 |
Дейенерис 1 страница
|
|
|
|
Тирион
– Номер девяносто семь, – щелкнул кнутом оценщик. – Пара карликов, хорошо вышколенных для вашего удовольствия. – Помост для торгов стоял в устье широкого бурого Скахазадхана на берегу залива Работорговцев. Запах морской соли смешивался с вонью невольничьего лагеря. Тириона мучила не столько жара, сколько влажность: воздух пригибал к земле, как тяжелое мокрое одеяло. – Прилагаются свинья и собака, на которых карлики ездят верхом. Хорошая забава для гостей на следующем вашем пиру.
Покупатели сидели на деревянных скамейках, попивая фруктовые соки. Кое‑ кого обмахивали опахалами рабы. Многие в токарах, элегантной и крайне неудобной одежде старой аристократии, другие одеты попроще: мужчины в туники и легкие плащи с капюшонами, женщины – в цветные шелка. То ли шлюхи, то ли жрицы – на Востоке не так легко отличить одних от других.
За скамьями стояли, перешучиваясь, западные наемники – этих ни с кем не спутаешь. Под плащами кольчуги, мечи с кинжалами, метательные топорики. Большинство, судя по волосам, бородам и лицам, из Вольных Городов, но и вестероссцы как будто встречаются. Торговаться будут или так, поглазеть пришли?
– Кто предложит первую цену?
– Триста, – произнесла матрона из старинного паланкина.
– Четыреста, – надбавил чудовищно толстый юнкаец, развалившийся в носилках, как сказочный левиафан. В его желтых с золотыми кистями шелках поместились бы четыре Иллирио. Тирион жалел рабов, которым приходится таскать эту тушу. Хотя бы от этой участи он избавлен… какое счастье быть карликом.
– Четыреста одна, – прошамкала старуха в лиловом токаре. Оценщик посмотрел на нее весьма кисло, однако заявку принял.
|
|
|
Рабы‑ матросы с «Селасори кхоруна», проданные поодиночке, ушли от пятисот до девятисот за каждого. Опытные моряки ценятся высоко. Они не оказывали сопротивления, когда работорговцы захватили их когг – смена хозяина для них значения не имела. Корабельные помощники, свободные люди, имели поручительство от портовой вдовы: она обязалась выкупить их в случае чего‑ то подобного. Три выживших огненных пальца, пока не выставленных на торги, считались собственностью Владыки Света, и их мог выкупить какой‑ нибудь красный храм. Им порукой служили наколки в виде языков пламени, а за Тириона и Пенни не ручался никто.
– Четыреста пятьдесят, – предложил кто‑ то.
– Четыреста восемьдесят.
Одни называли цену на классическом валирийском, другие на гискарском диалекте, третьи давали знать о себе поднятым пальцем, взмахом руки или веером.
– Хорошо, что нас продают вместе, – сказала шепотом Пенни.
– Не разговаривать, – прошипел оценщик.
Тирион стиснул ее плечо. Волосы, светлые и черные вперемешку, липли ко лбу, рваную рубаху приклеивали к спине пот и засохшая кровь. Он в отличие от дуралея Джораха Мормонта с работорговцами не дрался – наказание ему обеспечил длинный язык.
– Восемьсот.
– Еще полсотни.
– Еще одна.
За них давали, как за одного моряка. Может, это Милка их соблазняет? Ученые свиньи – большая редкость, на вес такую не купишь.
После девятисот набавлять стали медленнее. На девятистах пятидесяти одной серебром дело вовсе застопорилось, и оценщик, чтобы оживить торг, приказал вывести Хрума и Милку. Сесть на них без уздечек и седел было не так‑ то просто. Тирион съехал со свиного крупа и плюхнулся на собственный, вызвав раскаты хохота.
– Тысяча, – раскошелился толстяк.
– И одна, – встряла старуха.
На лице Пенни застыла улыбка. «Хорошо вышколены для вашего удовольствия». Ее отцу есть за что ответить в маленькой, предназначенной для карликов преисподней.
|
|
|
– Тысяча двести, – торговался толстяк. Раб подал ему питье – с лимоном, поди. Тириону очень не нравился взгляд этих желтых глазок, утонувших в жиру.
– Тысяча триста.
– И одна.
Отец всегда говорил, что Ланнистер стоит вдесятеро дороже обычных смертных.
На тысяче шестистах торг снова замедлился, и оценщик предложил покупателям рассмотреть карликов вблизи.
– Карлица молода, – сказал он при этом. – Можно их повязать и взять за детенышей хорошие деньги.
– Да у него ж половины носа нет, – заныла старуха, присмотревшись как следует. Лиловый токар и мертвенная бледность лица делали ее похожей на заплесневевшую сливу. – И глаза разные – дурная примета.
– Вы еще самого лучшего во мне не видали. – Тирион красноречиво взялся за пах.
Старуха взъярилась. Тирион упал на колени от удара кнутом, ухмыльнулся и сплюнул кровью.
– Две тысячи, – сказал кто‑ то за сиденьями.
На что наемнику карлик? Тирион встал, чтобы посмотреть на нового покупателя. Пожилой уже, седовласый, но высокий и крепкий. Коричневая, будто дубленая, кожа, коротко подстриженная бородка. Под выцветшим пурпурным плащом длинный меч и кинжалы разной величины.
– Две пятьсот, – перебила молодая коренастая женщина с большой грудью. Ее рельефный, инкрустированный золотом стальной панцирь изображал взлетающую гарпию с цепями в когтях. Двое солдат‑ рабов держали ее на плечах, посадив на щит.
– Три. – Пожилой наемник проталкивался вперед, товарищи расчищали ему дорогу. Это хорошо – с наемниками Тирион умел обращаться. Загорелый не станет выпускать его на пирах – повезет в Вестерос, чтобы продать Серсее. А в дороге чего только не случается. Тирион переманил к себе Бронна – глядишь, и этого переманит.
Старуха и женщина на щите выбыли, но толстяк не сдавался. Он смерил наемников желтыми глазками, провел языком по желтым губам и сказал:
– Пять тысяч.
Наемник нахмурился и пошел прочь.
Семь преисподних! Переходить в собственность Желтобрюхого Тириону ничуть не хотелось. На эту гору сала с отвислыми грудями и смотреть‑ то противно, а уж несет от него…
– Кто больше?
– Семь тысяч, – выкрикнул Тирион.
По рядам прокатился смех.
|
|
|
– Карлик хочет купить сам себя, – сказала воительница.
– Умный раб заслуживает умного господина, – молвил в ответ Тирион с похабной усмешкой, – а вы тут, похоже, все дураки.
Смех сделался еще громче. Оценщик нерешительно поднял кнут, прикидывая, стоит ли пускать его в ход.
– Пять тысяч я расцениваю как оскорбление, – продолжал Тирион. – Я выступаю на турнирах, пою, придумываю отменные шутки. Могу отыметь вашу жену так, что визжать будет, – или жену вашего врага, дабы его посрамить. Бью из арбалета без промаха и заставляю трепетать людей в три раза выше меня, встречаясь с ними за столом для кайвассы. Стряпать – и то умею. Цена мне – десять тысяч серебром, и я способен ее уплатить. Да, способен! Отец учил меня всегда рассчитываться с долгами.
Наемник в пурпурном плаще снова повернулся к помосту и улыбнулся. Теплая улыбка, дружеская, а вот глаза смотрят холодно. Ему тоже лучше не доставаться.
Желтобрюхий, раздраженно поерзав в носилках, произнес что‑ то по‑ гискарски.
– Добавить хотите? – Тирион склонил голову набок. – Против всего золота, что есть в Бобровом Утесе?
Кнут свистнул в воздухе. Тирион крякнул, но устоял. В начале путешествия его самой большой заботой был выбор вина к улиткам для позднего завтрака… Вот что бывает, когда гоняешься за драконами. Он фыркнул, обрызгав покупателей в первом ряду кровавой слюной.
– Проданы, – объявил оценщик и снова хлестнул карлика – так, для порядку. На этот раз Тирион упал.
Один из стражников поднял его, другой спихнул с помоста Пенни древком копья. На их место уже поднимался новый предмет торгов – девушка лет пятнадцати‑ шестнадцати, не с их корабля. Ровесница Дейенерис Таргариен. Оценщик велел ее обнажить – их с Пенни хотя бы это унижение миновало.
За юнкайским лагерем высились стены Миэрина. Так близко… и если верить разговорам в невольничьем загоне, рабство там по‑ прежнему под запретом. Пройти вон в те ворота, и снова будешь свободен.
Но ведь Пенни он не бросит, а она захочет взять с собой свинью и собаку.
– Нам ведь не надо бояться, правда? – шептала девушка. – Раз он заплатил так много, значит, будет хорошо обращаться с нами, да?
|
|
|
– Конечно, мы ведь ценное приобретение. – Спина после двух ударов еще кровоточила. Пока что можно не опасаться, но потом, когда они перестанут его смешить…
Надсмотрщик их нового господина ждал с двумя солдатами и запряженной мулом тележкой. Его узкое лицо еще больше удлиняла борода, перевитая золотой проволокой, жесткие черно‑ рыжие волосы на висках были уложены в две когтистых руки.
– Милые крошки, – сказал он, – совсем как мои покойные детки. Я о вас позабочусь. Как вас зовут?
– Пенни, – пролепетала девушка.
«Тирион из дома Ланнистеров, законный лорд Бобрового Утеса, червяк ты поганый».
– Йолло.
– Храбрый Йолло, милая Пенни, вы стали собственностью благородного Йеццана зо Каггаца, воина и ученого, пользующегося большим уважением среди мудрых господ Юнкая. Считайте себя счастливцами: Йеццан – добрый и великодушный хозяин. Он будет вам как отец.
Тирион мог бы сказать на этот счет много разного, но придержал язык. Новый хозяин, несомненно, скоро захочет посмотреть представление, и на кнут напрашиваться не стоит.
– Он собиратель редкостей, и вы одно из его сокровищ. Он будет лелеять вас. А ко мне относитесь как к заботливой нянюшке – так меня все дети зовут.
– Номер девяносто девять, – крикнул оценщик. – Воин.
Девушка, которую продали быстро, шла к новому хозяину, прикрывая одеждой маленькие, с розовыми сосками груди. Вместо нее двое подручных втащили на помост Джораха Мормонта – в одной набедренной повязке, исхлестанного, с распухшим почти до неузнаваемости лицом. «Теперь отведаешь, каково это», – подумал Тирион на предмет сковывавших его цепей, хотя страдания рыцаря его нисколько не радовали.
Мормонт даже в цепях казался опасным. Настоящий зверь: плечи мощные, ручищи толстенные, да еще и волосатый к тому же. Подбитые глаза чернели, на щеке ему выжгли клеймо – маску демона.
Работорговцев, напавших на «Селасори кхоруна», сир Джорах встретил мечом и убил троих, прежде чем его одолели. Его самого чуть не прикончили, но капитан запретил: хороший боец стоит дорого. Мормонта лишь избили до полусмерти, заклеймили и приковали к веслу.
– Большой, сильный, – расхваливал товар оценщик. – Злобы хоть отбавляй. Хорошо себя покажет в бойцовых ямах. Начальная цена триста, кто больше?
Набавлять никто не спешил.
Мормонт, не обращая внимания на толпу, смотрел на далекий город со стенами из разноцветного кирпича. Тирион читал этот взгляд, как книгу. Близко, а не достанешь. Опоздал, бедолага. Стражники, охранявшие рабов, рассказали, что у Дейенерис теперь есть муж. Своим королем она выбрала миэринского рабовладельца, благородного и богатого. Мир уже подписан, и бойцовые ямы Миэрина откроются вновь. «Врете, – говорили на это рабы, – Дейенерис Таргариен никогда не заключила бы мира с рабовладельцами». Они называли ее Миса – Матерь. «Скоро серебряная королева выйдет из города, расправится с юнкайцами и разобьет наши цепи», – шептались в загоне.
|
|
|
«Испечет нам лимонный пирог и поцелует наши раны, чтоб скорей зажили», – добавлял про себя Тирион. В королевское вмешательство он не верил – придется спасать себя и Пенни своими силами. Грибов, припрятанных в носке сапога, хватит на них обоих, а Хрум с Милкой как‑ нибудь выкарабкаются сами.
– Делайте то, что вам говорят, и ничего кроме, – наставлял тем временем Нянюшка, – тогда будете жить, как лорды. В случае же непослушания… Но мои крошки будут слушаться, правда? – Он наклонился и ущипнул Пенни за щеку.
– Хорошо, двести, – сбавил оценщик. – Смотрите, здоровенный какой! С таким телохранителем враги к вам и близко не подойдут!
– Пойдемте, малютки, я покажу вам ваш новый дом. В Юнкае вы будете жить в золотой пирамиде и есть на серебре, а здесь у нас жизнь простая, походная.
– Ну, а сто? – На это худой человек в кожаном фартуке добавил наконец пятьдесят монет.
– И одна, – сказала старуха в лиловом токаре.
Один из солдат посадил Пенни в тележку.
– Что это за карга? – спросил его Тирион.
– Зарина. Дешевых бойцов покупает, мясо для героев. Твой друг проживет недолго.
Рыцарь не был ему другом, однако…
– Не отдавай его ей, – сказал Тирион.
– Что это за звуки ты издаешь? – прищурился Нянюшка.
– Он тоже участвует в представлении. Он медведь, Пенни – прекрасная дева, я рыцарь, который ее спасает. Скачу вокруг и бью его по яйцам – очень смешно.
– Медведь, говоришь? – За Джораха Мормонта давали уже двести монет серебром.
– И одна, – сказала старуха.
Надсмотрщик протолкался к толстяку в желтом и зашептал ему что‑ то на ухо. Тот кивнул, колыхнув подбородками, поднял веер и просипел:
– Триста.
Старуха поджала губы и прекратила торг.
– Зачем это тебе? – спросила Пенни на общем.
Хороший вопрос.
– Он украсит твое представление. Ни одни скоморохи не обходятся без медведя.
Пенни, с упреком на него посмотрев, обняла Хрума так, будто тот был единственным ее другом. Может, он и в самом деле единственный.
Джораха Мормонта, которого привел Нянюшка, солдаты усадили между двумя карликами. Рыцарь не сопротивлялся – утратил, должно быть, боевой дух, услышав о замужестве своей королевы. Его сломало одно сказанное шепотом слово, сделав то, чего не смогли кулаки, кнуты и дубинки. Пусть бы лучше старуха его забрала: толку от него теперь, как от сосков на латном панцире.
Нянюшка, сев впереди, взял поводья, и они тронулись. Четверо солдат‑ рабов шли по бокам от тележки – двое слева, двое справа.
Пенни не плакала, но сидела несчастная и не сводила глаз с Хрума. Может, думает, что это все исчезнет, если она не будет смотреть? Скованный сир Джорах тоже никуда не смотрел и думал свою мрачную думу, зато Тирион замечал все как есть.
Юнкайский лагерь состоял из добрых ста лагерей, раскинувшихся неровным полумесяцем вокруг Миэрина. В этом городе из шелка и полотна были свои улицы, переулки, таверны, потаскухи, кварталы с хорошей и дурной репутацией. Мелкие палатки походили на желтые ядовитые грибы, большие могли вместить сотню солдат, на шелковых павильонах военачальников сверкали гарпии. В одних станах палатки располагались аккуратными кругами вокруг кострища – оружие и доспехи во внутреннем кольце, коновязи во внешнем, – в других царил сущий хаос.
Местность вокруг Миэрина была голая, без единого деревца, но юнкайцы привезли с собой лес и шкуры для постройки шести больших требушетов. Их поставили с трех сторон от города – с четвертой протекала река, – нагромоздив рядом кучи камней и бочонки с дегтем, которые требовалось только поджечь. Один из сопровождавших повозку солдат перехватил взгляд Тириона и гордо уведомил его, что у каждой машины есть имя: Погибель Драконов, Ведьма, Дочь Гарпии, Злая Сестра, Призрак Астапора, Кулак Маздана. Торча на сорок футов выше палаток, они служили хорошими ориентирами.
– Одного их вида довольно, чтобы поставить на колени королеву драконов, – хвастал солдат. – Пусть так и стоит на них, сося благородный орган Гиздара, не то мы раздолбаем ее стены в щебенку.
Рядом бичевали раба, превращая его спину в кровавое мясо. Мимо прошли скованные в ряд воины с короткими мечами и копьями. У костра разделывали на жаркое собачью тушку.
Тирион видел мертвых и слышал умирающих. Запахи дыма, лошадей и соли не до конца заглушали смрад перемешанного с кровью дерьма. Не иначе, зараза какая‑ то, решил карлик, глядя, как двое наемников выносят из палатки труп третьего. Болезнь косит армии похлеще любых сражений, как говорил лорд‑ отец.
Бежать отсюда надо, и поскорее.
Через четверть мили он отказался от этой мысли, увидев трех пойманных при попытке к бегству рабов.
– Надо быть послушными, маленькие сокровища, – не преминул сказать Нянюшка. – Смотрите, что делают с непокорными.
Беглецов привязали к шестам, и двое пращников использовали их как мишени.
– Толоссцы, – сказал кто‑ то из стражников, – лучшие пращники в мире. Вместо камней у них мягкие свинцовые шарики.
Тирион никогда не находил особой пользы в пращах, ведь луки бьют куда дальше. Понаблюдав за стрельбой толоссцев, он изменил свое мнение. Их свинцовые шарики наносили куда больше вреда, чем круглые камешки или стрелы. Один разнес колено беглого вдребезги – нога болталась на одном сухожилии. «Этот уж больше не побежит», – рассудил карлик. Крики страдальца сливались с хохотом лагерных потаскушек и руганью тех, кто ставил на промах. Пенни отвела глаза, но Нянюшка ухватил ее за подбородок и насильно повернул к истязуемым.
– Смотри! И ты, медведь, тоже!
Тирион видел, как напряглись мышцы рыцаря. Сейчас кинется на этого паскудника, задушит его, и всем им настанет конец. Но Мормонт только покривился и стал смотреть.
На востоке сквозь пелену зноя мерцали кирпичные стены города. Бедняги надеялись обрести там убежище, но долго ли еще Миэрину оставаться убежищем для беглых рабов?
Дождавшись, когда трех несчастных убьют окончательно, Нянюшка снова тронулся в путь.
Их хозяин расположился на нескольких акрах к юго‑ востоку от Ведьмы – в ее тени, так сказать. Скромное походное жилище оказалось на поверку дворцом из лимонного шелка с позолоченными гарпиями, блистающими на всех девяти пиках кровли. Со всех сторон его окружали шатры поменьше.
– Там живут повара, наложницы, воины и бедные родственники нашего благородного господина, – разъяснил Нянюшка, – но вам, малютки, выпала редкая честь ночевать в его павильоне. Он любит, чтобы его сокровища были рядом. Тебя, медведь, это не касается: ты будешь прикован у входа, но сначала вам всем наденут ошейники.
Ошейники были железные, позолоченные, с вытисненным валирийскими иероглифами именем Йеццана и двумя колокольчиками, звенящими на каждом шагу. Мормонт молчал, но Пенни расплакалась и пожаловалась, что ей тяжело.
– Да это же чистое золото, – соврал Тирион, сжав ее руку. – В Вестеросе знатные дамы могут только мечтать о таком ожерелье. – Ошейник лучше клейма – его хоть снять можно. Ему вспомнилась Шая и золотая цепь, впившаяся ей в горло.
Цепи сира Джораха прикрепили к вбитому у костра колу, а карликам Нянюшка показал их спальню – застланный ковром альков, отделенный шелковой занавесью от главного помещения. Им предстояло делить его с прочими диковинками Йеццана. В коллекцию входили мальчик с козлиными (кривыми и поросшими шерстью) ногами, двухголовая девочка из Мантариса, бородатая женщина и томное существо по имени Сласти – с пурпурными волосами, фиолетовыми глазами, в мирийском кружеве и лунных камнях.
– Не можете догадаться, мужчина я или женщина? – прочирикало оно, задирая юбки. – Я и то и другое. Хозяин любит меня больше всех.
Экий паноптикум. Боги за животы держатся.
– А мы зато новенькие, – сказал Тирион.
Сласти осклабился, Нянюшка остался серьезен.
– Шуточки прибереги на вечер, когда будешь выступать перед господином. Понравишься ему – получишь награду, а нет, так… – Он влепил Тириону пощечину.
– Поосторожней с Нянюшкой, – сказал Сласти, когда надсмотрщик ушел. – Настоящее чудовище здесь – это он.
Бородатая женщина говорила на непонятном гискарском диалекте, мальчик‑ козел – на морском жаргоне, двухголовая девочка была слабоумная и вовсе не разговаривала. Одна ее голова была величиной с апельсин, другая, с острыми подпиленными зубами, рычала на всех, кто подходил к клетке. Гермафродит, однако, владел четырьмя языками, в том числе и классическим валирийским.
– А хозяин? – в тревоге спросила Пенни.
– Его отличительные признаки – желтые глаза и зловоние. Десять лет назад побывал в Соторосе и с тех пор гниет изнутри. Если поможете ему хоть ненадолго забыть, что он умирает, будет щедр – помните только, что все его прихоти нужно выполнять безотказно.
У них было мало времени, чтобы освоиться со своим новым статусом. Рабы натаскали в ванну горячей воды, и карликам разрешили помыться – сначала Пенни, потом Тириону. Еще один раб помазал рубцы Тириона целебным бальзамом и приложил к спине холодный компресс. Пенни подстригли волосы, ему – бороду, одели обоих в чистое и дали мягкие шлепанцы.
Вечером пришел Нянюшка и сказал, что пора надевать доспехи: Йеццан принимает у себя верховного военачальника, благородного Юрхаза зо Юнзака.
– Медведя спустить с цепи?
– Не сегодня, – сказал Тирион. – Сначала турнир покажем, а медведя отложим на другой раз.
– Ну‑ ну. Как закончите представление, будете прислуживать за столом. Обольешь вином кого‑ нибудь из гостей – худо будет.
Сначала вышел жонглер, за ним акробаты. Мальчик‑ козел проплясал шутовской танец под костяную флейту, на которой играл раб Юрхаза. У Тириона язык чесался спросить флейтиста, не знает ли тот «Рейнов из Кастамере». Ожидая своей очереди, он наблюдал за хозяином и гостями. Сморщенный чернослив на почетном месте был, очевидно, верховным командующим – даже пустой стул внушал бы больше страха, чем он. Его сопровождала дюжина юнкайских вельмож, а двух наемных командиров – по дюжине человек из отряда. Один был элегантный седой пентошиец в шелковом платье и обтрепанном плаще, сшитом из множества окровавленных тряпок, другой, загорелый, не далее как утром торговался с Йеццаном за карликов.
– Бурый Бен Пламм, – наименовал его Сласти, – командир Младших Сыновей.
Вестероссец и Пламм к тому же? Чудесно.
– Вы следующие, – уведомил Нянюшка. – Будьте забавными, не то пожалеете.
Тирион не овладел и половиной трюков Грошика. Все, что он умел – это влезть на свинью, упасть когда надо, перекувырнуться и встать. Публике, похоже, хватало и этого: человечки, тычущие друг в дружку деревянными копьями, в заливе Работорговцев имели не меньший успех, чем на свадебном пиру в Королевской Гавани. На чужое унижение смотреть куда как приятно.
Йеццан реготал громче и дольше всех – его громадная туша колыхалась, как студень. Гости вели себя сдержаннее и следили за Юрхазом зо Лораком. Воевода казался таким хлипким, что Тирион боялся, как бы смех его не убил. Когда сбитый с Пенни шлем хлопнулся на колени чопорному юнкайцу в полосатом токаре, Юрхаз закудахтал, а когда в шлеме обнаружилась расплющенная пурпурная дыня, и вовсе чуть не задохся. Отдышавшись, он что‑ то сказал Йеццану. Тот вроде бы ответил согласием, но Тириону почудилось, что в желтых глазах хозяина вспыхнул гнев.
После боя карлики, скинув деревянные доспехи и потную одежду, надели чистые желтые туники. Тириону вручили штоф с красным вином, Пенни – с водой. Бесшумно ступая по толстым коврам, они стали наполнять чаши. Это было труднее, чем могло показаться: ноги сводило судорогой, у Тириона на спине вскрылся рубец, и сквозь желтое полотно проступила кровь. Он закусил язык и двинулся дальше.
Гости в большинстве своем уделяли им не больше внимания, чем прочим рабам, но одному подвыпившему юнкайцу захотелось посмотреть на случку двух карликов, а другой пожелал узнать, как Тирион потерял половину носа. «Сунул его в дырку твоей жене, вот как…» Но во время шторма Тирион понял, что умереть пока не готов.
– Его отрезали, чтобы наказать меня за наглость, мой господин.
Вельможа в синем, обшитом тигровым глазом токаре вспомнил, что Тирион, по его собственным словам, хорошо играет в кайвассу.
– Давайте испытаем его!
Сказано – сделано. Недолгое время спустя юнкаец в бешенстве опрокинул стол, расшвыряв фигуры.
– Надо было поддаться ему, – прошептала Пенни.
Бурый Бен Пламм с улыбкой поставил столик на место.
– Давай теперь со мной, карлик. В дни моей молодости Младшие Сыновья служили Волантису, там я и учился играть.
– Только с позволения моего благородного господина.
Желтый лорд остался доволен.
– Ваша ставка, капитан?
– Если выиграю, карлик станет моим.
– Карлика не отдам, но выплачу цену, в которую он мне обошелся. Золотом.
– Идет. – Раскиданные фигуры подняли и сели играть.
Тирион выиграл первую партию, Пламм, удвоив ставки – вторую. Готовясь к третьей, Тирион изучал своего противника. Загорелый, с короткой седой бородкой, покрытый сеткой морщин и старыми шрамами, – хорошее, казалось бы, лицо, особенно когда Пламм улыбается. Преданный вассал, этакий добрый дядюшка, гораздый на старые поговорки и немудрящий совет, да только все это маска. Глаза не улыбаются никогда, и в них прячется жадность. Алчный, но осторожный, вот каков этот Бен.
Играл он почти столь же плохо, как предыдущий юнкаец, но тот дерзал, а Пламм выжидал. Его начальная тактика, каждый раз другая, по сути оставалась все той же – оборонительной и не желающей обновляться. Лишь бы не проиграть, к выигрышу он не стремился. Во второй партии, когда карлик атаковал без нужды, это сработало, но в третьей, четвертой и пятой – она же последняя – наемник потерпел полный крах.
В конце игры, с разрушенной крепостью, убитым драконом, слонами впереди и тяжелой конницей сзади, Пламм с улыбкой подвел итог:
– Победа опять за Йолло. Смерть через четыре хода.
– Через три. – Тирион погладил собственного дракона. – Мне повезло; в следующий раз вам на счастье стоило бы хорошенько взъерошить мне волосы. – «Продуешь ты в любом случае, но авось играть будешь лучше». Тирион снова взял штоф и стал обходить гостей. Йеццан стал намного богаче, Пламм намного беднее; хозяин на третьей игре уснул пьяным сном, выпустив кубок из желтых пальцев – может, порадуется, проспавшись.
Как только Юрхаз зо Юнзак отбыл при поддержке двух крепких рабов, другие гости тоже начали расходиться. Нянюшка сказал слугам, что они могут поужинать остатками пира.
– Только быстро – и чтобы убрали все до того, как ляжете спать.
Когда Тирион, пересиливая невыносимое жжение в спине, на коленях отмывал пролитое благородным Йеццаном вино, надсмотрщик легонько тронул его щеку рукоятью кнута.
– Вы отлично справились, Йолло – и ты, и твоя жена.
– Она не жена мне.
– Жена, шлюха – невелика важность. Поднимайтесь‑ ка оба.
Тирион, у которого подогнулась нога, встал только с помощью Пенни.
– Что мы такого сделали?
– Заслужили награду, вот что. Благородный Йеццан очень не любит расставаться со своими сокровищами, но Юрхаз зо Юнзак сказал ему, что такую диковинку грех держать взаперти. В честь подписания мира вы будете выступать на Большой арене Дазнака перед тысячами зрителей – десятками тысяч! Ох и посмеемся же мы!
Джейме
Древорон был стар. Меж его древних камней, словно вены на старушечьих ногах, проступал густой мох. Две огромные башни у главных ворот и угловые, поменьше, все до единой были четырехугольные: во дни их постройки ни один зодчий еще не ведал, что круглые лучше отражают снаряды осадных машин.
Замок высился над широкой плодородной долиной, и на картах, и устно обозначаемой как Чернолесная, хотя лес, какого бы цвета он ни был, здесь свели несколько тысячелетий назад. На месте прежних дубов выросли дома, усадьбы и мельницы.
Лес сохранился лишь в стенах замка: дом Блэквудов поклонялся старым дубам, как Первые Люди до прихода андалов. Их богороща не уступала древностью прямоугольным башням, а гигантское сердце‑ дерево, скребущее небо костяными ветвями, было видно на расстоянии многих лиг.
Поля и сады, окружавшие Древорон раньше, выгорели. На голой раскисшей земле белели островки снега и чернели скорлупки сожженных домов. Росли здесь только крапива с репейником, полезных злаков как не бывало. Джейме Ланнистер видел отцовскую руку всюду, даже в попадавшихся у дороги костях. Кости были большей частью овечьи, но коровьи и лошадиные тоже встречались. Порой кое‑ где мелькал человеческий череп или скелет с проросшими сквозь ребра сорными травами.
Войско, окружавшее Древорон, не шло ни в какое сравнение с тем, что стояло у Риверрана. Здешняя осада была делом семейным, очередной фигурой танца, длившегося много столетий. Людей у Джоноса Бракена имелось от силы пятьсот, а осадные башни, тараны и катапульты вовсе отсутствовали. Он не собирался ломать ворота или штурмовать высокие стены – к чему это, если неприятеля можно уморить голодом. В начале осады, безусловно, делались вылазки, и стрелы летали туда‑ сюда, но за полгода обе стороны притомились, и возобладала скука, злейший враг дисциплины.
Этому пора положить конец. Теперь, когда Риверран перешел в руки Ланнистеров, от недолговечного королевства Молодого Волка остался один Древорон. Когда сдастся и этот оплот, труды Джейме на Трезубце будут завершены, и он сможет вернуться в Королевскую Гавань. К королю… и к Серсее.
Да, встречи не избежать, если верховный септон к тому времени не предаст ее смерти. «Приезжай немедля, – говорилось в письме, которое Пек по его приказу сжег в Риверране. – Спаси меня. Ты нужен мне, как никогда прежде. Я люблю тебя. Люблю. Люблю. Приезжай». В том, что он нужен ей позарез, Джейме не сомневался, что же до остального… «Она спала с Ланселем, с Осмундом Кеттлблэком, а может, и с Лунатиком, почем мне знать». И чем он ей поможет, даже если вернется без промедления? Она виновна во всех вменяемых ей преступлениях, а у него нет правой руки.
Часовые в осадном лагере смотрели на идущую через поле колонну больше с любопытством, чем со страхом. Тревогу не поднял никто, что Джейме было, в общем‑ то, на руку. Найти коричневый шатер лорда Бракена не представляло труда: он был больше всех и стоял на пригорке у ручья, обеспечивая обзор сразу двух ворот Древорона.
|
|
|
