Первый детский муниципальный совет

В Шилтигейме (Нижний Рейн), городе с тридцатитысячным насе­лением, впервые за всю историю Французской республики был созван муниципальный совет, в состав которого вошли избиратели в возрасте менее 13 лет от роду. Событие, восходящее к ноябрю 1979 года, освещалось лишь эльзасской прессой. Мэрия,—стоявшая во главе эксперимента, обозначила его конечную цель так:

«Город сможет выслушать пожелания детей, их критические суж­дения и, насколько возможно, найти надлежащие ответы, а орга­низации, преподаватели, родители смогут получить возможность ус­лышать то, что дети редко им высказывают». Два первых заседания совета, как утверждает мэр, во всей полноте подтвердили эти ожидания, и «все были поражены многочислен­ностью детских требований, высказанных зачастую с такой непос­редственностью, что они намного превзошли по серьезности и ра­зумности выступления взрослых членов муниципалитета». «Дети, — заключил мэр, — проявили хорошее знание своих районов, и их требования улучшить существующее положение в местах про­живания, увеличить возможность активности, заслуживают внимания. Они требуют от тех, среди кого они живут, изменений не только разумных, но и более гуманных и понятных». На каждом заседании,

кроме мэра, присутствовало 30 детей, выбранных в пяти начальных школах города и двух социально-культурных центрах, пропорцио­нально числу детей в каждом районе города. При выборах соблю­дался тот же представительский ценз, что и для взрослых. Заседания были открытыми. Каждый ребенок присутствовал на двух заседаниях и на множестве рабочих встреч. Обновление состава совета про­исходило каждый год.

Общество довольствуется мелкими подарками детям, в действи­тельности же, не хочет взяться за проблему всерьез. А ведь с предоставлением детям права голоса могут произойти вполне реальные изменения в отношении к ним общества, да и в их отношении к нему. Маленькие граждане будут рассматриваться с самого детства как влиятельная сила, взрослые же, у которых не только повысится ответственность за семью, но и одновременно возрастает чувство ответственности за своих детей как за граждан, получат возможность видеть в них, юных, борцов за демократию, свое продолжение.

Когда человек взрослеет, он должен думать о своем продолжении в мире — для этого он производит на свет детей, но общество сочло возможным признать справедливым утверждение, что дети являют собой обузу, и потому лишает их права голоса. Хотя очевидно, что предоставление детям этого права было бы со стороны общества поступком более естественным и необходимым, чем символическое повышение дотаций на семью, при том, что деньги быстро теряют ценность.

Социологи утверждают: «В наше время сознание дозрело до того, чтобы защитить права ребенка». Такой оптимизм, представ­ляется несколько упрощенным. То, что ребенок становится ведущей темой, обсуждению не подлежит. Но при этом упускается главное — ребенка не воспринимают как будущего мужчину или женщину. В нем не развивается критическое мышление, не приветствуется и стремление к свободе, проявляющееся у детей в желании быть самостоятельными.

Я думаю, что нынешние двенадцатилетние по своей гражданской и социальной зрелости приблизительно равны двадцатипяти-тридцатилетним 1900-х годов. Тем не менее, право голоса молодым — с 18 лет. Только в этом возрасте они «учатся» голосовать, тогда как

иметь этот опыт должны были бы задолго до того, как голосование станет их правом и обязанностью.

Малая часть молодежи выступает за крайности, основная же масса имеющих право голосовать в 18 лет представляет собой сегодня безразличное большинство, испытавшее на себе произвол: слишком долго их и близко не подпускали к избирательной системе — и они в нее не верят. Они думают и говорят, что нечего голосовать, это ничего не изменит. Очевидно, что молодежь никогда не при­нималась в расчет при выборах. Политика в политиканском смысле прежде делалась лишь половиной человечества — мужчинами, которые подвергали сегрегации женщин, дабы доказать им свою власть вместо того, чтобы поровну разделить ответственность за решения, касаю­щиеся настоящего в обществе и того продолжения, которое эти решения обретут в будущем.

Если бы у родителей было право голосовать и за детей, то представляющие их депутаты, обязанные считаться со всеми, кто их поддерживает, и кто обеспечивает жизненные и служебные блага, обязаны были бы, принимая то или иное решение, принимать в расчет и детей. Это бьшо бы действительным человеколюбием. И именно детские голоса заставили бы избирать тех, кто будет защищать интересы детей и молодежи. У нас была бы совершенно другая политика в области национального образования, поскольку депутаты в своих округах представляли бы и тех, кто еще кричит в своих люльках, но кто имеет уже через своих родителей право голоса;

вот и поддерживались бы тогда те избранники, кто заботится о подрастающем поколении, о живых силах страны.

Кто же отважится на такое в наше время, в нашем геронтократическом обществе, где ни один важный или командный пост не могут занять мужчины или женщины моложе 40 или 50 лет? В том возрасте, когда как раз бы и быть им избранными от лица молодых на роль советников в тех областях, где у них имеется опыт, но, увы, никак не власть — ни исполнительная, ни законо­дательная, и никакого ответственного поста.

В наши дни такой возрастной переворот во властных структурах кажется в высшей степени утопичным и смешным. Но почему?

 

ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ

ПОСТЕПЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Эскизы ранних превентивных мер и первые наброски «домов детства»

«Взрослые хотят понимать детей и влас­твовать, а стоило бы их послушать.»

«Один малый, другой — старый, но в рав­ной степени — люди.»

Франсуаза Дольто

 

Гл а в а 1

СЛУШАТЬ И СЛЫШАТЬ

ДО ЧЕТЫРЕХ...

 

Слушать и слышать детей.

Это не значит наблюдать за детьми, как за объектом исследования, это не значит искать способы, как их образовывать — это значит уважать их, любить в их лице новое поколение, которое растет рядом с нами. Если бы еще знать, насколько мы действительно их слышим, а насколько путаем волны приема, перевираем и приспо­сабливаем к собственному пониманию то, что слышим...

Мы ничего не можем навязать детям. Существует, по-моему, только один способ, чтобы им помогать: быть самими собой и говорить, что и сами мы тоже чего-то не знаем, но они это узнать должны;

не надо утверждать, что мы строим им будущее, — они делают это для себя сами; только таким образом детям будет предоставлено право строить свою судьбу именно так, как они сами себе ее Представляют, К великому сожалению, даже того не желая, мы воз­действуем на детей.

Мы отвечаем на их просьбы и требования с автоматизмом, вы­работанным благодаря генетическому наследственному коду при оп­ределенных социальных условиях; мы уступаем своим порывам, смене настроений, внешним воздействиям. Но ошибки менее ощутимы, если возникают они в результате любви, пусть даже неумелой, когда доверие и уважение друг к другу создают условия для взаимопонимания.

Счастье, что 'начинают создавать «образовательные центры». Но было бы ошибочным доверять одному и тому же человеку проведение с детьми психоанализа и работу по их образованию. Эти роли уже были перепутаны, что вызывает лишь сожаление, поскольку направ­ленность деятельности в обоих случаях не одинакова.

Психоаналитик, с одной стороны, начинает с выслушивания, по­могая ребенку высказать то непроговоренное, что живет в нем с первых лет жизни, то есть психоаналитик возвращается вместе с ребенком в его прошлое, и исследование, таким образом, проводится с помощью воображаемого бессознательного возвращения к прошлой

жизни, включая пренатальное существование. С другой, — готовит ребенка к будущему и будущей самореализации. У психоаналитика нет практической цели, и он не прибегает к какому-либо образо­вательному прессингу. Он не судит и не советует. Учитель же, напротив, является своеобразным поводырем ребенка и обязан помочь ему вписаться в тот или иной тип общества.

В основе нашего интереса к человеку, пребывающему в возрасте детства, лежит по преимуществу то, что на этой стадии его развития возможно контактировать с ребенком на уровне задействования всего его личностного потенциала. Аналитик находится в том возрасте, когда с ним все ясно. Или почти все. В возрасте же его «пациента» есть нечто новое, уникальное, несравнимое, и этому «нечто» необ­ходимо помочь выжить, пробудить его, поддержать.

Привести родителей к осознанию этого — не значит развить в них чувство вины. Мать психотика страдает от того, что находится не рядом с ребенком на сеансе психоанализа. По моему мнению, это материнское состояние необходимо учитывать при психоанализе. И я против того, чтобы мать была исключена из процесса лечения ребенка. Это позволяет избежать момента переноса на аналитика, ребенок не укоренится в том, что психоаналитик — заместитель матери.

Состояние ребенка, освобожденного от матери, которая, как он считает, «сжирает» его (или, действительно, так оно и есть), улуч­шается. Он выходит из периода регрессии. Под постоянным давлением родительницы он не ощущал себя самостоятельным, он был лишь частью своей матери. Она же, ясно видя посягательство на ее ав­тономию, начинает чувствовать себя калекой. И тогда уже ей требуется помощь, ей необходимо помочь справиться с потрясением.

Замену доминанты необходимо обеспечить как можно раньше: до ясель, если мать работает, и до передачи ребенка няне, если мать сидит дома.

Многие родители набрасываются на книги Додсона так, будто это сборники рецептов: делай так, и ребенок будет хорошо учиться и сделает неплохую карьеру. Но, кажется. Ваши наблюдения поз­воляют сделать вывод, что все решается до шести лет...

' Фицхак Додсон (США) — автор книги-бестселлера «Всё главное происходит до б лет», где объясняются механизмы развития ребенка до достижения им шестилетнего возраста и автор предлагает как, в зависимости от соответствующей возрасту стадии развития ребенка, без понуканий и принуждений помочь ему жить, думать и развивал свои способности и свою личность.

420

Если уж отваживаешься всерьез заниматься детьми, то совершенно особое внимание следует обратить на малышей. Я думаю, что в основном все сформировано к четырем годам, то есть до того, как ребенок пошел в школу". Это тот переходный период, когда еще можно укоренить в личностной идентификации ребенка стойкое со­противление любой «обработке».

Все решается до шести лет... или даже до четырех?

Речь не о том, что после четырех-шести лет все будет только ухудшаться, просто необходимо понимать, что структура личности к этому времени уже сформирована.

Когда я говорю, что «все решается до шести или четырех лет», я совершенно не имею в виду будущую карьеру ребенка или его продвижение по социальной лестнице. Я вовсе не это имею в виду.

Если говорить о главном, обо всем, что можно сделать для предупреждения психических травм или избежания их, для предуп­реждения «блокировки», «пробуксовки», то — да, думаю, — все решается до четырех лет. -Всб" начинается раньше, много раньше. Первое испытание ребенка — отделение от матери сразу после появления на свет. Следующее — ясли. Не подготовленный к этому ребенок, да часто не готова к этому и мать, вновь рискует: изоляция от матери — особенно для ребенка восприимчивого, чувстви­тельного — может приводить к весьма тяжелым последствиям, если мы не позаботимся о том, чтобы с помощью языка, речи, подготовить ребенка к этой серьезной перемене в жизни. Если заранее все не проговорить, не обговорить с ребенком, то впоследствии упущенного не воротишь; ребенку совершенно необходимо услышать слова любви — в них, в словах любви, которые говорит ему мать или отец, если он при этом присутствует, — залог безопасности ребенка. Необходима ребенку и поддержка со стороны всего окружения — все это укрепит в реальной жизни и жизни символической тот сокровенный треугольник, на котором строится вера ребенка в себя и во все человечество.

Единственно, что я бы посоветовала политическим деятелям: за­конодателю более всего следовало бы заниматься своими гражданами в возрасте от 0 до б лет.

• Во Франции дошкольное воспитание осуществляется в так наз. материнских школах (ecole matemelle), что соответствует нашему детскому саду, и в классах для малышей при начальных школах. В этих учреждениях находятся дети с 2 до б лет. Затеи от б до 11 лет ребенок посещает начальную школу, состоящую из подготовительного (с б до 7 лет), элементарного (с 7 до 9) и среднего (с 9 до 11 лет) курсов. Это — 1-м ступень образования во Франции. Подробнее о школе Франции см.: Дхуриискии А.Н. «Школа Франции: традиции и реформы».— М.: Знание, 1981.

Глава 2

ПРИЕМ ПРИ РОЖДЕНИИ

РАЗГОВОРЫ «IN UTERO»

В Сент-Марси-де-ла-Мер Франсуаза Долъто встретила у своей подруги Сары Астрюк из Манитас де Плата цыган, которым Сара открыла двери своего дома, снискав тем самым к себе их большое расположение. Привычно вошедший в цыганский быт обычай, о ко­тором рассказали цыгане подругам, проливает первый слабый свет на возможность общения с ребенком in utero (в материнской утробе).

Гости моей подруги рассказали, что когда хотят, чтобы у них, цыган, родился ребенок, который станет музыкантом, то за шесть недель до рождения ребенка и в первые шесть недель после его появления на свет лучший музыкант каждый день приходит к бе­ременной, а затем — к родившей и кормящей матери, и играет. Как утверждают цыгане, такой ребенок, повзрослев, будет отдавать предпочтение тому инструменту, на котором играли до и сразу после его рождения, и в игре на этом инструменте в дальнейшем достигает хороших результатов.

Наблюдения показывают, что склонность к игре на определенном инструменте в родившемся ребенке так же глубока, как уходящие в землю корни дерева. Подобная «передача» новорожденному пол­ностью соответствует тому, что нам известно из психоанализа; это не «напитывание», а нечто совершенно иное — это символизация, язык жизни, который «зазвучал» в организме ребенка, и выражением этого звучания стало призвание ребенка.

В клинике «ненасильственного» родовспоможения в Питивье ис­пользуют тест-обучение на развитие своеобразной системы коммуни­кации с ребенком в пренатальный период. Отца и мать учат «назначать свидания» плоду в определенное время. По животу, как по перегородке в тюрьме... постукивают пальцами. Так устанавливается связь. Ребенок не только перемещается к этому месту, он просыпается и «отвечает». '. Тогда просят отца начать беседу, потому что плод, находящийся в утробе, должен слышать отцовский голос.

422

Плоду слышнее низкие звуки, нежели высокие, и он лучше слышит отца, нежели мать. Мы с мужем провели опыт с нашими собственными детьми: мой муж говорил с нашим ребенком in utero, особенно с 7,5-месячным, и действительно, тот быстро успокаивался... Я могла говорить ему сколько угодно: «Послушай, успокойся, я сейчас хочу спать...» Но только отец добивался желаемого: стоило ему заговорить, положить руку на мой живот, как плод тут же успокаивался и засыпал раньше меня, матери. Это факт: со своим плодом можно говорить. Недавно молодая мать, тоже психоаналитик, сказала мне, что плод слишком беспокоен (очень вертится), а к врачебной помощи она прибегать не хочет, поскольку желает познать всю полноту материнства. Я посоветовала ей начать разговаривать с будущим ребенком: «При этом вам не обязательно разговаривать вслух, — сказала я, — говорите про себя, но обращайтесь именно к нему, «персонально». Некоторое время спустя она мне сообщила: «Это поразительно — он отвечает!» Я сама, когда была молодой матерью, проделала подобный опыт. Было это во время войны. Я ждала своего старшего, Жана (который стал Карлосом). Садясь на велосипед, когда я ехала по улице Сен-Жак, которая идет под гору, я говорила Жану (я не знала, девочка у меня или мальчик, но я говорила ребенку, которого носила): «Послушай, мне обязательно надо домой, но если ты будешь вертеться, ни ты, ни я туда не доберемся». Еще бы, я в это время жала на педали, и ребенку, наверняка, не хватало кислорода — я и сама задыхалась. Помню, как за восемь дней до родов я ему говорила (а это было где-то около улицы дез Еколь): «Успокойся, терпеть уже недолго. Но если ты будешь продолжать в том же духе, мне придется сойти с велосипеда, а я очень устала, и мы с тобой будем добираться домой еще дольше и дольше не сможем отдохнуть». После таких слов он немного успокаивался. Когда я добиралась до двери собственного дома, я говорила ему: «Теперь давай, теперь мы дома». Ну и пляски начинались у меня в животе! Но это меня уже не утомляло, я могла подняться к себе, отдохнуть и он успокаивался. Я пересказала этот удивительный диалог мужу и, начиная с того дня, каждый вечер мы разговаривали с нашим ребенком вплоть до его рождения. Это было восхитительно. Подобным же образом мы «общались» потом и с нашим вторым сыном. Война еще не кончилась. Во время тревог мы никогда не спускались в убежище. Зачем? Если дом рухнет, мы окажемся пог­ребенными. Муж мой днем много работал, я тоже, и спали мы

423

оба как убитые. Я не подвержена страхам. Я не отчаиваюсь, когда тот, кого я люблю, в затруднении; в таком случае я знаю, что этому человеку необходимо, чтобы я о нем думала, он нуждается в моей мысленной поддержке. Думаю, что в такой ситуации я ста­новлюсь телепаткой. Но когда опасности нет, хоть пупки пали... Когда мои дети были маленькие, строило одному из них, ночью, пошевелиться, как я тут же просыпалась, — потому что была нужна ему, а при бомбардировках — спала, не просыпаясь. Такое известно всем матерям: у них что-то вроде телефона, соединяющего их с малышом. За два месяца до рождения второго сына — Грегуара — подвергся бомбардировке винный рынок: наш квартал трясло, как будто бомбили нас. Я спала. Проснулась я от того, что внутри меня что-то сжалось. Боль от этого меня и разбудила. Я услышала, наконец, оглушительный грохот. Муж и старший сын спали. Ребенок, сжавшийся во мне в комок, вертелся, ему было надо, чтобы я к нему обратилась и что-нибудь сказала. И я сказала: «Успокойся, папа — тут, я — тут, мы — с тобой, ничего страшного». И я почувствовала, как живот отпустило. Ребенок перестал вертеться, хотя бомбардировка не прекратилась. И когда он родился, то тоже — если я была рядом, его не пугали ни сирены, ни бом­бардировки. «Мама — тут, папа — тут, ты не один», — говорила я.

В Питивье врачи утверждают, что дети, родившиеся в тех семьях, где до рождения с ними «играли в разговор», лучше развиты физически — например, они значительно раньше, чем другие, садятся.

... И они гораздо меньше других подвержены тревоге. Их чело­веческий потенциал не был символически травмирован беспокойством родителей. Так уж повелось в мире: пока одни дети в ожидании рождения являются объектами опытов, другие — их в настоящее время очень немного — становятся, на стадии созревания, средоточием забот, участниками диалога со взрослыми. И они осознают себя полноправными людьми, такими же значительными личностно, как и их родители.

И все же я позволю себе высказать одно наблюдение: если отец играет по вечерам с ребенком in utero «в разговор» и делает это во время беременности жены неоднократно, более чем вероятно, что в ребенке будет заложен внутренний ритм в ответ на эти

424

словесные свидания. Не этим ли объясняется, что некоторые младенцы в Питивье не могут заснуть раньше одиннадцати? В этот час они общались со своим отцом. Так что, играя, будем поосторожней. А особенно, если дело касается новорожденных. Было бы небезопасно возводить «игру в разговор» с ребенком in utero в закон, если будущие родители подходят к ней как к некоей «методе», вместо того, чтобы действительно переживать эту невидимую связь, которая вовсе не является игрой. Такие исследователи, как Вельпман во Франции и Бразельтон в Соединенных Штатах, проводят полезную работу, раскрывая отцу ребенка лежащую на нем ответственность, важность его присутствия как родителя — человека, давшего ребенку жизнь. Но примись педиатры «играть» в этаких добрых папочек или дедушек с ребенком в пренатальный период его развития или с новорожденным, проку было бы немного. Этот маленький человек требует столь же серьезного отношения, как и равные врачам взрослые. Новорожденный не игрушка. Это полноценный человек, занявший место рядом со своими родителями, которые принимают его при появлении на свет и должны нести лежащую на них ответственность и подготовить ребенка к знакомству с близкими и реальностью.

Будь то в Африке, или в Южной Америке, или на островах Тихого океана, всюду древние ритуалы, сопровождающие период бе­ременности и рождения, несут в себе интуитивные попытки и основные эмпирические познания, которые позволяют предположить огромное уважение к человеку в этот переходный период. Антро­пология, основывающаяся на колониальном менталитете, не учи­тывает ритуалов экзорцизма' и табуирование". Тогда как при ис­толковании их символического смысла обнаруживается тот не име­ющий аналогов в нашем современном технократическом обществе, совершенно фантастический прием ребенка семьей и обществом, который помогал появившемуся на свет справиться с первыми впе­чатлениями о мире и подготавливал ребенка к предстоящим жиз­ненным испытаниям. Они приветствовали приход новорожденного в их сообщество необычным образом и по-особенному принимали его. Выражали они это при помощи жестов и слов, и новорожденный понимал, что он, тот, чья сущность еще в будущем, — необходим всем, что его любят в общине и ждут.

• Изгнания -злых духов с помощью заклинаний и магических действий. " Наложение табу — запретов на совершение определенных действий.

425

Одновременно принимались и меры предосторожности: рождению надлежало происходить без вторжения постороннего шума и света.

Один из моих друзей, чилийский врач-психоаналитик Артуро Прат долгое время прожил среди аборигенов острова Пасхи и был поражен удивительной остротой зрения, которая сохранялась даже у восьми­десятилетних стариков и проявлялась даже в ночное время. Ему объяснили причину. Пока американское (западное) акушерство не дошло до острова Пасхи, здесь существовала традиция: в течение месяца со дня рождения не выносить младенца на свет. Роды про­исходили в темной комнате, освещалась только повитуха, принимавшая роды; затем мать и дитя оставались в неосвещенной комнате в глубине хижины, и пребывали там одну луну, или один месяц. Мать выносила ребенка на руках из этих сумерек в тот момент, когда заря только начинала заниматься; при этом присутствовала вся семья, все племя, и отец и мать... Все ждали восхода солнца, распевая ритуальные гимны. Когда на небе поднималось солнце, ребенка протягивали навстречу свету. Впервые он видел свет од­новременно с восходом солнца; тогда же, во время праздничного ритуала ребенку давалось имя. И с этого момента младенец жил согласно суточному ритму взрослых, отличающих день от ночи. До этого он пребывал в полумраке, и аборигены утверждают, что в первый месяц жизни глаза младенца слишком хрупки, чтобы видеть свет. Получается, что свет открывался младенцу вместе с получением имени. Глаза же тех молодых жителей острова, у которых приход в мир состоялся на европейский манер, столь же хрупки как наши:

они так же легко подвержены любому заболеванию и их зрительная активность очень мала в сравнении с остротой зрения аборигенов.

При символическом приеме младенца миром, кроме того, он мень­ше подвержен травме: смягчается родовой шок. В Индии новорож­денных так же предохраняют от резкого света. Ну, а чем же за­нимаются в клинике Питивье у Одана, или у Лербине в Окзерре, что так шокирует некоторых акушерских светил? Там, во время родов освещается мать, а не появляющийся на свет ребенок; делается это для того, чтобы свет не травмировал сетчатку глаза. Всем нам прекрасно известно: если, катаясь в горах на лыжах, не надеть черные очки, быстро можно получить куриную слепоту. Несмотря ни на что, при современном родовспоможении, в глаза ребенка закапываются капли, дабы подобную травму не вызвали патогенные микробы, которые действительно могут попасть в глаза при проходе плода через влагалище. Только о том, что временная слепота может возникнуть у младенца и оттого, что из темноты он быстро попадает

426

на яркий свет, не думает никто, что уж явно никуда не годится. Сами испытывали не раз: когда выходишь на свет из темноты, свет буквально ослепляет; увы, принимая роды, об этом забывают. У нас, европейцев, у кого больше, у кого меньше, годам к пятидесяти глаза устают. На том же острове Пасхи подобное исключено. И островитяне считают, что это объясняется тем, что глаза младенца успевают окрепнуть за тот месяц, что он проводит в полумраке, да и сам дневной свет открывается ребенку постепенно, в медленном ритме разгорающейся зари.

В привычной для аборигенов практике символического приема в мир безусловно присутствие психологической пользы. В торжественный момент ритуала ребенок ощущает, что он — желанный, что у него уже есть свое место в новом мире, куда он попал. Скептикам же, думающим, что подобный прием не может произвести столь глубокого впечатления на плод и новорожденного, напомним, что в любом случае сама эта церемония подготавливает взрослых к тому, что им предстоит заниматься родившимся младенцем, считая его полноценным членом общества. Мне кажется, что концепция «незрелости малыша» скрывает в себе множество весьма негативных способов контакта с ребенком, и это может оказаться разрушительным по отношению к нему. Под тем предлогом, что ребенок-де незрел, ничего не понимает и т. д., взрослые в первые недели, месяцы его жизни позволяют себе ни в чем себя не ограничивать, не учитывать его присутствия рядом. Такое может продолжаться и на протяжении первых лет жизни ребенка: под предлогом, что его еще надо всему учить, ребенок оказывается исключенным из взаимоотношений между людьми, которые происходят в его присутствии; с ним сюсюкают и ведут себя так, будто дрессируют неразумное домашнее животное, хорошо еще если как домашнее, а не цирковое.

 

КАК ПРЕДУПРЕДИТЬ НАСИЛИЕ И АГРЕССИЮ

 

В некоторых древних цивилизациях для приветствия пришедшего в мир ребенка прибегают к могуществу слова. Самое замечательное при этом, что ритуальный текст, призыв обращен к самому ребенку, который принимается в общину как личность, узаконенная и иден­тифицированная в ее преемственной связи и этнической принад­лежности. Такой ритуал, сопровождающий появление новорожденного на свет, существует, в частности, на островах Тихого океана, от Японии до острова Пасхи.

427

В клиниках, где практикуется «ненасильственное» родовоспоможение, и отец и мать приходящего в мир маленького человека признают его как языковое существо. Важно, чтобы так же к нему относился и медицинский персонал: «Теперь мы тебя приняли... Мы — не только твои родители. Родители.предоставили тебе воз­можность родиться, но жить стремишься ты... И теперь, когда ты стремишься к этому, все готовы помочь тебе». Всего этого можно не говорить, но выражать необходимо именно это.

Прием новорожденного всем обществом или отдельной группой людей имеет большое значение. Воспитательница, которая будет за­ниматься им впоследствии в материнской школе, должна обеспечить такое же вхождение ребенка в группу ровесников. «Благодаря ро­дителям ты появился на свет и вырос в маленького гражданина двух с половиной лет, теперь же твоя очередь распоряжаться всем, что мы тебе предлагаем, но мы тебя ни к чему не принуждаем.» Чтобы обещанного не нарушать, малыша надо ввести именно в его возрастную группу. Я считаю, что для ребенка единая возрастная группа очень важна: малыш тогда может войти в сообщество, объ­единенное схожими вкусами и интересом к одним и тем же вещам. К тому же, нужны и ежедневные обсуждения происходящего с вос­питательницей — разговоры, согретые уважением к ребенку и его родителям, и тем самым ограждающие его от насилия. Именно это пытались мы сделать в Мезон Верт.

Телевидение для программы «Прием по четвергам» засняло не­большой эпизод, в котором действует мальчик, желающий войти в помещенный нами в углу зала домик; он входит в дом, идет к окну, но вот появляется девочка. Он реагирует на нее резко агрессивно и не позволяет ей двигаться дальше. Девочка плачет и бросается к маме. Та все же подводит ее к мальчугану и начинает с ним разговаривать, но не бранить. Что именно она ему говорит, нам не слышно, но мы становимся свидетелями результата: маленькая девочка и маленький мальчик вместе подходят к окну. У него исчезает агрессия, девочка же, по всей видимости, успокоена мамиными сло­вами. Что же та ей сказала? Она ей объяснила, что малыш протестовал против ее появления, потому что она настолько его заинтересовала, что возникший к ней интерес стал отвлекать, и он подумал, что она лишит его удовольствия, если будет вместе с ним смотреть в окно. Мать этой маленькой девочки поняла то, что мы говорим родителям: агрессивное поведение всегда скрывает боязнь потерять самого себя, если другой разделит с ним игру или удовольствие.

428

Другой — решительно отвергается. Лишенный же возможности про­являть себя, этот «другой» начинает думать, что больше не вправе выступать со своими инициативами, раз с ними так обошлись, когда он пытался это сделать на равных. Налицо проявление агрессии, жертвой которой стал один из детей. Предупреждение агрессии — необходимо. А заключается оно вот в чем: надо пользоваться словом, необходимо находить такие слова, которые обоснуют и объяснят поведение обоих детей; и тревога, обычная в ожидании чего-нибудь неизвестного и опасного, исчезает. Теперь обратимся к ребенку, который стал жертвой агрессии и которого утешают: он возвращается к тому, кто проявил агрессию по отношению к нему. Без надобности он вряд ли бы это сделал. Таким вот образом он ищет возможности стать сильным: он хочет, надеясь обрести друга в том, кто был с ним агрессивен, чтобы оба они стали равны в действии, которое до этого производил тот один, не допуская вмешательства другого или всячески ему противясь.

Предупреждение агрессии уместно с очень раннего возраста. Это подразумевает, что родители понимают необходимость помощи ребенку и принятия в связи с этим профилактических мер против испытания им возможных затруднений в отношениях со сверстниками. Подобные эксцессы начались не сегодня — история весьма стара и восходит к Каину и Авелю. Каин, после того, как он убил своего брата, Авеля, был объявлен неприкасаемой персоной — даже волос не должен был упасть с его головы. И все-таки, чувствуя себя виноватым, Каин ждал от мира отмщения. На что сказал ему Господь: «Вовсе нет, тебе предстоит стать основателем городов».* То есть основателем общин, в которых люди живут вместе, чтобы уберечься от внешних опасностей. «Не брат твой опасен, а все вы — поодиночке, помогите друг другу.» Идея, рожденная из опыта убийства — основанный на силе союз. В самом деле. Библия — отражение процесса становления личности, всего того, что происходит в эмоциональной сфере жизни людей, внутри них самих, той борьбы, в процессе которой что-то они хотят от себя отторгнуть, а что-то сохранить и развить. И только придя к осознанию собственных, обычно неосознаваемых, побуждений, можно научиться избегать конфликтов с такими же побуждениями других людей.

Предупредить жестокость, насилие может всякий, осмысливший все это. Подобная профилактика оберегает и сохраняет потенциальные

• Вольное переложение библейского сюжета: Быт., 4; 15—17.

429

возможности личности для того, чтобы при желании каждый мог их использовать. Но никакая профилактика не действует при фор­мальном подходе: в самом начале, при рождении, ребенок должен встретить не только разумное, рассудочное отношение, но и любовь всех участников этого события, выраженную в звуках его имени, в музыке обращения к нему. Очень важно помочь ребенку идентифи­цировать не только его под, но и облик.

Одна белая мама, родившая ребенка от темнокожего мужчины, никогда не говорила ребенку, что он — метис. Она обратилась в Мезон Верт. Вообще дети-метисы, как правило, красивы.

Мы ей говорим: «Он — красивый, ваш ребенок... Прекрасное смешение пород». Выражение задело ее. «Вы никогда не говорили ему, что он метис, и что именно поэтому он красив? — Нет, я живу с ним одна... — Но ведь вы любили его отца. Откуда родом его отец? Из Африки? С Антильских островов?» Подходит ребенок, и я говорю ему: «Я как раз рассуждаю с твоей мамой, почему ты метис, хочу знать, кто был твой отец, кто дал тебе жизнь, кто сделал так, что ты такой красивый, такой красивый метис». — «О, — говорит мать мне, — я никогда не могла ему этого сказать.» Ребенок поворачивается и говорит матери: «В школе* я — не­гритос». — «Как? Что это ты говоришь?» — «В школе (материнской), я — негритос.» — «Видите, — говорю я, — нужно было ему сказать о том, что он смешанных кровей, — метис. Вы должны объяснить ему, что он — дитя любви между вами, белой, и его отцом, негром, которого вы любили.» — «О, но он никогда не увидит этого человека! У него есть дяди, моя семья...» — «Да, но он не может отождествить вашего брата со своим отцом, он не может быть плодом кровосмесительной связи! И потом, этот человек, вы его любили...» — «О да (жемчужная слеза), целых шесть лет, мы были студентами, но он распределился на свою родину, уехал домой, у них там полигамия, остаться со мной для него невоз­можно.» — «Да, но ребенок родился от вашей любви. Вы его любите; почему же ребенку об этом не сказать и не показать фотографии его отца.» — «Их у меня больше нет.» — «Наверняка есть!» Когда она пришла снова, состоялся такой разговор: «Вы были правы — одна фотография у меня осталась. — Вы ему ее показали? — Да, я сказала ему: "Посмотри, это твой папа". — Вы видитесь с ним? — Да, когда он приезжает во Францию. Он

• В материнской школе — в детском саду.

430

хочет увидеть малыша, но я этого не хочу, я боюсь, что он увезет его к себе. — Да нет же, общепризнано, вы — его мать, у него на ребенка нет прав. Между вами интимные отношения, когда он приезжает во Францию? — Да. — Значит, вы еще испытываете к нему чувства, и это очень важно для ребенка. Ведь живут преиму­щественно сердцем, а не тем, что принято или не принято».

До какой же степени необходимо предупреждение жестокости и агрессии по отношению к ребенку, чтобы ребенок чувствовал, что его принимают не только мать и родные матери, но и общество, которое мы представляем и которое оправдывает то, что мать считает своей ошибкой, страдая оттого, что не смогла узаконить свой союз, хотя она по-прежнему любит отца своего ребенка. Она остается верна своему любовнику в ребенке, но ему это неведомо, он это воспринимает как кровосмешение. Он может считать себя единст­венной любовью своей матери. «Это счастье, что вы продолжаете иметь интимные отношения с отцом вашего ребенка, существование вашего ребенка от этого обретает смысл.» Нужно помочь этому ребенку понять, что он является предтечей того, что произойдет в обществе, которое становится все более и более смешанным в на­циональном отношении. Этот ребенок предвосхищает процесс «метисизапии», который наиболее активен в студенческих кругах.

Важно, чтобы ребенок почувствовал, что он родился от любви мужчины и женщины, именно от этой любви и именно от этой пары, даже если она потом распалась. Даже в традиционных семьях, где отец приходит домой каждый вечер, бывает, что отношения отца и ребенка не выражают эту любовь. Отец может выступать как некий инструмент для выполнения материальных запросов, что требует от него раздачи либо пинков, либо пряников. Этакий жандарм, представляющий класс отцов. «Вот увидишь, папа придет и тебе покажет!» — говорит о таком мать. Живет же мать со своим сыном без отца. Мужчина и мужественность исключаются из любви, которая тем не менее (пос

⇐ Предыдущая20212223242526272829Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: