемом, наступившим в XVIII в., но также и более мощным приростом в Елизаветинскую эпоху, в то время как вторая половина XVII в. была отмечена кризисом.

Первое соображение возникает из сопоставления двух промежутков времени: в период с конца XVII по конец XVIII в. (табл. 5.1, строки 1 и 2) происходит резкое ускорение роста численности населения, и уровень прироста (который выводится с применением нашей модели) из слабо отрицательного становится положительным и составляет 1,3 % в год. Это ускорение обусловлено, во-первых, увеличением брачности (отраженным в компонентах M и D), во-вторых, повышением ожидаемой продолжительности жизни и увеличением рождаемости в законных браках. Скромный вклад внесло и сокращение чистой эмиграции в Северную Америку. Система трансформируется не только благодаря улучшению условий жизни (в самом деле, ожидаемая продолжительность жизни возрастает с 36,3 до 39,5 лет), но прежде всего потому, что снижается средний возраст вступления в брак (с 25,8 до 24,1 года); тем самым репродуктивный цикл «ускоряется»; кроме того, снижается доля женщин, «исключенных» из брачных отношений (окончательное безбрачие). Репродуктивная цепочка внутри брака (то есть рождаемость в законном браке) существенно возрастает. Данный анализ отвечает на вопрос о причинах демографического ускорения в Англии: многие связывали его с благоприятным влиянием развития на сокращение смертности, но на самом деле ему способствовали также изменения в брачном поведении, оказавшимся достаточно гибким, чтобы вписаться в изменившиеся экономические и социальные условия.

Случай Франции более сложный, ибо данные здесь, по сравнению с Англией, значительно менее однородны: югозападные области, например, отличаются от северных, так что говорить о французской демографической «системе» применительно ко многим параметрам было бы неправомерно. Однако наши рассуждения носят общий характер, что оправдывает некоторые сознательные упрощения. По инициативе основателя современной исторической демографии Луи Анри были реконструированы семьи, принадлежащие к выборке деревень, - всего около сорока, - представляющих Францию (кроме Парижа) при традиционном типе воспроизводства. В отличие от Англии, французская система во второй половине XVIII в. (табл. 5.1, строка 3) испытывает низкую демографическую нагрузку: возможности роста здесь относительно скромны. Со средним по Франции значением контрастируют два приведенных случая: первый - Крюле (строка 5), деревня в Нормандии, где отмечается мощный импульс прироста, нейтрализуемый ощутимой эмиграцией, второй, весьма впечатляющий, - город Руан (строка 4), где потенциал естественного прироста невелик, но компенсируется значительной иммиграцией. Больший потенциал естественного прироста в Крюле связан в основном с более высокой брачностью и более ранним возрастом вступления в брак.

Таблица 5.1. Демографические системы Англии, Франции и Германии.

  Население Период G(f) Число родившихся за год t Коэффициент дожития = S Соотношение числа родившихся и числа доживших до зрелого возраста Миграционный прирост = E Соотношение числа мигрантов и основного населения в одном поколении Брачность = М Соотношение общей численности поколения и числа вступивших в брак Брачная рождаемость за период = F Число детей, рожденных в среднем за год брака Продолжительность брака = D Продолжительность репродуктивной жизни в браке Рождаемость за период = N(f) Общее число детей, родившихся от одного поколения родителей Соотношение поколение дочерей/поколение матерей (замещаемость поколений) = N(f) / F(t) Соотношение числа рожденных и численности предыдущего поколения
      (1) (2) (3) (4) (5) (6) (1) × (2) × (3) × (4) × (5) × (6) = (7) (7)/(1) = (8)
(1) Англия 1650–1675   0,532 0,987 0,689 0,145 18,8   0,996
(2) Англия 1775–1799   0,577 0,997 0,785 0,160 20,5   1,484
(2)/(1) × 100 Англия 2 / Англия 1                  
(3) Франция XVIII   0,418   0,807 0,185 16,7   1,042
(4) Руан XVIII   0,405 1,251 0,690 0,200 16,5   1,153
(5) Крюле XVII–XVIII   0,438 0,847 0,805 0,188 18,2   1,021
(4)/(3) × 100 Руан/ Франция                  
(5)/(3) × 100 Крюле/ Франция                  
(6) Германия 1750–1799   0,52 0,968 0,769 0,19     1,25
(3)/(2) × 100 Франция / Англия 2                  
(6)/(2) × 100 Германия/ Англия 2                  
(6)/(3) × 100 Германия/ Франция                  

Примечание: Данные в столбцах 1–6 получены следующим образом (на примере Англии, 1650–1675): 1000 женщин, рожденных в году t (столбец 1), умножается на процент доживших до взрослого возраста - в данном случае 53,2 % (столбец 2); затем умножается на процент прибывших или убывших в результате миграции до достижения взрослого возраста (столбец 3; 0,987 означает, что их число уменьшилось на 0,13 % только в результате эмиграции); далее умножается на процент вступивших в брак (столбец 4, 68,9 %), умножается на число детей, рожденных женщиной в среднем за год в законном браке (столбец 5, 14,5 % - указан процент женщин, родивших в указанном году дочерей); и, наконец, умножается на среднюю продолжительность детородного периода в браке (столбец 7, 18,8 лет), в результате получаем число дочерей, родившихся у предыдущего поколения женщин (1000 из столбца 1) - 996 (столбец 7). Женщин в следующем поколении меньше, чем в предыдущем (0,996, столбец 8), что свидетельствует о небольшом репродуктивном дефиците. В то же время столбец 8 второй строки, с данными по Англии XVIII в., где указано соотношение 1,484, свидетельствует о заметном репродуктивном приросте (число женщин увеличилось по сравнению с предыдущим поколением на 48,4 %).

В сравнении с Англией XVIII в. рост народонаселения Франции скромен. В Англии рождаемость в законном браке, которая здесь ощутимо ниже, с лихвой компенсируется более высокой брачностью (средний возраст вступления в первый брак английских женщин составляет 24 года, французских - 26 лет), большей продолжительностью брака и лучшим дожитием (ожидаемая продолжительность жизни в Англии - 39,5 лет, во Франции - приблизительно 30). Влияние миграций незначительно: для Франции оно предполагается нулевым, для Англии - слабо отрицательным.

Третий пример относится к Германии (табл. 5.1, строка 6) и основывается на реконструкции семей, произведенной Кноделем на основе Ortsippenbücher - местных генеалогий жителей 14 деревень XVIII и XIX вв. Рассмотренные деревни не являются репрезентативной выборкой для всего немецкого населения, хотя и относятся к различным географическим регионам (Восточная Фризия, Вальдек, Вюртемберг, Баден и Бавария), половина из которых католические, половина - протестантские. Показатели по второй половине XVIII в. относятся к деревням в целом, с оценкой эмиграции, которая касается не этих деревень, а Германии вообще. Занимая по приросту промежуточное положение между Англией и Францией, Германия отличается от первой более высокой брачной рождаемостью, а от второй - большей продолжительностью жизни.

Примеры Англии, Франции и Германии схематично (пусть с некоторой натяжкой) представляют демографические системы трех важнейших народов Европы. При их рассмотрении отчетливо прослеживаются: факторы, определяющие различный потенциал прироста; сильное влияние дожития и брачности на различия между системами; динамичность последних, как в случае Англии XVII и XVIII вв.; неоднородность картины, как в случае Франции, где данные по городу и деревне сильно различаются. Предложенная модель поможет ориентироваться при работе со сложным, изменчивым материалом.

Какова ситуация в других регионах? На окраинах Европы действуют две очень несхожие системы, хотя их результаты практически одинаковы. Население России в XVIII и XIX вв. (для Восточной Европы XIX в. все еще характерен традиционный тип воспроизводства) развивается в системе низкого уровня дожития, высокой брачности и рождаемости: речь, несомненно, идет о системе с «высокой» демографической нагрузкой. На атлантическом побережье континента английское население растет (во всяком случае, со второй половины XVIII в.) теми же темпами, что и русское, но это - система с «низкой» нагрузкой, для которой характерна высокая продолжительность жизни, умеренная брачность и рождаемость. Сильный прирост наблюдается и в Ирландии, но там характеристики хуже изза низкой продолжительности жизни и недостаточного контроля над браком.

Если вернуться к английскому случаю, обобщение на национальном уровне не затушевывает существенных географических различий, да и в Российской империи сосуществуют самые разные ситуации, которые, однако, с продвижением от Балтики к юговостоку нивелируются чисто азиатской системой (ранний и всеобщий брак). Вообще говоря, не стоит предполагать, что многочисленное население может быть однородным, как в Англии: внутри почти всех крупных европейских стран наблюдаются различия.

На Пиренейском полуострове определенно можно говорить об атлантической системе, характеризующейся выраженным контролем над брачностью, отличной от средиземноморской системы с очень ранней брачностью и низким процентом холостых. Италия - довольно сложный регион, деление ее на местности не всегда совпадает с привычным историкогеографическим: так, выделяется альпийская система с низкой брачностью и постоянной эмиграцией, в то время как в различных областях юга факторы, ограничивающие рост, уже не так интенсивны. В Италии - как и в других частях Средиземноморья - сильное влияние малярии, особенно в прибрежных районах, определяет весьма своеобразные демографические режимы, которые характеризуются высокой смертностью, компенсирующейся большой рождаемостью и постоянным обновлением населения за счет миграций. В Великом герцогстве Тосканском наблюдается контраст между центральной и северной частями, которым присуща низкая демографическая нагрузка, и южной (Мареммой), которая в значительной степени поражена малярией и в которой естественная смена поколений происходит очень быстро.

При обобщениях на национальном или региональном уровне зачастую пропадает, сглаживается специфика отдельных территорий. Кроме того, в этом случае «смешиваются» слои и группы, избирающие разные стратегии и разные демографические модели: так, известно, что аристократы и элита стараются предотвратить дробление земельных угодий путем ограничения репродуктивности, мелкие собственники приводят размеры семьи в соответствие с наличием ресурсов и потребностью в труде, тогда как безземельные батраки имеют дело с совсем другими ограничивающими факторами.

Брак

Брак стоит в центре демографических систем, присущих традиционному типу воспроизводства. Почти во всей Европе, хотя и не без знаменательных исключений, брак предоставляет некое законное право на воспроизводство: рождения вне брака обычно составляют крайне малую часть (десятые доли процента) от всех рождений. Не следует, разумеется, думать, что и сексуальные отношения между мужчинами и женщинами сводились исключительно к брачным: на самом деле демографические исследования показывают, что немалая часть браков заключалась при наличии - и по причине - уже установленной беременности. И всетаки пребывание в состоянии безбрачия было почти для всех неодолимой преградой на пути к воспроизводству. Отсюда значимость брака как основного регулятора уровня рождаемости в обществах, которые еще не открыли или не приняли добровольный контроль над рождаемостью. Мальтус отметил и определил роль брака как превентивной меры, меры предосторожности, предупреждающей прирост населения, утверждая, что «значительное число людей брачного возраста никогда не вступают в брак или делают это относительно поздно, и их союзы, следовательно, приносят менее обильное потомство, чем в случае ранних браков». В самом деле, на брачность населения влияют два основных фактора: первый - насколько быстро новое поколение, достигнув минимального возраста, обусловленного законами биологии (в те времена пубертатный период наступал позже, чем сейчас: в 15–16 лет), общественными или религиозными условностями и установлениями, вступает в брачный союз; второй фактор - доля тех, кто не вступает в брак на протяжении своего репродуктивного периода. Первый компонент можно вывести по среднему возрасту вступления в первый брак, второй - высчитав тех, кто избрал окончательное безбрачие, или тех, кто не вступил в брак до 50 лет. На брачность влияют еще два явления: смертность, приводящая к вдовству и расторжению браков, и брачность вдовствующих, сглаживающая ее эффекты.

Нормальные вариации брачности могли оказывать ощутимое влияние как на рождаемость, так и на уровень прироста, что отмечал еще Мальтус. Увеличение или уменьшение среднего возраста вступления в первый брак на два года могло и в самом деле означать изъятие или прибавление одного рождения в масштабах всего потомства, более медленную или быструю смену поколений, что привело бы к ощутимым последствиям для уровня естественного прироста населения. Так же и окончательное безбрачие (процент женщин, не вышедших замуж к 50 годам), увеличиваясь или уменьшаясь на 10 процентных единиц по отношению к гипотетической величине в 15 %, приведет к аналогичным (даже несколько более заметным) изменениям уровня рождаемости, если считать константными другие элементы системы.

В исследованиях по исторической демографии была достаточно детально воссоздана европейская «география» брачности, по крайней мере для XVII–XVIII вв. Данные о предыдущих столетиях гораздо менее достоверны. Но если количественный анализ провести непросто, то качественный анализ представляется еще более затрудненным, поскольку брачность тесно связана с системами семьи, с формами землевладения, с правилами передачи собственности, с экономической и профессиональной деятельностью. Почти невозможно найти простые объяснения различий в брачности между регионами и социальными слоями. Кантильон отмечал, что рабочие и батраки женятся поздно, потому что «надеются отложить чтонибудь на устройство ménage[22] или встретить девушку, у которой имелось бы немного денег для этой цели». В большей части сельской Европы накопление достаточных средств - необходимое условие для создания семьи, если режим местожительства - неолокальный, то есть если молодая семья селится отдельно от родителей. Для крестьянсобственников доступ к браку часто обусловливался либо передачей земли по наследству, либо разделом имущества при жизни прежнего владельца, либо возможностью приобрести землю. Для крупных землевладельцев законы наследования - делимость или неделимость имущества - сильно сказывались на брачности: в случае неделимости имущества переход к одному из сыновей всех семейных ресурсов означал для всех остальных эмиграцию или целибат; в случае делимости из брачных отношений не исключался никто, хотя скудость ресурсов, оказывающихся в распоряжении у каждого, являлась, разумеется, сдерживающим фактором. Тем не менее возможные эффекты законов наследования никогда не обнаруживаются в «чистом» виде, но смешиваются с воздействием, оказываемым другими явлениями. Нигде не сказано, что в случае нераздельного наследования младшие сыновья обязательно эмигрируют или останутся холостяками: высокая смертность может унести первенца еще до смерти отца, а другие земли могут быть куплены, мелиорированы или взяты в аренду. Там, где брак не предполагал нового местожительства, где оно было патрилокальным - то есть если новая пара поселялась у родителей мужа (реже - жены), - там накопление средств супругом или супругой уже не было столь обязательным, и брачный возраст, соответственно, понижался.

Хотя это и не было железным правилом, но существовала тесная связь между брачным возрастом и окончательным безбрачием: население с более высоким средним брачным возрастом имело и более высокий процент окончательного безбрачия, причем общие причины, влиявшие на первый, обусловливали также и второй. Все вышесказанное дает понять, как непросто определить комплексные причины географических особенностей европейской брачности - еще и потому, что в каждой зоне смешиваются группы, различающиеся по профессии, владению землей, семейной структуре, а значит, сосуществуют и специфические формы брачного поведения.

География брачности до XIX в. хорошо изучена. Коечто известно и о динамике во времени, и о социальных и территориальных различиях. Обзор ситуации в Европе, сделанный Джоном Хаджналом в 1965 г., был подкреплен документальными данными, собранными в последние десятилетия. В XIX в. Европа была разделена по линии, проходившей примерно от СанктПетербурга к Триесту: к западу от этой линии преобладала система низкой брачности, с высоким возрастом вступления в первый брак (обычно более 24 лет для женщин и 26 лет для мужчин) и высоким значением окончательного безбрачия (обычно превышавшим 10 %). Речь идет о типичной для Европы, чисто европейской системе, не имеющей аналогов в мировой истории (рис. 5.1). К востоку от этой черты преобладает система ранних, почти всеобщих браков: средний возраст вступления в первый брак составляет менее 22 лет для женщин и 24 лет для мужчин, окончательное безбрачие составляет менее 5 %.

Эти различия, как уже было сказано, имеют серьезные демографические последствия, поскольку становятся причиной более высокой рождаемости, которая в Восточной Европе в XVIII–XIX вв. существенно превышала 40 ‰, что на десять пунктов выше уровней, преобладающих на Западе. К области низкой брачности, несомненно, относятся Скандинавия, немецкая Центральная Европа, Франция, Великобритания (единственное исключение - Ирландия с брачным возрастом около 20–22 лет); в остальных регионах с системами определенно низкой брачности - центр и север Италии, Сардиния, атлантическое побережье Пиренейского полуострова - смешиваются группы населения, чье поведение, как бы сказал Мальтус, не столь «осмотрительно», но которые все же не достигают такого высокого уровня брачности, какой характерен для населения, живущего к востоку от линии СанктПетербург - Триест. Приведем в подтверждение этому некоторые данные: в период 1740–1789 гг. брачный возраст для девушек во Франции был 25,7 лет (26,6 на севере и 24,8 на юге), а для мужчин - 27,9 лет; в Англии, в период с 1610 по 1760 г., этот возраст находится между 25 и 26 годами для девушек и между 26 и 28 годами для мужчин; среднее значение, выведенное по данным о 14 деревнях Германии XVIII в., составляет 25,5 лет для девушек и 28 для мужчин. Данные по скандинавским странам (за исключением Финляндии, о которой пойдет речь далее) и Голландии соответствуют вышеуказанным уровням. Линия Хаджнала четко разделяет две системы: население Австрии и Чехии, находящееся к западу от нее, имеет средний брачный возраст выше 23–24 лет; к востоку от этой линии венгры (средние значения по десяти приходам, между 1730 и 1820 гг.) вступают в брак гораздо раньше, в 20–21 год, но, согласно Андорке, несколько позже, чем женщины России и Балкан. Разумеется, наличие такой разделительной черты можно интерпретировать не только с географической, но и с этнической или лингвистической точки зрения: к востоку от нее живут славяне (а также венгры), к западу - скандинавы, немцы, чехи (финны до начала Новейшего времени принадлежали к восточноевропейской модели).

В Средиземноморье, как уже отмечалось, картина представляется более сложной. В Испании, согласно переписи 1787 г., средний возраст вступления в первый брак был самым высоким на атлантическом побережье страны (от 26 лет для девушек в Стране Басков, 25 лет в Астурии и Галисии), более низким в Эстремадуре, Андалусии и Мурсии (22 года); в Португалии север (Бейре и особенно Минью: в одной деревне, досконально изученной, средний возраст вступления в первый брак составляет 27–28 лет на протяжении всего XVIII в.) противостоит югу (Алентежу, Алгарве), где превалирует ранняя модель. Италия - еще более раздробленный и сложный регион, не имеющий четко выраженного градиента с севера на юг. К поздним бракам определенно склоняется население Альпийских областей (то же наблюдается и на северной, не итальянской стороне), Сардинии (особенно мужчины), части Центральной Италии, где распространено испольное хозяйство[23]; более ранние браки определенно имеют место на юге, особенно в Апулии, Базиликате, Калабрии, Сицилии; смешанные варианты отмечаются как на севере, так и на юге.

Вторая важная тема - развитие этих тенденций во времени. В основе интерпретации, предложенной Хаджналом и воспринятой, часто некритично, другими исследователями, лежит предположение, что система низкой брачности, сложившаяся в Западной Европе в начале Нового времени, явилась результатом длительного процесса, в ходе которого постепенно трансформировалась брачная система, базирующаяся на ранних браках, распространенная в Античности и в Средние века. Многие факторы якобы повлияли на эту перемену, среди них - повышение личной ответственности индивидуума, заданное Реформацией, и зарождение капитализма, а вместе с ним и «осмотрительного» отношения к демографическому приросту, превышающему имеющиеся в наличии ресурсы. Проследить эволюцию брачности во времени нелегко: только для отдельных стран, например для Англии и Франции, имеются таблицы брачности с достаточно репрезентативными данными; для других стран документация носит гораздо более фрагментарный характер. Тем не менее, за отдельными исключениями, повидимому, подтверждается довольно нечеткая тенденция к увеличению возраста первого вступления в брак с XVI по XVIII в.

Самое разительное исключение представляет собой Англия, где этот возраст остается стабильным - около 25–26 ле

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...