А. Меры пресечения, не связанные с заключением под стражу 4 страница
Следственные действия могут совершаться не только в ходе предварительного расследования, но и при производстве судебного следствия < 1> в рамках судебного разбирательства уголовного дела по первой инстанции или апелляционного пересмотра приговора. Судебно-следственные действия также протоколируются, но не автономно, а в рамках общего протокола судебного заседания. Поэтому ст. 83 УПК РФ указывает, что доказательствами являются не только протоколы следственных действий, но и протокол судебного заседания. Однако здесь следует учитывать два обстоятельства. Во-первых, протокол судебного заседания является доказательством не в целом, а лишь в тех его частях, где отражаются результаты соответствующих следственных действий, произведенных в ходе судебного следствия (допросы, осмотры и т. п. ). Остальные части протокола фиксируют ход судебного разбирательства и к доказыванию отношения не имеют (например, рассмотрение ходатайств об отводе суда, разъяснение прав и обязанностей участникам судебного разбирательства или речи сторон в ходе судебных прений). Во-вторых, протокол судебного заседания окончательно составляется уже после разрешения уголовного дела по существу (ч. 6 ст. 259 УПК РФ), поэтому он является в соответствующих частях доказательством не для суда, производившего судебно-следственные действия, а для вышестоящих судебных инстанций, если им потребуется оценить доказательства по жалобам сторон. Что касается суда, производившего судебно-следственные действия, то он обязан оценивать доказательства непосредственно (ст. 240 УПК РФ), пользуясь не протоколом, а непосредственным восприятием того, что происходит в зале суда. Поэтому в момент разрешения уголовного дела в первой или апелляционной инстанции суд не располагает таким доказательством, как протокол судебного заседания - его еще нет ни юридически, ни физически.
-------------------------------- < 1> О понятии судебного следствия как одном из этапов судебного разбирательства см. § 3 гл. 22 настоящего курса.
Непростой проблемой является разграничение таких видов доказательств, как показания и протоколы следственных действий. Что является доказательством, полученным, например, после допроса свидетеля: протокол следственного действия (допроса) или свидетельские показания? УПК РСФСР 1960 г. отвечал на этот вопрос однозначно: доказательством в данном случае являются исключительно показания, но не протокол. Такой теоретический подход находил отражение в ст. 87 УПК РСФСР 1960 г., где содержался исчерпывающий перечень следственных действий, протоколы которых признаются автономным видом доказательств (осмотр, освидетельствование, обыск, выемка и др. ). Среди них не было ни допроса, ни очной ставки, поскольку результатом последних является не протокол, а показания. Этот подход до сих пор находит отражение в отечественной доказательственной доктрине. Его следует признать теоретически корректным, хотя и несколько оторванным от реальности. Видимо, именно некоторая теоретическая умозрительность разграничения показаний и протоколов допросов как видов доказательств, положенная в основу ст. 87 УПК РСФСР 1960 г., привела к тому, что в ст. 83 УПК РФ мы не обнаружим никакого списка следственных действий, протоколы которых признаются самостоятельным видом доказательств. Из этого можно сделать вывод, что самостоятельным видом доказательств признается протокол любого следственного действия, включая допрос. Действительно, трудно отрицать самостоятельное доказательственное значение, например, за протоколом допроса свидетеля, потерпевшего или обвиняемого, полученным в ходе предварительного расследования и оглашаемым в суде в порядке ст. 281 УПК РФ. Но каково тогда значение показаний свидетеля, потерпевшего и обвиняемого? Не размываются ли уже эти виды доказательств, признаваемые законом автономными?
Представляется, что проблема разграничения показаний и протоколов допросов должна решаться в следующем ключе. При производстве допроса в ходе предварительного расследования доказательством следует признавать именно протокол следственного действия (допроса), поскольку оценка сообщенных на допросе сведений в дальнейшем производится исключительно по этому источнику (протоколу). Но при производстве допроса в суде первой или апелляционной инстанции доказательством являются уже показания, непосредственно воспринимаемые судом, тем более что, как отмечено выше, фиксирующий их протокол составляется уже после того, как суд оценил доказательства и вынес на этом основании итоговое процессуальное решение. В то же время при исследовании вышестоящим судом показаний, данных в ходе судебного разбирательства, доказательством вновь становится протокол допроса, являющийся частью протокола судебного заседания. Иначе говоря, критерием разграничения показаний и протоколов допросов является наличие или отсутствие принципа непосредственности: там, где он имеет место, мы сталкиваемся с показаниями; там, где его нет, с протоколом допроса как иным видом (источником) доказательств.
§ 8. Иные документы
Речь идет о документах как доказательстве особого рода (sui generis). Они являются " иными" в том смысле, что не включают в свое число документы, указанные в некоторых других пунктах ч. 2 ст. 74 УПК РФ (заключения и протоколы). Данное понятие не делает установленный законом перечень отдельных видов доказательств открытым. Имеется в виду другое: в различных пунктах ч. 2 ст. 74 УПК РФ содержатся доказательства, которые предстают в виде документов в широком смысле слова. Среди этих документов следует различать, с одной стороны, заключения и протоколы, а с другой - " иные документы", не являющиеся ни протоколами, ни заключениями. Поэтому понятие " иных документов" следует толковать ограничительно. При расширительном толковании перечень отдельных видов доказательств становится фактически открытым, поскольку под " иные документы" можно будет подвести все, что угодно, а это категорически противоречит основным постулатам отечественной доказательственной доктрины, в частности положениям о недопустимости доказательств, учению об исчерпывающем перечне отдельных видов доказательств и т. д. Более того, категория " иных документов" не должна использоваться для преодоления (обхода) различных запретов и ограничений в доказывании. Например, закон придает доказательственное значение показаниям обвиняемого или свидетеля, полученным в ходе допроса, но не придает его их объяснениям, данным вне допроса. В силу этого объяснения различных лиц, полученные, например, в порядке ч. 1 ст. 144 УПК РФ, не могут считаться " иными документами" и использоваться в доказывании после возбуждения уголовного дела даже тогда, когда они зафиксированы в письменном виде и приобщены к его материалам.
Иные документы как самостоятельный вид доказательств делятся на две группы: 1) те документы, которые существуют независимо от уголовного дела и выданы не в связи с производством расследования (паспорт гражданина, водительское удостоверение, устав юридического лица, свидетельство о собственности и т. п. ); 2) те документы, которые составлены по просьбе участников уголовного судопроизводства для целей расследования (справка о расписании движения поездов, справка о судимости или об отсутствии таковой, характеристика обвиняемого с места работы или учебы, выписка из реестра и т. п. ). Первая группа документов может быть получена путем как производства следственных действий, так и истребования лицом, ведущим производство по делу, либо представления другими участниками уголовного судопроизводства. Скажем, следователь может изъять устав юридического лица в ходе обыска, истребовать его из регистрирующего органа или приобщить к делу по ходатайству обвиняемого, его защитника, потерпевшего и др. Вторая группа документов может быть получена только путем истребования лицом, ведущим производство по делу, или представления другим участником уголовного судопроизводства. Допустим, характеристика обвиняемого либо истребуется следователем, либо приобщается к делу по ходатайству самого обвиняемого (его защитника). Получить ее путем производства следственного действия нельзя.
Документ не обязательно должен исходить от государственных органов, быть выдан в официальном порядке и т. п. Многие документы исходят от коммерческих и некоммерческих организаций или даже от граждан. Скажем, таковым должен быть признан договор или справка (характеристика и т. п. ), выданная уполномоченным органом коммерческой (некоммерческой) организации. Важно, чтобы документ был надлежаще подписан, содержал сведения о лице (органе), от которого он исходит, имел необходимые реквизиты и т. п. Отличительной особенностью иных документов как автономного вида доказательств является то, что они важны с точки зрения не материального носителя (письменный или электронный, качество бумаги, цвет чернил и т. п. ), а содержания. Именно по такому критерию решается непростая проблема разграничения иных документов и вещественных доказательств. Как указывает закон (ч. 4 ст. 84 УПК РФ), документ, обладающий признаками вещественного доказательства, должен признаваться не документом, а именно вещественным доказательством. Иначе говоря, один и тот же документ может быть признан как вещественным доказательством, так и " иным документом". Во-первых, как только что отмечено, это зависит от того, интересует ли нас содержание документа или какие-то материальные следы, оставшиеся на нем. Например, если паспорт необходим в доказывании для установления даты рождения, фамилии, имени, отчества, места проживания лица, то речь идет об " ином документе". Если же важны сохранившиеся на обложке паспорта отпечатки пальцев или следы крови, то он превращается в вещественное доказательство. Точно так же поддельный паспорт является не " иным документом", а вещественным доказательством, поскольку здесь подлежит анализу сам материальный носитель, изучение которого и позволяет установить подделку. Во-вторых, документ, признаваемый вещественным доказательством, незаменим и индивидуально-определен (скажем, тот же паспорт со следами крови). В отличие от него " иной документ" всегда заменим, например, при утрате, поскольку нас интересует не индивидуально-определенная материальная оболочка конкретного документа, а исключительно содержащаяся в нем информация, которая может быть продублирована. Скажем, вместо утраченного паспорта может быть официально получен дубликат, который вполне приемлем в доказывании в качестве " иного документа".
Та же самая логика действует в том случае, когда в качестве " иного" выступает не письменный документ, а материалы фото- и киносъемки, аудио- и видеозаписи и т. п. (ч. 2 ст. 84 УПК РФ). Если в доказывании возникает потребность приобщить, допустим, к уголовному делу в качестве доказательства материалы теле- или радиопередачи, то соответствующая аудио- или видеозапись может быть представлена с сопроводительным письмом телестудией (радиостанцией) по запросу следователя (суда) в необходимом количестве копий. Это иной документ. Если же в качестве доказательства используется запись видеорегистратора автомобиля или видеокамеры у подъезда дома, то речь идет о вещественном доказательстве, так как такая запись индивидуально-определенна, незаменима и должна исследоваться с точки зрения не только содержания, но и материального носителя, чтобы установить, когда она сделана, насколько аутентична и т. п. Можно привести и другой пример, связанный с материалами из сети Интернет, которые сегодня все чаще и чаще используются в доказывании. Материалы, в том числе видеозаписи, размещенные на официальных сайтах учреждений, в интернет-СМИ (интернет-газета, интернет-ТВ и т. п. ) и др., признаются " иными документами", поскольку представляются по запросу следователя или суда, официально направленному в адрес редакции сетевого издания или соответствующего учреждения. Материалы, выложенные в Интернет, социальные сети и т. п. " стихийно" частными лицами, включая анонимных пользователей, должны признаваться вещественными доказательствами, поскольку их необходимо зафиксировать на определенном материальном носителе, индивидуально определить, обеспечить последующую неприкосновенность и аутентичность и т. д. Категория иных документов данным целям не соответствует, поэтому здесь требуется уже оперировать понятием вещественных доказательств.
Глава 12. МЕРЫ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРИНУЖДЕНИЯ
Литература
Кистяковский А. Ф. О пресечении обвиняемому способов уклонения от следствия и суда. СПб., 1868; Корнуков В. М. Меры процессуального принуждения в уголовном судопроизводстве. Саратов, 1978; Петрухин И. Л. Неприкосновенность личности и принуждение в уголовном процессе. М., 1989; Михайлов В. А. Меры пресечения в российском уголовном процессе. М., 1996; Григорьев В. Н. Задержание подозреваемого. М., 1999; Васильева Е. Г. Меры уголовно-процессуального принуждения. Уфа, 2003.
§ 1. Понятие и классификация мер уголовно-процессуального принуждения
В широком смысле принуждение пронизывает весь уголовный процесс. Это связано с тем, что в его рамках расследуется и рассматривается дело о возможном общественно опасном нарушении уголовного закона (преступлении), в силу чего подавляющее большинство уголовно-процессуальных действий и решений совершается и принимается независимо от воли частных лиц на основании принципа публичности < 1>. Если рассматривать уголовно-процессуальное принуждение в широком смысле, то мы не сможем выделить какой-либо специальный институт, а лишь придем к неизбежному выводу о принудительном характере всей (или почти всей) уголовно-процессуальной деятельности. -------------------------------- < 1> О принципе публичности см. п. 1 § 11 гл. 7 настоящего курса.
Однако в более узком смысле уголовному судопроизводству необходимы специальные меры, обеспечивающие принудительное исполнение обязанностей теми участниками процесса, которые не являются должностными лицами или членами профессиональных сообществ и в отношении которых не действует логика должностной (возможность отстранения от должности, изъятия дела из производства и т. п. ) или иной дисциплинарной (лишение статуса адвоката и т. п. ) ответственности. Без подобных специальных мер принудительный характер уголовного процесса останется пустой декларацией. Поэтому такого рода меры, применяемые в ходе уголовно-процессуальной деятельности к частным лицам, существуют во всех уголовно-процессуальных системах без исключения, независимо от того, имеют ли они либеральный или авторитарный характер, относятся к континентальной или англосаксонской модели судопроизводства и т. п. Иначе говоря, наличие данных мер является объективной необходимостью. В российской уголовно-процессуальной традиции обозначенные специальные меры принято называть мерами процессуального принуждения. Они образуют автономный уголовно-процессуальный институт, нормы которого, подвергшись в свое время глубокой доктринальной (научной) обработке, сегодня кодифицированы в рамках разд. IV УПК РФ. Речь идет об институте общей части уголовно-процессуального права (общие положения уголовного судопроизводства), поскольку меры процессуального принуждения могут применяться в различных стадиях уголовного процесса. Следует подчеркнуть, что выделение мер процессуального принуждения в отдельный институт происходит по целевому критерию: единственной целью таких мер является их специальная направленность на обеспечение принудительного исполнения участниками уголовного процесса их процессуальных обязанностей или на предотвращение гипотетического уклонения от исполнения данных обязанностей. Поэтому далеко не каждое процессуальное действие, сопряженное с применением принуждения (в широком смысле), является мерой процессуального принуждения (в узком смысле). Например, обыск в жилище, несомненно, сопряжен с принуждением (иногда даже физическим), поскольку производится помимо воли обыскиваемого лица. Более того, в рамках такого рода обыска происходит ограничение конституционных прав личности. Однако если мы зададим вопрос, относится ли принудительный обыск в жилище к числу мер процессуального принуждения, то ответ будет отрицательным. Целью обыска является не обеспечение исполнения обвиняемым его процессуальных обязанностей, а собирание доказательств. Поэтому в рамках системы уголовно-процессуального права обыск в жилище относится не к институту мер процессуального принуждения, а к институту следственных действий. Если же мы подвергнем такому же анализу, например, подписку о невыезде, внешне выглядящую менее принудительной и не сопряженную со столь явным ограничением конституционных прав личности, то выяснится, что по целевому критерию она направлена именно на предотвращение уклонения обвиняемого (подозреваемого) от исполнения им своих процессуальных обязанностей, т. е. является классической мерой процессуального принуждения. Необходимо также обратить внимание, что меры процессуального принуждения не представляют собой форму ответственности в уголовно-правовом смысле. Поэтому, во-первых, они могут применяться не только к лицу, подвергаемому уголовному преследованию, но и к тем лицам, к которым у нас нет никаких уголовно-правовых претензий (свидетель, потерпевший и т. п. ). Во-вторых, применение мер процессуального принуждения допускается к лицу, в отношении которого еще не опровергнута презумпция невиновности (подозреваемому, обвиняемому). В этом плане меры процессуального принуждения имеют исключительно процессуальную природу. Более того, даже в процессуальном плане их наложение далеко не всегда является некоей процессуальной квазисанкцией за ненадлежащее поведение. В некоторых случаях санкционирующий характер, несомненно, присутствует, например, когда к не явившемуся без уважительной причины на допрос свидетелю применяется привод или когда в отношении не выполняющего своих процессуальных обязанностей обвиняемого мера пресечения изменяется на более строгую. Но в иных случаях санкционирующий характер может вовсе отсутствовать, если мера процессуального принуждения применяется исключительно из превентивных соображений (например, подписка о невыезде или обязательство о явке). В то же время основания для применения меры процессуального принуждения требуются всегда. Другое дело, что эти основания не обязательно должны быть связаны с уже имеющим место неправомерным поведением (неявка, уклонение и т. п. ). Иногда достаточно обоснования самой возможности и высокой вероятности в конкретном случае такого поведения, для предотвращения которого и применяется мера процессуального принуждения. Меры процессуального принуждения можно классифицировать по самым разнообразным критериям. Например, в зависимости от того, идет ли речь о реакции на уже состоявшееся нарушение участником процесса его процессуальных обязанностей или о предотвращении такого нарушения, их можно разделить на: а) пресекающие (санкционирующие) и б) превентивные. Об этом уже говорилось выше. Помимо того, в соответствии с другим критерием существуют меры процессуального принуждения, которые подлежат применению: а) исключительно к подозреваемому (обвиняемому) или б) к иным участникам процесса (потерпевшим, свидетелям и т. п. ). Крайне важен и такой критерий классификации, который позволяет в зависимости от степени ограничения конституционных прав личности выделить: а) меры процессуального принуждения, применяемые только на основании судебного решения, и б) меры процессуального принуждения, не требующие для их применения обращения за разрешением в суд. Впрочем, два последних критерия (а также некоторые другие) будут подробнее рассмотрены при классификации далее отдельных групп мер процессуального принуждения, а именно: мер пресечения и так называемых иных мер процессуального принуждения < 1>. -------------------------------- < 1> См. § 3 и 4 настоящей главы курса.
Наконец, еще один критерий классификации положен в основу построения разд. IV УПК РФ, посвященного мерам процессуального принуждения. Он учитывает тот факт, что институт мер процессуального принуждения не является однородным. Данный институт, в свою очередь, состоит из нескольких внутренних институтов, каждый из которых может рассматриваться в автономном режиме. Такого рода институциональная структура мер процессуального принуждения позволяет выделить три их группы. Во-первых, центральной и системообразующей группой мер процессуального принуждения - их своего рода ядром - является автономный институт мер пресечения. Во-вторых, задержание, не будучи мерой пресечения, представляет собой самодостаточную меру процессуального принуждения sui generis, обладающую особой процессуальной природой. В-третьих, все остальные меры процессуального принуждения, не относящиеся ни к задержанию, ни к мерам пресечения, образуют по остаточному принципу автономную группу так называемых иных мер процессуального принуждения. При дальнейшем изложении материала мы будем придерживаться именно такой системы мер процессуального принуждения, в течение длительного времени разработанной доктринально и нашедшей отражение в построении соответствующих глав УПК РФ.
§ 2. Задержание и его особая природа в уголовном процессе
1. Понятие и юридическая природа института задержания. Во всех правопорядках без исключения существуют две формы ограничения физической свободы лица в качестве двух автономных мер процессуального принуждения: 1) кратковременное задержание; 2) длительное (в той или иной степени) заключение под стражу. Во всех правопорядках между ними есть принципиальная разница: задержание является по своей природе полицейской мерой, т. е. реализацией полицейских функций; заключение под стражу является по своей природе судебной мерой, т. е. реализацией судебных функций. Называться эти меры могут по-разному в соответствии с национальной терминологической традицией, более устойчивой в континентальных правопорядках (например, фр. противопоставление garde vue (задержание) и provisoire (заключение под стражу)) < 1>. Однако само по себе разграничение двух принципиально отличных друг от друга форм ограничения физической свободы лица является объективной и универсальной константой. В России первая из этих форм (полицейская) обозначается понятием " задержание", а вторая (судебная) - понятием " заключение под стражу". Чем обусловлен этот дуализм, приводящий к автономии уголовно-процессуального института задержания? -------------------------------- < 1> В англо-американской юридической терминологии понятийный ряд является несколько менее устойчивым, что вынуждает чаще всего прибегать к добавлению прилагательного " полицейский" (police detention, police arrest), противопоставляя ординарный арест (судебный) аресту полицейскому. Однако это никак не влияет на сущностное противопоставление двух автономных форм ограничения физической свободы лица.
Юридически в соответствии с современными конституционными и международно-правовыми императивами любое ограничение физической свободы лица и его помещение под стражу требуют судебного вмешательства, т. е. допускаются исключительно на основании судебного решения. Однако фактически это возможно далеко не всегда, поскольку с реальными проявлениями явно выраженной преступной деятельности, как правило, сталкиваются не суды, а полиция, осуществляющая функцию поддержания общественного порядка и вынужденная " на месте" реагировать на нарушения уголовного закона (прибывать по вызовам граждан, пресекать преступления при патрулировании улиц и т. п. ). Разумеется, подобная проблема возникает только в тех случаях, когда полиция не просто констатирует преступное деяние, но и сталкивается с лицом, предположительно его совершившим (фактическим подозреваемым), которое оказывается " в руках" полиции < 1>. -------------------------------- < 1> Следует также учитывать, что подобное физическое столкновение поддерживающей общественный порядок полиции с нарушениями уголовного закона имеет место не всегда и зависит прежде всего от характера самого преступления (его объективной стороны). Так, оно типично при убийствах, грабежах или кражах, но совершенно немыслимо, допустим, по делам о налоговых преступлениях.
Таким образом, между физическим пресечением преступной деятельности определенного лица (задача полиции) и реальной возможностью юридической официализации (процессуализации) данной ситуации (составление необходимых документов, решение вопроса о юридической квалификации деяния, возбуждение уголовного дела, доставление в суд лица, заслуживающего помещения под стражу и т. д. ) возникает неизбежный временной отрезок, от которого при всем желании не в состоянии избавиться ни одна правовая система, причем по абсолютно объективным причинам. Выход здесь только один - сконструировать специальный уголовно-процессуальный институт (институт задержания ), который занимает особое место в системе уголовно-процессуального права и является единственным способом преодоления проблемы фактического разрыва между полицейским пресечением преступной (гипотетически) деятельности определенного лица и приведением этой ситуации в русло ординарных процессуальных решений, действий и т. п. В противном случае деятельность полиции по пресечению преступных деяний и ограничению физической свободы подозреваемых лиц пришлось бы вовсе вывести за пределы уголовно-процессуального регулирования, что чревато массовыми нарушениями прав личности и чего не может себе позволить ни одна правовая система. Особое (уникальное) место института задержания в системе уголовно-процессуального права и его специальная (строго ограниченная) функциональная нагрузка позволяют выделить несколько универсальных сущностных характеристик данного института. Во-первых, задержание ограничено часами (как правило, несколькими десятками часов), так как этого вполне достаточно для того, чтобы ситуация приобрела нормальные процессуальные черты и вошла в искомое юридическое русло. Во-вторых, задержание не предполагает возможности принятия какого-либо предварительного процессуального решения, так как является процессуальной формой реагирования на фактические обстоятельства. В-третьих, процессуальное оформление задержания происходит уже после того, как задержание произведено, т. е. в отличие от остальных процессуальных действий основания и мотивы задержания излагаются post factum - в акте (протоколе), составляемом не до, а после задержания. В-четвертых, задержание представляет собой единственную меру процессуального принуждения, которая по общему правилу применяется исключительно до возбуждения уголовного дела. В-пятых, задержание является единственным допустимым случаем ограничения физической свободы лица, производимым без судебного решения. Отмеченные характеристики института позволяют понять, почему задержание не входит в состав мер пресечения. Данные характеристики не только несовместимы с концепцией мер пресечения, но и прямо противоположны ей, поскольку меры пресечения применяются только после возбуждения уголовного дела, на относительно длительный срок, на основании мотивированного предварительного постановления и т. п. В такой ситуации задержание не может не оставаться мерой процессуального принуждения особого рода (sui generis). Отмеченные универсальные характеристики находят отражение в российском уголовно-процессуальном праве, к анализу которого мы переходим. 2. Основания задержания. Существует одно общее основание, при отсутствии которого уголовно-процессуальное задержание категорически недопустимо: лицо может быть задержано лишь по подозрению в совершении преступления, предусматривающего в виде наказания лишение свободы (ч. 1 ст. 91 УПК РФ). Иначе говоря, в момент задержания компетентные правоохранительные органы (чаще всего полиция) должны иметь основания полагать (подозревать), что задержанное лицо совершило деяние, не просто квалифицируемое уголовным законом как преступление, но и предусматривающее в качестве уголовно-правовой санкции (наказания) лишение свободы. С учетом отмеченной выше процессуальной природы задержания, когда фактические действия по пресечению преступления предшествуют их официальной юридической оценке, никто, конечно, не вправе требовать от полиции, как правило, действующей в жестких условиях физического противоборства с гипотетическим нарушителем уголовного закона, абсолютно точной уголовно-правовой квалификации деяния. Строго говоря, такая квалификация в соответствующих условиях просто-напросто невозможна. Однако полиция должна иметь основания полагать, что речь идет именно о преступлении, наказуемом лишением свободы, т. е. что пресекаемое ею поведение а) нарушает уголовный закон, б) гипотетически влечет наказание в виде лишения свободы. Если полиция убеждена в обратном, то задержание заведомо незаконно. При этом возможны ситуации, когда полиция изначально полагает, что имеет дело с административным правонарушением, применяя административное задержание, предусмотренное КоАП РФ, но в дальнейшем приходит к выводу, что речь идет о преступлении, наказуемом лишением свободы. Как вытекает из Постановления Конституционного Суда РФ от 16 июня 2009 г. N 9-П, в таком случае административное задержание не складывается с уголовно-процессуальным, а поглощается им. Иначе говоря, общий срок задержания не может превышать установленных Конституцией РФ 48 часов, которые отсчитываются именно с момента административного задержания, пусть даже " превратившегося" при юридическом анализе нарушения закона в задержание уголовно-процессуальное. В обратной ситуации, когда полиция при задержании полагала, что речь идет о преступлении, наказуемом лишением свободы, но впоследствии (при юридической оценке деяния) был сделан иной вывод, в соответствии с которым деяние является либо преступлением, не предусматривающим наказание в виде лишения свободы, либо административным или другим правонарушением, либо вовсе не представляет собой нарушения закона, уголовно-процессуальное задержание должно быть немедленно прекращено.
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|