 |
Последний удар. (Очерк из жизни бильярдных)
|
|
|
|
Последний удар
(Очерк из жизни бильярдных)
Он вошел в бильярдную. При его появлении начался шепот, взгляды всех обратились к нему.
– Василий Яковлевич, Василий Яковлевич… капитан пришел! – послышалось в разных углах.
А он стоял у дверей, прямой и стройный, высоко подняв свою, с седой львиною гривой, голову, и смотрел на играющих. На его болезненно‑ бледном лице появлялась порою улыбка. Глаза его из глубоких орбит смотрели бесстрастно, и изменялась лишь линия мертвенно‑ бледных губ, покрытых длинными седыми усами.
Капитан – своего рода знаменитость в мире бильярдных игроков.
Игра его была поистине изумительна. Он играл не по‑ маркерски, не по‑ шулерски, а блестящим вольным ударом.
Много лет существовал он одною игрой, но с каждым годом ему труднее и труднее приходилось добывать рубли концом кия, потому что его игру узнали всюду и брали с него так много вперед, что только нужда заставляла его менять свой блестящий «капитанский» удар на иезуитские штуки.
В бильярдных посетителям даются разные прозвища, которые настолько входят в употребление, что собственные имена забываются. Так, одного прозвали «Енотовые штаны» за то, что он когда‑ то явился в мохнатых брюках. Брюк этих он и не носил уж после того много лет, но прозвание так и осталось за ним; другого почему‑ то окрестили «Утопленником», третьего – «Подрядчиком», пятого – “Кузнецом” и т. п.
Василия же Яковлевича звали капитаном, потому что он на самом деле был капитан в отставке – Василий Яковлевич Казаков.
В юности, не кончив курса гимназии, он поступил в пехотный полк, в юнкера. Началась разгульная казарменная жизнь, с ее ленью, с ее монотонным шаганьем «справа по одному», с ее «нап‑ пле‑ чо! » и «шай, нак‑ кра‑ ул! » и пьянством при каждом удобном случае. А на пьянство его отец, почтовый чиновник какого‑ то уездного городка, присылал рублей по десяти в месяц, а в праздники, получивши мзду с обывателей, и по четвертному билету.
|
|
|
«Юнкерация» жила в казармах, на отдельных нарах, в ящиках которых, предназначенных для белья и солдатских вещей, можно было найти пустые полуштофы, да и то при благосостоянии юнкерских карманов, а в минуту безденежья «посуда» пропивалась, равно как и трехфунтовый хлебный паек за месяц вперед, и юнкера хлебали щи с «ушком» вместо хлеба. Батальонный остряк, унтер‑ офицер Орлякин, обедая со своим взводом, бывало, откладывал свой хлеб, левой рукой брался за ухо, а правой держал ложку и, хлебая щи, говорил: «По‑ юнкерски, с ушком».
У юнкеров была одна заветная вещь, никогда не пропивавшаяся: это гитара Казакова, великого виртуоза по этой части.
Под звуки ее юнкера пели хором песни и плясали в минуту разгула. Гитара сделала Казакова первым бильярдным игроком.
Переход от первого инструмента ко второму совершился случайно. Казаков прославился игрой на гитаре по всему городу, а любители, купцы и чиновники, таскали его на вечеринки и угощали в трактирах.
Казаков стал бывать в бильярдных, шутя сыграл партию с кем‑ то из приятелей, а через год уже обыгрывал всех маркеров в городе.
Дорого, однако, Казакову стоило выучиться. Много раз приходилось обедать с «ушком» вместо хлеба, еще больше сидеть в темном корпусе под арестом за опоздание на ученье…
Его произвели в офицеры, дали роту, но он не оставлял игры.
Слава о нем, как о первом игроке, достигла столиц, а вскоре он и сам сделался профессиональным игроком.
Опоздав на какой‑ то важный смотр, где присутствие его было необходимо, Казаков, по предложению высшего начальства, до которого стали доходить слухи о нем как о бильярдном шулере, должен был выйти в отставку.
|
|
|
Ему некуда было больше идти, как в бильярдную. И пошла жизнь игрока.
То в кармане сотни рублей, то на другой день капитан пьет чай у маркеров и раздобывается «трешницей».
Когда своих денег не было подолгу, находились антрепренеры, водившие Казакова по бильярдным. Они давали денег на крупную, верную игру, брали из выигрыша себе львиную долю и давали капитану гроши «на харчи».
Он играл в клубах, был принят в порядочном обществе, одевался у лучших портных, жил в хорошем отеле и… вел тесную дружбу с маркерами и шулерами. Они сводили ему игру.
Шли годы. Слава его, как игрока, росла, известность его, как порядочного человека, падала.
Из клубных бильярдных он перебрался в лучшие трактиры; потом стал завсегдатаем трактиров средней руки.
И здесь узнали его. Приходилось сводить игру непосильную, себе в убыток.
Капитан после случайного крупного выигрыша бежал из столицы на юг и начал гастролировать по бильярдным. Лет в семь он объездил всю Россию и, наконец, снова появился в столице.
Но уж не тот, что прежде: состарился.
От прежнего джентльмена‑ капитана остались гордая, военная осанка, седая роскошная шевелюра и сильно поношенный, но прекрасно сидевший черный сюртук.
Вот каким он явился в бильярдную бульварного трактира.
Играли на деньги два известных столичных игрока: старик, подслеповатый, лысый, и молодой маркер из соседнего трактира.
Маркер проигрывал и горячился, старик хладнокровно выигрывал партию за партией и с каждым ударом жаловался на свою старость и немощь.
– Ничего, голубушки мои, господа почтенные, не вижу, ста‑ арость пришла! – вздыхает старик и с треском «делает» трудный шар.
– Старый черт, кроме лузы ничего не видит! – сердится партнер.
– Подрезаю красненького.
– Тридцать пять, и очень досадно! – считает маркер.
– В угол.
– Не было. Никого играют, тридцать пять дожидают!
– Батюшки мои светы! Кого это я вижу, сколько лет, сколько зим, голубушка Василий Яковлевич! Какими судьбами‑ с?
– На твою игру, Прохорыч, посмотреть приехал; из Нижнего теперь…
Прохорыч, живо кончив партию, бросил кий, и два старика, «собратья по оружию», жарко обнялись, а потом уселись за чай.
|
|
|
– Где побывал, Василий Яковлевич?
– Дурно кончил. Теперь из Нижнего, в больнице лежал месяца три, правая рука сломана, сам развинтился… Все болит, Прохорыч!
Прохорыч вздохнул и погладил бороду.
– Руку‑ то где повредил? – спросил он, помолчавши.
– В Нижнем, с татарином играл. Прикинулся, подлец, неумелым. Деньжат у меня а‑ ни‑ ни. Думал – наверное выиграю, как и всегда, а тут вышло иначе. Три красных стало за мной, да за партии четыре с полтиной. Татарин положил кий: дошлите, говорит, деньги! Так и так, говорю, повремените: я, мол, такой‑ то. Назвал себя. А татарин‑ то себя назвал: а я, говорит, Садык… И руки у меня опустились…
– Садык, Садычка? – Ну, на черта, Василий Яковлевич, налетел.
– Да, Садык. Деньги, кричит, мне подавай. Маркер за партии требует. Я было и наутек, да нет…
– Ну, что дальше, что?
– Избили, Прохорыч, да в окно выкинули… Со второго этажа в окно, на мощеный двор… Руку сломали… И надо же было!.. Н‑ да. Полежал я в больнице, вышел – вот один этот сюртучок на мне да узелочек с бельем. Собрали кое‑ что маркеры в Нижнем, отправили по железной дороге, билет купили. Дорогой же – другая беда, указ об отставке потерял – и теперь на бродяжном положении.
Капитан, за несколько минут перед тем гордо державший по военной привычке свою голову и стан, как‑ то осунулся.
– Ну, а игра, Василь Яковлевич, все та же? Капитан встрепенулся.
– Не знаю; из больницы вышел, еще не пробовал. Недели две только руку с перевязки снял.
– Поди, похуже стала.
– А может, отстоялась. Когда я долго не играю – лучше игра. Думаю свести.
– Своди, что же – на красненькую… – Прохорыч незаметно сунул под блюдечко десятирублевку.
– Спасибо, старый друг, спасибо, – выручаешь в тяжкую минуту.
– Мы старую хлеб‑ соль не забываем! Капитан взял кий в руки.
– За капитана держанье, держу за капитана красный билет! – послышалось во всех углах. Посыпались на столы кредитки…
Капитан гордо выпрямился.
Его партнер, известный игрок Свистун, молодой мальчик, начал партию. Ловко, «тонким зефиром», его шар скользнул по боку пирамидки и вернулся назад.
|
|
|
Капитан оперся на борт, красиво согнул свой тонкий, стройный стан, долго целился и необычайно сильным ударом «в лоб» первого шара пирамиды разбил все шары, а своего красного вернул на прежнее место. Удар был поразительный.
– Браво, капитан, браво! – аплодировала, восхищаясь, бильярдная.
Но капитану было не до того. Он схватился левой рукой за правую и бледный, как мертвец, со стоном опустился на стул.
Свистун сделал удар – и не отыгрался. Его шар встал посередине бильярда, как раз под всей партией. Стоило положить одного шара и выиграть все.
А капитан, удививший минуту тому назад бильярдную своим былым знаменитым «капитанским» ударом, продолжал стонать, сидя на стуле.
Вся бильярдная столпилась около него.
– Рука моя… рука… Умираю… Она сломана! – стонал капитан.
Ему дали воды. Он немного оправился и помутившимися глазами смотрел на окружающих.
– Играйте, играйте, ваш удар! – требовал Свистун и державшие за него.
– Пусть другой играет, он не может, видите, болен! – говорили противники.
– А болен, не берись! Мы тоже деньги ставили.
– Послушай, Свистун, я стою подо всей партией, разойдемся! – посмотрев на бильярд, промолвил капитан.
– Играйте‑ с!
Капитан, бледный, с туманным взором, закусив от боли губу, положил правую руку за борт сюртука, встал, взял в левую руку кий и промахнулся.
Свистун с удара сделал партию и получил деньги.
Капитан без чувств лежал на стуле и стонал.
Кто‑ то, уплачивая проигрыш, обругал его «старым вором, бродягой».
Его выгнали, больного, измученного, из бильярдной и отобрали у него последние деньги. На улице бедняка подняли дворники и отправили в приемный покой. Прошло несколько месяцев; о капитане никто ничего не слыхал, и его почти забыли. Прошло еще около года. До бильярдной стали достигать слухи о капитане, будто он живет где‑ то в ночлежном доме и питается милостыней.
Это было верно: капитан действительно жил в ночлежном приюте, а по утрам становился на паперть вместе с нищими, между которыми он известен за «безрукого барина». По вечерам его видали сидящим в бильярдных грязных трактиров.
Он поседел, осунулся, стан его согнулся, а жалкие лохмотья и ампутированная рука сделали его совсем непохожим на былого щеголя‑ капитана.
|
|
|
