Зарубежная этнопсихология в XIX веке

Значительно больший интерес к проблеме национальной психологии стал проявляться в эпоху капитализма, с возникновением и развитием которого связаны открытие неизвестных ранее стран, новых морских путей, политика колониальных войн, грабежа и порабощения народов целых континентов, образование мирового рынка, ломка прежних национальных перегородок, когда на смену старой национальной замкнутости пришли всесторонняя связь и известная зависимость одних государств от других.
В период, когда эта новая общественная формация бурно шла в своем развитии по восходящей линии, европейские ученые выдвинули целый ряд прогрессивных для своего времени идей, отражавших конкретные моменты и тенденции в социальной жизни общества. Некоторые из них, верно подмечая, что народы отличаются друг от друга определенными духовными чертами, своеобразными оттенками в нравах и обычаях, в художественном и ином восприятии окружающей действительности, в быту, традициях и т.д., пытались найти корни этих явлений в материальных факторах.
Во второй половине XIX в. в европейской социологии возник ряд научных течений, рассматривавших человеческое общество по аналогии с жизнью животного мира. Течения эти назывались по-разному: антропологическая школа в социологии, органическая школа, социальный дарвинизм и т.д. Однако результаты их исследований имели одну общую специфику — они недооценивали присущие социальной жизни особые объективные тенденции, механически переносили открытые Ч. Дарвином биологические законы на явления общественной жизни. Сторонники этих направлений пытались доказать прямое воздействие биологических законов на социальную, экономическую и духовную жизнь народов, стремились обосновать «теорию» о непосредственном влиянии анатомо-физиологических задатков людей на психику и на этой основе вывести черты их внутреннего, нравственно-духовного облика из биологических признаков.
На самом же деле присущие каждой этнической общности психологические черты являются продуктом в основном социального развития. Этнодифференцирующие же признаки человека (включая и физиологические) не заложены в его кровь и не связаны с особенностями его организма, не зависят от формы черепной коробки, объема головного мозга, физической массы тела, роста и т.п.
Индивид не рождается с уже готовым национальным характером и не является изначально приверженцем определенной национальной культуры, традиций, языка и соответственно не наделен с колыбели конкретными особенностями поведения. Он становится представителем определенной этнической общности (не формально, а по существу) лишь в процессе развития и воспитания в данной национальной среде.
Утверждения зарубежных исследователей середины XIX в. о том, что черты национальной психики передаются от родителей к детям по наследству, через половые клетки, не выдерживают никакой критики. Данные современной науки говорят об обратном. Социальная психика, в том числе и национальная, обязана своим возникновением только общественной среде. Если младенца, родившегося, например, в Италии перевезти в Англию и воспитать в условиях английской культуры и общества, то он приобретет английскую сдержанность, «южный» же темперамент этнических предков фактически утрачивается.
Начало собственно этнической психологии как самостоятельной отрасли знаний, ее методологических и теоретических основ на Западе было положено М. Лацарусом и X. Штейнталем.
Швейцарский философ М. Лацарус (1824—1903), ученик и последователь основоположника немецкой эмпирической психологии И. Гербарта, первоначально исследовал такие явления, как юмор, язык в его отношении к мышлению и т.д. Большую известность в научных кругах он получил как один из основателей теории «психологии народов».
В 1859 г. вместе с немецким философом и языковедом Штейнталем он начал издавать журнал «Психология народов и языкознание», в котором печатались материалы, связанные с изучением языка, традиций, обычаев и нравов людей, их жизнедеятельностью. В программной статье, напечатанной в первом номере этого журнала и названной «Мысли о психологии народов», ученые сформулировали свой главный тезис о том, что народ, или «дух Целого», выражающийся в языке, мифах, обычаях, нравах, религии и искусстве, является главной силой истории. «Дух народа», по их мнению, это некая таинственная субстанция, которая остается неизменной при всех переменах и обеспечивает единство национального характера при всех индивидуальных различиях [256].
X. Штейнталь (1823 — 1899) ко времени появления интереса к «психологии народов» уже был известен своими трудами в области языкознания, исследованиями соотношения между грамматикой, логикой и психологической сущностью языка, а также считался одним из основателей психологического направления в языкознании, автором теории звукоподражания при объяснении происхождения языка. Он, как и Лацарус, поддержал идею создания специальной науки, которая может называться «психологией народов». Но она должна объединять историко-филологические исследования с психологическими.
Признавая наличие у каждого этноса своеобразной культуры, Штейнталь объяснял его целостность и единство первичными психическими связями, находящими свое проявление в языке, обычаях и нравах, мифах, религии и народной поэзии. «Все индивиды одного народа, — писал он, — носят отпечаток особой природы народа на своем теле и душе, при этом воздействие телесных влияний на душу вызывает... свойства духа, одинаковые у всех индивидов, вследствие чего все они обладают одним и тем же народным духом» [257. — Ч. 4. — С. 114— 115]. Психологическое же сходство индивидов, согласно Штейнталю, проявляется в их сознании, понимание природы которого весьма затруднительно и возможно лишь описание его проявлений в обыденной жизни.
Лацарус и Штейнталь видели задачи «психологии народов» как самостоятельной отрасли в том, чтобы: 1) познать психологическую сущность народного духа; 2) открыть законы внутренней духовной, или идеальной, деятельности народа в жизни, искусстве и науке; 3) выявить основания, причины и поводы возникновения, развития и уничтожения особенностей какого-либо народа. «Психология народов», по их мнению, должна изучать те же явления, что и общая психология. Причем первая воспринималась ими как продолжение последней. При этом ученые считали, что «дух народа» присутствует лишь в индивидах и не может существовать вне человека.
Идею о выделении «психологии народов» как особой отрасли знаний развил и систематизировал В.Вундт (1832—1920), выдающийся немецкий психолог, физиолог и философ, создавший в 1879 г. первую в мире психологическую лабораторию, преобразованную позже в Институт экспериментальной психологии. В 1881 г. он основал первый в мире психологический журнал «Психологические исследования» (первоначально «Философские исследования»).
Критически проанализировав существовавшие тогда взгляды на предмет психологии как науки о душе и внутреннем мире человека, Вундт предложил считать ее отраслью знаний, изучающей непосредственный опыт жизни личности, т. е. доступные самонаблюдению явления сознания. Согласно мнению ученого, экспериментальному изучению поддаются лишь простейшие психические процессы. Что же касается высших психических процессов (речь, мышление, воля), то они должны изучаться культурно-историческим методом.
Фундаментальный десятитомный труд Вундта «Психология народов» имел своей целью окончательно закрепить право существования этнопсихологических представлений, которые мыслились Вундтом как продолжение и дополнение индивидуальной психологии. При этом он считал, что психологическая наука должна состоять из двух частей: 1) общей психологии, изучающей человека с помощью экспериментальных методов, и 2) «психологии народов», которая исследует представителей тех или иных этнических общностей посредством анализа результатов их исторической деятельности (религии, мифов, традиций, памятников культуры и искусства, национальной литературы) [228].
И хотя Вундт представлял «психологию народов» в несколько ином свете, чем Штейнталь и Лацарус, он всегда подчеркивал, что это наука о «духе народа», который является трудно познаваемой таинственной субстанцией. И лишь впоследствии, в начале XX в., российский этнопсихолог Г. Г. Шпет доказал, что под «духом народа» на самом деле следует понимать совокупность субъективных переживаний представителей конкретных этнических общностей, психологию «исторически образующегося коллектива», т.е. народа [253. - С. 20].
В конце XIX в. французский ученый Г. Лебон (1841 — 1931), которого на Западе считают основоположником социальной психологии, дополнил психологию народов своими личными воззрениями. Он полагал, что у каждой расы есть свой устойчивый психологический менталитет, формирующийся на протяжении многих веков. «Судьбой народа руководят в гораздо большей степени умершие поколения, чем живущие, — писал он. — Ими одними заложено основание расы. Столетие за столетием они творили идеи и чувства и, следовательно, все побудительные причины нашего поведения. Умершие передают нам не только свою физическую организацию. Они внушают нам также свои мысли. Покойники суть единственные неоспоримые господа живых. Мы несем тяжесть их ошибок, мы получаем награды за их добродетели» [128. -С. 102].
По мнению Лебона, совокупность психологических особенностей этноса образует некий средний тип, дающий возможность понять сущность народа. «Тысяча французов, тысяча англичан, тысяча китайцев, взятых случайно, — писал он, — конечно должны отличаться друг от друга; однако они обладают в силу наследственности их расы общими свойствами, на основании которых можно воссоздать идеальный тип француза, англичанина, китайца...» [128. — С. 140]. Глубокие различия, существующие между психическим складом представителей различных этносов, согласно взглядам Лебона, приводят к тому, что они по-разному воспринимают внешний мир, по-своему чувствуют, рассуждают и действуют.
По мнению Лебона, существует определенная иерархия человеческих рас. Он различал первобытные расы — народы с отсутствием следа культуры, низшие расы, способные к зачаткам цивилизации (к ним он отнес негров), средние расы — народы, создавшие высокие типы цивилизаций, которые могли превзойти только европейцы: это китайцы, японцы, монголы, а также ассирийцы и арабы. К высшим расам Лебон отнес только индоевропейские народы, даже низшие из которых — индусы, «возвысились в области искусства, литературы и философии до такого уровня, какого никогда не могли достигнуть монголы, китайцы и семиты» [128.-С. 110].
Совершенно неприемлемой и не оправдавшей себя с современной точки зрения была позиция Лебона, согласно которой между четырьмя перечисленными большими группами невозможно слияние, а разделяющие их различия непреодолимы. Причем иерархичность народов выделялась им не только в группах, но и внутри каждой из них. «Англичанин, испанец, русский, — писал он, — относятся к группе высших народов; однако мы хорошо знаем, что между ними существуют очень большие различия»[128.-С. 30-31].
Показанная социальная «лестница» рас, естественно, отражает не только существовавшую в то время предвзятость к различным народам, но и непонимание своеобразия каждого народа в его развитии, несхожести мыслительного и чувственного аппарата, возникшей в силу особенностей исторического становления этносов. Нельзя забывать о том, что этнопсихология делала тогда лишь первые шаги, и понимающее проникновение в уникальность и специфичность этносов могло стать лишь следствием ее конкретных исследований.
Следует отметить, что западная наука впоследствии использовала идеи Лебона для формулирования тезиса о национальной исключительности, стремясь противопоставить один народ другому, сделать упор на том, что их разделяет, а не на том, что сближает, тем самым оправдывая развязывание колониальных войн.
Несмотря на его весомые научные заслуги Лебона на Западе открыто называют ярым последователем французского социального философа Гобино, считающегося основателем теории расизма. Став на такие позиции, западные исследователи долгое время игнорировали зарождавшийся уже в то время, а в современную эпоху ставший реальностью процесс сближения наций. Именно поэтому их внимание, как отмечал Э. А. Баграмов, было направлено на отыскание несходства и даже «противоположности народов, а не на исследование присущего каждой нации своеобразия в выражении общих для людей мыслей, чувств, переживаний, которое могло бы способствовать росту взаимопонимания народов» [18.— С. 65].
В XX в. под напором неопровержимых научных фактов, явившихся результатом многочисленных прикладных исследований, зарубежные социологи и психологи вынуждены были отойти от признания какой-либо значительной роли расового начала в формировании национальной психики людей.