Эдвард Хэлловэлл, Джон Рэйти. Почему я отвлекаюсь. Как распознать синдром дефицита внимания у взрослых и детей и что с ним делать

Эдвард Хэлловэлл, Джон Рэйти

Почему я отвлекаюсь. Как распознать синдром дефицита внимания у взрослых и детей и что с ним делать

Глава 5

Большая борьба

СДВ и семья

Представьте себе сценку, характерную для многих семей, в которых кто-то болен СДВ:

— Мам, я тебе уже говорил, что сделаю домашнюю работу к вечеру воскресенья, значит, сделаю ее к вечеру воскресенья! Отстань от меня, пожалуйста!

Томми Элдридж пнул корзину для бумаг у маминого письменного стола и выбежал из гостиной в кухню.

Мама встала со стула и направилась за ним.

— Нет, я от тебя не отстану! Почему я должна тебе доверять? Ты уже в десятом классе, осталось учиться год с небольшим, сейчас весна, а ты отстаешь по двум предметам. Ты только и делаешь, что обещаешь. Все, с меня хватит. Если ты хочешь сломать себе жизнь…

— Мам, успокойся уже. Я не собираюсь ломать себе жизнь. У меня просто будет несколько плохих оценок, вот и все.

— Несколько плохих оценок? Да у тебя все оценки плохие! И дело вообще не в оценках. Дело в усилиях, которые ты вкладываешь в учебу. Вернее, не вкладываешь. Тебе просто это не интересно. Пока тебя выпускают из дома, тебе все равно, что будет завтра. В эти выходные ты из дому не выйдешь, — сказала она и дала сыну подзатыльник.

— Ах так?! Да ты просто сука, знаешь?

Мать Томми совершенно потеряла самообладание, дала ему пощечину, наклонилась вперед, пытаясь ударить и по руке, но упала на пол и заплакала. Парень попытался помочь, но она оттолкнула его. В кухню вошел папа:

— Вон отсюда! — рявкнул он и бросился к всхлипывающей жене.

— Я не хотел ее обижать, — оправдывался юноша.

— Вон из дома! — повторил отец. — И не возвращайся.

— Ну и прекрасно, — заявил Томми и выбежал из кухни, хлопнув дверью.

На следующий день, в воскресенье, семья снова в сборе. Другие дети куда-то ушли, а родители сели поговорить с Томми, которого привела домой полиция, подобрав на автобусной остановке в три часа ночи.

Они смотрели друг на друга и вспоминали накопившиеся за много лет обиды.

— Нам надо что-то придумать, — начал отец.

— Пусть сначала извинится, — прервала его мать.

— Извини, — произнес Томми. — Я не хотел говорить это и делать тебе больно.

— Так зачем тогда говорил?

— Не знаю. Само вырвалось.

— В этом вся твоя проблема, Томми, — продолжила мама. — Ты не думаешь о том, что делаешь, и не делаешь того, что, по твоим же словам, собираешься сделать.

Позвольте здесь остановиться. То, что сказала миссис Элдридж, достаточно хорошо описывает СДВ: «Ты не думаешь о том, что делаешь, и не делаешь того, что собираешься сделать». Если бы в этот момент она прервалась и сказала Томми: «Судя по тому, что я сейчас произнесла, твое поведение вовсе не неизлечимое упрямство, а синдром дефицита внимания! » — результаты могли бы быть благоприятными. Но обычно эти ссоры идут чередой, и разгорается пожар, сжигающий многие семьи.

В семьях, где один из детей (или и взрослый) болен синдромом дефицита внимания, начинается процесс, который мы называем Большой борьбой. Ребенок с СДВ хронически неспособен держать слово, выполнять свои обязанности по дому, стабильно учиться в школе, не выбиваться из семейного расписания (вовремя вставать по утрам, приходить в школу, возвращаться к обеду, быть готовым вовремя выйти из дома), содержать в чистоте свою комнату, а также вносить вклад в семейную жизнь и в целом не отставать. Из-за этого родители непрерывно вводят ограничения, наказания становятся все строже, ребенка загоняют во все более узкие рамки. Это, в свою очередь, порождает сопротивление и отчуждение, ребенок реже идет навстречу, а это раздражает родителей. Они начинают воспринимать ситуацию не как неврологическую проблему, а как вызывающее поведение, которое нужно регулировать дисциплинарными воздействиями.

Родители все больше устают от ребенка и реже прислушиваются к его оправданиям и объяснениям. Им меньше хочется верить в обещания лучше стараться, они охотнее прибегают к строгим мерам, как правило, тщетно пытаясь контролировать поведение сына или дочери. Постепенно роль «проблемного ребенка» прочно закрепляется за больным СДВ, и он становится главным виновником всех семейных конфликтов. Давно известно, что подобную мишень не сделать без толпы и добровольца. В Большой борьбе толпу образует семья, а поведение, связанное с СДВ, выталкивает на роль добровольца ребенка. Практически все, что в семье идет не так, как надо, привыкли сваливать на больного. Со временем он оказывается окутанным насмешками и презрением, это душит в нем уверенность и уважение к себе.

Большая борьба может длиться годами и напоминать настоящую войну. Проводятся сезонные кампании на разных фронтах — домашних заданий, дисциплины, работы по дому, послушания и ответственности, или на всех фронтах сразу. Атаки следуют за контратаками, стороны применяют шпионаж и особые вооружения, заключают временные перемирия, ненадолго сдаются. Периодически бывают случаи дезертирства, предательства, союзов, побед и поражений. К сожалению, в большинстве гражданских войн страдает народ, в этом же случае — вся семья.

Большая борьба обычно начинается безобидно: одна из сторон пытается убедить другую что-то сделать. Скажем, в пятом классе из школы приходит первый неудовлетворительный отчет, и родители стремятся скорректировать программу учебы. Или папа пытается убедить сына вставать утром вовремя, чтобы успеть отвезти его в школу и не опоздать на работу. Или мама нервничает из-за того, что дочь отказывается читать книги. Как бы то ни было, если противостояние началось, сложно не дать ему перерасти в Большую борьбу.

Родители считают, что выполняют свой долг, и делают все возможное, чтобы исправить ребенка. Им кажется, что, если они сложат оружие, сын (или дочь) будет бесконечно бездельничать. Сам же страдалец полагает, что сражается за независимость и сопротивляется превращению в бездушную машину. Еще хуже, если ребенок не знает, что происходит, и просто реагирует, как может. Удар, контрудар, ты нападаешь, я контратакую. Причины войны давно забыты, а бои все идут: конфликт живет своей жизнью. Через некоторое время вряд ли кто-то сумеет вспомнить, за что борется, потому что накопившиеся обиды успели перерасти в неприязнь и семья много лет выясняет отношения.

Беда в том, что Большая борьба редко приводит к конструктивному результату. Бывают кратковременные выигрыши, например выполненная домашняя работа, но цена их обычно так велика, что они едва ли того стоят. Пока не поставлен диагноз СДВ и все стороны не поймут, что на самом деле происходит, прогресс будет невелик.

К сожалению, хрестоматийные симптомы СДВ — отвлекаемость, импульсивность и повышенная активность — так часто ассоциируются с собственно детским возрастом, что вероятность основополагающих неврологических проблем часто даже не рассматривается. С ребенком вроде Томми обращаются как с бунтующим подростком. Каждая сторона поднимает ставки, недопонимание накапливается, и Большая борьба набирает обороты.

— Что я, по-вашему, должен сделать? — спросил Томми. — Совершить самоубийство?

— Ты должен собраться, — начала перечислять мать. — Ты должен воспользоваться всеми преимуществами и помощью, которую мы тебе пытаемся дать. Тебе нужно заниматься с репетитором. Ты должен принести домой дневник, чтобы мы могли взглянуть на оценки. Ты обязан говорить правду, когда тебя спрашивают, будет ли в пятницу контрольная. Ты должен забыть мысль, что весь мир на тебя ополчился и никто тебя не понимает. Тебе нужно проявлять к нам хоть немного уважения. Ты должен…

— Погоди секунду, — прервал ее отец. — Томми, ты ведь даже не слушаешь, что тебе говорят, правда?

Подросток изучал свои красно-фиолетовые кроссовки.

— Я слушаю, пап. Если хочешь, могу повторить. Я все это уже сто раз слышал.

— Так почему же ты ничего не делаешь? — процедил отец сквозь зубы.

Томми глянул на него так, словно хотел сказать: «Отвали! » — но сдержался и выдавил из себя слова, которые для многих детей с СДВ становятся последней линией обороны:

— Я не знаю.

Тут отец не выдержал:

— Что значит «не знаю»? Я могу принять что угодно, но не это. Ты просто хочешь, чтобы от тебя отстали. «Не знаю!.. » С какой стати ты не знаешь? Не можешь придумать, почему ты такой бестолковый? Может, ты просто глупый? Но я-то знаю, что ты не глупый, хотя уже начинаю сомневаться. Перестань косить под дурачка!

Мама схватилась за голову:

— Как мне хочется махнуть на тебя рукой! Просто дать тебе жить, как хочется, и не думать обо всем этом.

— Так дай, — мрачно пробубнил Томми.

Мама с папой посмотрели друг на друга, сын нервно грыз ногти, а Большая борьба в очередной раз не принесла результатов. Это был далеко не первый разговор. Томми уже исполнилось шестнадцать, он учился в десятом классе. Первые годы в школе все было неплохо, и учителя считали его очень сообразительным и творческим мальчиком. Но в последние несколько лет ситуация изменилась. Теперь он едва справлялся. Родителям казалось, что они относятся к учебе серьезнее сына. В доме было так много споров по поводу Томми, что младший брат начал на него обижаться, а старшая сестра, уже заканчивавшая школу, пыталась стать миротворцем между Томми и родителями.

Отчет о последних школьных годах юноши напоминает сводки из генерального штаба.

Март. Томми обещает регулярно заниматься с учителем по французскому. Потом говорит, что так и делает, и родители ему верят.

Июнь. Учитель по французскому отправляет домой записку, в которой удивляется, почему Томми не обращается к нему за помощью, ведь он близок к тому, чтобы не быть аттестованным. Томми с отцом так ссорятся, что подросток убегает из дому.

Октябрь. На родительском собрании родителей Томми спрашивают, все ли у них в порядке дома. В школе юноша ведет себя так безобразно, что учителя беспокоятся, не принимает ли он наркотики и нет ли каких-то неизвестных им проблем. Родители заверяют, что в их браке все нормально и дома тоже все хорошо. Вернувшись домой, выясняют, что не так с Томми.

Январь. Томми, всю осень говоривший родителям, что самостоятельно работает над проектом по естествознанию, за неделю до сдачи признается, что так ничего и не сделал. Папа говорит, что может вытерпеть все, кроме обмана, и Томми должен ощутить последствия на себе. Мама возражает, что последствия — это плохая оценка по предмету, и оно того не стоит. Папа: «И что ты предлагаешь? Сделать все за него? » Мама: «Да, но как-то его наказать». За неделю юноша с папой делают призовой проект, основанный на идее компьютерной программы, которую подросток придумал сам, но так и не сумел воплотить в жизнь. Оказалось очень интересно работать над проектом, папа забывает о наказании, и некоторое время после получения награды вся семья сияет от счастья.

Март. В день, когда семья должна уехать в отпуск, Томми вдруг говорит, что никуда не поедет. Под давлением он признается, что ему душно в семье. Папа читает сыну лекцию о том, как он должен быть всем благодарен. Подросток пассивно слушает и едет на отдых. Там его по достоинству оценивает охрана гостиницы: он спрыгивает в бассейн с балкона второго этажа, потому что, по его словам, скучает. Мама с папой запирают его в номере на сутки и ссорятся.

Июнь. Томми обещает покосить траву, чтобы заработать в пятницу поход с друзьями в кино, но забывает об этом. На следующий день обещает, что покосит после футбола, но опять забывает. В воскресенье отец предупреждает его, что тот не выйдет из дома, пока газон не будет скошен. Томми видит в этом вызов и самовольно уходит, перед этим подговорив сестру сказать, что он занимается на втором этаже. Отец ловит его, когда тот возвращается домой. В ярости он начинает кричать на сына, потом бьет кулаком по кухонному столу. Отец сжимает кулак и уже отводит руку для удара, но вовремя спохватывается. Томми пугается. Спустя секунду, глубоко вдохнув и медленно выдохнув, отец говорит: «Даже не представляешь, как ты меня разочаровал, сын».

Томми вздрагивает и чувствует, что на этот раз все серьезно: до этого папа никогда не называл его «сын». «Я просто хотел сходить к Питеру, а потом подстричь газон. Ты бы не разрешил». Отец разворачивается и выходит. «Пап, прости! Я сейчас все покошу! Честное слово, я не хотел! » Отец не оглядывается.

* * *

Наконец Элдриджи решили обратиться за помощью к специалисту. Они поговорили с репетитором сына, и он предложил пройти диагностику у детского психиатра. «Мне кажется, мы что-то упускаем», — сказал он родителям Томми.

Психиатр побеседовал с подростком наедине, потом с родителями, а затем со всеми вместе. Юношу направили на ряд тестирований, а затем врач предложил им снова встретиться для окончательной оценки.

Был поставлен диагноз СДВ. Когда психиатр объяснял, что это значит, мать Томми пристально смотрела на него. «Синдром дефицита внимания, или СДВ, — это распространенное заболевание, — начал доктор, — и для него разработаны хорошие методы лечения. Однако пока оно не диагностировано и им не занимаются, может возникнуть серьезное непонимание. Думаю, это произошло и в вашей семье. Многое в поведении Томми можно объяснить с точки зрения этого синдрома. Основные симптомы — сильная отвлекаемость, импульсивность и беспокойность. Все это есть у мальчика».

Психиатр продолжал объяснять, и тут мама Томми расплакалась. «То есть он ни при чем? Я все эти годы ругала сына за то, с чем он не мог справиться? Я чувствую себя такой виноватой! Это ужасно».

Если СДВ у ребенка диагностировано сравнительно поздно, скажем в старших, а не начальных классах, родители чувствуют вину и гнев. Они винят себя, что не смогли распознать болезнь раньше, и злятся, что им никто про нее не рассказал. Если смотреть со стороны, довольно очевидно, что диагноз легко не заметить, поскольку во многих школах и у многих специалистов знания об СДВ все еще отрывочны. Когда диагноз поставлен, не только ребенок, но и многие родители нуждаются в помощи, чтобы справиться с тяжелыми чувствами. Диагноз может потребовать полного перераспределения семейных ролей.

— Итак, ты больше не семейный псих, — заговорил четырнадцатилетний брат Томми на сеансе психотерапии, призванном объяснить всей семье поставленный диагноз.

— Алекс, не говори так! — сказала мама.

— Но это же правда! Он был шутом, а теперь мы будем говорить, что у него какая-то болезнь. По-моему, это просто чудесная отговорка.

Реакция Алекса типична для братьев и сестер, узнавших о диагнозе. Они чувствуют обиду, что больному уделяют столько внимания, и злятся, полагая, что их собственный труд не оценят по достоинству.

— Знаешь, мне приходится много трудиться, чтобы все было как надо. Давай, я тоже скажу: «Ой, на этой неделе я не могу, у меня СДВ». Ко мне тоже будет особое отношение?

— Но ты же здоров! — возразил папа.

— А откуда тебе знать? Спорим, что если я себе позволю, то тоже «заболею»? А Томми наверняка выздоровел бы, если бы старался.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла мама.

— Доктор тут говорил, что при СДВ сложно удерживать внимание и концентрацию. А с кем такого не бывает? Я вам точно говорю: когда урок ведет мистер Хэйворт, мне тоже невероятно сложно быть внимательным и сосредоточиваться. Я не понимаю, почему нельзя называть обманом, когда Томми врет о выполненной домашней работе. Его СДВ заставляет врать? Это какая-то лицензия на убийство? Теперь он может увернуться от чего угодно.

— Это совершенно не так, — прервал его психиатр. — На Томми по-прежнему надо возлагать ответственность, просто теперь мы лучше понимаем, с чем он сталкивается. Это то же самое, как если бы он много лет страдал близорукостью, а теперь мы дали ему очки.

— Не знаю, — буркнул Алекс, глядя на брата так, как будто тот только что ограбил банк. — По-моему, это какая-то ерунда.

Томми отклонился назад, показал брату средний палец и сказал:

— Ты просто зануда.

— Вот видите? — кивнул на него Алекс.

— Погодите минуту, — прервал папа. — Давайте не будем опять ссориться. У нас последнее время хватало ссор.

— А что нам остается? — спросила сестра. — Если нельзя говорить о Томми, нам будет не о чем говорить.

— Это неправда, Сьюзи, — возразила мама.

— Может, и неправда, но, если перестать воевать по поводу Томми, нам точно не о чем будет говорить.

— А кто тебе сказал, что мы не будем спорить о Томми? — спросил Алекс. — Я, например, не говорил, что с этим смирюсь.

— Никто и не говорит, что надо с этим мириться, — прервал его психиатр. — Сьюзи высказала хорошую мысль. Ваши споры по поводу Томми могут служить какой-то цели, поэтому их сложно заменить.

— Какой цели, например? — спросил папа.

— Ну, во-первых, они могут доставлять удовольствие, — пояснил психиатр.

— Удовольствие? Что вы подразумеваете? — мама задохнулась от изумления. — Это же кошмар какой-то!

— Не могу утверждать, но мне кажется, что даже самые ужасные ссоры могут быть своего рода семейным развлечением.

— По-моему, так оно и есть, — сказала Сьюзи, глядя на Алекса. — Я знаю по крайней мере одного человека, которому это явно нравится.

— И что из того? — возразил Алекс. — Он же сам на них напрашивается.

— Могут быть и другие причины для ссор, — продолжил психиатр. — Пока Томми принимает удар на себя, он снимает груз с других.

— Вы так говорите, как будто Томми просто невинная жертва, — сказал папа.

— Я не это имел в виду. Просто предполагаю, что каждый из вас может захотеть оставить все как есть.

Семьи, как и большинство сообществ, противятся переменам. Например, если один член семьи хочет уйти, это часто считают предательством. Если кто-то растолстел и пытается сбросить вес, другие начинают саботировать его усилия. А если какой-то член семьи хочет выйти из роли, которую играл годами, это обычно дается нелегко, потому что остальные родственники стремятся ему помешать. Если человек играет роль клоуна, он останется клоуном. Если он ответственный старший ребенок, скорее всего, в семейной иерархии таковым и будет до конца дней. Если человек паршивая овца, ему будет сложно избавиться от этого образа в глазах родных, сколько бы хороших поступков он ни совершил.

То же самое с СДВ. Когда диагноз поставлен и семья сталкивается с необходимостью перемен, этот вызов часто встречают сильным сопротивлением. В описанной выше ситуации недовольство выразил брат Томми, Алекс, но говорил он не столько за себя, сколько за семейную систему в целом. Если представить семью в виде взаимосвязанной группы, а не набора отдельных личностей, легче увидеть, как движения одного ее члена приводят в движение другого, словно по цепочке нейронов. Один человек может выражать мнение, которое вся семья в какой-то мере разделяет, но не озвучивает, потому это возложено на кого-то определенного. В примере выше Алекс, выражая скептицизм и обиду на поставленный диагноз, позволяет другим членам семьи быть более понимающими по отношению к Томми. Давайте посмотрим, что произойдет, если младший брат начнет колебаться.

— По-вашему, я не хочу, чтобы Томми поставили этот диагноз, потому что иначе огонь будет направлен на меня? — спросил Алекс.

— Да, что-то в этом роде, — произнес психиатр.

— Наверное, вы правы.

— Алекс, ты нормально себя чувствуешь? — спросила мама с натянутой улыбкой.

— Да, мам. Почему ты постоянно ставишь под вопрос мое мнение?

— По-моему, Алекс хочет нас переиграть, — сказал папа, — и согласиться еще до того, как мы его заставим.

— Это он пытается проявить благородство, — заметила с сарказмом Сьюзи.

— Да. Его прямо распирает от доброты, — бросил Томми, скрестив руки на груди. — Не верьте ему ни на секунду.

Само то, что Алекс пытается потихоньку выйти из своей роли; сомнение в назначенной ему линии поведения подвергается огню критики со стороны всех членов семьи. У Алекса есть работа — роль, которую надо играть. Если он этого не делает и хоть немного колеблется, семья начинает беспокоиться и нападает.

Такого рода невидимые процессы часто встречаются в семейных отношениях. Их сложно уловить, и они могут помешать изменениям, через которые должна пройти семья после постановки диагноза СДВ.

«Погодите минуту, — вмешался психиатр. — Дайте Алексу шанс. Может быть, он открывает двери переменам». При поддержке психиатра Алексу разрешили на некоторое время выйти из роли антагониста и скептика и допустить, что Томми действительно по-настоящему болен и это оправдывает пересмотр семейных ролей и правил. Хотя в нашем случае ответственным за этот шаг стал Алекс, решение приняла вся семья. Именно она дала разрешение на изменения или, по крайней мере, на рассмотрение такой возможности. В этом случае Большая борьба может пойти на убыль, и есть шанс подготовить почву для мирного соглашения.

Когда Большая борьба утихает, семья может начать переговоры. Ключевые предпосылки для достижения консенсуса — во-первых, постановка диагноза СДВ и, во-вторых, убеждение «семейного бессознательного» изменить привычную систему. Как обратиться к «семейному бессознательному»? Как заставить его принять перемены? Психотерапевты обычно используют интерпретацию (в примере выше психиатр применил ее, когда предположил, что по каким-то причинам семья не хочет перестать воевать с Томми), а также конфронтацию (когда психиатр открыто вмешался в процесс, предложив дать Алексу шанс и не позволив родственникам заставить его вернуться к своей старой роли). Другие методики, которыми может воспользоваться психотерапевт, — это направление, поддержка и внушение. Их можно применить как во время семейной терапии, так и вне ее. Обычно начать процесс изменений помогает какая-то форма семейного совета или совместный визит к психотерапевту. Не стоит думать, что психотерапия необходима для согласования изменений, однако семье полезно учесть некоторые ловушки таких переговоров. Какой бы вариант ни был выбран, надо понимать, что существует такая вещь, как «семейное бессознательное», и оно может попытаться саботировать самые конструктивные и благожелательные попытки изменить ситуацию.

Когда семья намерена измениться, лозунгом должно стать слово «переговоры». Поначалу это может оказаться сложной задачей, но надо пытаться выносить напряжение, связанное с поиском консенсуса, слушать и мириться друг с другом до тех пор, пока каждый не будет услышан и не примет участие в выработке окончательного решения. Людям легче выполнять согласованные, а не навязанные договоренности.

* * *

На одном из сеансов психотерапии с участием Томми и его родителей мама сказала:

— Нам, так или иначе, придется придумать, как быть с твоей домашней работой.

Юноша вжался в кресло. Психиатр заметил это и предложил:

— Давайте подойдем к проблеме по-новому.

Повисла напряженная пауза.

— Хорошо, — сказал папа. — Видимо, мне придется взять это на себя. Кажется, теперь я понимаю, что мой подход был не самым разумным. Что я могу сказать? Так вырастили и меня. Мой отец тоже был упрямый. Если я не делал того, что было сказано, он снимал ремень и порол меня до полного послушания.

— Это помогало? — спросил психиатр.

— Конечно, помогало. Но ненадолго. Делать я делал, но стал ненавидеть его. Теперь, думаю, я простил его: он по-другому не умел, и с ним самим, вероятно, поступали точно так же. Но это стоило нам хороших отношений. Я до сих пор не могу с ним нормально общаться. Не представляю, как с ним обсуждать что-то важное. Мы разговариваем очень сухо. Но мы просто хотим, чтобы отношения когда-нибудь наладились.

Томми с явным интересом посмотрел на отца.

— Ты никогда не говорил мне об этом, пап.

— Да, по-моему, не говорил. Но я не хочу и не буду совершать ту же ошибку! Пойми меня правильно: я ни разу не брался за ремень, но и не хотел идти у тебя на поводу. Когда мы пришли в этот кабинет, я думал о многом. Мне очень не хочется, чтобы мы с тобой всю жизнь не разговаривали. Не знаю почему, но мне нравится твоя наглая рожа и твой писклявый голосок.

— Эй, пап, мне тоже нравится твоя метровая талия!

Мама Томми смотрела и слушала. В какой-то момент, когда ни сын, ни муж не слышали, она одобрительно кивнула психиатру.

— Девяносто шесть сантиметров, — поправил папа.

— Ладно, пусть девяносто шесть. Значит, ты тоже хочешь взять на себя домашнюю работу? — спросил подросток.

— Да. Хорошо бы, конечно, чтобы ты захотел делать домашнюю работу, но ты ведь не хочешь. А что ты вообще хочешь?

— Много свободного времени, денег, девушек и крутую тачку, — усмехнулся Томми.

Затем папа с сыном при молчаливом мамином одобрении стали согласовывать план, который устраивал их обоих. Чтобы это произошло, сначала нужно было создать атмосферу поддержки и сотрудничества, а затем отказаться от противостояния в переговорах.

К сожалению, иногда СДВ настолько угрожает родительской власти, что один или оба супруга реагируют чрезмерно и пытаются взять под контроль все до последней детали, начинают настаивать на своем праве диктовать, как все должно быть сделано. Теоретически просвещенная монархия может показаться привлекательным решением, однако в семьях с СДВ она редко приносит результат. Тому есть несколько причин. Во-первых, монархи обычно совсем не такие просвещенные, как им самим кажется. Во-вторых, членам семьи по понятным причинам не нравится, когда им постоянно указывают, что делать. В-третьих, властная рука, как правило, не снимает напряжение и конфликты. Например, если бы на описанном выше сеансе папа Томми начал говорить что-нибудь туманно воинственное и конфронтационное, вроде «Томми, не забывай, что мы тут главные и ты должен жить по нашим правилам», — беседа вряд ли прошла бы конструктивно. Стороны заняли бы полярные позиции, напряжение возросло, и даже если бы Томми отчасти согласился с отцом, то никогда в этом не признался бы, боясь потерять лицо.

Конечно, переговоры возможны не всегда, а в младшем возрасте нередко и нежелательны. Маленькие дети, больные СДВ, остро нуждаются в структуре и рамках. Они сами хотят ограничений и будут испытывать родителей, пока не добьются своего. В таком возрасте разумнее сказать: «Мы идем в Макдональдс», а не «В какой из пяти ресторанов нашего района ты хочешь сходить сегодня вечером? » Ребенок окажется во власти стимуляции и восторга, связанного с таким обилием вариантов, и он может два часа увлеченно размышлять, где поужинать. В этом случае лучше проявить здравый смысл, вмешаться и принять решение. Вердикт «мы идем в Макдональдс» может вызвать протесты, но в глубине души ребенок испытает облегчение.

Искусство переговоров — ключ к семейному управлению СДВ, нужно учиться ему с ранних лет, но нельзя на него полагаться, если речь идет о маленьких детях. В некоторых случаях они просто не в состоянии вынести такое напряжение. Порой ребенок превращает переговоры в спор, получая от этого большое удовольствие. Пререкания стимулируют, а больные СДВ обожают стимулы. Скучающий малыш может специально провоцировать ссоры в семье просто потому, что ему нравятся связанные с этим эмоции. В таких случаях уместно применить родительскую власть: «Будет, как я сказал, потому что я так сказал», — и пресечь любые дискуссии до тех пор, пока ситуация не стабилизируется.

Когда дети подрастут, переговоры станут очень важным инструментом: это рычаг управления поведением не только в семье, но и во всех человеческих сообществах. Тем не менее семье, столкнувшейся с СДВ, встать на путь переговоров очень сложно. Не отчаивайтесь, если беседа постоянно превращается в противостояние. Во-первых, имейте в виду, что больной СДВ в любом возрасте диалогу предпочитает борьбу, потому что она сильнее стимулирует. Ссоры в семье возбуждают больше, чем разумное, мирное сосуществование, а кидаться картофельным пюре в сестру интереснее, чем вежливо передавать тарелку. Большинство таких людей обожают возбуждение и стимуляцию, поэтому Большая борьба обычно привлекает, захватывает их сильнее, чем какие-то нудные переговоры.

Во-вторых, переговорный процесс для человека с СДВ всегда сложен тем, что влечет за собой фрустрации. Их сложно вынести любому человеку, но при синдроме дефицита внимания проблема глубже: больному проще быстро завершить разговор, пусть и вопреки собственным интересам, чем мучительно трудиться и доводить дело до конца. Это как спокойно сидеть на уроке: для большинства детей и взрослых с СДВ почти невыносимо. (Практическая рекомендация: предложите больному походить по комнате во время переговоров. )

Есть ли какие-то общие принципы, которые, с учетом всего вышесказанного, помогут провести семейные переговоры? Одну из лучших книг, посвященных искусству переговоров, выпустил Harvard Negotiation Project[26]. Это «Переговоры без поражения: Гарвардский метод»[27]. Изначально работа предназначалась для бизнеса и дипломатии, но она учит эффективно вести переговоры в семье лучше, чем многие книги по психологии и семейной терапии.

Авторы рекомендуют метод, который они называют принципиальными переговорами, или переговорами по существу. В его основе лежат четыре базовых пункта.

1. «Отделяйте людей от проблемы». Смысл в том, чтобы искать решение без опасения задеть чье-то эго или гордость. Если проблема носит личный характер, человек может не согласиться с самым разумным вариантом, чтобы сохранить свое реноме.

2. «Концентрируйтесь на интересах, а не на позициях». В этом разница между переговорами и дебатами. Дебатирующие команды любой ценой защищают или атакуют определенную позицию. Это их единственный интерес. Как у пехоты: ни шагу назад. Нельзя допускать, чтобы переговоры перерастали в «окопную войну». Во время переговоров у сторон может быть много интересов, и именно ими, а не какой-то позицией надо руководствоваться. Вообще говоря, позиция человека не всегда совпадает с его интересами, поэтому не все хотят отождествляться с какой-либо точкой зрения, чтобы сохранить возможность ее изменить. Это особенно верно для подростков: в пылу спора они иногда упрямятся, не слыша противника, и в результате из гордости отстаивают то, чего на самом деле совершенно не хотят.

3. «Находите взаимовыгодные варианты». Это особенно важно в семьях с СДВ: у больных этим синдромом есть склонность преждевременно прекращать обсуждение, чтобы избежать связанного с ним напряжения. Не думайте, что все нужно обсудить за один раз. Поднимите проблему и позвольте всем несколько дней подумать. Пусть каждый предложит разные варианты и выходы из ситуации: намного легче думается, когда на тебя никто не давит. Ни в коем случае нельзя никого запугивать или слишком рано настаивать на каких-то соглашениях.

4. «Настаивайте на использовании объективных критериев». Это позволяет сторонам обращаться к какому-то стандарту, а не только к собственной воле или мнению. Вот примеры объективных стандартов, которые могут пригодиться в семейных переговорах: как поступают в таких случаях другие семьи? Что советуют в школе? Какова рыночная цена этой услуги/вещи? Что говорят врачи о безопасности такого действия? Какое расписание рекомендует тренер? Что говорит закон? Есть ли некие ценности или религиозные предписания, которые могли бы помочь в переговорах?

Часто родители переключаются между «жестким» и «мягким» стилем. Они то вводят жесткие ограничения и суровые наказания, то раскаиваются в излишней «жесткости» и переключаются в «мягкий», но также неэффективный режим. Томми испытал и то и другое: его выгоняли из дому, а потом мама пекла для него печенье, пытаясь поддержать. В принципиальных переговорах, описанных Фишером и Юри, главное не мягкость или жесткость, а разговор по существу, о принципах и проблемах, поиск обоюдного выигрыша и разрешение конфликта интересов на основе справедливых стандартов, а не власти и силы воли.

Так, для семьи Томми было важно положить конец противостоянию между ним и родителями и перейти к проблеме успеваемости. Пока преобладала борьба за власть и проблема была неотделима от людей (согласно терминологии Фишера и Юри), Большая борьба не утихала. Как только Томми с папой смогли дружелюбно поговорить и найти точки соприкосновения, появилась возможность начать настоящие переговоры.

После того как семья разработала план действий, произошло то, что часто бывает в семьях с СДВ: один из них попытался снова спровоцировать конфликт. Томми согласился раз в два дня делать с репетитором свою домашнюю работу. Однажды за ужином Алекс решил подразнить брата за то, что ему приходится заниматься с учителем.

— Репетиторы нужны только умственно отсталым, — заявил он.

— Да пошел ты… — начал Томми.

— Погоди секунду, — прервала мама. — Алекс, зачем ты пристаешь к брату? Не видишь, что он старается? Когда мимо будет проходить Шэрон Макколл, мне тоже над тобой посмеяться?

Алекс покраснел. Томми расхохотался. На некоторое время за столом воцарился мир.

Чтобы подавить Большую борьбу, нужно потрудиться. Нужна ежедневная работа, иначе проблема появится снова.

 

123456789Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: