 |
Славянофилы и западники о судьбах России
|
|
|
|
i
Спор славянофилов и западников был спором о главном — о судь-
бе России. Прежде всего русская философия истории должна была ре- шить вопрос о смысле и значении реформы Петра, которая как бы раз- резала историю страны на две части. Западники целиком приняли ре- форму и видели будущее России в том, что она шла западным путем. Славянофилы верили в особый тип культуры, возникающей на духов- ной почве православия. Они считали, что реформы Петра и европеиза- ция были изменой России.
Как отмечал Н. Бердяев, в оценке петровских реформ ошибались и славянофилы, и западники. Славянофилы не поняли неизбежности ре- форм, без которых России недостало бы сил исполнить свою миссию в мире, не хотели признать, что лишь после Петра стали возможны в Рос- сии мысль и слово, философия и великая литература. Западники не по- няли своеобразия России, не хотели замечать болезненности реформ 266
Петра. Как западники, так и славянофилы любили свободу и одинаково не видели ее в окружающей действительности. Славянофилы, в отличие от западников, считали, что золотой век России далеко позади, абсолю- тизировали патриархальное управление, сельскую общину и стремились возродить в настоящем черты этого славного прошлого.
Самым ярким представителем славянофильства был А.С. Хомяков. Все его статьи, все работы об одном: о призвании России. Хомяков, в отли- чие от своих единомышленников, никогда не абсолютизировал прошлую русскую историю. Иногда он писал гораздо критичнее Чаадаева. Например, сильно сомневался в том, что можно найти в русской истории какое-нибудь счастье и добро прежде царствия Романовых — там только опричнина Грозного, нелепая смута, монгольское иго, уделы, междоусобия, унижен- ная продажа России варварам, море грязи и крови.
|
|
|
Алексей Степанович Хомяков (1804-1860 гг.) — философ, богослов, по- эт, художник, изобретатель — был блестяще образованным человеком. Бер- дяев называл его Ильей Муромцем русского православия. Крупный помещик, он, как и Чаадаев, довольно рано оставил военную службу и чем только ни занимался: писал об освобождении крестьян и даже входил в комиссию по выработке решения об отмене крепостного права; предлагал американскому правительству свой план границ между штатами; читал наизусть на языке оригинала Шекспира и Геге; знал буддийскую космологию, изобрел сеялку, которая на сельскохозяйственной выставке в Англии получила золотую ме- даль; делал витражи в Шартрском соборе и получил признание как художник; сочинял стихи, которые высоко оценил Пушкин. И, главное, писал богослов- ские и философские труды.
Ничего доброго, ничего благородного, ничего достойного уважения и подражания не было в России, писал Хомяков. Везде и всегда были безграмотность, неправосудие, разбой, угнетение, бедность, неустрой- ство, дикость и разврат. Взгляд не останавливается ни на одной светлой минуте в жизни народа, ни на одной утешительной эпохе. И тем не ме- нее есть в русском народе истинное и доброе начало, связанное с сель- ской общиной, с близостью к земле, чувство корней, идущих из глуби- ны веков — из Греции через Византию — и позволяющее сохранить в чистоте заветы Христа, сохранить истинное православие.
В неоконченных «Заметках о всемирной истории» Хомяков пишет о двух направлениях мировой истории. Первое идет с глубокой древно- сти через буддизм, Древний Рим, Западную Европу — эта линия знаме- нует собой власть вещей над человеком, господство бездушного рацио- нализма, духа предпринимательства и т.п. Второе направление через Грецию и Византию тянется в Россию. Русскому народу удалось сохра- нить подлинную духовность. На Западе — дух воинственной дружины, военно-монашеские ордена, власть церкви над человеком. В России — дух мирной общины, мистическое братство людей в любви.
|
|
|
267
Хомяков был монархистом, но считал, что истинная власть цап должна быть властью отца, а не властью главного начальника всех бю рократов. Он обличал бюрократический произвол в стихах, обращенных к России:
В судах полна неправдой черной, И игом рабства клеймена, Безбожной лести,
Лжи тлетворной
И лени мертвой и позорной, ' И всякой мерзости полна.
Из-за эти стихов Хомякову грозили большие неприятности **- по- могло заступничество царицы, которая благоволила к его жене.
Что творится на Руси? ,,.,.,
Видным представителем западничества, по крайней мере в свои моло- дые годы, был А.И. Герцен. Герцен считал, что Россия должна обязательно дотянуться до западной культуры, что Петр I очень много сделал для ее соединения с Западом. И в то же время сделал очень мало, потому что взял из западных стран чисто внешнее, формальное устройство, но не те формы жизни, которые сделали возможными свободу личности, демократию — то, что составляет суть западной культурной истории.
Александр Иванович Герцен (1812-1870 гг.) — писатель, публицист, философ, революционер. Сын богатого помещика, родился в Москве во время пожара, когда там стояли наполеоновские войска. По словам Бердяева, если и не самый глубокий, то самый блестящий из людей 1840-х годов. Первый представитель революционной эмиграции Журналы «Полярная звезда» и
«Колокол», издававшиеся Герценом на Западе, оказывали огромное влияние на русскую демократическую мысль
Основные произведения — «Былое и думы», «С другого берега»,
«Письма об изучении природы» и др В 1960-х годах было издано собрание сочинений в 30-ти томах.
В статье «С другого берега» Герцен писал, что в России личность всегда была подавлена, поглощена коллективом и не стремилась даже протестовать Свободное слово всегда считали за дерзость, самобыт- ность — за крамолу. Человек пропадал в государстве.
Переворот Петра заменил устаревшее помещичье управление евро- пейским канцелярским порядком. Все, что можно было переписать из шведских и немецких законодательств, было списано. Но неписанное, нравственно обуздывающее власть, инстинктивное признание прав лич-
|
|
|
268
ности, прав мысли, истины не могло перейти и не перешло к нам от За- пада. Рабство у нас, писал Герцен, увеличилось с образованием, госу- дарство росло, улучшалось, но личность от этого ничего не выигрывала. Чем сильнее становилось государство, тем слабее — личность.
Европейские формы администрации и суда, военного и граждан- ского устройства развились в какой-то чудовищный безвыходный дес- потизм. Если бы не беспорядочность власти, считал Герцен, то можно было бы сказать, что в России нельзя жить ни одному человеку, осоз- нающему собственное достоинство.
И еще Герцен сказал знаменитую фразу, которую потом кому толь- ко ни приписывали: «Если бы можно было одним словом выразить все, что творится на Руси, то надо было бы сказать: Воруют!» (Иногда эту фразу приписывают Карамзину). К сожалению, спустя сто пятьдесят лет в этом отношении мало что изменилось.
Будучи правоверным западником, Герцен сильно разочаровался, попав на Запад. Он увидел в Европе ослабление и даже исчезновение личности. Средневекового рыцаря заменил лавочник. Рыцарская доб- лесть, изящество аристократических нравов, гордая независимость анг- личан, строгая чинность протестантов, роскошная жизнь итальянских художников, искрящийся ум энциклопедистов — все это переплавилось и переродилось в совокупность мещанских нравов.
И тогда Герцен вновь обращался к России, к русскому мужику, к сельской общине как здоровому началу общества. Можно сказать, что он становился славянофилом, хотя только теоретическим, поскольку всю жизнь был сторонником западной демократии, западных свобод, которые как воздух необходимы России. > л... -*>.
В. Розанов о русском призвании •*•'
В. Розанов в своей статье «Возле «русской идеи» вспоминает инте- ресное событие. В XIX в. Бисмарк был отправлен послом в Россию, и там с ним случилось неприятное происшествие: заблудился на медвежь- ей охоте. Поднялась пурга, дорога была потеряна, и Бисмарк очутился в положении поляков с Сусаниным: лес, болото, снег, дороги нет. Он счи- тал себя погибшим. Но мужик с облучка все время поворачивался к не- му и утешал: «Ничего! Ничего, выберемся!» Бисмарк на всю жизнь за- помнил эти слова, много раз повторявшиеся. И когда стал канцлером, то в затруднительных случаях любил повторять на непонятном для окру- жавших его языке: «Ничего. Nitschevo».
|
|
|
Бисмарк, продолжал Розанов, часто говорил: «Все русские женствен- ны. И в сочетании с мужественной тевтонской расой — они дали бы, или дадут со временем, чудесный человеческий материал для истории».
269
Розанов, продолжая идею Достоевского, отмечал всемирную мис- сию России в истории: докончить строительство европейского дома, как женщина доканчивает холостую квартиру, когда входит в нее «невес- тою и женою домохозяина». Мужчина берет женщину в жены, но как только берет, то сразу меняется. Отсюда древняя пословица: женишься — переменишься. Женщина, выходя замуж, только по документам теряет свое имя. На самом деле, имя свое и, главное — лицо и душу — теряет мужчина. Муж добровольно и счастливо отдает господство жене.
То же происходит и в истории. У «женственных» русских никакого
«вяряжского», «норманнского периода» не было, не чувствуется, не за- мечается. Те, кого «женственная народность» призвала «володети и княжити над собой», — эти воинственные железные норманны, придя, точно сами отдали кому-то власть. Об их «власти», гордости и притес- нениях нет никаких сведений. Они просто «сели» и начали «пировать и охотиться» да «воевать» с кочевниками. Переженились, народили детей и стали «Русью» — русскими, хлебосолами и православными, без памя- ти своего языка, родины, без памяти своих обычаев и законов. А вот когда норманны завоевали Англию, там был сплошной ужас, кровь, ве- ковое угнетение. Так же и татарское иго привело к тому, что татары, по существу, растворились в русском народе. Единственное, что оставили — темный цвет волос в центральных губерниях, да некоторые татарские слова, зачастую ругательные.
В XVIII и XIX вв. Розанов видит то же самое. Не железный ли че- ловек был Миних? А какое он принес «свое влияние» на Русь? Был су- ровый до жестокости командир, ругали его, проклинали, но не больше. Однако его сын уже писал свои исследования по-русски, писал как рус- ский патриот, как русский служилый человек. И появились русские дворяне «Минихи», такие же, как и «Ивановы».
Русские, считал Розанов, имеют свойство беззаветно отдаваться чу- жим влияниям. Россия — как женщина, вечно ищущая «жениха, главу и мужа». Отсюда вытечет через век — полтора огромное «нашептываю- щее» влияние русских на европейскую культуру в целом, как шепчет же- на на ухо мужу в постели. Уставшая от самозабвенной любви к себе, ску- чающая мещанской скукой Европа не может не податься в сторону от своего эгоизма и сухости. А куда ей податься? Только к России. Когда русские принимают чужую веру или культуру, они никогда не принима- ют ее до конца — это видно на примере русских католиков и русских протестантов. В католичестве они не «поднимают меч»; олютеранившись, не добавляют еще сухости и суровости протестантизму.
|
|
|
Когда европейцы принимают русский язык и русскую культуру, она целиком овладевает ими, они отрекаются от самой сущности европейского начала: гордыни, господства. Это и сподвижник Петра генерал-фельд- маршал Я. Брюс, и Минихи, и составитель толкового словаря русского язы- 270
ка В. Даль и многие другие. Русские принимают тело, но не принимают духа. А чужие, по Розанову, соединяясь с нами, принимают именно дух.
Россия должна сыграть свою одухотворяющую, смягчающую роль в будущем Европы. Русские, считал Розанов, будут тем народом, кото- рый позволит совершить синтез всех европейских культур в какое-то новое духовное начало.
Однако под впечатлением революции Розанов пересмотрел все свои взгляды на Россию и роль русской культуры. В книге «Апокалип- сис нашего времени» он с ужасом писал о том, что все рушится и поги- бает. Бог не хочет больше Руси, гонит ее из-под солнца: «уйдите, не- нужные люди» Но почему же ненужные?
Да разве мы сами не писали об этом? Вся наша литература о «лиш- них людях», о «ненужном человеке», о «подпольном человеке». Мы умираем, как фанфароны, как актеры: ни креста, ни молитвы.
Переход в социализм, а значит, и в полный атеизм — писал Роза- нов, — совершился у мужиков, у солдат до того легко, точно в баню сходили и окатились новой водой. Вся религиозность русского народа, о которой столько говорили и писали русские мыслители и писатели, очень быстро слетела, слезла, как краска, народ охотно пошел громить церкви, арестовывать и казнить священников. То есть истинной религи- озности никогда и не было в русском человеке.
Русские долго были в странном обольщении, считая, что соединяют в себе Европу и Азию. Но на самом деле русские — и не восточный и не западный народ. Что они принесли Азии? И какую роль сыграли в Ев- ропе? На Востоке ободрали и споили бурят, черемисов, киргизов, обод- рали Армению и Грузию. В Европу внесли социализм, которого только там и не хватало. Между Европой и Азией мы явились, по Розанову, межеумками, внесли туда только пьянство, муть и грязь.
Розанов трагично воспринял революцию, его ужасала перспектива конца русской истории. С лязгом и грохотом, писал он, опускается за- навес над русской историей, железный занавес. Представление оконче- но. Публика встала. Пора надевать шубы и возвращаться домой. Огля- нулись — ни шуб, ни домов не оказалось.
Избранные тексты >> "'
Культур а и цивилизаци я ' ': г '-
«У каждой души есть религия. Это лишь иное наименование ее бы- тия. Все живые формы, в которых она выражается, все искусства, док- трины, обычаи, все метафизические и математические миры форм, каж- дый орнамент, каждая колонна, каждый стих, каждая идея в глубине
271
глубин религиозны и должны быть таковыми. Отныне они не могут уже быть таковыми. Сущность всякой культуры — религия; следова- тельно, сущность всякой цивилизации — иррелигиозность. <...> Кто не нащупывает этого в творчестве Мане по сравнению с Веласкесом, Вагнера
— с Гайдном, Лиссипа — с Фидием, Феокрита — с Пиндаром, тот ров- ным счетом ничего не смыслит в искусстве. <...>
Это угасание живой внутренней религиозности, постепенно фор- мирующее и наполняющее даже самую незначительную черту сущест- вования, и есть то, что в исторической картине мира предстает поворо- том культуры к цивилизации... стыком двух времен, когда душевная плодовитость известного рода людей оказывается навсегда исчерпан- ной, а созидание уступает место конструкции. Если понимать слово
«неплодотворность» в его первоначальном смысле, то оно обозначает стопроцентную судьбу мозговых людей мировых городов, и к числу совершенно уникальных моментов исторической символики относится то, что поворот этот обнаруживается не только в угасании большого искусства, общественных форм, великих систем мысли, большого стиля вообще, но и совершенно телесно в бездетности и расовой смерти циви- лизованных, отторгнутых от почвы слоев — феномен, неоднократно замеченный и оплаканный в римскую и китайскую императорскую эпо- ху, но неотвратимо доведенный до завершения.
Перед лицом этих новых, чисто умственных образований не должно быть никаких сомнений относительно их живого носителя, «нового чело- века», на которого с надеждой смотрят все упадочные эпохи. Это бесфор- менно наводняющая большие города чернь вместо народа, оторванная от корней городская масса, охлос (толпа — В.Г.)., как говорили в Афинах, вместо сросшегося с природой и даже на городской почве все еще сохра- няющего крестьянские повадки человека культурного ландшафта. Этот завсегдатай александрийской и римской агоры и его «современник», но- вейший читатель газет; это «образованец», все тот же приверженец культа духовной посредственности, для которого публичность служит местом от- правления культа, тогда и нынче; это античный и западный любитель теат- ра и злачных мест, спорта и злободневной литературы. <...>
Экспансивность всякой цивилизации, империалистический эрзац внутреннего, душевного пространства пространством внешним также характерны для нее: количество заменяет качество, углубление заменя- ется распространением Не надо смешивать эту торопливую и плоскую активность с фаустовской волей к власти. Она лишь свидетельствует о том, что творческая внутренняя жизнь пришла к концу, и духовное су- ществование может поддерживаться только внешне, в пространстве го- родов, только материально».
(Шпенгчер О. Закат Европы. Т. 1. М., 1993. С. 545-548).
272
Исторические псевдоморфозы ' •
«Исторические псевдоморфозы — так называю я случаи, когда чу- жая старая культура так властно тяготеет над страной, что молодая и родная для этой страны культура не обретает свободного дыхания и не только не в силах создать чистые и собственные формы выражения, но даже и не осознает по-настоящему себя самое. <...>
...Псевдоморфоза лежит сегодня перед нашими глазами: петров- ская Россия. Русская героическая сага былинного типа достигает своей вершины в киевском круге сказаний о князе Владимире с его рыцарями Круглого Стола и о народном богатыре Илье Муромце. Все неизмери- мое различие между русской и фаустовской душой уже отделяет эти былины от «современных» им сказаний времен переселения народов, об Артуре, об Эманарихе и Нибелунгах... Русская эпоха Меровингов на- чинается со свержения татарского владычества и длится через времена последних Рюриковичей и первых Романовых до Петра Великого. Я рекомендую любому прочесть франкскую историю Григория Турского (до 591) и параллельно соответствующие разделы у старомодного Ка- рамзина, в первую очередь касательно Ивана Грозного, Бориса Годунова и Шуйского. Большего сходства невозможно вообразить. За этой москов- ской эпохой великих боярских родов и патриархов следует с основани- ем Петербурга (1703) псевдоморфоза, которая принудила примитивную русскую душу выражать себя сначала в чуждых формах позднего ба- рокко, затем в формах Просвещения и позднее в формах XIX в. Петр Великий стал для русской сущности роковой фигурой. <...>
За пожаром Москвы, грандиозным символическим деянием моло- дого народа, в котором сказалась достойная Маккавеев ненависть к все- му чужому и иноверному, последовали въезд Александра I в Париж, Священный союз и участие в концерте западных великих держав. На- род, назначением которого было — в течении поколений жить вне исто- рии, был искусственно принужден к неподлинной истории, дух которой для исконной русской сущности был просто-напросто непонятен. В ли- шенной городов стране с ее старинным крестьянством распространя- лись, как опухоли, города чужого стиля. Они были фальшивыми, неес- тественными, неправдоподобными до глубины своей сути. «Петербург — это самый абстрактный и искусственный город, который только суще- ствует на свете», — замечает Достоевский. Хотя он сам родился в этом городе, у него было чувство, что в одно прекрасное утро Петербург рас- тает вместе с рассветными туманами. Такой же привиденческий и не- правдоподобный облик имели роскошные эллинистические города, рас- сеянные по арамейским полям. Так их видел Иисус в своей Галилее. Так должен был чувствовать апостол Петр, когда он увидел императорский Рим. ,.,,,„
273
Москва — святая, Петербург — Сатана; Петр Великий предстает в распространенной народной легенде как Антихрист... Все, что возника- ет, неистинно и нечисто; это изнеженное общество, пронизанные интел- лектом искусства, социальные сословия, чуждое государство с его ци- вилизованной дипломатией, судебные приговоры и административные распоряжения. Нельзя вообразить себе большей противоположности, нежели между русским и западным... Глубочайшее религиозное миро- восприятие, неожиданные озарения, дрожь робости перед грядущим сознанием, метафизические грезы и порывы стоят в начале истории, доходящая до боли интеллектуальная ясность — в конце истории...
«Нынче все размышляют на улицах и площадях о вере», — так говорит- ся у Достоевского. <...> Молодые люди довоенной России, грязные, бледные, возбужденные, и постоянно занятые метафизикой, все созер- цающие глазами веры, хотя бы речь, по видимости, шла об избиратель- ном праве, о химии или о женском образовании, — ведь это же иудеи и ранние христиане эллинистических больших городов, которых римлянин рассматривал с такой насмешкой, с отвращением и тайным страхом.
,, (Шпенглер О. Закат Европы. Т. 2. // Самосознание европейской культуры XX века. М., 1991. С. 26-31).
«Человек вкладывает в историю свою творческую силу и делает это с энтузиазмом. История же не хочет знать человека, пользуется им как материалом для нечеловеческого строительства, имеет свою нечелове- ческую и античеловеческую мораль. И история есть жестокая борьба людей, классов, наций и государств, вероисповеданий и идеологий. Она движется ненавистью, и с остротой ненависти связаны наиболее дина- мические ее моменты. Эта безумная борьба ведется людьми во имя ис- торических целей, но она жестоко ранит человеческую личность, при- чиняя ей непомерные страдания. В сущности, история делалась, как преступление. И вместе с тем мы не можем сбросить с себя тысячелет- нюю историю, не можем перестать быть историческими существами. Это был бы слишком легкий выход. Но нельзя видеть в истории про- грессивное торжество разума. Герой «Записок из подполья» у Достоев- ского говорит: «однообразно: дерутся да дерутся, и теперь дерутся, и прежде дрались, — согласитесь, что это даже уж слишком однообразно. Одним словом, все можно сказать о всемирной истории, все, что только самому расстроенному воображению может в голову прийти. Одно только нельзя сказать, — что благоразумно». С этим связана основная тема Достоевского: о своеволии человека и мировой гармонии. Своево- лие человек ставит выше благополучия. Человека терзает воля к могу- ществу и к принудительному мировому единству. Человек терзает себя и других иллюзорными целями исторической мощи и величия. Образо-
274
вание и разрушение царств — одна из главных целей истории. Об этом говорится в первой книге философии истории — в книге Даниила, — и там прозревается судьба царств. Все могущественные и великие царст- ва, во имя создания которых принесены неисчислимые человеческие жертвы, обречены на гибель и погибли. Погибли все древние восточные империи, погибла империя Александра Македонского, который знал об этом в час своей смерти, погибла Римская империя, погибла Византий- ская империя, рухнули все теократии, и мы присутствовали при г ибели Российской империи. И так же погибнут все империи, которые будут созданы. Царство кесаря и слава его быстро проходят. История предпо- лагает свободу человека. Детерминизм природы (учение о том, что все в мире подчиненно определенным материальным причинам — ВТ.) не может быть перенесен на историю. Это глубоко понимал Достоевский, глубже всех. История предполагает свободу человека, и она отрицает и попирает свободу человека, почти не дает ему свободно передохнуть. Трагедия и мука истории суть прежде всего трагедия и мука времени. История имеет смысл только потому, что она кончится... Прогресс, ко- торый имеет обыкновение жертвовать всяким живущим человеческим поколением и всякой живущей человеческой личностью во имя гряду- щего совершенства, которое превращается в вампира, приемлем лишь в том случае, если будет конец истории, и в этом конце результатами ис- тории воспользуются все прошлые поколения, всякая человеческая лич- ность, жившая на земле. Исторический пессимизм в значительной сте- пени прав, исторический оптимизм не имеет эмпирических (здесь: фак- тических — В.Г.) оснований».
*'' l s *М' ">ч ' (Бердяев Н.А. Опыт эсхатологической метафизики//
i "' w *' r ' '' " Царство духа и царство кесаря, С. 264-265).
w -я •••-• ';'.
j, * Имеет ли история какой-нибудь смысл?
«...Я на поставленный вопрос отвечаю: «История смысла не имеет»...
Как большинство людей используют термин «история»? (Я имею в виду то понимание термина «история», когда говорят, например, о книге по истории Европы, а не то, когда говорят, что это — история Европы). Люди знакомятся с таким пониманием истории в школе и в университете. Они читают книги по истории, они узнают, что понимается в таких книгах под именем «мировой истории» или «истории человечества», и привыкают смотреть на историю как на более или менее определенные серии фактов, веря, что эти факты и составляют историю человечества.
Однако мы уже видели, что область фактов бесконечно богата, и здесь необходим отбор. В соответствии с нашими интересами мы могли
275
бы, например, написать историю искусства, языка, традиций принятия пищи или даже историю сыпного тифа (как это сделал, к примеру, Г. Цинсер в книге «Крысы, вши и история» («Rats, Lice and History»). Разумеется, ни одна из таких историй, как и все они вместе взятые, не является историей человечества. И поэтому люди, говоря об истории человечества, имеют в виду историю Египетской, Вавилонской, Пер- сидской, Македонской и Римской империй и т.д. — вплоть до наших дней. Другими словами, они говорят об истории человечества, однако на самом деле то, что они в основном имеют в виду и изучают в школе, представляет собой историю политической власти
На мой взгляд, единой истории человечества нет, а есть лишь бес- конечное множество историй, связанных с разными аспектами челове- ческой жизни, и среди них — история политической власти. Ее обычно возводят в ранг мировой истории, но я утверждаю, что это оскорбитель- но для любой серьезной концепции развития человечества.... поскольку история политической власти есть не что иное, как история между- народных преступлений и массовых убийств (включая, правда, некото- рые попытки их пресечения). Такой истории обучают в школах и при этом превозносят как ее героев некоторых величайших преступников.
Действительно ли не существует всеобщей истории как реальной истории человечества? Скорее всего — нет. Я полагаю, таков должен быть ответ на этот вопрос каждого гуманиста и особенно каждого хри- стианина. Реальной историей человечества, если бы таковая была, должна была бы быть история всех людей, а значит — история всех че- ловеческих надежд, борений и страданий, ибо ни один человек не более значим, чем любой другой. Ясно, что такая реальная история не может быть написана. Мы должны от чего-то абстрагироваться, должны чем- то пренебрегать, осуществлять отбор. Тем самым мы приходим к мно- жеству историй и среди них — к истории международных преступлений и массовых убийств, которая обычно и объявляется историей человечества. Почему же из всего множества различных историй выбирается именно история политической власти, а не история, скажем, религии или поэзии? Для этого есть разные причины. Одна состоит в том, что власть воздействует на всех нас, а поэзия лишь на немногих. Другая причина заключается в том, что люди склонны боготворить власть. Вне всяких сомнений, обожествление власти — один из худших видов чело-
веческого идолопоклонства, пережиток времен угнетения и рабства
Обожествление власти порождено страхом — эмоцией, которую спра- ведливо презирают. Третьей причиной превращения политической вла- сти в ядро «истории» является то, что люди, обладающие властью, как правило, хотят того, чтобы их боготворили, и это им вполне удается — многие историки писали под надзором императоров, генералов и дикта- торов. <.. >
276
Жизнь отдельного, забытого, неизвестного человека, его горести, радости, его страдание и смерть — вот реальное содержание человече- ского опыта на протяжении веков. Если бы об этом могла рассказать история, я, конечно не утверждал бы, что видеть в ней перст божий — это богохульство. Однако такой истории нет и быть не может. Наша история великих и всемогущих есть — в лучшем случае — пустая ко- медия. Это опера-буфф о силах, существующих вне реальности (срав- нимая с гомеровской оперой-буфф о силах Олимпа, стоящих за кулиса- ми человеческой борьбы). Один из наших самых плохих инстинктов — идолопоклонническое боготворение власти, приводит нас к вере в ре- альность подобной истории. И в такой, даже не сотворенной, а сфабри- кованной человеком «истории» некоторые христиане смеют видеть руку Бога! Они полагают, что понимают и знают, чего Он желает, когда при- писывают Ему свои ничтожные исторические интерпретации!»
(К. Поппер. Открытое общество и его враги.
и.. • I лр >.„. •» М., 1992. Т.2. С. 311-314).
Поговорим о прочитанном: •" ' ' '
1. Согласны ли вы с К. Поппером в том, что история, которую вы изу- чали — это в основном история политической власти? Знаете ли вы историю своего края, своего города, своей деревни, своей улицы? До какого поколения вы знаете историю собственной семьи? Много ли найдется сейчас людей, которые знают, чем занимался их прапрадед?
2. Законы природы отменить нельзя, они будут действовать всегда. А законы общества? И можно ли вообще говорить о законах примени- тельно к обществу? О. Шпенглер, например, говорил, что в обществе действует не закон, а судьба. Прав ли он, и если да, то чем судьба от- личается от закона?
3. Может быть, над Россией довлеет судьба, рок? Ведь Россия всегда выбирает наихудший, самый трудный и тяжелый вариант своего раз- вития- могли победить декабристы, были у них шансы — не победи- ли; могли освободить в 1861 г крестьян с землей — освободили без земли; могли выбрать американский фермерский путь — не выбрали; могли остановиться на февральской буржуазной революции — не ос- тановились; могли в генеральные секретари выбрать С. Кирова — выбрали И. Сталина и т.д. Может быть, действительно никакие зако- ны общественного развития, если они и существуют, к России не применимы9
277
4. В философии истории спорят о том, кто делает историю — народ или герои, народные массы или великие личности, в крайнем случае ак- тивное меньшинство, которое заражает всех своей энергией, ведет за собой общество. Какая точка зрения кажется вам правильной?
5. Французские историки утверждают, что Наполеон выиграл Бородинское сражение, а русские — что Кутузов. А как было на самом деле? В рус- ском языке, в отличие от немецкого, употребляется одно слово «исто- рия» — и для обозначения науки, и для того, что было на самом деле. Но, может быть, никакого «на самом деле» и нет? Ведь все, что мы зна- ем об этих событиях, нам рассказали сами историки. Может быть, пра- вильнее сказать, что сколько историков — столько и историй?
В чем, по вашему мнению, заключается «вызов», который предъявля- ет сейчас России история? И что в первую очередь нам делать, чтобы достойно ответить на этот вызов?
7. Западники и славянофилы есть и сейчас. Одни считают, что Россия должна идти своим путем, что Запад нам не указ, что «умом Россию не понять». А другие — что чем скорее мы внедрим в России запад- ные формы экономики и жизни, которые уже доказали свою эффек- тивность на Западе, тем быстрее заживем нормальной жизнью Какая из точек зрения кажется вам правильной? Или возможно как-то со- вместить эти крайности?
8. Есть ли все-таки в истории прогресс, увеличивается ли степень сво- боды людей, больше ли становится людей счастливых, здоровых и обеспеченных, становится ли человечество в массе своей умнее? Или же человеческая история — бесконечная повторяемость, смена побед и поражений, достижений и провалов, рабства и свободы, гениальных достижений и непроходимой глупости? И прав был Екклесиаст, когда говорил: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем»?
Заключение. ВОСТОРЖЕСТВУЕТ ЛИ РАЗУМ?
Прочтя эту книгу, вы могли убедиться, что философия — очень по- лезная для каждого область человеческой культуры, и в то же время — очень вредная. В конце 1849 г. Николай I обязал управляющего Мини- стерством народного просвещения «представить свои соображения о том, полезно ли преподавание философии при настоящем предосуди- тельном развитии этой науки германскими учеными и не следует ли принять меры к ограждению нашего юношества, получающего образо- вание в высших учебных заведениях, от обольстительного мудрствова- ния новейших философских систем». В 1850-х во всех университетах России были закрыты философские факультеты и кафедры
Николай I совершенно прав — философия абсолютно бесполезная наука там. где речь идет о чисто практических интересах: как устроить- ся в жизни, как прокормить семью, как сделать карьеру, или даже, как содействовать экономическому подъему страны или как сделать всех ее граждан послушными и добропорядочными.
И философия, конечно, вредна, так как учит во всем сомневаться, ничему не верить, не проверив и не доказав себе самому, не верить го- сударству, общепринятым ценностям, обещаниям счастливого будуще- го или конца света. Философия — сугубо индивидуальное дело и ко всему общему относится подозрительно.
Общество не умрет — я умру, я ведь конечен, мне отпущен краткий миг, и я должен успеть понять и сделать в этом мире что-то, для чего я сюда призван. Ни общество, ни класс, ни партия, ни государство за меня понимать не будут и искать мое незаместимое никем больше место тоже не будут
Вообще любая человеческая жишь проникнута ужасом — ужасом невытекания моей судьбы, моей жизни ни из чего. Никакие предвари- тельные условия: образование, характер, материальное благополучие, режим в стране — никак не определяют мою жизнь окончательно. При любых благоприятных условиях я могу не состояться как человек, вы- расти негодяем. Или просто заблудиться, запутаться, не найти своей дороги, прожить никчемную и бездарную жизнь.
Чтобы этого не случилось, хорошо иметь своего учителя. Учителя жизни. Но где их взять, таких учителей? Некоторым ве$ло, у них учше- ля были. У Платона был учителем Сократ. К сожалению, современная школа построена не по принципу «учитель — ученики», а по принципу
«преподаватель — учащиеся». Школа давно стала источником получе- ния знаний, а не школой жизни.
У некоторых настоящими учителями были их родители Но все это — счастливые исключения И тем не менее у нас. конечно, есть возмож-
279
ность учиться у великих учителей, не непосредственно, а читая их кни- ги, изучая философию. Не учебники по философии, а книги великих философов, которые учат думать, учат развивать свой разум.
Разум — главный дар человеку, небесный дар. Разум, во-первых, всегда пытается познать то, что сейчас человеку познать нельзя, невоз- можно, но человек все равно будет снова и снова пытаться заглянуть в кромешную мглу неизвестного, заглянуть за горизонт, за край имею- щихся знаний. Разум, во-вторых, позволяет подняться над природной закономерностью, над фактом, позволяет открыть в человеке другую природу — свободную и творческую. Это высшая цель разума.
Разум всегда пытается дойти до конца, до максимальной идеи: до абсолютно чистой воды, абсолютно чистого воздуха, абсолютной нрав- ственности — то есть до тех вещей, которые в природе не встречаются, но должны быть. Ни один человек не живет всегда н постоянно по зако- нам совести, но это не значит, что абсолютная нравственность — химе- ра. Это идея разума, без которой вообще невозможна никакая совмест- ная человеческая жизнь.
Разум оперирует идеями, а идея всегда больше того, что в данный мо- мент чувствуется или мыслится Идея раздвигает границы чувств, границы интеллекта. Идея как бы поднимает человека на такую высоту, с которой видно больше, чем видит глаз, поднимает в атмосферу духовности.
Человек в любой области познания, говорил Кант, стремится дойти до идеи, стремится к максим<
|
|
|
