Перст указующий

Игра

 

У большинства животных игривость начинает исчезать по мере взросления. Люди вывели собак, у которых сохранилось множество особенностей, характерных для щенка, и заодно пожизненная игривость. Это важно для людей, потому что мы тоже сохраняем наше детское любопытство и игривость в течение всей жизни. Действительно, как вечно юные обезьяны, мы создали для себя приятеля — вечно юного волка.

Для молодых щенков игра — серьезное дело, а не просто хаотическое поведение. Щенки многому учатся играя. Сначала они узнают о своих физических возможностях, практикуя разнообразные маневры и движения. В игре также используется много моделей поведения, связанных с тем, как избежать опасности, как вести себя при самообороне, охоте и даже спаривании. Самое важное, что узнают щенки, — это то, как следует взаимодействовать с другими собаками. Так они получают первые уроки собачьего языка. Игровая борьба учит их доминировать и признавать свое социальное положение. Они также изучают, как влиять на других — как добиться того, чего они хотят, и предотвратить то, чего они не хотят.

Игра учит щенков, что явная физическая агрессия почти недопустима в социальной жизни их стаи. Когда щенки в игре кусают друг друга, они быстро узнают, что если не делать это мягко или сдержанно, случатся нехорошие вещи. Например, зажимая своими острыми небольшими зубами ухо однопометника, щенки слышат визг, после чего брат прерывает игру, а мать может оттрепать обоих. Они узнают, что агрессия не работает, если они хотят продолжать поддерживать контакт или игру.

Так как для игры характерны преследование, укусы, прыжки, толкания, борьба, рычание и ложная борьба, важно сигнализировать, что все эти действия происходят понарошку, а не всерьез. Поэтому собаки разработали ряд игровых сигналов.

Собака припадает на широко расставленные передние лапы, зад и хвост подняты кверху, морда — прямо перед партнером по игре. Классический игровой поклон и самое общее предложение: «Давайте играть! » Этот сигнал используется как приглашение для шумной игры и обычно сопровождается внезапным натиском или атакой на партнера. Преследование и борьба в таких случаях составляют главную часть игры.

Этот игровой поклон не только приглашение. Он своего рода «знак препинания», который используется в течение всего периода игры, чтобы напомнить каждому, что это только игра. Прежде чем одна собака бежит к другой, чтобы ложно атаковать, она может сделать такой игровой поклон. Если собака случайно ударит другую собаку слишком сильно или собьет ее, она станет тут же подтверждать, что игровой поклон, отданный пострадавшему животному, означает, что это было только забавой и не означало агрессию. Иногда игровой поклон — только часть приглашения. Некоторые собаки начинают носиться кругами как безумные, когда их выпускают на открытую площадку. Они будут горделиво прохаживаться, прыгать, скакать, выписывать зигзаги, поджимать хвост под живот и накручивать дикие круги. Среди этих преувеличенных движений непременно окажется и быстрый игровой поклон, который будет немедленно прекращен, поскольку собака, желающая поиграть, уже снова умчалась, чтобы вертеться и демонстрировать горделивую походку. Корни такого сумасбродного поведения кроются в охотничьей стратегии, применяемой волками и лисами. «Танцуя» в непредсказуемой манере, они отвлекают внимание животных, которые являются потенциальной добычей. Эти введенные в заблуждение существа приближаются к хищникам, чтобы попытаться узнать причину их очевидного безумия, и могут попасть в засаду или подойти слишком близко, и тогда их можно атаковать.

В Северной Америке в прошлом столетии похожая стратегия использовалась охотниками, чтобы привлечь уток. Они поощряли своих собак (изначально это были пудели) скакать на открытом месте по окружности в глупой и игривой манере. Когда дикие утки замечали происходящее, они останавливались и подлетали ближе, чтобы наблюдать эту абсурдную сцену. Их было легче подстрелить, когда они подходили на расстояние выстрела дробовика. Охоту на уток таким манером называли «толлинг» (в английском языке toll — колокольный звон). Так мы звоним в церковный колокол, чтобы привлечь людей к религиозной службе или сплотить сообщество во время опасности. Позже канадцы разводили собак специально для этого вида охоты. Новошотландский завлекающий уток ретривер (Nova Scotia Duck Tolling Retriever), прозванный знатоками колоколом, не только бегает вокруг, чтобы привлечь уток, но еще и беспорядочно плавает в воде для достижения той же самой цели. Однако, как только утка подстрелена, пес выполняет работу обычного ретривера.

Игрового поклона иногда недостаточно, чтобы вовлечь некоторых робких молодых собак в игру со взрослыми. Старшие собаки, кажется, находят сей факт весьма удручающим и идут на небольшие уступки, чтобы заставить щенков вступить в игру. Иногда для этого используется сигнал, означающий своего рода «заверение». В самом типичном случае доминирующая собака приближается к щенку и переворачивается на спину, что похоже на полный пассивности сигнал, говорящий о том, что она сдается. Используя этот знак, характерный для более низкого положения, собаки словно говорят своим младшим сородичам: «Можете побыть вожаками какое-то время, если поиграете со мной». Возможно, почувствовав собственную важность в присутствии большой, старшей собаки, которая ведет себя покорно, молодые подходят ближе. Как только они приближаются, старшие собаки демонстрируют игровой поклон, и теперь можно начинать шумную игру.

Собаки не увлекаются множеством различных вариантов игр, но в те игры, которые они знают, играют с большим энтузиазмом. «Убежать подальше» является, вероятно, самой популярной из них: собака выбирает объект и спешно убегает в надежде, что ее будут преследовать. Иногда она приближается к преследователю на расстояние в несколько метров, ложится перед партнером, чтобы привлечь его внимание, и хватает его, как только он подходит. В этот момент внимание объекта снова привлекается и гонка продолжается. Объект часто меняется, и собаки просто гоняются друг за другом. Преследователи тоже меняются местами, а когда собака поймана, игра изменяется на другой излюбленный вариант — «Борьбу», с шумом и рычанием, достаточными, чтобы убедить людей, которые не очень много знают о собаках, что кто-то собирается кого-то убить. Еще одна игра — «Лови! », где одна собака бежит прямо на другую, поворачивая лишь в сантиметре от своей цели. Это выглядит очень угрожающе, но когда срабатывает, быстро превращается в свободную погоню, где собака-цель преследует условно нападающего.

Наблюдать собак, резвящихся в игре, означает ценить изящество и радость. Это также ключ к пониманию некоторых моментов в их психологии: беготня для собак — то лее самое, что танцы для людей. Это их способ подключиться к ритму Вселенной.

 

Перст указующий

 

D четвертой главе, когда рассматривались истории о собаках, которые имели очень хорошие «лингвистические» способности и весьма обширный «словарь», мы обнаружили, что иногда собаки скорее отвечали на язык тела людей, произносивших команды, чем на их слова. В большинстве этих случаев собаки считывали то, чего от них хотел добиться человек или куда они должны переместиться, по едва заметному повороту тела или пристальному взгляду в нужном направлении. В первый раз, когда мы столкнулись с этим явлением, мы рассматривали его как своего рода кривое зеркало, искажающее нашу способность определить, сколько слов поняла собака. Однако можно заново пересмотреть это заключение в свете того, что нам теперь известно. Поскольку мы видели, как хорошо собаки читают язык тела, возможно, нам следует дать иное толкование их поведению, учитывая тот факт, что стойки — это часть собачьего языка тела. Собаки не только интерпретируют язык тела других, чьи стойки являются для них указанием, но также сами делают указательные Жесты с очевидным намерением общаться. Другими словами, стойка является и воспринимаемой, и воспринимающей частью их языка.

Когда я говорю о специальном виде языка тела, который мы называем стойкой, я не подразумеваю классическую стойку охотничьей собаки, например, пойнтера или сеттера, направляющего свою голову и тело в пространстве, а затем замирающего, чтобы удерживать стойку, указывая таким образом, где находится птица. Вид стойки, о которой говорю я, очень походит на те позы, которые используют люди, чтобы сообщить другим о мирных намерениях. Возможно, полезно сначала рассмотреть похожее поведение людей. Обычный человек, вероятно, не думает о стойке или указующем жесте как о языке, но когда ученые исследуют развитие языка человека, они находят, что положение тела и жесты имеют с языком много общего.

Некоторые психологи утверждают, что первое слово, которое произносит ребенок, вовсе не слово и даже не звук. Это жест, а именно — тыканье пальцем. Когда вы указываете на объект, вы вообще не говорите ничего о вашем пальце. Скорее, вы указываете на определенный объект в определенном направлении. Таким образом, если вы указываете на сверкающие украшения на столе, в действительности вы говорите: «Посмотрите на эти украшения». Варианты, которые вы могли бы употребить: «Я хочу…», или: «Я люблю…», или: «Я интересуюсь украшениями». Но вы, конечно, не говорите: «Посмотрите на мой палец».

Наши дети не рождаются со способностью осознанно указывать на объекты. Если вы показываете девятимесячному ребенку интересную игрушку или печенье, находящееся вне его досягаемости, он сначала вытягивается, его рука и все пальчики тянутся к объекту. Ребенок будет смотреть непосредственно на нужную вещь, и когда не сможет ее достать, он способен показать, что расстроен: будет стучать по столу, кричать и плакать и т. д.

Приблизительно в десять или одиннадцать месяцев у девочек и приблизительно в тринадцать-пятнадцать месяцев у мальчиков происходят внезапные изменения. Теперь ребенок не жестикулирует с растопыренными пальцами, он начинает указывать. Это является актом коммуникации и подтверждается тем, что если рядом с ребенком никого нет, он не будет ни на что показывать. Кроме того, ребенок склонен посмотреть на родителя или на другого взрослого перед тем, как указать на что-то. В то же время он пытается произнести подобный слову звук. Эти звуки могут быть попыткой дать название объекту или просто средством заставить родителя посмотреть на него, чтобы взрослый тоже узнал указывающий жест. Обратите внимание на то, что здесь начинает происходить. Ребенок определяет объект в определенном местоположении и пробует сказать этим: «Я хочу ту вещь, которая находится там». Указание пальца служит той же самой функции, что и называние объекта. Выходит, если ребенок указывает на печенье и мы ему подаем его, это имеет тот же эффект, как если бы он произнес слово «печенье». Следовательно, мы можем рассматривать указывающий жест как первое слово или некоторое протослово.

Я разговаривал с женщиной-психологом, которая изучает развитие языка у детей, и она сказала мне, что именно этот указующий жест убедил ее, что собаки никогда не смогут обладать ничем похожим на язык.

«Когда я указываю пальцем, чтобы показать моей собаке, где лежит что-то, чего она действительно хочет, или лакомство, что я получаю? Собака смотрит на мою руку. Если я буду продолжать показывать пальцем, то она дойдет до кончика моего пальца и начнет бодать его своим носом. Я могу указывать на вещь хоть дюжину раз. Она только все больше расстраивается, но все равно снова возвращается к моей руке. Идея, которую мой указательный палец определяет как „Посмотри туда“, никогда до нее не доходит. »

Есть две стороны в изучении этого явления. Первая имеет отношение к тому, что мы всегда предполагаем, будто собаки и другие животные должны действовать точно так же, как люди, использовать те же самые инструменты, чтобы достичь определенных результатов. Это предположение здесь не работает. Собаки не пользуются лапами так, как люди руками. Они не воспроизводят множество наших манипуляций и, конечно, не употребляют лап для жестикуляции. Если собака указывает, то никак не лапой, а головой и телом. Когда мой пес Один хочет выйти наружу, он смотрит на меня и затем направляет голову и тело на дверь. Это эквивалент тыканья пальцем у человека. Если я не отвечу, то он посмотрит на меня, залает, снова посмотрит на дверь и снова сориентирует свое тело в этом направлении.

Собака, конечно, может научиться отвечать на человеческое тыканье пальцем, но природный инстинкт заставляет ее искать знаки в повороте тела и головы. Я демонстрировал это, к моему собственному удовлетворению, используя Одина. Есть упражнение на соревнование в дрессировке, называемое направленным прыжком. В соревновании за степень «Самая полезная собака» собака обязана по команде бежать вперед на расстояние приблизительно 10–12 метров, пока не получит инструкцию повернуться, сесть и посмотреть на кинолога. По обе стороны ринга есть место для прыжка: кинолог должен указать, куда надо прыгнуть собаке — влево или вправо. Обычно упражнение выполняется по широкому движению рукой кинолога в направлении желаемого прыжка и одновременной команде: «Прыжок! »

Я только начинал обучать Одина прыгать по команде и к тому времени, как я приступил к небольшому эксперименту, ни разу не видел более одного его прыжка на ринге. Итак, я наметил два одинаковых прыжка в середине ринга с разницей примерно в три метра. Размещая Одина на одном конце ринга, я вставал на другой конец и сознательно поворачивал голову и тело так, чтобы сориентировать собаку на правый прыжок, в то же самое время командуя: «Один, прыжок! » Без колебаний мой большой черный пес пересекал ринг и прыгал так, как я его сориентировал, приземляясь передо мной. Когда я направлял его таким же образом на левый прыжок, он был точно так же точен. Очевидно, использование головы и направление тела весьма ясно говорят собаке, чего мы от нее хотим.

Затем я поместил пса на другой стороне ринга и дал ту же самую команду прыгать. Однако на сей раз я держал тело и голову прямо и только глазами указывал в сторону прыжка. Один поднялся очень медленно, посмотрел назад и вперед в паузе между двумя прыжками и затем на меня, очевидно, в поиске ключа к ответу, явно не получая его из моего взгляда. Он двигался ко мне, притормаживая между прыжками, и казался озадаченным и расстроенным. Я быстро закончил этот тест, подозвав Одина к себе, вместо того чтобы оставить его на ринге в расстройстве и смятении.

В следующий раз я возвратился к предыдущему положению головы и тела, чтобы указать, куда совершать следующий прыжок, и Один показал мне, на что он обращает внимание, прыгая туда, куда я повернулся. Несомненно, безо всякого обучения он мог понять указания моего тела, но не моих глаз. Чтобы видеть, на что еще он среагирует, я перешел к промежуточному уровню. Вместо того чтобы направлять и голову, и тело, я держал тело прямо и поворачивал только голову в сторону прыжка, который хотел от него получить. Снова он поднялся весьма нерешительно, глядя на меня и ожидая информации. Я повернул голову, чтобы сориентировать его, как следует прыгнуть. Приближаясь ко мне, он становился более уверенным и в конечном счете повернул в нужную мне сторону только в шаге-другом от барьера.

Понятно, что по повороту моей головы он прочитал мои намерения, но это не был столь же четкий сигнал, который могут дать голова и тело одновременно. Все же, очевидно, волки могут двигаться в том направлении, которое сообщает им поворот головы вожака стаи, даже находясь от него на большом расстоянии. Я видел и анализировал фильмы о волках, поступающих так. Но тогда возникает вопрос: действительно ли мой поворот головы был столь слабым сигналом? Наконец я сообразил, что волки имеют длинную, сужающуюся к носу морду, которая недвусмысленно показывает, в каком направлении повернута голова. Мы, люди, имеем лишь относительно маленький нос. Поворот нашей головы ясно виден собаке, находись она достаточно близко, чтобы разобрать, куда указывает наш нос, но на расстоянии 10 метров для нее это не так очевидно. Если бы, однако, я имел длинную пасть, заметную моей собаке на расстоянии, то она легко смогла бы определить соответствующее направление.

Пользуясь тем, что дома не было никого, кто мог бы за меня встревожиться, я наконец решился на крайнее безумие: вернулся в дом и соорудил собачью морду. Это был конус из белой бумаги длиной около 30 сантиметров, к которому я смог прикрепить резинки так, чтобы он держался на моей голове. Я закрасил острый кончик конуса черным фломастером, дабы он больше походил на собачью морду с черным носом. Когда я водрузил эту конструкцию на собственный нос, то стал больше напоминать какую-то сюрреалистическую птицу, чем волка, но я рассуждал, что принцип важнее эстетики.

Вернувшись на поле, я поместил Одина на дальнем конце ринга. Теперь, с продуманным заранее поворотом головы, увеличенной бумажным клювом, я скомандовал: «Один, прыжок! » На сей раз он понесся в направлении, которое я ему указывал, без малейших колебаний. Повторение теста на прыжок с другой стороны доказало, что это не было какой-то счастливой случайностью и что пес легко прочитал направление из положения моей головы.

После третьего прыжка я прекратил тест. На самом деле это Один его остановил. Пока я нагибался, чтобы похвалить его за прыжок, я чуть не ткнул ему в глаз своим бумажным клювом. Он в ответ схватил бумажную морду зубами. Он оттянул ее на мгновение, но не смог оторвать из-за резинок, на которых она держалась. Несколько обеспокоенный, я закричал: «Один, плюнь! » Эта команда заставляет моих собак выплюнуть любую вещь независимо от того, что у них во рту. Один покорно выпустил мой фальшивый нос, и, оттого что резинка была натянута, клюв ударил меня по лицу. Сила удара и головная боль убедили меня на сегодня отменить мои эксперименты.

На основании этого небольшого исследования я доказал моей коллеге-психологу, что если вместо того чтобы показывать пальцем, она направит свое тело на какую-то цель, указывая направление движения, и посмотрит пристально на соответствующее место, это возымеет на ее собаку то же действие, что и тыканье пальцем — для людей. Она была скептически настроена, но, желая попробовать, пригласила меня к себе понаблюдать. Ее спрингер-спаниель Салли реагировала в точности, как рассказывала моя коллега: она смотрела на ее руку, вместо того чтобы обратить внимание на лакомство, которое я тайно поместил на полу. Когда психолог установила «ориентир тела и головы», Салли повернулась, повторяя направляющую линию своей хозяйки. После этого она с легкостью определила, где лакомство, и немедленно расправилась с ним.

Есть и другая сторона неправомерности суждения моей коллеги о языке собак: вероятно, некоторые аспекты языка жестов пока что изучены не полностью. Родители и их младенцы взаимодействуют при помощи большого числа указывающих жестов. Родитель показывает на соседского кота и говорит: «Видишь кота? » Он мог бы указать на посетителя и сказать: «Посмотри, это тетя Сильвия». Собираясь покормить ребенка, он мог бы взять два блюда и, указывая на одно из них> спросить: «Ты хочешь эту морковь? » А затем, перемещая палец, продолжить: «Или ты хочешь этот горох? » Все Это показывает ребенку, что именно обозначает тыканье пальцем.

Свидетельство того, что указательным жестам следует обучать, — «запертые дети». Этот термин очень точно определяет все более распространяющееся в западном обществе явление. Социальные работники часто так называют детей (обычно дошкольного возраста), надолго оставляемых родителями без наблюдения или какого-либо другого социального контакта — они просто «оставили дома» ребенка одного. Таких детей часто запирают в маленьких комнатах, иногда даже в туалете. Родители объясняют, что это должно «защитить их, пока я работаю» или «не дает им сделать что-нибудь опасное или устроить беспорядок, пока меня нет дома». Дети, лишенные общества и сенсорных ощущений, сидят и ждут в течение целого дня, пока их родители отсутствуют.

Кроме серьезной эмоциональной и социальной травмы, которую вызывает такое жестокое обращение, оно лишает ребенка возможности общения, необходимой для развития языка. Учиться говорить можно, только слушая речь того, кто хорошо говорит и отвечает нам. Неудивительно, что такие дети часто вообще не умеют говорить и не имеют каких-либо языковых навыков. В большинстве случаев эти дети также не умеют указывать пальцем, несмотря на то что им уже четыре или пять лет. Вместо этого они издают хриплые вопли, размахивают руками и на желаемый объект указывают всеми пятью пальцами. Это подтверждает, что умению указывать, как и другим коммуникативным навыкам, следует обучать. Один из первых навыков этих детей, попавших в нормальное окружение, которым они овладевают, является жест указательным пальцем.

Если даже людям нужно преподавать тыканье пальцем, то почему мы ждем от собак, что они ответят на наше обращение, не обучаясь? Факт, что собак можно научить отвечать на обращение, доказан опытом с прыжками в нужном направлении, о котором я только что рассказал. После того как собака обучится, все, что остается сделать, — указать ей рукой в направлении нужного прыжка, чтобы она знала, через какой барьер ей надо прыгнуть. Поворот вашей головы и тела к месту прыжка на соревнованиях незаконен и может привести к дисквалификации.

В некоторых случаях этот жест имеет преимущества перед речью. Его можно сделать тайно. Звуки могут быть услышаны каждым, кто находится поблизости, и для таких охотников, как дикие братья собаки, это означает, что не только члены стаи, но и дичь может услышать звук, использовать его как предупреждение и спастись. Указательный жест бесшумен и конфиденциален. Только люди, смотрящие под определенным углом, могут увидеть его. Кроме того, если человек будет делать только незаметные, мягкие жесты, то сообщение скорее всего не будет прочитано людьми, для которых оно не предназначено.

Возьмем простой пример из жизни. Моя жена не любит официальные приемы, на которые меня часто приглашают, — это часть моих обязанностей как профессора университета или как автора. В большинстве случаев она просто игнорирует их, но иногда, если прием является важным или происходит где-то поблизости, она идет со мной. Часто, взглянув на нее, я вижу, как она подает мне незаметные знаки. Например, она может показать на себя, а затем на стул или групп)' людей, указывая, что это — то место, где я смогу ее найти. Чаще она указывает на свои наручные часы, а затем на дверь, показывая, что пришло время уходить.

Благодаря жестикуляции можно даже побеседовать и скоординировать весьма сложные действия. Я вспоминаю одну ситуацию, произошедшую со мной во время учебного боя в армии. Это был один из тех учебных боев, где одна группа солдат играет роль обороняющихся, а другая должна нападать. Перед моим взводом стояла задача захватить маленький холм, который был укреплен несколькими скрытыми огневыми точками. Моя вооруженная восьмерка (включавшая наблюдателя и рефери, определяющих, кто «умер») должна была убрать всех защитников с восточного склона холма, где сосредоточилось большинство укрытий (в виде кустарников, деревьев, старого, поврежденного каменного забора и оврагов, вымытых дождевыми потоками).

Мы молчаливо следовали за нашим сержантом, упертым воякой по имени Тинер, по доступным укрытиям, пока не оказались возле подножия холма. Внезапно он остановился и указал на склон. На линии обзора мы увидели то, что издали напоминало пулемет с четырьмя бойцами, окруженный мешками с песком. Так или иначе, мы подошли весьма близко к нашему врагу и находились от него теперь ближе чем в 30 метрах. Любой звук мог выдать наше местоположение и подставить нас под огонь пулемета (который быстро бы завершил наше участие в учениях).

Сержант Тинер указал поочередно на трех солдат, велев им подойти. Затем он провел рукой вдоль линии каменного забора. Его рука прочертила прямую линию, а затем указательный палец согнулся в сторону, ясно указывая, как эти трое должны были пройти вдоль забора, затем повернуть за угол, изменить направление и начать подниматься на холм. Затем сержант указал на часы. Он показал на минутную стрелку, а потом отметил на циферблате период, соответствующий примерно десяти минутам. Он указал на винтовку, затем на огневую точку, потом снова на часы. В итоге получилось следующее сообщение: эти трое должны были пройти вдоль забора, повернуть за угол и через десять минут нацелить свои винтовки на врага — яснее и быть не может. Он снова указал на забор — и трое солдат начали спокойно двигаться в нужном направлении.

Затем Тинер ткнул в каждого из двух солдат с гранатометами. Он показал на гранатометы, затем на землю. Мужчины встали на колени и начали заряжать оружие. Сержант снова указал на этих двоих, затем на свои глаза, потом на вражеский бункер, что значило: «Оставайтесь тут. Ждите моего сигнала, чтобы начать стрелять».

Наконец он указал на оставшихся, т. е. на нас двоих, быстро показал нам, куда двигаться, и мы последовали за ним. Рефери решил пойти с нашей группой, чтобы контролировать наши действия. Мы держали путь к доступному прикрытию и прошли несколько метров в сторону, а затем еще немного вверх, на холм. Поскольку сержант должен был координировать действия, он всегда держался в пределах видимости этих двух солдат с гранатометами. Мы наконец достигли безопасной позиции и стали ждать.

Прошло несколько минут до запланированного момента, когда первые трое солдат пустили в ход свое оружие. Противники на огневой точке немедленно развернулись в ту сторону спиной к нам, направив свое внимание туда, откуда, как они думали, началось нападение. Прошла долгая минута, в течение которой велся перекрестный огонь. Сержант Тинер указал нам на солдат с гранатометами вдали. Мы услышали с их стороны два раскатистых звука, и прежде чем гранаты упали на землю, он указал нам на огневую точку — и мы начали сумасшедшую атаку, пробежав несколько оставшихся метров. Мы подбежали прежде, чем улеглось смятение пулеметчиков. Наблюдатель объявил позицию врага захваченной, а всех противников — погибшими.

Важный момент: все эти скоординированные последовательные действия были организованы и управлялись только жестами. Не было произнесено ни одного слова с того момента, как сержант определил вражескую позицию.

Спустя примерно тридцать пять лет после тех событий я имел возможность увидеть подобное, только в этом случае участниками были собаки. Есть научно-исследовательские проекты в США, которые посвящены изучению поведения волков. Несколько библиотек собрали фильмы и видеозаписи на эту тему. Просматривая один из таких фильмов, я нашел серию, запечатлевшую волчью охоту. Сходство между этой охотой и моим собственным военным учебным опытом было поразительным.

Изучаемый вид именуется серым волком (canis lupus), многие ученые верят, что эта дикая собака генетически ближе всего к нашим домашним собакам. То, что их называют серыми волками, не означает, что они обязательно серые по окрасу, — данная стая из шести животных имела окрас от сливочно-беловатого до песчаного желто-серого цвета. Дело происходило в разгар лета, когда листва обильна, и волки спокойно отдыхали около небольших зарослей низкорослых деревьев. В стае было четыре взрослых волка — два самца и две самки — и два волчонка-подростка. Лидер стаи (его принято называть альфа-самцом) был очень крупным, весил приблизительно 80 килограммов и ростом достигал 80 сантиметров в холке; младший по рангу самец — приблизительно на 10 килограммов легче. Два волчонка были детьми альфа-самца и альфа-самки. Альфа-самка была также крупной, по крайней мере для серого волка, весила приблизительно 60 килограммов и оказалась первой в стае, кто уловил запах оленей. Она поднялась, обнюхивая воздух. Сделала несколько шагов вперед, слегка отряхнулась и встала напротив доминирующего самца. Она пристально посмотрела на него, затем в сторону запаха, как в классической указующей стойке собаки.

В этот момент вожак стаи приступил к координации действий. Он быстро поднялся и посмотрел в направлении, обозначенном его напарницей. Встал справа от нее, но на шаг впереди. Оглянулся на младшего сотоварища и затем повел мордой в направлении оленей. Этот волк подошел, чтобы занять положение справа от вожака. Тем временем другая самка и подростки, наблюдая за ними, спокойно заняли место слева от доминирующей самки. Все сориентировались по ветру, младшая по рангу самка и подростки непрерывно проверяли направление, куда смотрел вожак, и старались сориентироваться сами. Вся стая сбилась на месте, и на первый взгляд казалось, что они просто касались носов друг друга, как в типичной собачьей церемонии приветствия. Однако наблюдение показало, что на самом деле они пытались встать рядом с вожаком, чтобы сориентировать головы и тела точно по линии, которую тот указывал своей головой. Поворот головы выполнял ту же функцию, что и тыканье пальцем сержанта Тинера: он указывал положение добычи всей группе.

Теперь волки тихонько пошли вдоль той линии, которую указал вожак стаи. Когда они приблизились к поляне, я смог увидеть, на что он указывал: на двух оленей. Один был взрослой самкой, второй — годовалым подростком. Вожак стаи посмотрел направленным взглядом на другого самца, затем вниз, на землю, правее и на одном уровне с его плечом. Младший по рангу самец немедленно передвинулся на то место. Движение было столь точно, как будто вожак нарисовал на земле черту мелом.

Поместив самца в нужное место, вожак затем перевел взгляд на доминирующую самку, установил контакт глазами, указал на крайнее место слева от поляны и наклонил тело вперед в направлении своего пристального взгляда. Альфа-самка посмотрела на двух подростков и другую самку и начала двигаться в указанном вожаком направлении. Эти четыре волка спокойно шли каждый по своей траектории, огибая поляну, скрываясь за лиственными кустарниками. Каждые несколько метров доминирующая самка останавливалась и оглядывалась на лидера стаи. Он внимательно смотрел на пасущихся оленей, но когда замечал ее взгляды, немедленно поворачивал голову, чтобы посмотреть на место около дальнего края поляны. Она, в свою очередь, следовала за его пристальным взглядом и двигалась в указанном направлении. А в моей голове проносились образы трех стрелков из нашей команды, поднимавшихся к каменной стене по указанию сержанта Тинера.

Когда альфа-самка и ее группа достигли нужного места, она снова оглянулась на вожака. Теперь он посмотрел на нее, а затем вниз, на землю перед собой. Самка в отдалении тоже посмотрела вниз — в этом месте она и трое других животных ее группы тихо присели, организовывая засаду.

Вожак стаи посмотрел на самца справа от себя, потом резко на оленей. В этот момент оба самца немедленно прыгнули на поляну, словно пули вылетели из ружья. На полной скорости они помчались к пасущейся паре. Как только олени увидели этих двух волков, они повернулись, чтобы убежать, к дальней стороне поляны. И тогда альфа-самка выпрыгнула из засады прямо на поляну в сопровождении трех своих компаньонов. Олени не смогли отреагировать достаточно быстро, и доминирующая самка прыгнула на круп годовалому олененку. К ней быстро присоединилась другая самка, тоже вцепившись в его круп. Действия этих двух самок замедлили движения олененка, заставляя его свернуть с самой короткой и безопасной дороги, — мгновение спустя оба самца схватили и убили его. Два подростка начали было преследовать оставшегося оленя, но, когда увидели, что остальная часть стаи не присоединилась к ним, быстро вернулись, чтобы получить свою долю от дневной охоты.

Схожесть между картиной этой охоты и моим собственным учебным опытом казалась немного сверхъестественной. Вся стратегия — начальное нападение, чтобы отвлечь внимание дичи, сопровождаемое фланговым маневром, — была почти идентичной. Еще более потрясающим выглядело то, что все необходимые действия были сообщены и скоординированы без единого звука. Каждое сообщение передавалось жестом пальца или руки в случае человеческой атаки или поворотом головы и движением тела в сцене волчьей охоты. Почти каждый жест был указанием, И для людей, и для вол* ков эти жесты имели определенные значения и подавались, чтобы скоординировать действия группы, И люди, и волки использовали указательные жесты, чтобы сказать: «Смотрите, наша цель там», «Идите туда, куда я вам показал» и «Займите положение (встаньте на колени или лягте тут)», затем «Ждите здесь» и «Теперь атакуем». Волки, конечно, не говорили ничего о вооружении (так как у них не было ни винтовок, ни гранатометов), и сообщения их не касались проблем времени (так как у них не было часов и никаких мыслей о том, что значит «десять минут»). Кроме такого рода рассуждений, «разговоры» были удивительно схожи.

Так что вполне понятно, что жест указательного пальца может из очень примитивной коммуникации малышей развиться в сложную форму языка жестикуляции. Собаки и их дикие братья имеют ту же лингвистическую способность, и их стойки (как у людей — указующий жест) развились в очень сложную форму коммуникации. Если указательный жест принять за свидетельство того, что дети пробуют общаться, определяя объекты и помещая на них своим жестом некоторый временный ярлык, то мы должны заключить, что собаки тоже способны к некой форме обозначения объекта. Они могут указать (телом и головой) и интерпретировать обращение другого животного. Реакция на указание тела и головы, кажется, происходит естественным образом, а интерпретация человеческого тыканья пальцем требует некоторого специального изучения.

 

⇐ Предыдущая18192021222324252627Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: