Переоценка потребности в «пространстве»

Начав осознавать собственную антизависимость, я увидел, что мои потребности в «пространстве» (а это для антизависимых одно из священных слов) были нереальными. Говоря, что я нуждаюсь в собственном «пространстве», я не смотрел достаточно глубоко вовнутрь. Что я подразумевал под «пространством»? Было ли это то, что я хотел на самом деле? На самом дне я стремился к тому, чтобы найти себя, но не «пространство». Я никак не приближался к нахождению себя, удаляясь в свою пещеру и оставаясь один. Этому одиночеству недоставало искренней решимости найти себя. Из-за стыда нам трудно признать потребность во времени, чтобы найти себя. Нам всегда приходится отдавать себя за любовь, и мы боимся, что, уделив время тому, чтобы идти вовнутрь, будем наказаны.
Я удалялся в «пространство», но большую часть времени чувствовал себя виноватым. Почему? Потому что «не получал» разрешения, чтобы найти себя. Я не признавал своей потребности и не принимал риск столкнуться с неодобрением. Чувство вины создает гнев и порождает реакцию, потому что исходит из неясности намерений. Естественно, я обвинял партнеров по отношениям в том, что они мешают мне быть свободным, мешают найти себя и быть в одиночестве. Я проецировал на них свою вину за неспособность делать все это. Когда мы оказываемся в ловушке любого рода проекций, то убеждаем себя, что за это ответствен другой. И у нас остается мало пространства, чтобы видеть, что на самом деле происходит внутри.
Есть вторая причина, по которой наша неразборчивая потребность в «пространстве» нереальна. Часто это способ бежать от столкновения со страхами сближения. Я не мог видеть собственного ужаса, потому что не хотел иметь с этим дела. У мужчин очень распространены эти чувства – страх оказаться под контролем, чувство вины за стремление к одиночеству, реактивность в отношении женщин, ложная самодостаточность и бессознательное проигрывание гнева и страхов по отношению к материнской энергии. Парадокс в том, что, пока мы бежим от этих страхов, это никак не помогает вернуть нашу силу. Мы не можем вызвать подъема энергии, пока не столкнемся со страхами.
У женщин, я думаю, процесс слияния, хотя и более естественный и знакомый, также вызывает страхи оказаться под контролем. Многие женщины были глубоко обусловлены быть зависимыми от мужчин и подчиняться им. Когда они избавляются от этой программы, часто возникает интенсивная реакция на родительски снисходительную и покровительственную энергию их отцов и вообще ориентированную на мужчин культуру, которая принизила женщин и низвела до инфантильности. Открытость по отношению к мужчине снова вызывает страх потерять тождественность и силу и оказаться в подчинении.

Мы боимся растаять, потому что не умеем

Другой аспект страхов слияния приходит из стыда. Выйдя из изоляции и рискуя оставаться открытым, я часто сталкиваюсь со стыдом из-за неспособности быть в близких отношениях и страхом, что я не умею делиться и быть с кем-то эмоционально близким. Выйдя из отрицания и приняв свои страхи, я увидел, что единственной причиной, по которой я осуждал интимность, было то, что я не понимал, что это такое, и не умел этим пользоваться. Меня никто никогда не учил. Я не привык показывать свои интимные чувства и ими делиться. Я даже не осознавал, что они у меня есть. Я обусловлен быть «делающим», и это у меня всегда хорошо получалось. Я научился наслаждаться тем, что что-то делаю, но гораздо труднее было научиться «быть». Интимное выражение гораздо ближе к тому, чтобы делиться бытием, чем «деланием». Человеку, не воспитанному в среде, где глубокое интимное проявление было правилом (что, как я подозреваю, верно в отношении большинства из нас), приходится заново учиться быть открытым и поддерживать близость.
Процесс, в котором мы учимся сливаться и сталкиваться со страхами потеряться в другом, – большой вызов. Я замечаю, что открытость постоянно приводит меня в шок, и нахожу, что соскальзываю обратно в старые стратегии и прячусь в изоляции. Когда возникает шок, я отступаю и резко прерываю контакт вопреки своему желанию столкнуться со страхами. Я больше не могу определить, чего хочу. Мне сложно понять, хочу ли я быть один или быть с другим. Шок слишком силен, чтобы что-нибудь чувствовать. Я не могу даже выразить, что со мной происходит. Но быть в этом шоке, со всем его онемением и замешательством, – значительная часть процесса того, чтобы снова открыться.

Работа с ранами

Признание, что мы делим одни и те же раны

Когда я впервые исследовал, этот танец между слиянием и разделением, я подумал, что он удобно соответствует линиям Зависимого и Антизависимого. Зависимый скрывает страхи разделения зависимостью, а Антизависимый – страхи близости изоляцией. Но теперь я вижу, что эта раздвоенность ложна. Во всех нас есть глубокие страхи расставания и слияния. Эти два стиля – только поверхностные проекции наших страхов. Как только мы начинаем добросовестно исследовать себя, отождествленность с ролями исчезает.
Драма Зависимого и Антизависимого – только первый уровень нашего путешествия. Без осознанности и решимости мы остаемся на этом нижнем уровне. Но научиться танцу слияния и разделения – значит перейти на гораздо более высокий уровень. В этой точке каждый из партнеров признает, что несет глубокие раны слияния и разделения, которые нужно проработать, и помогает в этом другому. С такого рода пониманием, состраданием и решимостью история может стать совершенно другой. Мы сближаемся, уже осознавая, что оба несем глубоко раненное сердце, и что должны ступать легко и чувствительно. Любая мелочь может спровоцировать ту или другую рану.

Уважая темп друг друга

Есть несколько основных причин, по которым этот танец становится трудным. Во-первых, у нас может быть разный темп. Один уже хочет танцевать к разделению, а другой – все еще к слиянию. Когда так происходит, Внутренний Ребенок может быть ранен. Выходят на поверхность раны брошенности, страхи быть непонятыми и лишенными уважения, боязнь остаться без поддержки и любви. Человек, который хочет разделения, чувствует себя стиснутым и ограничиваемым, а тот, кто хочет слияния, чувствует себя брошенным. Боль и конфликт не оставят нас, пока мы не начнем прорабатывать эти вещи по мере возникновения. С предоставлением пространства, в атмосфере уважения и готовности слушать и понимать друг друга мы можем работать с этой проблемой темпа.

Быть тотальным

Другая трудность состоит в том, что оба партнера не хотят или, напротив, дают себе разрешение быть тотальными в слиянии и разделении. Это создает спутанную, пасмурную энергию. Я живо узнаю это в себе. Во мне все еще просыпается чувство вины, когда я хочу побыть один. Это посылает моей подруге вибрацию, вызывающую замешательство, потому что она чувствует, что я не даю себе пространства, в котором нуждаюсь, и начинает недоумевать, чего же на самом деле я хочу. Она ощущает мое колебание и недостаток тотальности. С другой стороны, если я не признаю действительным это пространство одиночества и не позволяю ему быть, то наполняюсь тайной обидой и не присутствую, когда мы вместе, только создавая еще больше пасмурности. Танец не течет, если мы не решительны в обоих ситуациях – найти храбрость, чтобы быть одному, когда мы в этом нуждаемся, и храбрость глубоко делиться, когда мы вместе.