 |
Взаимодействие перевода с окружающей средой
|
|
|
|
Каждая система характеризуется не только наличием связей и отношений между образующими ее элементами, но и неразрывным единством с окружающей средой, во взаимодействии с которой она формирует и проявляет свои свойства, являясь при этом ведущим активным компонентом взаимодействия.
Переводческая деятельность также оказывается тесно связанной с окружающей средой. Связь перевода со средой сложна и много-
1 Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 2002. С. 81. 228
планова. Для того чтобы наиболее объективно определить характер взаимодействия перевода с окружающей средой, нужно исходить из того, что ведущим и активным компонентом этого взаимодействия оказывается именно перевод.
Прежде всего, говоря о переводе, следует иметь в виду, что речь идет в данном случае о конкретном процессе перевода, так сказать, акте перевода, разворачивающемся в конкретном времени и конкретном пространстве.
Конкретный акт перевода предполагает сложнейшие отношения с окружающей средой.
Первая и главная реальность для переводчика — ситуация общения (коммуникативная ситуация). В этой ситуации переводчик всегда взаимодействует с двумя другими участниками коммуникации — автором исходного текста и получателем текста перевода, обеспечивая межъязыковое посредничество. Он всегда обращен к автору исходного речевого произведения, как бы далеко во времени и пространстве тот ни находился. Даже если речь идет о переводе произведения, созданного много веков назад, переводчик формирует свою этику отношения к автору, которая выражается в том, насколько бережно он относится к мыслям и чувствам автора, его образной системе и стилю. Разумеется, в этом случае речь идет скорее о воображаемом авторе, нежели о реальной личности. Переводчик создает в своем сознании образ автора, с которым и ведет внутренний диалог.
|
|
|
Несколько иначе обстоит дело тогда, когда автор исходного сообщения принимает непосредственное участие в акте коммуникации, как происходит обычно в устном переводе. Переводчик в этом случае ориентируется не только на речь автора и содержащиеся в ней мысли и чувства, но и на его эмоциональное состояние, а также на знаки, передаваемые невербальными средствами — мимикой, жестами и пр. Он принимает во внимание авторитет автора и его положение в иерархии всех участников коммуникации главным образом по отношению к получателю переводного сообщения, т.е. тому или тем, кому адресован перевод.
Коммуникативная ситуация, в которой разворачивается устный перевод, часто предполагает взаимную смену ролей автора сообщения и его получателя. Такая смена происходит обычно во время переговоров, когда переговаривающиеся стороны поочередно выступают то в роли автора (отправителя) исходного сообщения, то в роли получателя сообщения. Если переводчик на переговорах всего один, он переводит также поочередно высказывания то одной, то другой стороны, осуществляя так называемый двусторонний перевод. В этом случае этика переводчика подразумевает равное внимание к мыслям и чувствам всех участников
коммуникации, между которыми устанавливается посредничество, несмотря на то что он является обычно «наемным работником» одной из сторон и представителем одной культуры, в сознании которого один язык доминирует над другим.
Получатель переводного сообщения, как и автор исходого, может быть не только реально представленным в акте коммуникации с переводом, но и некой абстрактной фигурой, образом, созданным переводчиком. Такой абстрактной фигурой является читатель переводного произведения. Разумеется, читатель существует объективно, в реальном мире, но только после того, как перевод завершен и предложен публике. В процессе перевода происходит взаимодействие переводчика с построенной им моделью читателя. Определяя стратегию перевода, переводчик ориентируется, как правило, на эту модель, хотя в модели могут преобладать черты какой-то конкретной личности. Так, одна из переводчиц художественной литературы признавалась, что все свои переводы проверяет на сыне-подростке: если ему все понятно и текст нравится, значит, перевод удался. Представления об обобщенном читателе с изысканными вкусами руководили действиями переводчиков эпохи классицизма.
|
|
|
Коммуникативная ситуация предполагает взаимодействие перевода и с многими другими явлениями окружающей среды, влияющими на то, какие решения принимает переводчик.
Вторая реальность, с которой непременно взаимодействует переводчик, — это исходный текст. Именно исходный текст дается переводчику в непосредственном ощущении. Переводчик воспринимает исходный текст по слуховым или зрительным каналам в определенных условиях конкретной ситуации общения. Исходный текст составляет основу всякого процесса перевода, так как именно в нем содержится вся необходимая информация, подлежащая переводческому переосмыслению и толкованию. Но исходный текст — это внешний объект по отношению к переводу, фрагмент окружающей среды, который взаимодействует с переводом, оставаясь при этом неизменным. Именно поэтому исследователи, определявшие перевод как процесс трансформации текста на одном языке в текст на другом языке, делают оговорку, что «термин "трансформация" используется в переводоведении в метафорическом смысле»1, что «сам исходный текст или текст оригинала не "преобразуется" в том смысле, что он не изменяется сам по себе»2.
Исходный текст как объект внешнего мира может поступать к переводчику в письменной или устной форме однократно или
1 Швейцер А.Д- Теория перевода. С. 118.
2 Бархударов Л. С. Указ. соч. С. 6.
многократно, до начала перевода или одновременно с развитием процесса перевода.
И, наконец, самым сложным оказывается взаимодействие перевода с той реальной действительностью, которая описывается в исходном сообщении и воспроизводится в переводном тексте. Сложность взаимодействия перевода с этой реальностью состоит в том, что она дается переводчику обычно не в непосредственном ощущении, а в виде некой абстракции, идеальной сущности, материализованной в знаках исходного языка. В самом деле, воспринимая исходное сообщение, переводчик сталкивается не с самой реальной действительностью, а с образом некоего ее фрагмента, отраженного сознанием автора исходного текста. Эта авторская картина реальности может быть ее более или менее точным отражением, идеальной копией реального объекта. Она может давать искаженное представление об объективном мире, а иногда является вымыслом, т.е. неким идеальным конструктом, смоделированным автором исходного текста. В переводе авторская картина фрагмента действительности сталкивается с представлениями переводчика об этом фрагменте. Расшифровывая знаки исходного текста, переводчик создает в своем сознании свою картину данного фрагмента на основе субъективного познавательного опыта и своего умения проникать в смыслы, зашифрованные в знаках исходного языка. Представления переводчика о том или ином фрагменте реальной действительности столь же субъективны, как и представления автора, поэтому их полное совпадение вряд ли возможно. Иногда представления переводчика о реальном мире оказываются более полными и более точными, чем у автора. Тогда возникает сложная этическая проблема допустимости изменений переводчиком системы смыслов оригинального текста, т.е. представлений автора о том или ином фрагменте реальной действительности. Эта проблема может решаться по-разному. Разумеется, современные переводчики, убежденные в том, что земля круглая, не станут исправлять древних авторов, исходивших из иных представлении об устройстве мира. Их задача — показать определенный уровень знаний, в том числе и заблуждения, свойственные той или иной эпохе. Переводчик, встретивший в исходном письменном тексте научного содержания, например неточные даты, скорее всего оставит их без изменения в тексте, но дополнит перевод уточняющим комментарием. В условиях устной коммуникации переводчик, столкнувшись с неточностью в исходном сообщении, возможно, оставит ее на совести автора, не внося никаких изменений. Но этим он ставит себя под удар, так как становится «соавтором» ошибочного представления о реальном объекте и при отсутствии письменной фиксации исходного
|
|
|
|
|
|
текста ошибка может быть приписана именно ему. Поэтому, если у переводчика есть возможность согласовать с автором исходного текста спорные положения, он непременно должен этой возможностью воспользоваться, чтобы избежать недоразумений.
Представления переводчика о реальном мире могут быть менее точными, чем у автора исходного текста. В этом случае в процессе перевода может возникнуть подмена истинного представления о реальной действительности новым, ложным, особенно в тех случаях, когда формы исходного текста содержат некоторую двусмысленность. Такие ситуации могут возникнуть, например, при переводе высказываний с именами собственными, имеющими одинаковую форму в мужском и в женском роде. Так, французское имя Dominique имеет единую форму и как мужское, и как женское имя, не изменяются во французском языке по родам и фамилии. Поэтому переводчик, незнакомый с реальной личностью, обозначенной именем, будет испытывать затруднения при переводе элементарной фразы, где за именем будет следовать глагол в прошедшем времени, например: Dominique Aury a еcrit la préface. В какую форму поставить глагол: написал или написала1) Отсутствие точного знания о реальной действительности заставит переводчика преобразовывать форму высказывания таким образом, чтобы избежать возможных искажений. Поэтому вместо Доминик Ори написал (написала?) предисловие может возникнуть, например: Доминик Ори — автор предисловия.
Недостаточно точное представление переводчика о реальной действительности, отображенной в исходном речевом произведении, оказывается одним из серьезных источников переводческих ошибок, особенно когда речь идет о так называемых «реалиях», т.е. предметах реальной действительности, существующих в мире исходного языка и не имеющих точных аналогов в культуре языка переводящего.
Рассмотрим в качестве примера следующее высказывание из «Собачьего сердца» M.А. Булгакова и его перевод на английский язык:
«Я теперь председатель, и сколько ни накраду — все, все на женское тело, на раковые шейки, на "Абрау-Дюрсо"».
|
|
|
В одном из многочисленных переводов на английский язык этого произведения Булгакова читаем: «Now I'm Chairman and however much I steal it all goes on the female body, on chocolates, on Crimean champagne»1. Раковые шейки оказываются в английском варианте шоколодными конфетами. Переводчик ошибочно ассоциировал понятие раковые шейки с названием хорошо известных
1 Перевод — Avril Pyman. 232
русских конфет. Но карамель, коей являются «Раковые шейки», показалась ему слишком убогой для данной сцены и он превратил карамельные конфеты в шоколадные, что более соответствовало его представлениям о роскоши и шике в России 20-х гг. Так раковые шейки, изысканное блюдо и для России начала XXI в., превратились в переводе в шоколадные конфеты.
Но существует и еще одна картина мира, т.е. отраженная реальность, с которой взаимодействует перевод, — это картина мира получателя переводного текста, точнее, представление переводчика об этой картине. Мы помним из опыта предшественников, что именно сомнения переводчика в том, что реальная действительность, описываемая в текстах оригинала, хорошо известна читателю, заставляли его прибегать к преобразованиям разного рода. Жак Амио использовал добавления, другие переводчики просто выбрасывали описания тех фрагментов действительности, которые, по их мнению, могли быть непонятны воображаемому читателю, а также использовали для передачи этой реальности более обобщенные понятия или подменяли описание чужих объектов описаниями более знакомых, своих для переводящей культуры.
Вернемся к примеру из Булгакова. Мы видим, что предмет реальной действительности Советской России 20-х гг. шампанское «Абрау-Дюрсо» в английской версии превращается в крымское шампанское. Переводчик делает здесь еще одну фактологическую ошибку (ошибку в описании реальной действительности), так как поселок Абрау-Дюрсо, знаменитый своими шампанскими и белыми винами, расположен не в Крыму, а в Краснодарском крае, недалеко от Новороссийска. Но для нас важнее другое. Переводчик уверен, что имя собственное Абрау-Дюрсо ничего не скажет английскому читателю, поэтому он заменил понятие о конкретном классе предметов понятием о более общем классе. Автор другого перевода, не взявший на себя смелость утверждать, что Абрау-Дюрсо — это крымское шампанское, поднимается еще выше по ступеням обобщения: «I've made good now and all I make in graft goes on women, lobster and champagne»^. Такой же модели придерживается и автор итальянской версии: «Oggi sono presidente, e tutto quel che rubo voglio spendermelo in donne, gamberetti e champagne». Французский переводчик идет, казалось бы, по пути еше более обобщенного представления действительности. У него Абрау-Дюрсо превращается в хорошее вино — le bon vin. Француз не может назвать шампанским вино, произведенное не в Шампани. Но он дает оценочную характеристику напитку — «хорошее», т.е. до-
Перевод — Michael Glenny Collins.
рогое вино. Это позволяет ему описать чужую реальность достаточно точно с учетом ожиданий французских читателей, их способности составить представление о чужой для них реальности.
Таким образом, окружающая действительность оказывается в тесном и многообразном взаимодействии с переводом как системным процессом.
§ 5. Иерархичность — свойство системы перевода
Иерархичность как одно из свойств любой системы предполагает, что каждый компонент системы в свою очередь может рассматриваться как система. В то же время исследуемая в данном случае система представляет собой один из компонентов более широкой системы. Рассматривая перевод как системный процесс, обладающий определенной структурой, мы отмечали, что этот целостный процесс может быть представлен в виде системы взаимозависимых операций по проникновению в смыслы, заключенные в определенных последовательностях знаков одного языка, и их толкованию, интерпретации в знаках другого. Каждая из этих операций также может быть представлена в виде неких взаимосвязанных подсистем. Если мы обратимся к структуре «порции» перевода, то увидим, что понимание определенного фрагмента текста иерархически подчинено пониманию всего текста в целом. Представим себе, что на каком-то этапе перевода такой «порцией» оказывается отдельное слово. Взятое изолированно, вне контекста, почти каждое слово в силу своей полисемичной природы предполагает массу толкований. Его реальная жизнь начинается только в речи, в окружении других слов, актуализирующих те из его значений, которые необходимы для формирования смысла. Именно поэтому начинающим переводчикам не рекомендуется слишком часто заглядывать в словарь, да и не всегда словарь может предоставить нам хоть какой-нибудь выбор. В одном из приведенных выше примеров (в переводе булгаковского высказывания на французский язык) мы видели, что переводчик подчиняет перевод отдельного слова не только одному высказыванию, описывающему конкретную сцену, но и более общим аспектам понимания. Прежде всего он понимает, что слово Абрау-Дюрсо в данном контексте обозначает не поселок, а именно вино. Исходя из понимания смысла фрагмента, он делает вывод о том, что речь идет о достаточно дорогом престижном вине, напоминающем шампанское. Он понимает, что для французского читателя естественным образом существует только шампанское, произведенное во Франции, поэтому переводческие решения английского и итальянского коллег оказываются для него неприемлемыми. Он сохраняет главный элемент смысла, заключенный в данном сло-
вe, — престижность и высокая цена — и выбирает определенную форму для его передачи на языке перевода. Понимание и выражение составляют две взаимосвязанные фазы перевода, иерархически подчиненные содержанию переводимого текста в целом. Одна и та же форма, встретившаяся в разных текстах, может переводиться различно. Так, словосочетание французского языка char de combat будет переводиться как боевая колесница в тексте о римских войнах и как танк в текстах современной военной тематики. Эта иерархическая зависимость конкретного переводческого решения от содержания всего текста в целом и его формы, на первый взгляд довольно простая и понятная, является камнем преткновения для многих поколений переводчиков. Одной из таких проблем оказывается проблема «историзации» текста перевода. Как «состарить» текст перевода произведения, написанного в XVI в., как придать ему благородную древность, ведь не переводом же его на старославянский язык?
Всякий перевод, являясь речевым действием, подчиняется нормам языка перевода в целом, нормам того речевого жанра, в рамках которого он развертывается, а также индивидуальной стилистике автора. Выбор конкретной формы в языке перевода иерархически подчинен форме всего текста. Перевод поэтического рифмованного произведения также рифмованной формой предполагает, как известно, значительный отход от семантики, заключенной в отдельных словах и даже в произведении в целом. Семантика поэтического произведения оказывается иерархически подчиненной эстетическим устремлениям переводчика, его желанию создать у читателя переводного текста впечатление, аналогичное тому, какое вызывает текст оригинала у того читателя, для которого он был создан.
Перевод военно-технического документа также будет осуществляться в соответствии с нормами жанра: переводчик будет стремиться к максимальной точности терминов, он постарается избежать описательных перифраз и слишком длинных и сложных фраз. Таким образом, норма речи каждого конкретного перевода иерархически подчинена нормам речевого жанра и переводящего языка в целом.
Перевод может рассматриваться и как подсистема в общей системе межкультурной коммуникации, а также и как подсистема в общей системе посреднических услуг, входя в ту и другую системы своими разными сторонами. Литературный перевод оказывается подсистемой в общей системе литературного творчества, а перевод научной литературы представляет собой подсистему в общей системе обмена научной информацией и т.д.
Таким образом, перевод, как и всякая другая система, обладает свойством иерархичности.
Множественность описаний
Всилу принципиальной сложности каждой системы ее адекватное познание требует построения множества разных моделей, каждая из которых описывает лишь один аспект системы. Перевод также является объектом множественных описаний, о чем мы упоминали, говоря о месте теории перевода среди других наук.
Только лингвистическая теория перевода дала множественные его описания, получившие свое лаконичное выражение в так называемых моделях перевода. Теории перевода известны множественные попытки построения моделей переводческого процесса как коммуникативного акта. Более простые модели перевода по мере развития теории получали разнообразные усложнения в зависимости от того, каким образом представляется исследователю перевода механизм переводческой деятельности.
Немецкий исследователь О. Каде предложил модель процесса перевода, опираясь на общую теорию коммуникации и полагая, что при переводе действуют факторы, познание которых возможно исключительно в рамках акта коммуникации в целом1. В его модели перевод представлен как процесс двуязычной коммуникации, начинающийся с восприятия текста ИЯ переводчиком и заканчивающийся порождением текста ПЯ*. Первая фаза этого процесса представляет собой коммуникацию между отправителем и переводчиком. На следующем этапе происходит мена кода, осуществляемая переводчиком, выступающим в качестве перекодирующего звена. На третьем, завершающем, этапе осуществляется коммуникация между переводчиком, выступающим в качестве отправителя, и получателем переведенного сообщения. «Важнейшей фазой этого процесса является мена кода ИЯ → ПЯ, подчиняющаяся определенным условиям в связи со своими специфическими функциями в рамках акта коммуникации. Эту фазу можно назвать переводом в узком смысле слова»2, — писал исследователь. Построение коммуникативной модели позволило ему сформулировать основную проблему перевода, которая в коммуникативном аспекте заключается в соответствии между воздействием, оказанным на переводчика как на получателя оригинального речевого произведения, и его намерением как отправителя по реализации сообщения средствами иного языка. Это соответствие и составляет предпосылку эквивалентности между исходным сообщением и переводным.
1 Каде О. Проблемы перевода в свете теории коммуникации // Вопросы
теории перевода в зарубежной лингвистике. М, 1978. С. 69—90.
2 Там же. С. 70.
* Традиционно используемые в теории перевода сокращения: ИЯ — исходный язык; ПЯ — переводящий язык.
Идея анализа перевода как акта коммуникации получила свое развитие в работах Миньяр-Белоручева и других исследователей. Миньяр-Белоручев исходил из того, что перевод является одним из видов коммуникации, а именно коммуникацией с использованием двух языков. Поэтому и закономерности перевода могут изучаться на фоне общих закономерностей коммуникации. Его модель перевода, построенная на основе известной модели речевого (коммуникативного) акта, предложенной Р.Якобсоном1, представляет процесс перевода как речевой акт, в котором компоненты коммуникации удваиваются: появляются два отправителя, каждый со своими мотивами и целями высказывания, две ситуации, два речевых произведения, два получателя сообщения. «Удвоение компонентов коммуникации и является основной отличительной чертой перевода как вида речевой деятельности»2, — утверждал исследователь.
Определение перевода с позиций общей теории коммуникации было значительным шагом вперед, так как предполагало более широкий взгляд на извечные «тупиковые» проблемы теории перевода, в частности на проблему переводимости и переводческого инварианта. Взгляд на перевод как на деятельность, необходимую для коммуникации, позволял положительно решить проблему переводимости, абстрагируясь от некоторых непереводимых частностей. Коммуникативная ситуация подсказывает, какие элементы информации, содержащейся в исходном сообщении, могут опускаться, а какие должны быть непременно переданы в переводе.
Дальнейшее усложнение моделей перевода, построенных на основе представлений о переводе как об акте межъязыковой коммуникации, предполагало, как правило, введение новых компонентов. Так, Швейцер обращается к модели перевода, предложенной американским исследователем перевода Найдой, построенной на сопоставлении двух процессов: порождения и восприятия исходного текста и порождения и восприятия текста перевода. Концептуально эта модель напоминала ту, что предлагал Миньяр-Белоручев. В ней фигурировал отправитель исходного сообщения, порождавший исходное речевое произведение, который воспринимался первичным получателем в первичном акте коммуника-
1 В этой модели коммуникативный акт предстает как система из шести
компонентов: отправителя сообщения, его получателя (адресата), предметной
ситуации, т.е. того, о чем идет речь в сообщении (референта), канала связи,
языкового кода и самого сообщения, каждому из которых может соответство
вать отдельная речевая функция (эмотивная, конативная, фатическая, референт
ная, металингвистическая, эстетическая), доминирующая в том или ином рече
вом произведении (см.: Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм
«за» и «против». M., I975).
2 Миньяр-Белоручев Р.К. Общая теория перевода и устный перевод. С. 31.
ции. Переводчик также оказывался в этом коммуникативном акте получателем, который, восприняв исходное сообщение, оказывался далее отправителем вторичного речевого произведения. Вторичное речевое произведение воспринималось соответствующим вторичным получателем. Швейцер считал необходимым усложнить эту довольно простую модель коммуникации с переводом новыми компонентами. «Мы расширили, — писал он, — схему Ю. Найды, включив в нее, с одной стороны, контактирующие в акте перевода языки (Я1 и Я2), а с другой — такие внеязыковые компоненты, как две культуры (К1 и К2), две предметные ситуации (ПС1 и ПС2) и две коммуникативные ситуации (КС1 и КС2)»1. Как можно заметить, с этими уточнениями коммуникативная модель процесса перевода еще больше приближается к универсальной модели коммуникативного акта Якобсона.
Коммуникативные модели перевода имеют определенную познавательную ценность, потому что позволяют взглянуть на перевод не только как на языковое явление, но как на процесс, особенности которого обусловлены самыми различными факторами. В этих моделях в известной степени реализуется необходимый для современной науки о переводе синтез подходов к переводу. В то же время в большинстве из этих моделей то самое «перекодирующее звено», собственно перевод, т.е. механизм переводческого преобразования, оказывается нераскрытым. Мы видим, что заставляет переводчика идти на те или иные преобразования, системы смыслов исходного произведения, но мы не видим в этих моделях, как идет сам процесс преобразования. Значительным шагом в познании механизма переводческих преобразований были так называемые лингвистические модели перевода, самыми известными из которых являются денотативная, семантическая и трансформационная. Каждая из этих моделей является теоретическим представлением какого-либо одного из аспектов переводческого процесса. Денотативная (или ситуативная) модель показывает, каким образом переводческие преобразования связаны с реальной действительностью, отраженной в тексте оригинала и воссоздаваемой в тексте перевода. Семантическая модель демонстрирует процесс выбора переводчиком гаммы семантических элементов, необходимых для передачи в финальном речевом произведении системы смыслов исходного текста. Трансформационная модель, основанная на идеях трансформационной грамматики, показывала возможность перехода от оригинального текста к тексту перевода, которые рассматривались как поверхностные структуры, путем проникновения на глубинный уровень и отыскания ядерных
1 Швейцер А.Д. Теория перевода. С. 52. 238
структур, способных составить основу межъязыковой эквивалентности. Все эти модели неоднократно и достаточно подробно описы-вались в работах по лингвистической теории перевода 70—80-х гг.
Во всех этих моделях делалась попытка представить, каким образом осуществляется собственно процесс перевода, имеющий конечной целью достижение эквивалентности между оригинальным речевым произведением и его переводом.
Интересную теоретическую концепцию, использующую коммуникативный подход к переводу как к коммуникативному акту, в котором может доминировать та или иная речевая функция для уточнения понятия переводческой эквивалентности, предложил В.Н. Комиссаров. Исследователь строит свою теорию перевода вокруг категории цели коммуникации. По его мнению, цель коммуникации «может быть интерпретирована как часть содержания высказывания, выражающая основную или доминантную функцию этого высказывания»2. Сохранение цели коммуникации является, по мнению Комиссарова, не только необходимым, но и достаточным условием эквивалентности перевода, в то время как ее несохранение делает перевод неэквивалентным. Примат цели коммуникации перед другими факторами, в том числе и перед описанием предметной ситуации, дает интересное решение извечному вопросу о множественности переводов одного и того же исходного речевого произведения. «Требуется лишь, чтобы перевод сохранял цель коммуникации оригинала, а конкретное решение может быть разным»3, — утверждает исследователь. Он предлагает различать несколько типов, точнее, уровней эквивалентности в зависимости от того, какая часть содержания оригинального речевого произведения сохраняется в переводе. Эта теория, получившая название «теории уровней эквивалентности», позволила приблизиться к решению центральной проблемы перевода — проблемы эквивалентности продукта, создаваемого переводчиком, тому объекту, с которым он производит многообразные и сложные трансформационные операции.
В некоторых исследованиях модели переводческой деятельности строятся не обобщенно, а сквозь призму какой-либо одной разновидности перевода. Так, А.Ф. Ширяев предложил комплексную модель синхронного перевода, которая представляет деятельность переводчика в виде трех параллельно протекающих и тесно связанных между собой процессов: 1) ориентирования в исходном
1 См. напр.: Комиссаров В.Н. Слово о переводе; Швейцер А.Д. Перевод и
лингвистика; Львовская З.Д. Теоретические проблемы перевода; и др.
2 Комиссаров В.Н. Современное переводоведение. М., 2001. С. 121.
3 Там же. С. 122.
тексте, 2) поиска и принятия переводческих решений и 3) осуществления переводческих действий. Эта модель интересна прежде всего тем, что в ней традиционное представление о переводе как о двухфазном процессе восприятия исходного текста и порождения текста перевода, которое мы обнаруживаем во многих определениях, нарушается. Перевод оказывается трехфазным процессом. Ширяев вводит промежуточную фазу — «поиск или выбор переводческих решений», — которая заключается «в определении синтаксической структуры высказывания на языке перевода и возможных вариантов ее развития, определении роли порождаемого отрезка в этой синтаксической структуре и его лексического наполнения»1. Закономерно возникает вопрос о том, отличается ли синхронный перевод от других видов перевода столь разительно, что сама деятельность переводчика протекает как регулярное чередование не двух, а трех фаз, или же, напротив, любой перевод может быть представлен в виде трехфазного процесса. Скорее, можно предположить второе. В самом деле, введение в модель переводческой деятельности промежуточной, а точнее, центральной фазы более точно отражает суть происходящих в переводе процессов. Переводчик формулирует высказывание на языке перевода не сразу после того, как он уяснил смысл исходного сообщения или его фрагмента, а после принятия решения, которому предшествует выбор наиболее приемлемой, адекватной формы. Наличие такой промежуточной «межъязыковой» фазы, когда переводчик уже оторвался от языка исходного сообщения, но еще не сформулировал свое речевое произведение на языке перевода, подтверждает практика другого вида устного перевода — последовательного. Как известно, процесс последовательного перевода предполагает освоение и запоминание значительных по временной протяженности текстов. Обычно переводчик начинает произносить свой текст только после того, как завершилась речь оратора. До этого он старается письменно зафиксировать получаемое сообщение. При этом переводчик широко использует символы, т.е. знаки особой системы, не принадлежащие ни исходному языку, ни языку перевода, записывает отдельные слова либо на исходном языке, либо на языке перевода и организует сообщение не в реальной синтаксической форме, а в условной логической последовательности (так называемый принцип «вертикализма»)2. Только после этой фиксации он приступает к оформлению сооб-
1 Ширяев А.Ф. Синхронный перевод. М., 1979. С. 101.
2 Об особенностях последовательного перевода и системе записи в устном
переводе см. более подробно: Миньяр-Белоручев Р.К. Последовательный перевод.
М, 1969; Он же. Пособие по устному переводу. M., I969; Записи в последова
тельном переводе. М., 1997.
щения на языке перевода. Процесс записи протекает одновременно с процессом поиска и выбора переводческих решений. Именно поэтому, возможно, переводчик записывает одни слова да исходном языке, т.е. так, как он их воспринимает, а другие — на языке перевода.
Таким образом, модель перевода как трехчастного процесса, разработанная на основе анализа синхронного перевода, оказывается продуктивной и для общей теории перевода, так как позволяет иначе взглянуть на механизм переводческой деятельности в целом.
Весьма важной представляется и еще одна модель перевода, предложенная Л.К. Латышевым, в которой переводческая деятельность рассматривается в контексте переводящего языка, его норм, а также представлений переводчика о правильной и, возможно, красивой речи на языке перевода. Опираясь на гипотезу Швейцера о том, что процесс перевода не является одноразовым актом, исследователь строит теоретическую модель перевода в виде «ряда последовательных операций, каждая из которых направлена на преодоление одного из факторов лингвоэтнического барьера: расхождения систем ИЯ и ПЯ, их норм, соответствующих узусов и преинформационных запасов»1. Иначе говоря, в этой концепции перевод принимает вид процесса многократного перебора и отсеивания вариантов. Переводчик в этом случае многократно осуществляет «трансформацию буквального перевода, который, пусть в неявной форме, но на первоначальном этапе процесса перевода присутствует в сознании переводчика»2. Эта теоретическая модель, не претендующая на абсолютную истину и предложенная, скорее, как гипотеза, полезна тем, что дает одно из возможных описаний собственно механизма перевода, а не только тех факторов, которые обусловливают функционирование этого механизма. Более того, она дает возможность вновь задуматься о единице перевода. Ведь наивно полагать, что переводчик неоднократно возвращается к первичному варианту, улучшая его, оперирует всем речевым произведением в целом. Переводчик выбирает наилучший вариант, работая с некой «порцией» текста. Косвенным подтверждением этого является признание М. Лютера о сложности нахождения нужной формы в языке перевода: «Часто случалось так, что мы на протяжении двух, трех, четырех недель подыскивали одно-единственное слово, расспрашивали о нем повсюду, иногда так и не находили»3. Лютер говорит о письмен-
1 Латышев Л.К. Технология перевода. М., 2001. С. 49.
2 Там же. С. 48.
3 Цит. по: Копанев П.И. Вопросы истории и теории художественного пере
вода. Минск, 1972. С. 149 (выделено мною. — И.Г.).
ном переводе, когда у переводчика есть возможность вернуться к тому или иному фрагменту текста. В устном переводе переводчик имеет право лишь на один вариант. Но и в устном переводе гипотеза Латышева находит свое интересное подтверждение при сравнении действий опытных и начинающих переводчиков. Особенно отчетливо это проявляется при так называемом переводе «с листа», который можно условно рассматривать как разновидность синхронного перевода, когда переводчик должен переводить устно совершенно незнакомый текст, не имея возможности даже пробежать глазами его начало, т.е. читать на одном языке и говорить на другом одновременно. Опытные переводчики переводят с листа неспешно, в ровном ритме, не допуская возвращения к уже переведенным фрагментам. Это вполне объяснимо самой сущностью данного вида перевода, который является прежде всего подготовительным упражнен
|
|
|
