Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

Https://ficbook. Net/readfic/4253512

Кислотный дождь

Автор: Таяка (https://ficbook.net/authors/127321)

Пейринг или персонажи: Кай, Бэкхён, Кайбэки

Рейтинг: R

Жанры: Ангст, Драма, AU, Songfic, Постапокалиптика, Антиутопия

Предупреждения: OOC, Нецензурная лексика

Размер: Мини, 11 страниц

Описание:

— Бэкхён.

— Да?

— У завтрашнего дня нет будущего.

_____

Когда империя рушится — рушится всё. Перекраиваются устои, привычки, ломаются люди и их умы. Кровь бурлит по венам, а вместе с ней кружится мир, водоворот событий засасывает так, что иногда посещают мысли, — а почему я ещё жив?!

Их империя разрушилась совершенно неожиданно и болезненно, — тому же Сеулу потребовалось два десятилетия, чтобы залечить раны и затянуться новыми, отстроенными домами, без трещин, без груды камней прямо посреди проезжей части. Наступило время, когда можно было спокойно выйти на улицу и не услышать перестрелки за своей спиной и не почувствовать удушающего искусственного газа, выжигающего кислород. Нет, перестрелку-то может сейчас можно было где и услышать, но уже не требовалось бежать к бункерам и прятать голову в песок. Стало привычно вдыхать воздух, понимая, что, в общем-то, организмы постепенно привыкли к ядовитым примесям и кислотному дождю.

Так же постепенно все привыкли к новой форме политического быта — военной анархии и военным округам и постоянной, теперь уже, непрекращающейся мировой войной где-то на перифериях и крупных материках. Бэкхён до смерти боялся войны и взрывов — виною всему детский шок, когда в соседский дом ворвались солдаты и увели целую семью, с которой мальчик был весьма дружен. Он до сих пор помнит, как их отец что-то гневно кричал солдатам, пока те молчаливо выкручивали ему руки, помнит гордую спину его жены, двух испуганных девчонок, как две капли похожих друг на друга, что цеплялись за юбку матери. Обе — его же возраста, но в глазах все тяготы военного времени. А ещё был маленький мальчик, с белёсыми, словно выжженными волосами, завёрнутый в цветастый платок, — тихий, умиротворённый и удивительно крепко спящий на женских руках. Его лицо врезалось в память, но имя давным-давно оказалось забыто.

Поэтому спустя десять лет Бэкхён с дрожью в ногах стоял напротив своего старшего брата на вокзале, — Дэхён тогда отправлялся морским эшелоном на периферию. Рядом на пирсе маячили ядовито-красные плакаты с надписями: «Одна семья — один боец»; помятые листовки, изрядно истоптанные ногами, валялись здесь же, словно цветное конфетти.

— Ну, не дрожи, как листочек, мой милый Бэкки, — утешительно гладил брат по макушке ладонью. — Брат позаботится, чтобы ты видел мирное небо и никогда не оказался на периферии. Выберите с матерью хороший район и живите на благо общества. Обещаешь, Бекки?

— Да, — дрожь Бэкхена лишь усилилась, в глазах плескалось целое море паники, где-то там же проблескивало едва заметное безумие. Бледные пальцы подрагивали и хватали кончик рукава от шинели Дэхёна, тянули на себя и тут же отпускали.

— Бэкхён.

— Да?

— У завтрашнего дня нет будущего.

Маленькая империя в душе Бэкхена давно осыпалась дождём из раскрошенных бетонных плит и оконных стёкол, примерно тогда осыпалась его чарующая детская улыбка и задорные искрящиеся глаза. Брат отправился куда-то далеко в неизвестность и оставил после себя лишь пустующий грязный пирс и холодное море.

Сеульский военный округ, 2ХХ6 года.

Бэкхён перестал улыбаться. Он уже сам не помнил, когда случилось это — просто однажды осознал, что ему стало трудно радоваться мелочам или улыбнуться своим близким. Он начинал увядать, как цветок перед длительной осенью, вместе с тем увядало и всё вокруг. Над небом Сеула были серые тучи, простиравшиеся от края до края, и Бён не мог вспомнить, когда он видел солнце над головой. Но то были тучи не кристально чистого дождя, а кислотные, заводские, впитавшие дым и яд химикатов, и порой тяжёлые капли прожигали зонты и даже асфальт. Жители страшились этого чуда и старались не выходить на поверхность без защиты, коммуникационные службы прорывали под землей всё новые туннели. Вот уже пять лет Корейским Синдикатом был введён режим повышенного риска для горожан.

— «Завтра днём над вторым и третьим районами Сеула пройдёт лёгкий кислотный дождь, концентрация ядовитых веществ составит 0,35%. Рекомендуется использование респираторов и силиконовых плащей», — монотонно вещала с плазмы диктор, за её спиной развернулась подробная карта Сеула и районы, обозначенные красными линиями — место вероятных осадков. Бэкхён вздохнул, ему снова не удастся выбраться наружу, — он так и не поднимался ни разу за последнюю неделю.

Он прошёл в ванную и сразу же взглянул в большое зеркало над раковиной — посеревшее лицо и впалые щёки. Волосы — спутанный и немытый клок, да ещё и с торчащими во все стороны прядями; в уголках губ притаилась усмешка. Сквозило затянувшейся депрессией и злостью на весь окружающий мир, но Бэкхён всё же крепился и старался быть магнитом для хорошего настроения.

Раздалась трель телефона, после первого гудка мягкий щелчок автоответчика и голос Чонина зажурчал из коридора.

— «Я знаю, что ты дома, поэтому не будь засранцем и перезвони, или я приду и выломаю твою дверь к собачьим чертям, а твои конечности запихаю в зад», — естественно, этот парень никогда не имел никакого уважения к старшим. Но Бэкхён питал маленькие слабости к этому несносному мальчишке, и потому-то позволял к себе такое хамское отношение и фривольности.

— Чонин? — тут же перезвонил Бэк, оправдываясь тем, что ему не хочется потом разбираться с чересчур шумным парнем у себя в квартире.

— Может тебя заставить поселиться в моей квартире и привязать к батарее цепью, чтобы ты всегда был в зоне доступа? Зачем тебе телефон, если ты на него не отвечаешь с первого раза?

— Не надо, спасибо, мне хорошо жить и в своей квартире, — дальновидно ответил Бэкхён лишь на одну часть гневной тирады.

— Ну да, — хмыкнул Чонин и завозился на том конце провода. — В общем, приходи, сегодня снова устроим вечеринку беспокойных и слишком активных.

— И что же лично я там забыл? — в горле у Бэкхёна разом возникла их привычная старая компания товарищей, чисто случайно перезнакомившихся между собой на улице или в ресторанах; с кем-то Бён даже встретился в караоке-баре, когда забежал туда, чтобы спрятаться от внепланового кислотного дождя. Они познакомились и продолжили общаться, поскольку часто мелькали в общественной жизни родного города. Например: Ким Чондэ — вполне себе известный местный детский врач и по совместительству — чуткий психолог. Бэкхён честно пытался запомнить ужасное название его профессии, но она постоянно вылетала из головы, но он чётко помнил, что лечит Ким деток, что безнадежно пострадали от ядовитых выбросов и катастрофичных заводских аварий. Таких деток, которые больше не могли участвовать в общественной жизни никогда.

Надо сказать, Чонин тоже был таким «ребёнком аварии» — его семье не повезло находиться за городом, где-то очень рядом с промышленной зоной Сеульского округа. Та авария потрясла мир, а затем больно сказалась на населении через десяток лет, когда стали рождаться дети с отклонениями в развитии. Но Чонину в этом отчасти повезло, он родился здоровым мальчонкой, схватывающим на лету новые знания, вот только родился чистейшим альбиносом, что было весьма неприятно для черноволосых корейцев.

За своими мыслями Бэкхён не заметил, как Чонин что-то спросил у него и теперь нетерпеливо ждал ответ. Протекало время, пока трубка не взорвалась и не выплюнула рассерженный голос Чонина: — Ты опять всё прослушал и теперь пытаешься сообразить, что мне ответить!

— Прости, — извинился Бэкхён, мысленно отвешивая себе затрещину. Из-за такого качества Бёна все знакомые и друзья обзывали парня ветреным, хотя при чем тут ветреность и банальная рассеянность — тот не понимал.

— Я спросил: а разве ты не важная часть нашей жизни? Давай, собирай свои жалкие манатки в мешочек, ты сегодня ночуешь у меня, а то совсем зачах в своей халупе. Да и ещё, наверное, недоволен тем, что в твоем районе ожидается дождь. И приведи себя в порядок, на твою кислую рожу я уже насмотрелся. Без возражений.

Бэкхён так и остался стоять с трубкой посреди коридора и хлопать глазами. Если честно, на эти посиделки не особо-то и хотелось — слишком много народу, шумно да и там будет один китаец Тао, которого не особо хотелось видеть в последнее время… Но Чонин никогда не оставлял выбора, и если этому парню что-то взбрело, то он и мёртвым тебя достанет из-под земли. Критически оценив себя в зеркале, Бэкхён подумал, что ебись же ты конём, Ким Чонин, но пусть в очередной раз видит его «кислую рожу». Он попробовал широко улыбнуться самому себе, как в прежние времена, чтобы уголки губ были едва ли не от ушей, но улыбка вышла настолько убогой и фальшивой, что самому Бэку захотелось исплеваться на своё отражение.

В глазах отразились старые воспоминания, которые жили в голове каждого человека, они вспыхнули так же ярко, как неоновые лампы в тёмных подземных коридорах города. Но решив, что больше уже тянуть нельзя, — Чонин и в самом деле мог подговорить кого-то выкурить Бёна из его квартиры, парень вышел, привычно прихватив респиратор, что висел у самой двери на крючке.

Любимый китайский ресторанчик, — полупустой, всегда в полумраке, где отвратительно кормят, но зато можно бесплатно жевать почему-то вечно острые и подсохшие булки с чаем; здесь же был и неприветливый До Кёнсу — один из их неожиданных знакомых и друзей, а потому и не запрещающий еженедельные сборища в своём заведении. В этом плане Кёнсу повезло – первый район, район управленцев и работников услуг. Не то, что у Бэкхёна — третий район, район военных и полицейских, которые стояли на страже безопасности города и всех корейских военных округов в Синдикате.

В ресторанчике уже собрались почти все: на входе Бэкхёна встретил вечно улыбчивый Чондэ, за его спиной на подоконнике сидел самый старший и молчаливый Ким Минсок — второй район, район работников предприятий и стоящих на производстве. Этот парень всегда любил сидеть в дальнем углу и спокойно читать, а потому был самым мирным из всех в этой компании. Но иногда и на него накатывали моменты, когда старший преображался и оказывался эпицентром шума и беспощадных шуточек.

В центре зала были сдвинуты практически все столы — оттуда уже радостно звал Бэкхёна китайским именем Лу Хань, — четвертый район, район беженцев и сочувствующих новой политической линии. Семья Лу Ханя — китайцы, и они оправили парня подальше от центра событий, с периферии, где сейчас шла война. Они вместе с тётей жили здесь и ждали новостей с большой земли, — там остались родители парня. Будучи всегда на позитиве, Хань был солнцем каждого, постоянно деятельный, но никто не знал, насколько трудно это давалось лично Лу Ханю, подрывающимся ночью от кровавых кошмаров.

Бэкхён сдержанно кивнул До Кёнсу за стойкой и прошёл в тёмный угол за отдельно стоящий стол. Через полминуты к нему подсел и Чонин, привычно прислонившись спиной к тёплому боку Бёна. На плече привычно ощущалась тяжесть, а если скосить глаза, то можно было увидеть выбеленные кислотой кристально белоснежные волосы Чонина. До ужаса хотелось зарыться в это копну носом и улыбнуться, — Ким пах домом и необъяснимым уютом, но Бэкхёну всё же удалось сдержать непонятный порыв. Рука привычно обхватила младшего за живот, а через минуту Чонин погрузился в крепкий сон.

— Голубки, — беззлобно пошутил проходящий с жёсткой и хрустящей булочкой к другому столу.

— Я не виноват, что только так он может уснуть, — пожал плечами Бён и поёрзал на стуле ради более удобной позы. — Ему удобнее спать вообще на руках, но для тебя это будет ещё большим шоком.

— Да я ничего такого не имел в виду, не паникуй так сразу, — подмигнул Чанёль и ногами придвинул ещё один стул — аккурат напротив Бэкхёна.

— А где… Тао? – поинтересовался Бэкхён, не заметив здесь всего одного человека. Лу Хань, до этого в шутку дерущегося за тарелку с последней булкой с Сехуном, настороженно прислушался и выпустил свою добычу. Самый младший из их группы Сехун тут же с удовольствием сцапал булку и вгрызся в неё зубами, однако беспокойно глядя на китайца.

— Он не придёт, — почему-то ответил за Чанёля Лу Хань, с натяжкой и фальшивой улыбкой, словно сдерживал всхлипы в голосе, — и возможно, что больше никогда и не появиться здесь.

Бэкхён пожал плечами и заметно расслабился — он, в общем-то, был даже немного рад. Тао — важная шишка, один из управленцев Сеульского округа. Его присутствие всегда стесняло лично Бёна, тому казалось, что в их компании незримо присутствуют чужие глаза и уши правительства, а посему многие темы резко оказываются под запретом. По большей степени, парня совершенно не интересовали причины отсутствия Тао — просто впервые он почувствовал свободу со вкусом непонятной тревоги на уровне интуиции.

Напрягшийся Лу Хань снова улыбнулся, но уже чуть потускневшей улыбкой, а затем неожиданно опрокинул на себя горячий зелёный чай. Ресторанчик наполнился криками китайца и смехом всех остальных, — даже Сехун, который пытался подать полотенце, и даже Кёнсу, который метнулся к холодильнику за льдом. Китаец обижено забрался на свой стул вместе с ногами, отвергая всякую помощь друзей, но быстро оттаял, когда О Сехун притащил из кладовки ещё одну жёсткую острую булочку.

«Придурки», — подумал Бэкхён, разморённый теплом чониновского тела. Сквозь полудрёму он чувствовал, как трещит по швам его маска безразличия и отчаяния, — слабая улыбка, едва заметная, светлая, чуточку влюблённая проклюнулась, как неуверенный в тепле зелёный росток.

«Придурки, — солидарно подумал Чанёль, всё ещё поглядывающий на сонную парочку в дальнем углу. — Только они сами не замечают очевидного».

***

— Байсянь, — позвал тихий голос Лу Ханя, когда Бэкхён с утра забежал в ресторанчик к Кёнсу за одной булочкой к завтраку.

— О, Лу Хань, привет, — немного заторможено ответил Бэк, не ожидая здесь увидеть с утра никого, кроме До. Он попытался приветственно улыбнуться, но не было желания и сил. — Ты неважно выглядишь, — приметил тот круги под глазами.

— Я не выспался… да, не выспался, — замялся китаец и придвинулся поближе к Бэкхёну. — Ты, в общем-то, выглядишь не лучше. Проблемы?

— Не больше, чем у всех, — пожал плечами Бён, и, немного подумав, попросил у Кёнсу крепкого кофе без молока. — А вот тебя непривычно видеть таким.

— Так… поссорился кое с кем, а больше ничего особенного, переживаю чуть-чуть, хотя мне нельзя ощущать такие сильные эмоции, — Лу Хань всё ближе подбирался к чужому тёплому боку. — Теперь я понимаю, почему Чонин вечно лезет к тебе, ты как мягкое солнце.

— Да, очень грустное и ядовитое, — хмыкнул Бэк в грязную кружку.

— А ты улыбнись, — тонкий пальчик китайца ткнул в мягкую щёку и попытался оттянуть один уголок губ чуть повыше. — Уверен, что тебе она пойдёт.

Они просидели молча, пока Бэкхён пил горький кофе вприкуску с подсунутым печеньем Кёнсу; Бён не думал ни о чём, и просто смотрел за передвижениями Кёнсу по ресторанчику. Лу Хань же, тихо прислонившись, грелся под заботливой рукой, неотрывно глядя на поцарапанную столешницу перед собой. Кофе остался допит, печенье доедено — Лу Хань то и дело таскал его из вазочки и грустно хрумкал. Рядом валялся его респиратор и бутылка таблеток, которые ему приходилось пить каждый день. Естественно не помогало, но становилось легче в душе.

— Я пойду, хён, — произнес Бэкхён, тихонько толкая пригретого китайца.

— Спасибо, Байсянь. Знаешь… не сомневайся, хорошо?

Бэкхён тихо кивнул и вышел за дверь.

***

— Лу Ханя увезли в больницу с микроинсультом. Он не может говорить, — где-то через неделю после ошарашил сухой голос Чонина из трубки, — он сыпался как песок на глаза.

— Что? Но!.. Это из-за Тао, правда? — догадался Бэкхён, вспомнив грустные глаза Ханя, когда он крепился ради них и пытался не расплакаться.

— Шавки Тао довели его до такого состояния, — с каждым словом голос приобретал новые нотки стали и удушающего гнева, что задыхаться начал и сам Бэкхён. — Он не мог даже сам вызвать скорую, хорошо, что рядом оказалась помощь, иначе бы повторилась история Криса.

— Чонин, где Лу Хань? Надо навестить его… — пытался придумать хоть что-то Бён, но мысли разбегались, ноги дрожали так, что он бессильно опустился на ковёр прихожей.

— Поступай, как знаешь нужным, — Чонин бросил трубку на полуслове. Это окатило Бэкхёна как ушатом кислотной воды — никогда Ким не был в такой ярости, и в таком состоянии он мог натворить непоправимых вещей. Всего полминуты понадобилось Бэкхёну, чтобы собраться и выскочить наружу, едва не позабыв респиратор.

Не думая о последствиях, он выскочил на земную поверхность и помчался вперёд — так было быстрее, чем по лабиринту подземных коммуникаций. Дом Чонина находился в первом районе, но Бэкхён знал короткую дорогу.

Тревога била в спину и придавала сил для долгого быстрого бега, в висках стучал адреналин и закипающий гнев. Он не был близок с Ханем, только дурацкий случай свёл их вместе в одну компанию, но вечно сочувствующий другим людям Байсянь был неожиданно готов защищать этого миловидного китайца.

Бён успел перехватить Чонина буквально на пороге дома — злой, отчужденный, с почерневшими зрачками. На автомате бэкхёновские руки потянулись к чужим запястьям и схватили Кима. Он попытался прижать парня к себе, неосознанно, нуждаясь почувствовать это тепло.

Словно в замедленной съёмке Чонин выдернул руку и оттолкнул Бэкхёна к стене. От неожиданности последний не удержался на ногах и отлетел спиной к грязной бетонной стене. Он задел руками отстающую мутновато-зеленую краску и обрушил на себя горсть побелки и зелёной крошки.

— Чонин…

— Уходи, Бэкхён.

— Сначала объясни мне, — Бэкхён потряс головой, стряхивая грязь со своих волос. Сердце гулко билось в груди от боли и волнения, а на кончике языка горчила обида, — его ещё никогда прежде не отталкивали от себя так сильно.

— Лу Ханя завтра вывезут за городскую черту и исключат из округа. Теперь он хуже людей шестого района, понимаешь, да? — голос Кима звенел от ярости. — За какой-то маленький проступок на эмоциях!

— Что он сделал? — тихо прошептал Бэкхён, пытаясь не дрожать и не поддаться панике.

— Он пытался связаться с матерью и сбежать к ней на периферию, — уже тише добавил Чонин. — Но ты же знаешь, что без разрешения Тао это невозможно провернуть и получается предательством общины.

— Это же глупо, Тао же знает Ханя как облупленного и должен понимать все мотивы, — возразил Бэкхён, с трудом отлипая от стены. Он рискнул приблизиться к Чонину, который обманчиво выглядел немного успокоившимся. Тонкие пальцы снова сомкнулись вокруг запястья, где Бён машинально и нащупал дикий ритм пульса.

— Я знаю, но не мне это говори, — Ким снова выдернул свою руку из цепкого захвата и в этот раз уже аккуратно отодвинул Бёна в сторону. — Отойди, ты мешаешься.

— Да что с тобой творится! Чонин, посмотри на меня! Скажи мне это прямо в глаза! — неожиданно для самого себя повысил голос Бэкхён. Повисла тяжёлая звенящая тишина, но ему удалось привлечь внимание — Ким удивлённо смотрел в лицо Бэку. — Почему ты отталкиваешь меня? Скажи мне сейчас!

— Так надо. Иначе станет поздно, Бэкхён. Это конец. Между нами все закончилось.

— Что закончилось-то, — шёпотом переспросил Бэкхён, — ведь ничего не начиналось.

— Бэкхён.

— Да?

— У завтрашнего дня нет будущего.

***

— Ты ведёшь себя как маленький ребёнок.

Глухой звук пощечины раздался из-за двери.

— Зато ты спелся с предателями и играешь на два фронта верно?

— Если бы я был предателем, то не жил бы здесь. Не строй из себя мученика или святого. Ты в своё время предал друга, а теперь говоришь, что предатель — я? — язвительный голос Чонина раздавался из-за неприкрытой двери. Бэкхён стоял на пороге, буквально носом уткнувшись в прохладную стену — из головы выветрилось всё то, из-за чего он оказался у порога дома Кима сегодня.

— Ты, кажется, забыл своё место? — скрипнул диван и снова глухой удар, словно ногой по чему-то полому или деревянному.

— О да, точно, я же из шестой зоны предателей, спасибо, что каждый день любезно подсказываешь мне, — горький смешок Кима леденил душу.

— Не трогай Чонина! — Бэкхён влетел в чужую квартиру, не выдержав больше горы информации за последние пятнадцать минут. Он столкнулся буквально нос к носу с Тао, а после машинально перевёл взгляд на Чонина, который стирал рукавом кровавую каплю в уголках разбитых губ.

— Что, явилась ещё одна псина вылизывать руки хозяину, Чонин? Держи на поводке свою скотину, не хочу подцепить этих блох.

Чонин волком смотрел исподлобья на Тао и молчал. В ответ получил лишь презрительный смешок, — словно в знак победы над жалким врагом; Ким отвернулся к окну, сжимая ладони в кулаки до побеления в костяшках, до кровавых полукругов на ладони от ногтей. Тао, подобно сытому коту, вальяжно двинулся к выходу, но по пути его пальцы скользнули по плечу застывшего на пороге Бэкхёна. Вкрадчивый шёпот в самое ухо заставил вздрогнуть всем телом:

— Помни, что как только ты стал говорить в пользу Лу Ханя, то автоматически оказался против меня. Нейтралитет сохранить не получится.

— Знаешь, иногда бывают люди, которые могут быть просто поражены твоим тупизмом, Тао. Я тебе не враг, но ты и меня уже туда записал, значит, оно тому и быть, я же ведь тоже предатель, да?

— Не бросайся словами, Бэкхён, тебе это ни к чему, пока ещё есть шанс, — Тао приторно подмигнул и скрылся за дверью, оставив двух парней, морально выпотрошенных и вывернутых на изнанку.

— Ты… — начал Бэкхён, но был сбит буквально с ног — Ким буквально смёл его и припечатал лопатками к холодной стене. Грубый поцелуй, мокрый, похотливый, горячие руки под рубашкой, пальцы, которые больно щипали кожу, то рядом с позвонками, то чуть ниже поясницы. Бэкхён пытался вывернуться от горячего поцелуя, пытался оттолкнуть руками парня, но Чонин яростно прикусывал губы, словно сражаясь за позиции.

Спустя пять минут огненный пыл Кима остыл, и тот перестал терзать губы Бэкхёна, однако отстранившись, блондин не разжал своих объятий и не убрал рук со спины. Чонин уткнулся носом в изгиб бледной шеи, тяжело дышал и дрожал всем телом. Ошарашенный Бэкхён не шевелился и пытался привести собственное дыхание в норму — получалось это с трудом.

— Я хочу знать, Чонин, — выдохнул Бён, пристраивая руки на лопатках, чтобы успокоить чужую лихорадочную дрожь. Ким постепенно обмякал и наваливался всем весом на Бэка. Они медленно сползали на истоптанный в прихожей ковёр. Раздался всхлип.

— Ты слышал. Шестая зона. Шестой закрытый район. Семьи предателей. Мою семью вывезли, потому что отец был против этой грёбанной системы и не хотел войны над головой. Я был совсем маленький, но я помню, как мать грела меня на своих руках.

В сознании Бёна мелькали картинки — детские воспоминания всплывали как пузыри, он припомнил и хрупкого мальчика в цветном платке, и гордую спину женщины. Нет, в это трудно поверить, что бывают в жизни такие совпадения, но издевательские белёсые волосы, словно снег в конце декабря, в прямом смысле стояли перед глазами.

— Тао помог мне не свести жизнь в подворотне шестого района, вытащил и стёр клеймо семьи предателей, а я не дал ему сдохнуть в пучине его отчаяния и груза предательства, вытаскивал буквально из петли. Столько дерьма было пройдено, но теперь мой «проступок», защита такого же как и человека — и вся дружба псу вшивому под зад. Лу Хань не виноват, что хотел вернуться к семье, не виноват в том, вся его жизнь, как и наша — сплошное дерьмо. Вот только Тао ведёт себя как бог этого мира.

— Значит ты… — слова не шли с языка, голос оказался охрипшим, срывающимся в бездну, но Чонин его понял вопреки всему.

— Я тогда был на грани сна и реальности, и я помню твои глаза, Бён Бэкхён. Даже когда забирали семью, я слышал твой тихий плач и помнил это всегда.

— А что же теперь будет… с Лу Ханем? — верилось с трудом, но Бэк подумает об этом не сейчас, а потом, когда пройдет первый шок.

Бэкхёна ещё сильнее сдавило объятиями, словно железным обручем, а по шее прошлось дыхание после тихого смешка.

— Словно ты не понимаешь сам. Его вывезут. Знаешь, не только Лу Хань теперь враг народа, но и все, кто заступился. Это не только я, знаешь, нам не будет скучно за пределами Сеула, потому что… Вся наша компания оказалась слишком мудра и опасна для Тао. Даже тихий Минсок. Он много чего наговорил вчера, что первый получил это право быть высланным следом.

Слова сыпались осколками стекла, и теперь, брошенная фраза Тао у входа приобретала новый смысл. Вот, что он имел в виду — Бэкхён хороший и видный парень, и пусть он под негласным подозрением, но может остаться в живых и заслужить ещё уважение у правительства. Хотя бы ради благополучия его семьи.

— Давай уедем туда, где ты сможешь подарить мне ту самую улыбку, которая преследует меня в воспоминаниях — яркая, искренняя, когда у тебя появляются пухлые щёки и видно острые зубки. Улыбнись так ещё раз, прошу тебя, Бэк. Это ломает меня изнутри, она как яд проникла под кожу, но теперь ты совсем не улыбаешься даже мне,— словно в бреду зашептал Чонин, поднимая голову и вглядываясь ошалелыми глазами прямо в душу.

— Чонин, успокойся, Чонин!..

— Прошу тебя, я хочу запомнить её ещё раз навсегда. Улыбнись же так, как если бы этот миг был последним в вечности.

— Звучит слишком… словно если бы ты собрался прощаться, — непонятный осадок опускался где-то внутри и терзал глупыми сомнениями.

— С тобой? Никогда, я всегда заберу тебя с собой, — серьёзно отозвался Чонин привычным тоном. Губы Бэкхёна дрогнули, словно в сомнении — можно ли верить?

— Обещай, что этот день для нас не будет последним, — упрямился Бэк, стараясь игнорировать пальцы, что прошлись невесомо по ребрам и защекотали бока.

— Обещаю, — без колебаний выдохнул Чонин ему в губы. — У завтрашнего дня нет будущего, но у нас будет вечность.

Маска дрогнула, и Бэкхён наконец-то сам расслабился и обмяк. Улыбка пробилась сквозь его отчаяние и серость, впалые щёки вновь за долгое время округлились, уголки губ приподнялись и сложили идеальные складочки на щеках. На губах Чонин видел каждую трещинку, каждый её изгиб, а отражение этой улыбки — было в глазах у Бэкхёна.

— Наконец-то, — слабо улыбнулся и сам Чонин ему в ответ и невесомо словил на свои губы эту улыбку. Через мгновение он уже привстал с пола, вытягивая Бёна за собой. — Идём.

— Куда? — вяло подчинился Бэкхён, заманиваемый вглубь квартиры.

— Не куда, а с кем. Со мной. Я хочу побыть с тобой всю эту ночь, — непонятное тепло, проклюнувшееся в голосе, обволакивало и грело давно застывшее сердце. — Хочу быть с тобой, пока не прошла эта ночь. Пока мы не исчезли ещё с тобою бесследно…

***

Очередное холодное утро встретило не солнцем, а промозглой серостью. Всю ночь моросил внеплановый кислотный дождь, лёгкий, почти не приносящий вреда окружающим. Бэкхён знал об этом, потому что он грел Чонина в своих объятиях, пока тот стоял на открытом балконе и выдыхал табачный дым под дождь. Его руки ловили едкие капли — они слегка щипали, но не прожигали кожу до крови. Затем они вдвоём возвращались в тёмную комнату, и уже там Чонин грел Бэкхёна под одеялом. Он пил ту самую улыбку, что наконец-то не хотела сходить с лица, появились у глаз лучики морщинки, из-под вечно сомкнутых губ появились острые клыки зубов. Ещё только шаг оставался до такого же чистого и невинного смеха.

Бэк потянулся в кровати и пытался придвинуться поближе к теплу, всё ещё глупо улыбаясь от воспоминаний, но его источник так и не был найден поблизости, и улыбка снова сбежала с лица. Он встречал это утро один, в мягкой тишине. За окном шелестел лишь только Сеул, — и то, это были всего лишь редкие всполохи звуков машин или каблуков по мокрому асфальту, потому что вся жизнь бурлила под домами.

— Чонин? — перенапряженные за эту ночь связки отозвались царапающим чувством в глотке, не больно, но неприятно. Утренняя нега томно сказывалась в мышцах, но через силу Бёну удалось перевернуться и сесть на кровати. По позвонкам пробежал утренний холодок.

Бэкхён двинулся в соседнюю комнату неприлично просторной квартирки, но и там его встретила прохладная тишина, распахнутая форточка и лениво колыхающиеся занавески. Парень подошел и быстро закрыл её, хотя понимал, что всё равно надышался воздуха с примесями. На кухне его встретил недельный бардак и грязные тарелки в раковине — настолько был ленивым Чонин. Это вызвало лишь слабую улыбку и ощущение чего-то странного и неправильного в сегодняшнем дне.

Проходя в очередной раз мимо зеркала в прихожей, Бэкхён наткнулся на вывалившийся откуда-то белый листок, с кривым почерком, — словно записка писалась на ходу в последние секунды.

«Я однажды вернусь. Только жди меня».

Что-то оборвалось внутри, что-то весьма важное, от чего захотелось бить кулаками в бетон и кричать, кричать до окончательной потери голоса.

— Ты мудак, Ким Чонин, ты обещал, что заберешь меня, — белый листок в бессильной ярости был разорван на части и брошен под ноги.

В одной из комнат противно заиграл телефон Чонина, играя неприлично веселой мелодией на чьём-то звонке.

Бэкхён почти в слепую отыскал его и ответил на звонок, не удосужившись посмотреть на имя на экране.

— Бён Бэкхён, — не менее противный голос Тао из трубки.

— Как же узнал? — ощутил тот прилив очередного гнева и злости.

— Я многое знаю. Я хочу знать твой ответ, ты же умный мальчик и смог найти его за прошедшую ночь?

— Где Чонин? — проигнорировал начисто Бён столь явный подкол в его сторону.

Минутная тишина и радостный смешок.

— Буду считать это твоим выбором, ладно?

— Где он, Тао? — Бэкхён нервно искал глазами свои разбросанные вещи и собирал те в единую кучу и едва ли не рычал при этом в трубку. Веселящийся Тао, купающийся в своей мнимой славе и не менее мнимой значимости для общества, напоминал маленького избалованного принца несуществующей страны.

— Периферия, как и все предатели, которым нет места этому миру. Быть может он даже останется жив.

— Ты лжёшь!

— В почтовом ящике фотографии, я думаю, ты узнаешь сквозь кровь и порезы знакомые руки, — где-то на том конце провода Тао пожал плечами и откинулся в кресле. — Завтра там же окажется и заявление о тебе. Очень. Жаль.

— Мне тоже. Я не знал, что в тебе такая чёрная гниль, — Бён швырнул об стену телефон и с мрачным удовольствием наблюдал, как он разбился в дребезги и брызнул осколками пластмассового корпуса и стекла. — Мразь, — подвёл он мрачный итог.

Их империя разрушилась совершенно неожиданно и болезненно, — пропажа Чонина под утро сильно выбила парня из колеи. Снова. Его снова увезли куда-то, где невозможно дотянуться руками. Но сейчас Бэкхён не будет стоять на пирсе с дрожащими ногами, не будет плакать, не будет вспоминать, как случались на глазах ужасные вещи, не будет думать о том, что в мире стало много детей-инвалидов. Лишенных рассудка взрослых людей. Жестоких и беспощадных, тех, кто играет в политические игры на жизнях тысячи невинных. Тех, из-за кого в Сеуле идёт этот кислотный дождь.

— Ну, не дрожи, как листочек, мой милый Бэкки,— утешительно приговаривал сам себе парень, глядя на военных, что с утра пришли в квартиру Чонина за ним. Равнодушные лица, скрытые за респираторными масками, хотя прежде кого-то из них довольно хорошо знал сам Бэкхён. — О тебе позаботятся.

Он смело взглянул в лицо каждого солдата Сеульского округа и первым шагнул навстречу, позволяя после болезненно скрутить свои руки за спиной. За спинами солдат показался и Тао — не мог же он пропустить такое грандиозное шоу.

— Бэкхён.

— Да?

— У завтрашнего дня нет будущего.

Маленькая империя в душе Бэкхёна давно осыпалась дождём из раскрошенных бетонных плит и оконных стекол. Тао не оказался первым, но его первого захотелось пожалеть — тот, лишённый любви и способности полюбить, оказался лишь пустой оболочкой. Он не был «ребёнком катастроф», но собственная катастрофа в душе — и теперь Тао казался ещё несчастнее, чем Бэк, разом потерявший многих друзей и собственную семью здесь.

Китайца хотелось пожалеть прямо сейчас. Ведь Тао не любили и нигде никогда не ждали — лишь жалкие прихвостни, которым однажды наскучит мнимо пресмыкаться у ног. У Бэкхёна же был сумасшедший и любимый Чонин, и добрый Лу Хань, и тихий Минсок, и даже шумные Чанёль, Чондэ и Сехун. Они ждали его где-то на границах мира, живые и утомлённые, он чувствовал их мысли в своей голове. Только это вселяло яркую надежду, что их будущее «завтра» всё-таки есть.

Бэкхён снова счастливо улыбнулся, неотрывно следя глазами за Тао. Китаец с удивлением смотрел за тем, как расцветает никогда не видимая им искренняя улыбка. Добрая, детская, можно сказать лучезарная, словно у ребёнка, которому подарили большой подарок в яркой упаковке. Даже Тао давно позабыл, когда он мог видеть такую улыбку в принципе. Руки сами собой дрогнули и попытались дотянуться, чтобы провести пальцами по плавным изгибам губ, но осознав, парень лишь нервно отдёрнул руку и сжал за спиной. Улыбка Бэкхёна стала издевательски шире и ярче.

— Уведите, — нервно пробормотал Тао, стараясь не оборачиваться на улыбку, что манила теперь и его. Он с горечью позавидовал Бёну, потому что тому за какую-то ночь открылась вся правда и сила этого мира.

Но в душе у Бёна в тот момент оборвалась последняя нить, — её разорвало всего-то глупой улыбкой. В глазах стояли слёзы, и скулы сводило от напряжения. Его вывели наружу, где стояли уже телевизионщики и праздношатающиеся зеваки.

На улице витал свежий аромат с кислинкой кислотного дождя.

Воспользуйтесь поиском по сайту: