 |
Маленький человек
|
|
|
|
МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК
I
Якову Алексеевичу Саранину немного недоставало до среднего роста; жена его, Аглая Никифоровна, из купчих, была высока и объемиста. Уже и теперь, на первом году после свадьбы, двадцатилетняя женщина была дородна так, что рядом с маленьким и тощим мужем казалась исполиншею.
«А если еще раздобреет? » – думал Яков Алексеевич.
Думал, хотя женился по любви – к ней и к приданому.
Разница в росте супругов нередко вызывала насмешливые замечания знакомых. Эти легкомысленные шутки отравляли спокойствие Саранина и смешили Аглаю Никифоровну.
Однажды, после вечера у сослуживцев, где пришлось выслушать не мало колкостей, Саранин вернулся домой совсем расстроенный.
Лежа в постели рядом с Аглаею, ворчал и придирался к жене. Аглая лениво и нехотя возражала сонным голосом:
– Что же мне делать? Я не виновата.
Она была очень покойного и мирного нрава.
Саранин ворчал:
– Не обжирайся мясом, не трескай так много мучного, целый день конфеты лопаешь.
– Не могу же я ничего не кушать, коли у меня хороший аппетит, – сказала Аглая. – Когда я была в барышнях, у меня еще лучше был аппетит.
– Воображаю! Что ж ты, по быку сразу съедала?
– Быка сразу съесть невозможно, – спокойно возразила Аглая.
Скоро заснула, а Саранин заснуть не мог в эту странную осеннюю ночь.
Долго ворочался с боку на бок.
Когда русскому человеку не спится, он раздумывает. И Саранин предался этому занятию, столь мало ему свойственному в другое время. Он же был чиновник – много думать было не о чем и не к чему.
«Должны же быть какие‑ нибудь средства, – размышлял Саранин. – Наука с каждым днем совершает удивительные открытия; в Америке делают людям носы какой угодно формы, наращивают на лицо новую кожу. Операции какие делают – череп продырявливают, кишки, сердце режут и зашивают. Неужели же нет средства или мне вырасти, или Аглае телес посбавить? Какое‑ нибудь секретное бы средство? Да как его найти? Как? Да, вот если лежать, то не найдешь. Под лежачий камень и вода не бежит. А поискать… Секретное средство. Может быть, он, изобретатель, просто ходит по улицам да ищет покупателя. Ведь как же иначе? Не может же он публиковать в газетах… А по улицам, – вразнос, из‑ под полы продать что угодно, – это очень возможно. Ходит, предлагает по секрету. Кому нужно секретное средство, тот не станет валяться в постели».
|
|
|
Так поразмыслив, Саранин стал проворно одеваться, мурлыча себе под нос:
– В двенадцать часов по ночам…
Не боялся разбудить жену. Знал, что Аглая спит крепко.
– По‑ купечески, – говорил вслух; «по‑ мужицки», – думал про себя.
Оделся и вышел на улицу. Спать совсем не хотелось. На душе было легко, и настроение было такое, как у привычного искателя приключений перед новым интересным событием.
Мирный чиновник, проживший тихо и бесцветно треть века, ощутил вдруг в себе душу предприимчивого и свободного охотника диких пустынь, – героя Купера или Майи‑ Рида.
Но, пройдя несколько шагов привычною дорогою – к департаменту, – остановился, призадумался. Куда же, однако, идти? Все тихо и спокойно, так спокойно, что улица казалась коридором громадного здания, обычным, безопасным, замкнутым от всего внешнего и внезапного. У ворот дремали дворники. На перекрестке виднелся городовой. Фонари горели. Плиты тротуара и камни мостовой слабо мерцали сыростью недавно прошедшего дождя.
Саранин подумал и в тихом недоумении пошел прямо вперед, повернул направо.
II
На перекрестке двух улиц при свете фонарей он увидел идущего к нему человека, и сердце его сжалось радостным предчувствием.
|
|
|
То была странная фигура.
Халат ярких цветов, с широким поясом. Высокая шапка, остроконечная, с черными узорами. Шафраном окрашенная бородка, длинная и узкая. Белые, блестящие зубы. Черные, жгучие глаза. Ноги в туфлях.
«Армянин! » – подумал почему‑ то Саранин.
Армянин подошел к нему, сказал:
– Душа моя, чего ты ищешь по ночам? Шел бы спать, или к красавицам. Хочешь провожу?
– Нет, мне и моей красавицы слишком довольно, – сказал Саранин.
И доверчиво поведал армянину свое горе.
Армянин оскалил зубы, заржал.
– Жена большая, муж маленький, – целовать, лестницу ставь. Вай, нехорошо!
– Что уж тут хорошего!
– Иди за мной, помогу хорошему человеку.
Долго шли они по тихим коридорообразным улицам, армянин впереди, Саранин сзади.
От фонаря до фонаря странное превращение совершалось с армянином. В темноте он вырастал, и, чем дальше отходил от фонаря, тем громаднее становился. Иногда казалось, что острый верх его шапки поднимался выше домов, в облачное небо. Потом, подходя к свету, он становился меньше, и у фонаря принимал прежние размеры, и казался простым и обыкновенным халат‑ ником‑ торгашом. И, странное дело, Саранина не удивляло это явление. Он был настроен так доверчиво, что и самые яркие чудеса арабских сказок показались ему привычными, как и скучные переживания серенькой обычности.
У ворот одного дома, самой обычной постройки, пятиэтажного и желтого, они остановились. Фонарь у ворот ясно вырисовывал свои тихие знаки. Саранин заметил:
– № 41.
Вошли во двор. На лестницу заднего флигеля. Лестница полутемная. Но на дверь, перед которою остановился армянин, падал свет тусклой лампочки, – и Саранин различил цифры:
– № 43.
Армянин сунул руку в карман, вытащил оттуда маленький колокольчик, такой, каким звонят, призывая прислугу, на дачах, – и позвонил. Чисто, серебристо звякнул колокольчик.
Дверь тотчас же открылась. За дверью стоял босой мальчишка, красивый, смуглый, с очень яркими губами. Белые зубы блестели, потому что он улыбался, не то радостно, не то насмешливо. И казалось, что всегда улыбался. Зеленоватым блеском горели глаза смазливого мальчишки. Весь был гибкий, как кошка, и зыбкий, как призрак тихого кошмара. Смотрел на Саранина, улыбался. Саранину стало жутко.
|
|
|
Вошли. Мальчик закрыл дверь, изогнувшись гибко и ловко, и пошел перед ними по коридору, неся в руке фонарь. Открыл дверь, и опять зыбкое движение, и смех.
Страшная, темная, узкая комната, уставленная по стенам шкапами с какими‑ то пузырьками, бутылочками. Пахло странно, раздражающим и непонятным запахом.
Армянин зажег лампу, открыл шкап, порылся там и достал пузырек с зеленоватою жидкостью.
– Хорошие капли, – сказал он, – одну каплю на стакан воды дашь, заснет тихонько и не проснется.
– Нет, мне это не надо, – досадливо сказал Саранин, – разве я за этим пришел!
– Душа моя, – убеждающим голосом сказал армянин, – другую жену возьмешь, себе по росту, самое простое дело.
– Не надо! – закричал Саранин.
– Ну, не кричи, – остановил армянин. – Зачем сердишься, душа моя, себя даром расстраиваешь. Не надо, и не бери. Я тебе других дам. Но те дорогие, вай‑ вай, дорогие.
Армянин, присев на корточки, отчего его длинная фигура казалась смешною, достал четырехугольную бутылку. В ней блестела прозрачная жидкость. Армянин сказал с таинственным видом:
– Каплю выпьешь – фунт убудет; сорок капель выпьешь – пуд весь убудет. Капля – фунт. Капля – рубль. Считай капли, давай рубли.
Саранин зажегся радостью.
«Сколько же надо? – подумал Саранин. – В ней пудов пять наверняка будет. Сбавить три пуда, останется малюсенькая женка. Это будет хорошо».
– Давай сто двадцать капель.
Армянин покачал головою.
– Много хочешь, худо будет.
Саранин вспыхнул.
– Ну, это уж мое дело.
Армянин посмотрел на него пытливо.
– Считай деньги.
Саранин вынул бумажник.
«Весь сегодняшний выигрыш, да своих прибавить надо», – подумал он.
Армянин тем временем достал граненый флакончик и стал капать.
Внезапное сомнение зажглось в душе Саранина.
Сто двадцать рублей – деньги не малые. А вдруг обманет?
– А верно ли они действуют? – спросил он нерешительно.
– Товар лицом продаем, – сказал хозяин. – Сейчас покажу действие. Гаспар, – крикнул он.
|
|
|
Вошел тот же босой мальчик. На нем была красная куртка и короткие синие панталоны. Смуглые ноги были открыты выше колен. Они были стройные, красивые и двигались ловко и быстро.
Армянин махнул рукой. Гаспар проворно сбросил одежду. Подошел к столу.
Свечи тускло озаряли его желтое тело, стройное, сильное, красивое. Порочную улыбку. Черные глаза и синеву под ними.
Армянин говорил:
– Чистые капли пить – сразу действовать будет. Размешать в воде или вине – медленно, на глазах не заметишь. Плохо смешаешь – скачками пойдет, некрасиво.
Взял узкий стакан, с делениями, налил жидкости, дал Гаспару. Гаспар с ужимкою избалованного ребенка, которому дали сладкое, выпил жидкость до дна, запрокинул голову назад, вылизал последние сладкие капли длинным и острым языком, похожим на змеиное жало, – и тотчас же, на глазах у Саранина, начал уменьшаться. Стоял прямо, смотрел на Саранина, смеялся, и изменялся, как купленная на вербе кукла, которая спадается, когда из нее выпускают воздух.
Армянин взял его за локоть и поставил на стол. Мальчик был величиною со свечку. Плясал и кривлялся.
– Как же он теперь будет? – спросил Саранин.
– Душа моя, мы его вырастим, – ответил армянин.
Открыл шкап и с верхней полки достал другой сосуд столь же странной формы. Жидкость в нем была зеленая. В маленький бокал, величиною с наперсток, налил армянин немного жидкости. Отдал ее Гаспару.
Опять Гаспар выпил, как первый раз.
С неуклонною медленностью, подобно тому, как прибывает вода в ванне, голый мальчик становился больше и больше. Наконец вернулся к прежним размерам.
Армянин сказал:
– Пей с вином, с водой, с молоком, с чем хочешь пей, только с русским квасом не пей – сильно линять станешь.
|
|
|
