Петр Дмитриевич Боборыкин 1836 - 1921

Петр Дмитриевич Боборыкин 1836 - 1921

Жертва вечерняя. Роман в четырех книгах (1867)

Дождливым ноябрьским вечером 186* г. в Петербурге Марья Михай­ловна — двадцатитрехлетняя богатая вдова гвардейского адъютан­та — начинает вести интимный дневник, чтобы разобраться в причинах своего постоянно дурного настроения. Выясняется, что мужа она никогда не любила, что с сыном, трехлетним «кислым» Во-лодькой, ей скучно, а столичный свет не предоставляет никаких раз­влечений, кроме выездов в Михайловский театр на спектакли с канканами. Хандры не развеивает ни письмо, полученное Марьей Михайловной из Парижа от двоюродного брата Степы Лабазина, ставшего за время их разлуки «философом» и «физикусом», ни ее визит к замужней светской приятельнице Софи. Застав Софи с лю­бовником, рассказчица делает ей строгий выговор, хотя и догадывает­ся сама, что скорее завидует чужому, пусть прошлому, но все-таки счастью. Определенную новизну в жизнь Марьи Михайловны вносит, правда, знакомство с «умничающей» Плавиковой, в чьем салоне по четвергам собираются разные «сочинители», и в их числе сорокалет­ний (т. е. сильно немолодой уже) романист Домбрович. Поддавшись праздному любопытству, рассказчица тоже начинает читать европей-

ские журналы, пытается поддерживать разговоры о философии Б. Спинозы и вообще об «умном», но жгучий интерес у нее вызывает только образ жизни содержанок-француженок, к которым, напрочь забывая о светских дамах, так тянутся мужчины. Для того чтобы по­знакомиться с Clemence, самой блистательной из этих куртизанок, она ездит по рождественским маскарадам, всюду встречая Домбровича. Даже Clemence, когда их знакомство наконец состоялось, говорит по преимуществу о Домбровиче, подчеркивая, что он намного выше всех светских франтов. Домбрович, с которым рассказчица видится все чаще, действительно не обманывает ожиданий: он обаятелен, так­тичен, остроумен, способен часами увлекательно рассуждать и о писа­телях, и о людях света, и о самом себе. «Поговоривши с ним, как-то успокаиваешься и миришься с жизнью», — заносит рассказчица в дневник, замечая, что о многом она начинает судить так же, как ее новый знакомый. Дневник заполняют размышления о женщинах — «синих чулках» и «нигилистках», рассказы о спиритических сеансах, светские сплетни, но с каждой новой записью центральным героем все более и более становится Домбрович. Он вспоминает о своих встречах с Лермонтовым, сурово оценивает Тургенева и других совре­менных беллетристов, доказывает, сколь вредны умным женщинам узы брака, и исподволь учит Марью Михайловну искусству «срывать цветы удовольствия» так, чтобы «овцы были целы и волки сыты».

Спустя два месяца после знакомства происходит неизбежное: ока­завшись впервые в квартире Домбровича и позволив себе шампанско­го за завтраком, рассказчица отдается своему учителю. Сначала она, разумеется, чувствует себя обесчещенной и едва ли не изнасилован­ной: «И это делается среди белого дня... Тонкий, цивилизованный че­ловек поступает с вами, как с падшею женщиною», — но довольно быстро успокаивается, поскольку «ничего уже воротить нельзя», а еще через несколько дней записывает в дневнике: «Что тут жеманни­чать? Скажем сразу: я не могу без него! Так должно было случиться! » Не раскрывая своей тайны, Марья Михайловна и Домбрович почти каждовечерне видятся в светском обществе, причем, следуя толковым советам своего наставника, наша рассказчица пользуется отныне и у «молокососов», и у сановников несравненно большим успехом, чем прежде. В ее жизни наконец-то появился смысл, а неделя теперь так набита делами, что время летит точно с экстренным поездом: заботы

об эффектных нарядах, визиты, хлопоты по патронированию сирот­ского приюта, театр. Но самое главное: дважды в неделю встречаясь с любовником у себя дома, в остальные дни Марья Михайловна, заявив прислуге, что ей нужно в Гостиный двор за покупками, украдкой спешит в Толмазов переулок, где Домбрович специально для интим­ных свиданий снимает комнатку с мебелью. Обучение «по части клубнички», как выражается Домбрович, идет полным ходом: опыт­ный соблазнитель сначала знакомит свою ученицу с романом Ш. де Лакло «Опасные связи», «Исповедью» Ж. Ж. Руссо, другими скан­дальными книжками, а затем уговаривает ее принять участие в тай­ных вечеринках, где пятеро распутных аристократок, слывущих в свете жеманницами и самыми неприступными женщинами столицы, встречаются со своими любовниками. Шампанское, соблазнительные туалеты, канкан, сочинение акростихов на разные неприличные слова, застольные рассказы о том, кто как и когда потерял невинность, — вот мир сладкого порока, в который стала погружаться Марья Ми­хайловна. И, наверное, погрузилась бы с головой, если бы в один из вечеров, когда ужин столичных сатиров и вакханок перешел в настоя­щую оргию, среди пирующих не появился вдруг добродетельный Степа Лабазин. Оказывается, он только что вернулся из заграничных странствий и, узнав от горничной Ариши, что Марья Михайловна очутилась в пучине разврата, незамедлительно помчался ее спасать. Пробужденной стыдливости и раскаянью нашей рассказчицы нет предела. В присутствии Степы она раз и навсегда разрывает свои от­ношения с Домбровичем — человеком, вне всякого сомнения, ярким, талантливым, но, как и все люди сороковых годов, изолгав­шимся, развращенным и до крайности эгоистичным. Теперь Марье Михайловне, проведшей несколько дней в беседах с резонером Сте­пой, хочется обрести «цельное мировоззрение» и, забыв о том, что существуют на свете мужчины, встать на стезю подвижничества и за­боты о ближних. По совету Степы она знакомится с некоей Лизаве-той Петровной, которая раздала бедным все свое состояние и посвятила себя перевоспитанию падших девушек. Вместе с новой на­ставницей рассказчица посещает больницы, ночлежки, солдатские и, напротив, шикарные увеселительные дома, скандаля всюду с прито-носодержательницами и словом любви пытаясь возродить проститу­ток к новой, честной жизни. Глазам Марьи Михайловны открываются

и несчастные русские девушки, которых, как ей кажется, на путь по­рока толкнула только ужасающая бедность, и целая галерея францу­женок, немок, англичанок, приехавших в петербургские бордели специально за тем, чтобы заработать себе приданое или деньги на обеспеченную старость. С патриотическим желанием спасать именно заблудших Матреш, Аннушек, Палаш рассказчица создает что-то вроде исправительного дома, учит девушек грамоте и азам добродете­ли, но вскоре убеждается, что ее подопечные либо вновь норовят пус­титься в загул, либо всякими правдами и неправдами вымогают у нее деньги. Разочаровавшись в перспективах подвижничества и обстоя­тельно поговорив с неизменным советником Степой, Марья Михай­ловна приходит к выводу, что многие женщины промышляют собою вовсе не из-за нищеты, а ради наслаждения, ради веселой жизни и что свою любовь ей лучше обратить не на них, а на своего родного сына.

Планам уехать из Петербурга за границу мешает неожиданная бо­лезнь ребенка. Марья Михайловна, даже и не ожидавшая от себя, что она так сильно полюбит своего «кислого» Володьку, решает провести лето на даче под Ораниенбаумом, подальше от столичной «ярмарки тщеславия». Степа поселяется с ними под одной кровлей, продолжая работу по просвещению двоюродной сестрицы в духе позитивизма шестидесятых годов. Марья Михайловна, признающаяся, что она была всегда равнодушна к природе, к музыке и к стихам, под воздей­ствием бесед со Степой развивается и эмоционально, и интеллекту­ально. Читает она уже не французские романы, а «Накануне» И. Тургенева, «Басни» Лафонтена, «Гамлет» В. Шекспира, прочие умные книги. Но чуть-чуть все-таки страдает от того, что вокруг нет никого, кто смог бы оценить ее как женщину. Перемену в добропо­рядочную и пресноватую жизнь вносит знакомство с Александром Петровичем Кротковым. Этот двадцатишестилетний ученый, знако­мец Степы по заграничной жизни, тоже поселился на лето у своей кузины под Ораниенбаумом. Он презирает женщин, что поначалу за­девает, а затем раззадоривает нашу рассказчицу. Ее дневник заполня­ется пересказом рассуждений Кроткова о науке, космополитизме, женской эмансипации и других важных вещах. Марья Михайловна теряет обретенное с трудом равновесие. Она вновь влюблена и бесит­ся при одной только мысли: «Этот человек ходит теперь по Петер-692

бургу, курит свои сигары, читает книжки и столько же думает обо мне, как о китайском императоре». Впрочем, Александр Петрович, кажется, вполне готов соединить свою судьбу с судьбою рассказчицы, но... Итогом будет брак скорее по расчету, в лучшем случае, по сердечной склонности, а никак не по страсти, и эта эмоциональная снисходительность избранника решительно не устраивает Марью Ми­хайловну. Она то мечтает о союзе равных, то сходит с ума от страсти, и дневник превращается в череду горячечных признаний, обвинений и самообвинений, мыслей о том, что вся жизнь рассказчицы «одно блуждание, одна беспомощная и безысходная слабость духа», а во всех ее «поступках, мыслях, словах, увлечениях одни только инстинк­ты». Жить больше явно незачем. Поэтому, решив покончить с собою, Марья Михайловна делает прощальные визиты, прощается со святой в ее самообмане Лизаветой Петровной, объезжает напоследок все пе­тербургские театры, в том числе и Александринку, где шла «Гроза» А. Островского, и... В очередной раз отвернувшись от кротковских при­знаний в любви, отказавшись выслушать все привычные резоны Степы, Марья Михайловна целует спящего в кроватке сына и заново перечитывает завещание, записанное под ее диктовку верным Сте­пой. Судьба Володьки вверена в этом завещании Александру Петро­вичу Кроткову. Дневник должен быть передан сыну, «когда он в состоянии будет понимать его. В нем он найдет объяснение и, быть может, добрый житейский урок». А сама рассказчица принимает яд, уходя из жизни с улыбкой на губах и шекспировским двустишием из «Гамлета»: «Как такой развязки не жаждать? Умереть, уснуть».

С. И. Чупринин