Первые дискуссии о государственном капитализме

 

Почти одновременно с написанием Люксембург «Рукописи о русской революции» среди большевиков возникли первые разногласия по поводу путей дальнейшего развития революции. Эти разногласия – возникшие первоначально в связи с подписанием Брест‑ Литовского договора, но затем затронувшие вопросы форм и методов пролетарской власти – вылились в открытую и свободную внутрипартийную дискуссию. Несмотря на острейшую полемику, не возникало и мысли о том, чтобы подавить мнение меньшинства. Одно время казалось даже, что позиция «меньшинства» относительно Брест‑ Литовского мира может завоевать большинство в партии. В этот период группировки, защищавшие различные позиции, являлись скорее тенденциями, нежели четко очерченными фракциями, боровшимися против перерождения революции. Другими словами, это были временные коалиции большевиков, возникавшие для отстаивания общих позиций по тем или иным вопросам внутри партии, которая, несмотря на растущее сращивание с государством, все еще оставалась живым авангардом класса.

Тем не менее, существует мнение, что подписание Брест‑ Литовского договора явилось началом конца или даже концом большевиков как пролетарской партии, обозначив их фактический отказ от курса на мировую революции (См.: Sabatier G. Brest‑ Litovsk, coup d'arret a la revolution. P. ). Co своей стороны, наиболее яростные противники договора, левые коммунисты, – группа, сформировавшаяся вокруг Бухарина, Пятакова, Осинского и других – были склонны рассматривать подписание Советской властью этого крайне невыгодного «мирного» договора с хищным германским империализмом, вместо ведения «революционной войны» против него, как отступление от основополагающих принципов. Их взгляды сближались с позицией Розы Люксембург, хотя она опасалась в первую очередь того, что подписание договора может затормозить развитие революции в Германии и на Западе.

Как бы то ни было, простое сравнение Брест‑ Литовского договора 1918 г. с Рапалльским договором, подписанным четырьмя годами позже, обнаруживает радикальные перемены в ориентациях Советского государства: если в первом случае имело место сознательное временное отступление под давлением крайне неблагоприятных обстоятельств, то во втором мы видим настоящую торговлю принципами, проложившую путь к вступлению Советской России в мировой клуб капиталистических государств. В первом случае вопрос о заключении мира с Германией был предметом широкой дискуссии в партии и Советах; никто не пытался скрыть настоящее содержание договора, те грабительские условия, которые навязывали германские империалисты; общие рамки той дискуссии были заданы интересами мировой революции, а не «национальными интересами» России. Рапалльский договор, напротив, был тайным, и его условия включали даже поставку Советской Россией оружия для германской армии, т. е. того самого оружия, которое в 1923 г. будет использовано против немецких рабочих в целях защиты капитализма.

Полемика о Брестском мире была в основном сфокусирована на стратегических вопросах: располагает ли Советская власть, установившаяся в стране, к тому времени уже основательно истощенной четырехлетней империалистической бойней, экономическими и военными ресурсами для того, чтобы немедленно начать «революционную войну» (пусть даже войну партизанскую, за которую, по‑ видимому, ратовали Бухарин и другие левые коммунисты) против Германии? И второе: не отсрочит ли заключение мира революцию в Германии вследствие того, что мирный договор с империалистами будет воспринят мировым пролетариатом как капитуляцию, а германский империализм укрепит свои позиции, получив доступ к жизненно важным ресурсам на Востоке? Нам, как и группе «Билан» в 1930‑ х гг., представляется, что по обоим пунктам прав был Ленин: Советская власть нуждалась в передышке для перегруппировки сил – но не ради развития своей «национальной» государственности, а потому, что это позволило бы принести делу мировой революции гораздо больше пользы, чем героическое поражение в «революционной войне» (вспомним о решающей роли Советской России в основании Третьего Интернационала в 1919 г. ).

Более того, есть основания утверждать, что подписание Брест‑ Литовского договора нисколько не отсрочило революционный взрыв в Германии, а даже ускорило: освободившись от Восточного фронта, германский империализм предпринял новое наступление на Западе, что в свою очередь вызвало бунты в армии и на флоте, с которых и началась германская революция в ноябре 1918 г.

Если можно вывести какие‑ то принципиальные уроки из ситуации вокруг Брест‑ Литовска, то это хорошо сделала группа «Билан»:

«Взгляды руководимой Бухариным фракции, согласно которым функция пролетарского государства состоит в том, чтобы освободить рабочих других стран посредством „революционной войны“, противоречат самой сути пролетарской революции и исторической миссии пролетариата».

В отличие от буржуазной революции, которую, действительно, можно экспортировать путем военной экспансии, пролетарская революция основана на сознательной борьбе пролетариата каждой страны против собственной буржуазии: «Победа пролетарского государства над капиталистическим государством (в территориальном смысле) ни в коем случае не означает победу мировой революции» (Parti‑ Etat‑ Internationale: L'Etat proletarien//Bilan, № 18, April‑ May 1935). К тому времени правильность данной позиции уже была подтверждена практикой: в 1920 году попытка экспортировать революцию в Польшу на штыках Красной армии закончилась катастрофическим поражением.

Таким образом, позиция левых коммунистов по Брест‑ Литовску, особенно в той форме, в какой ее защищал Бухарин («лучше смерть, чем позор»), не относится к их сильным сторонам, хотя именно в связи с этой позицией их лучше всего помнят. После заключения «мира» с Германией и подавления первой после Октября волны сопротивления буржуазии и саботажа полемика переключилась на другие проблемы. В ситуации, когда Советская Россия получила передышку и ожидала наступления следующего этапа мировой революции, приоритетным стал вопрос о том, какие меры необходимо предпринять для укрепления Советской власти.

В апреле 1918 года на заседании большевистского ЦК Ленин произнес речь, впоследствии опубликованную в виде брошюры под названием «Очередные задачи Советской власти». Полагая, как и многие другие в то время, что худшие моменты гражданские войны позади, Ленин доказывает, что главная задача, стоящая перед революцией, это задача «управления», включающая восстановление разрушенной экономики, укрепление трудовой дисциплины и повышение производительности труда, обеспечение строгого учета и контроля в процессе производства и распределения, искоренение коррупции и разгильдяйства и, самое главное, борьбу с мелкобуржуазной стихией, в которой он видел неизбежное зло, обусловленное преобладанием крестьянства и полуфеодальными пережитками.

Наиболее спорные положения речи Ленина касаются методов достижения поставленных целей. Он решительно призывает взять на вооружение методы, которые сам называет буржуазными, как то: использование буржуазных технических специалистов (в чем он видит «шаг назад» от принципов Коммуны, поскольку для «завоевания» специалистов на сторону Советской власти приходится подкупать их более высокими, чем у среднего рабочего, зарплатами); введение сдельной оплаты труда; применение «системы Тэйлора», соединяющей в себе, по словам Ленина, «утонченное зверство буржуазной эксплуатации и ряд богатейших научных завоеваний в деле анализа механических движений при труде, изгнания лишних и неловких движений, выработки правильнейших приемов работы, введения наилучших систем учета и контроля» (Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 36, с. 189–190).

Наиболее острые разногласия вызвало предложение Ленина искоренить известную «анархию» на предприятиях, особенно там, где было сильно движение фабрично‑ заводских комитетов, боровшееся со старыми и новыми управленцами за право управления производством. В качестве меры борьбы с «анархией», Ленин призвал к «единоличному руководству» трудовым процессом, делая акцент на том, что «беспрекословное подчинение единой воле для успеха процессов работы, организованной по типу крупной машинной индустрии, безусловно, необходимо».

Этот отрывок из ленинской брошюры часто и охотно цитируется анархистами и «коммунистами советов» в качестве доказательства того, что Ленин был предшественником Сталина. Но нельзя вырывать цитату из контекста: защищая принцип «диктатуры отдельных лиц» в управлении, Ленин вовсе не исключал широкие демократические дискуссии и принятие решений по общеполитическим вопросам на массовых собраниях; чем выше будет классовое сознание рабочих, отмечал он, тем больше «администрирование» процессом труда станет походить на «мягкое руководство дирижера».

Тем не менее, общая направленность ленинской речи встревожила левых коммунистов, в особенности потому, что в то же самое время были предприняты попытки существенно ограничить власть фабрично‑ заводских комитетов на предприятиях, включить их в профсоюзный аппарат, отличавшийся большей податливостью.

Группа левых коммунистов, весьма влиятельная как в Петроградском, так и Московском регионах, основала свой журнал «Коммунист». В нем были напечатаны два материала, содержащие принципиальную полемику с ленинским подходом: «Тезисы о текущем моменте» и статья Н. Осинского «Строительство социализма».

Как видно из первого документа, группа отнюдь не была заражена настроениями «мелкобуржуазного ребячества», в чем их упрекал Ленин. Подход левых коммунистов отличался серьезностью; они начинали рассмотрение «текущего момента» с анализа соотношения классовых сил после заключения Брестского мира. Здесь явно проявилась слабая сторона их позиции: они по‑ прежнему считали, что заключение мира с Германией нанесло серьезный урон перспективам мировой революции, но в то же время предсказывали, что «в течение ближайшей весны и лета должно начаться крушение империалистической системы» – за эти «смешные потуги узнать то, чего узнать нельзя», левых коммунистов справедливо осуждал Ленин в своем ответе на «Тезисы».

Сильная сторона документа заключается в критике использования новой Советской властью буржуазных методов. Следует отметить, что в «Тезисах» отсутствует одностороннее доктринерство: в них принимается идея использования диктатурой пролетариата буржуазных технических специалистов и не исключается возможность установления торговых отношений с капиталистическими державами, хотя и содержится предупреждение об опасности дипломатического маневрирования Российского государства между империалистическими державами, подразумевающего политические и военные альянсы. Подобная внешняя политика, предупреждают далее левые коммунисты, неизбежно должна будет сопровождаться уступками как международному, так «домашнему» российскому капиталу. Этим предсказаниям суждено было сбыться после 1921 года, когда произошел откат революционной волны. Однако в 1918 году наиболее актуальные и непосредственно значимые аспекты левокоммунистической критики касались опасности, которую нес в себе отход от принципов «государства‑ коммуны» в Советах, армии и на промышленных предприятиях:

«С политикой управления предприятиями на принципе широкого участия капиталистов и полубюрократической централизации естественно соединяется рабочая политика, направленная на водворение среди рабочих дисциплины под флагом „самодисциплины“, введение трудовой повинности для рабочих (соответствующий проект предлагался правыми большевиками), сдельной платы, удлинения рабочего дня и т. п.

Форма государственного управления должна развиваться в сторону бюрократической централизации, господства различных комиссаров, лишения местных советов самостоятельности и фактического отказа от типа управляющегося с низов „государства‑ коммуны“…

В области военной политики должен наметиться и наделе замечается уклон к восстановлению общенациональной (включающей и буржуазию) воинской повинности […]; при создании армейских кадров, для обучения которых и руководства которыми необходимы офицеры, упускается из виду задача создания пролетарского офицерского корпуса путем широкой и планомерной организации соответствующих училищ и курсов, и практически, таким образом, восстанавливается старый офицерский корпус и командная власть царских генералов» (Тезисы «левых коммунистов» о текущем моменте//Ленин В. И. Сочинения. Изд. 3‑ е. Т. XXII. М. ‑ Л., 1929, с. 568).

В приведенном отрывке левые коммунисты вскрывали тревожные тенденции, уже в 1918 году проявившиеся внутри нового Советского режима и усилившиеся в последующий период военного коммунизма. Особенно их тревожила возможность превращения партии в силу, противостоящую рабочим, в том случае, если большевики сознательно дадут ход указанным тенденциям:

«Введение трудовой дисциплины, в связи с восстановлением руководительства капиталистов в производстве, не может существенно увеличить производительность труда, но оно понизит классовую самодеятельность, активность и организованность пролетариата. Для проведения этой системы в жизнь, при господствующей в пролетарской среде ненависти против „саботажников‑ капиталистов“, коммунистической партии пришлось бы опереться на мелкую буржуазию против рабочих и тем погубить себя как партию пролетариата» (там же, с. 569).

Конечным итогом движения по такому пути могло стать, по мнению левых, перерождение пролетарской власти в систему государственного капитализма:

«Вместо перехода от частичных национализации к общей социализации крупной промышленности, соглашения с „капитанами промышленности“ должны привести к образованию больших руководимых ими и охватывающих основные отрасли промышленности трестов, которые с внешней стороны могут иметь вид государственных предприятий. Такая система организации производства дает социальную базу для эволюции в сторону государственного капитализма и является переходной ступенью к нему» (там же, с. 568).

«Тезисы» заканчиваются собственными предложениями левых коммунистов, направленными на сохранение правильного революционного курса: продолжение наступления на политические силы буржуазной контрреволюции и капиталистическую собственность; строгий надзор за буржуазными промышленными и военными специалистами; поддержка борьбы крестьянской бедноты в деревне; главное же касалось положения рабочего класса:

«Не введение сдельной оплаты и удлинение рабочего дня, которые в обстановке растущей безработицы являются бессмысленными, а введение местными советами народного хозяйства и профсоюзами норм выработки и сокращение рабочего дня с увеличением числа смен и широкая организация производительных общественных работ.

Предоставление широкой самостоятельности местным Советам и отказ от укорачивания их деятельности комиссарами, посылаемыми центральной властью. Советская власть и партия пролетариата должны искать себе опору в классовой самодеятельности широких масс, на развитие которой должны быть направлены все усилия» (там же, с. 570).

В заключение левые определяли свою роль следующим образом:

«Свое отношение к Советской власти они определяют как позицию всемерной поддержки этой власти, в случае надобности – путем участия в ней, поскольку утверждение мира сняло с очереди вопрос об ответственности за это решение и создало новое объективное положение. Это участие возможно лишь на основе определенной политической программы, которая предотвратила бы уклонение Советской власти и большинства партий на гибельный путь мелкобуржуазной политики. В случае такого уклонения левое крыло партии должно будет стать в положение деловой и ответственной пролетарской оппозиции» (там же, с. 571).

В приведенных отрывках можно обнаружить ряд серьезных теоретических недостатков. Один из них в том, что левые были склонны отождествлять тотальное огосударствление экономики в условиях Советской власти с процессом реального обобществления хозяйства, т. е. непосредственным созиданием социалистического общества. В своей ответной статье «О „левом“ ребячестве и о мелкобуржуазности» Ленин воспользовался теоретической путаницей левых. Комментируя их тезис о том, что «планомерное использование уцелевших средств производства мыслимо только при самом решительном обобществлении», Ленин пишет:

«Можно быть решительным или нерешительным в вопросе о национализации, о конфискации. Но в том‑ то и гвоздь, что недостаточно даже величайшей в мире „решительности“ для перехода от национализации и конфискации к обобществлению. В том‑ то и беда наших „левых“, что они этим наивным, ребяческим сочетанием слов: „самое решительное… обобществление“ обнаруживают полное непонимание ими гвоздя вопроса, гвоздя „текущего момента“… Вчера гвоздем текущего момента было то, чтобы как можно решительнее национализировать, конфисковать, бить и добивать буржуазию, ломать саботаж. Сегодня только слепые не видят, что мы больше нанационализировали, набили и наломали, чем успели подсчитать. А обобществление тем как раз отличается от простой конфискации, что конфисковать можно с одной решительностью, без уменья правильно учесть и правильно учесть и правильно распределить, обобществить же без такого уменья нельзя» (ПСС, т. 36. с. 293–294).

В процитированном отрывке Ленин хорошо подмечает качественные различия между простой экспроприацией буржуазии, особенно когда она принимает форму огосударствления, и подлинным строительством новых общественных отношений. Впоследствии путаница левых в этом вопросе привела их к отождествлению почти полного огосударствления собственности и даже распределения в период военного коммунизма с аутентичным коммунизмом. Бухарин, например, развил из этой путаницы целую теорию, представленную в его работе «Экономика переходного периода» (см. об этом: International Review, № 96). В том, что касается оценки возможностей действительного осуществления социалистических мер в осажденной и обескровленной Советской России при задержке мировой революции, позиция Ленина, таким образом, отличалась значительно большим реализмом.

Вследствие указанных ошибочных предпосылок левые не могли с полной ясностью определить главный источник контрреволюционной угрозы. Да, они видели в возможности установления «государственного капитализма» огромную опасность для революции. Но «государственный капитализм» они рассматривали лишь как выражение более общей и еще более опасной, по их мнению, тенденции: они опасались, «мелкобуржуазного» искажения политики партии, ее превращения в защитницу враждебных пролетариату интересов мелкой буржуазии. В некоторой степени эти опасения отражали реальное положение дел. Действительно, в ситуации, сложившейся после Октябрьского восстания, пролетариат вынужден был не только подавлять яростное сопротивление старых правящих классов, но и противостоять давлению многомиллионных крестьянских масс, интересы которых неизбежно вступали в противоречие с поступательным движением революции. Однако давление этих социальных слоев рабочий класс ощущал на себе преимущественно в его преломлении через государство, которое, стремясь поддерживать в обществе статус‑ кво, становилось все более автономной и независимой от пролетариата силой. Левые коммунисты, как и большинство современных им революционеров, определяли «государственный капитализм» как систему, в которой государство управляет экономикой в интересах одного из двух классов – крупной буржуазии или мелкой буржуазии. В то время они еще не могли предвидеть возникновение государственного капитализма, способного уничтожить эти классы и все остаться самым настоящим капитализмом.

Как мы видели, в своем ответе левым Ленин наносил главный удар по наиболее уязвимым местам их позиции. Это их путаница в вопросе о последствиях Брестского мира для перспектив революции, их склонность отождествлять национализацию и социализацию. Но и Ленин, в свою очередь, допускал серьезную ошибку, восхваляя государственный капитализм как шаг вперед, безусловное благо для отсталой России и даже необходимую предпосылку социализма. Свою концепцию государственного капитализма Ленин изложил еще в конце апреля 1918 г. в выступлении на заседании ВЦИК. Критикуя прозорливые указания левых на опасность движения в сторону госкапитализма, он развивал совершенно ложную мысль:

«И вот когда я читаю эти ссылки на подобных врагов в газете „левых коммунистов“, я спрашиваю: что сделалось с этими людьми, как они могут из‑ за обрывков книжки забыть действительность? Действительность говорит, что государственный капитализм был бы для нас шагом вперед. Если бы могли в России через малое число времени осуществить государственный капитализм, это было бы победой. Как они могли не видеть, что мелкий собственник, мелкий капитал – наш враг? Как они могли считать государственный капитализм главным врагом? Они не должны забывать, что при переходе от капитализма к социализму наш главный враг – мелкая буржуазия, ее привычки и обычаи, ее экономическое положение…. Что такое капитализм при Советской власти? Осуществить государственный капитализм сегодня значит возобновить учет и контроль, который вели капиталистические классы. Мы видим образчик государственного капитализма в Германии. Мы знаем, что Германия оказалась сильнее нас. Но если хотя бы немного задуматься о том, что значило бы заложить основы такого государственного капитализма в России, Советской России, всякий, кто в своем уме или не забил голову обрывками книжного знания, должен был бы сказать, что государственный капитализм был бы спасением для нас… Я сказал, что государственный капитализм был бы спасением для нас; если бы мы имели в России его, тогда переход к полному социализму был бы легок, был бы в наших руках, потому что государственный капитализм есть нечто централизованное, подсчитанное, контролируемое и обобществленное, а нам‑ то и не хватает как раз этого, нам грозит стихия мелкобуржуазного разгильдяйства, которая больше всего историей России и ее экономикой подготовлена и которая как раз этого шага, от которого зависит успех социализма, нам не дает сделать» (ПСС, т. 36, с. 254–256).

Безусловно, в этих рассуждениях Ленина присутствует элемент революционной честности, неприятие любых утопических схем быстрого построения социализма в России – стране, которая едва выбралась из Средневековья и которая в тот момент не могла воспользоваться непосредственной помощью мирового пролетариата. Однако вся история XX века доказывает ошибочность ленинского представления о том, что государственный капитализм является прогрессивным шагом по направлению к социализму. В действительности государственный капитализм представляет собой последний способ самозащиты капитализма, стремящегося предотвратить свой крах и возникновение коммунизма. Коммунистическая революция – это диалектическое отрицание государственного капитализма. С другой стороны, ленинская аргументация несет на себе отпечаток старого социал‑ демократического представления о мирной эволюции капитализма в социалистическом направлении. Ленин, конечно, отвергает идею возможности перехода к социализму без разрушения капиталистического государства, но он забывает о том, что новое общество может возникнуть только при условии, если сам пролетариат ведет постоянную сознательную борьбу, нацеленную на освобождение от слепых законов капиталистической экономики и созидание новых социальных отношений, базирующихся на производстве для удовлетворения человеческих потребностей. Путем государственной «централизации» капиталистической экономики, даже если она осуществляется Советским государством, невозможно покончить с законами капитала, с господством овеществленного труда над живым. Вот почему в данном вопросе были правы левые коммунисты, взгляды которых резюмированы в следующих словах Осинского:

«Если сам пролетариат не сумеет создать необходимые предпосылки для социалистической организации труда, – никто за него этого не сделает, и никто его к этому не принудит. Палка, поднятая над рабочим, будет находиться в руках такой общественной силы, которая или находится под влиянием другого общественного класса, или должна подпасть под его влияние. Если эта палка будет в руках советской власти, то советская власть вынуждена будет опереться против рабочих на другой класс (напр., крестьянство) и этим погубить себя как диктатуру пролетариата. Социализм и социалистическая организация труда будут построены самим пролетариатом, или они не будут вовсе построены, а будет построено нечто иное – государственный капитализм» (Осинский Н. Строительство социализма//Коммунист. № 2, 27 апреля 1918 г. ).

Таким образом, только через неустанную самостоятельную борьбу за прямой контроль одновременно над государственной машиной и средствами производства и распределения живой труд может поставить свои интересы над интересами мертвого труда. Ленин ошибался, считая эти взгляды доказательством мелкобуржуазного и анархистского характера позиции левых коммунистов. В отличие от анархистов, они не выступали против централизации как таковой. Они отстаивали инициативную роль местных фабрично‑ заводских комитетов и Советов, но считали необходимым централизовать действия этих органов в рамках вышестоящих экономических и политических советов. При этом они, однако, видели, что к новому обществу можно прийти лишь путем пролетарской централизации. Путь бюрократической централизации ведет совсем в другую сторону, к неизбежной конфронтации рабочего класса и власти, которая, несмотря на свое революционное происхождение, все более отчуждается от пролетариата.

Вышесказанное верно для всех стадий революционного процесса. Но критика левых коммунистов имела и непосредственную практическую значимость. В нашем исследовании российской левокоммунистической традиции (International Review, № 8) мы писали:

«Защита „Коммунистом“ фабзавкомов, Советов и самодеятельности рабочего класса была важна не потому, что содержала в себе решение экономических проблем, стоявших перед Россией или, тем более, формулу „немедленного построения коммунизма“. Левые определенно заявляли о том, что „социализм невозможно осуществить в одной стране, и в такой отсталой“» (цит. по: Schapiro L. The Origins of the Communist Autocracy. 1955, p. 137). Навязываемое государством подчинение рабочих трудовой дисциплине, включение органов пролетарского самоуправления в государственный аппарат – все это подрывало в первую очередь политическое господство российского рабочего класса. Как неоднократно указывало ИКТ, единственной гарантией успеха революции является политическая власть пролетариата. А эта власть может осуществляться только массовыми органами класса – его фабрично‑ заводскими комитетами и собраниями, Советами и милиционными отрядами. Курс на ограничение полномочий этих органов, принятый большевистским руководством, представлял смертельную угрозу для революции. Опасные симптомы, справедливо отмеченные левыми коммунистами в первые же месяцы после Октябрьской революции, обрели еще более угрожающий характер в последующие годы гражданской войны.

 

* * *

 

Когда после победы Октябрьского восстания формировалось Советское правительство, Ленин не без колебаний занял пост председателя Совнаркома. Политическая интуиция подсказывала ему, что это может помешать его борьбе в передовых рядах авангарда, ограничить его возможности как представителя левого крыла революционной партии, каковым он являлся в период между апрелем и октябрем 1917 г. Позиция, занятая Лениным в споре с левыми коммунистами в 1918 г., хотя и находилась в рамках живой пролетарской партийности, все же отразила давление государственности на большевистскую партию; интересы государства, национальной экономики, сохранения статус‑ кво уже начали расходиться с интересами рабочих. В этом смысле можно проследить некоторую преемственность между тогдашней ошибочной позицией Ленина и его полемикой в период после 1920 г. против левых течений в международном коммунистическом движении, которым он тоже приписывал «детские болезни» и склонность к анархизму. Нов 1918 г. мировая революция находилась все еще на подъеме, и если бы она вывела Россию из изоляции, было бы легко исправить допущенные на первом этапе ошибки. Когда же международная революционная волна пошла на спад, началось настоящее перерождение партии и Советской власти. Реакцию левых на эти процессы мы рассмотрим в следующих статьях.

 

 

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: