Право средневековой Японии (свод Тайхо-рицурё)

 

Формирование древнего права.

До начала VII в. в Японии господствовало обычное право, не зафиксиро­ванное никакими памятниками. Его предписания были не только юридическими, но и религиозными, этическими правилами. Многое в японском праве той эпохи было перенесено из более древних правовых систем Китая и Кореи. Собственно юридические нормы появились в обычном праве с вы­делением среди религиозных и моральных запретов особых пред­ставлений о наказании. Наказание было как бы закономерным следствием «греховности» людей и настигающего их Божьего суда. Первые понятия о преступном также были еще взаимосвязаны с религией и существовали в виде представлений о «семи небесных грехах» (тяжких) и «восьми небесных грехах» (менее тяжких). За их совершение обычно полагались кара и очищение – как прави­ло, коллективные.

Формирование письменного права в Японии началось не путем записи обычного права (как это было у большинства восточных и средневековых народов), а путем создания особого законодательства о системе и деятельности органов государственного управления – своего рода государственно-административных кодексов. Закономер­но, что при создании такой своеобразной сферы права широко ис­пользовался опыт более древней административной традиции Китая. В этом заключается одна из важнейших особенностей формирова­ния древнего японского права.

Первые законы были составлены в Японии в начале VII в. Это были Законы 17 Статей (604–622), в которых содержались в боль­шей степени моралистические пожелания в духе конфуцианства, чем строго юридические предписания. В конце VII в. под влиянием административных преобразований, начатых с переворотом Тайка, для одной из провинций Оме был составлен свод административных правил – Оми-ре (661-672). Свод был записан по образцу китай­ского «Уголовного и административного кодекса» империи Тан сере­дины VII в. В нем регламентировались обязанности администрато­ров, устанавливалась вводимая в японском государстве система ран­гов и в общей форме фиксировались взаимоотношения жителей с новой, государственной властью. Позднее Оми-ре был пересмотрен и превратился в «Уголовный и административный кодекс государева двора» – Киемигахара-ре (681-683). Состоял он из 22 глав и, по-видимому, включал, кроме административных правил, и нормы от­ветственности чиновников. Оба свода VII в. не сохранились, и о со­держании их ничего не известно.

Первым известным по содержанию памятником древнего япон­ского права стал кодекс «Тайхо-рицурё» (702). Он как бы юридиче­ски оформил государственные реформы Тайка. Для его составления в 700 г. была образована комиссия из императорских приближен­ных: «Государь повелел царевичу Восакабэ, Фудзивара Фубито, Авата Мабито и другим отобрать уголовные и гражданские законы». После его опубликования работа была продолжена. Составленный кодекс подвергался изменениям. В итоге была составлена новая ре­дакция свода под названием «Еро рицурё» («Уголовный и админист­ративный кодекс годов Еро» – 718 г.). Однако в действие новые за­коны ввели с большим запозданием – только в 757 г. Переработанная редакция в большей степени отражала заимствования из китай­ского права. Тогда как основная – Тайхо-рицурё – содержала пра­вила японского происхождения и отражала основные черты древнего японского права.

Уголовные законы из свода почти не сохранились. Администра­тивные законы дошли полностью. Они разделены на 30 книг, каж­дая посвящалась особой законодательной теме: рангам и штатам чи­новников (кн. 1-5), положению священнослужителей (кн. 6-7), по­ложению крестьян, наделам и налогам (кн.8-10), продвижению чи­новников (кн. 11-15), особому положению дворца, его служб и воо­руженным силам (кн. 16-24), особым обстоятельствам службы (кн. 25-27), уголовному судопроизводству (кн. 28-29). Последняя, 30-я книга включала разные положения, в том числе о единых мерах, ве­сах и даже обязательствах. Законы Тайхо обладали высокой сте­пенью обобщения, в них не было типичных для древнего законода­тельства казусных норм. Однако, вероятно, это было вызвано тем, что в законах почти не было правил для собственно бытовой юсти­ции. В большинстве они устанавливали взаимные обязанности и права чиновников и власти, населения и чиновников. Тем самым создавался своеобразный правовой строй, составляющий особенность древнейшего периода японского государства (называе­мый также рицурё).

 

Административное право.

Важнейшую часть правового строя рицурё составляли урегулирован­ные законом взаимоотношения государственной власти и управ­ляющих. Права и обязанности лиц, привлеченных к админист­ративной деятельности за счет и в интересах госу­дарства, регламентировались в отношении содержания служеб­ных обязанностей, порядка прохождения службы, выплат государст­венного жалованья, полагающихся льгот и привилегий.

Государственная администрация, следуя китайским образцам, строилась по системе должностных рангов. Ранги далеко не всегда соответствовали собственно должности, содержанию служебной дея­тельности. «От министра и до писца – это посты, от первого класса принцев крови и до начального ранга – это ранги. Ранги бывают благородные и неблагородные, посты – высокие и низкие. Благо­родные занимают высокие посты, неблагородные назначаются на низкие должности. Посты и ранги соответствуют друг другу. Каж­дый из рангов имеет степени, разряды и ступени»*. Законы заклю­чали в себе (кн. 2-5) исчерпывающий, по-видимому, перечень служб и постов государственной и дворцовой администрации (в 1-м классе числился единственно старший государственный министр, в низшем, начальном младшем ранге – писцы управлений водоснабжения, придворный красильщик и т. д.).

* Комментарий «Ре-но гиге» (IX в.) к законам Тайхо.

 

От наличия того или другого ранга зависели возможность и пра­во занять ту или другую должность. Высшие пять рангов присваива­лись только указом императора, с восьмого (низшего) ранга и вы­ше - с доклада Государственного совета, в т. н. начальные ранги производил Государственный совет собственным решением. Допу­скалось занятие не одного, а двух постов, в этом случае один счи­тался основным. Запрещалась служба близких родственников в од­ном учреждении.

Законы регламентировали и содержание служебных обязанно­стей, в том числе степень своего рода строгости соблюдений этих обязанностей: для высших она была максимальной, включая критерии этические, для низших – была чисто формальной и связывалась только с состоянием порученной по должности сферы управления. Например, старшему министру, «как наставнику Сы­на Неба», полагалось быть «примером для всего света, держать страну на путях морали и приводить в гармонию отрицательное и положительное...» Если такого человека нет, то пост этот ос­тавлять незанятым. Писцы же должны были только снимать ко­пии с документов, записывать и содержать в порядке офици­альные документы.

Соответствие должности, назначение на другую должность, при­своение высшего ранга зависело от результатов аттестации чинов­ников. Ее проводили регулярно, в ряде случаев ежегодно. Составлял аттестационное представление начальник управления или ведомст­ва, включая в него обязательно «сведения о хорошем поведении, за­слугах и провинностях». Начальник же нес персональную ответст­венность за возможные искажения: это был минус в его аттестацию. Аттестуемые чиновники распределялись по девяти классам: в вы­сший разряд включались те, кто обладал несколькими достоинства­ми (в основном этического плана) помимо исправного знания служ­бы, в низший, 9-й, – те, кто «допускает лесть, обман, алчность». Последних надлежало увольнять со службы – но только по резуль­татам испытаний. Для начальной деятельности устанавливались эк­замены: по литературоведению, философии, канцелярскому делу, праву – соответственно будущему делу. На экзаменах по праву кандидат должен был «хорошо уяснить содержание десяти статей рицуре и отвечать на вопросы без колебания и задержки». «Если же экзаменующийся в общем знает основы права, но еще глубоко не овладел сущностью, считать его невыдержавшим».

От аттестации зависело продвижение чиновников, в том числе самое жизненно важное – из провинции в столицу. Пропорцио­нально рангам чиновники получали жалованье. Законы регламенти­ровали точные размеры государственных выдач – шелком, холстом, мотыгами. За упущения по службе жалованье задерживалось или могло быть конфисковано.

Административное право Японии едва ли не впервые узаконило обязательный отпуск чиновников. Он был еженедельным, ежегодным и специальным. Еженедельно полагалось отдыхать один день из шести. Кроме того, предоставлялся месяц для по­левых работ (два раза в год по 15 дней). Были особые отпуска по траурным обстоятельствам – в 1 месяц. В скорбных случаях государство выдавало чиновникам также вспомоществование на похороны и траур. Траур по родителям был, видимо, значитель­ным по длительности: в этих случаях чиновников предписывалось увольнять от должности.

Службу можно было начинать с 21 года. Чиновникам даже вме­нялось в обязанность представлять своих сыновей в этом возрасте для испытаний или аттестации. Чиновничество, таким образом, объ­ективно превращалось в полузамкнутое сословие со своими статусом и льготами.

 

Судопроизводство.

Администрация была в Древней Япо­нии тесно связана с юстицией. На са­мом высшем уровне и на уровне местном судопроизводство осущест­вляли одни и те же учреждения. Однако существовали и специаль­ные юридические ведомства.

Все судебные дела первоначально должны были передаваться в низшие органы власти: «в административный орган по месту основ­ной приписки» (т. е., по-видимому, налогообложения). Допускалось подавать жалобу и в ближайшее административное управление. За­тем при наличии оснований и с «письменным изложением недоволь­ства» истца или ответчика дело можно было передавать на обжало­вание выше по инстанции. Конечным пунктом судопроизводства могло стать рассмотрение дела в Государственном совете. Только после неудовлетворительного решения в Совете можно было апел­лировать к императору.

Император считался высшей судебной властью, однако непосред­ственным судьей он не являлся. От его имени это производил Госу­дарственный совет. Императору принадлежало право помилования и амнистии, утверждения смертных приговоров, приема апелляций на неудовлетворительные по содержанию решения Государственного совета.

Реально важнейшим специализированным судопроизводствен­ным органом было министерство юстиции, или «наказаний» (гебусё). Оно состояло из трех специализированных ведомств: централь­ного управления, управления штрафов и управления тюрем (всего чиновников насчитывалось до 270). Министерству подчинялись су­дебные чиновники в составе городских (столичных) управлений и провинциальных администраций. Здесь в равной степени и почти в одинаковой процедуре разбирались жалобы по гражданским и уго­ловным делам. Из компетенции министерских судов были изъяты только дела знати и чиновников выше пятого ранга; их судили в придворном ведомстве.

Административные ведомства и расследовали дела, и выносили решения. Однако следствие и суд (по уголовным делам), по-види­мому, были разделены друг от друга: в штатах министерства упо­минались раздельно судьи и следователи. Решения по делам требо­валось выносить строго по месту возбуждения дела. Исполнение приговора производилось по-разному, в зависимости от важности преступления и тяжести наказания: более тяжелые преступления полагалось рассматривать вторично в более высоких инстанциях (в провинции, в столице) и там приводить приговор. В случае смерт­ных приговоров утверждение его императором и Государственным советом затребовалось даже трижды. Местом исполнения смертной казни определялся городской базар. Чинам выше седьмого ранга, царевичам разрешалось в замену смерной казни прибегнуть к са­моубийству.

Многократная перепроверка материалов дела составляла сущ­ность и предварительного расследования. Оно начиналось либо с заявления, либо с доноса. Первейшим действием следователя был арест – и обвиняемого, и обвинителя; задерживали и доносчика. После первой проверки и установления истины невиновного отпу­скали. Во-первых, следователя обязывали оценить заявление по пя­ти аспектам: как арестованный говорит, как слушает, каково выра­жение лица и т. п. Во-вторых, должны быть правильно оценены улики. В случае противоречий, подозрительности обстоятельств предписывалось применять пытку к подследственному – довольно примитивную (битье палками). Пытку можно было повторять тро­екратно с интервалами в 20 дней. Правила законов допускали, что арестованный и умрет в процессе дознания. Об этом эпически-спо­койно предписывалось «доложить начальству». По незначительным преступлениям следствие шло сокращенным порядком, по обвине­ниям в мятеже предусматривалось какое-то особое разыскание.

Одной из важнейших особенностей древнего судопроизводства было требование строгой подзаконности судебных реше­ний: чиновникам предписывалось «придерживаться официального текста уголовных и гражданских законов».

Еще одной, чисто японской особенностью древнего судопроизвод­ства было требование доноса о преступлении от всех якобы знав­ших о нем. Касалось это прежде всего родственников жертвы, а так­же и виноватого. Вероятно, таким образом в общей форме стимули­ровалось моральное осуждение нарушителя законов и правил, столь важное для конфуцианства и для буддизма. (Родст­венников жертвы обязывали доносить еще и потому, чтобы обеспе­чить исполнение государственного закона, а не сделки с возможным преступником.) Родственник, который знал о преступлении, но спу­стя месяц не донес о нем, подвергался также наказанию, хотя и не­сколько ниже подлинного преступника. Вместе с тем младшие род­ственники и слуги, рабы виновного были освобождены от обязанности доносить. Так древний закон находил компромисс между госу­дарственным правом и семейной моралью. Впрочем, при соверше­нии самых тяжких преступлений – государственных – доносить вменялось в моральный долг (уже иначе понимаемый) всем, вклю­чая рабов.

 

Уголовное право.

Сложное сочетание требований морали и закона было характерно и для уго­ловного права. Вполне очевидно, что уголовной ответственности подлежали греховные действия (в развитие древних кон­фуцианских и других религиозных предписаний о восьми смертных и пяти малых грехах). Однако воспринятое в законах понимание греховности было переиначено: наиболее тяжкими объявлялись по­сягательства не на семейные и даже не религиозные устои, а на священное место власти.

Следуя религиозно-этической традиции, рицу выделяли 8 тяж­ких преступлений из всех прочих (полная систематика преступле­ний древнего права неизвестна, так как большая часть именно уго­ловных законов не сохранилась). В их число входили (1) мятеж или заговор против императорского дома, (2) разрушение или заго­вор с таковой целью императорских могил, дворцов, храмов, (3) го­сударственная измена, в т. ч. переход на сторону неприятеля или убийство членов царствующего дома; (4) «великое убийство», т. е. убийство своих родственников, множественное убийство в семье, связанное с нарушением религиозных заповедей; и др. Обычное убийство, кражи, разбой, ограбления и т. п. – все это было отнесе­но к группе прочих преступлений.

Разделение преступлений на два больших класса было важно не столько для назначения основного наказания (это почти не регули­ровалось законами и находилось на усмотрении суда), сколько для последствий его исполнения. По тяжким преступлениям не приме­нялась амнистия преступников, весьма распространенная по другим делам. Различны были требования к сопутствующему наказанию – конфискации имущества.

Законы держались строгой системы из 5 видов наказаний: 1) смертная казнь, 2) ссылка, 3) каторга, 4) битье палками и 5) плеть­ми. Тюремное заключение, о котором много говорилось в законах и которое детально регламентировалось (вплоть до того, что можно и чего нельзя иметь заключенным и что их «должно снабжать одеж­дой, питанием, циновками, врачами, лекарствами» за счет конфи­скаций), применялось только как промежуточная мера на время следствия, обжалования и т. п. Смертная казнь применя­лась главным образом в виде повешения или обезглавливания. Од­нако позднее в обиход вошли более диковинные ее виды: сварива­ние, отпиливание головы, сожжение, распятие, замуровывание. Специфическими японскими видами были сажание на деревянную лошадь, под которой разводили огонь, и многочетвертование (когда приговоренному в 1-й день рубили палец, во 2-й – другой, и только на 13-й – голову). Ссылка считалась одним из самых тяжелых наказаний, она была сопряжена с принудительными работами. В за­висимости от тяжести преступления ссылка была в более или менее отдаленные от родных мест поселения, куда препровождали «по эта­пу». Она могла быть срочной и бессрочной. Ссыльные питались за свой счет, и только в случае большой бедности семье или ее отда­ленности выдавалось казенное пропитание. Ссылка по режиму ви­димо, не различалась от каторги, поскольку осужденные обязаны были работать. Телесные наказания различались в зави­симости от толщины применяемых бамбуковых палок: битье розга­ми или тонкими палками; при следственной пытке применялись палки наибольшей толщины. В случае ссылки или каторги, кроме того, как дополнительное телесное наказание применялось заковы­вание в кандалы и шейные деревянные колодки.

Одним из своеобразных институтов уголовного права был выкуп наказания. По усмотрению провинциальных начальников любое из наказаний можно было выкупить (неясно только, можно ли было выкупить наказания за 8 тяжких преступлений): смертную казнь в течение 80 дней, наказание плетьми – 30 дней. В любом случае, правда, следовало возместить причененный преступлением ущерб. Ущерб казенному имуществу компенсировался даже в случае, если само преступление подлежало амнистии.

Помимо основных, законы предписывали применять и дополни­тельные наказания. Одним из существенных была конфискация имущества, причем в зависимости от важности преступления то учитывались, то нет интересы родственников. Конфискации подле­жали даже земельные наделы. Однако наделы, предоставленные за служебные или воинские заслуги, можно было конфисковывать лишь при совершении первых трех самых тяжких преступлений, на­градные наделы – только за восемь тяжких преступлений. Другими дополнительными наказаниями, особенно для чиновников, были ис­ключения из семейных списков, лишение постов, лишение рангов или государственной награды.

Ответственность за преступления была неравнозначной и носила сословный характер. Шесть категорий знати и ученых (от родственников царя до «великих талантов») пользовались снисхож­дениями. В случае малозначительных преступлений предписывалось прощать монахов (если наказание соответствовало году каторжных работ). Если же преступление буддийских монахов было более зна­чительным, то его расстригали. В случае еще менее значительных преступлений монахам телесные наказания заменялись епитимьей (из расчета 10 дней «дел, угодных Будде» за 10 палок). Наказания за тяжкие преступления, помимо прочего, приводили к исключению преступника из общины, что в тех примитивных условиях жизни было едва ли не наиболее тяжким последствием, особенно для семьи преступника. Таким образом формирующаяся государственная власть стремилась гарантировать соблюдение установленных поряд­ков и подчинение.

 

Брачно-семейное право.

Сословное и патриархальное начала характеризовали всю сферу социально-правовых отношений по древним японским законам. Знать, основ­ная масса населения, рабы – каждое сословие жило по своим пра­вилам, и государственный закон в наибольшей степени регламенти­ровал только вторые два состояния.

Патриархально-клановое начало было важным для семейного юридического быта еще и потому, что полноценная малая семья – в виде совместного проживания – в Древней Японии не была ти­пичной формой. Основу семейных отношений составлял особый японский брак – цумадои, при котором муж свободно посещал жену, сохраняя, по сути, раздельное жительство с нею. С этим были связаны большинство особенностей отношений мужчины и женщи­ны, значительная самостоятельность женщины в домашних делах, особые порядки наследования имущества.

Для основной массы населения брак заключался по достижении совершеннолетия: в 15 лет для юноши и в 13 – для девушки. За­ключение брака предполагало согласие многочисленной родни, вплоть до дедов и бабок со стороны жены. Брак заключался как бы в две стадии: назначение (или помолвка) и собственно «вступление в силу». Если срок между назначением брака и его действительностью превысил три месяца, то согласие на брак можно было расторгнуть, и это не влекло никаких последствий. Можно было считать брак расторгнутым и в случае длительного безвестного отсутствия (зако­ны знали и такой институт).

Брак цумадои не предполагал моногамности, и мужчине не воз­бранялось иметь нескольких жен, а также наложниц. Однако воль­ное отношение со своими женами, оставление их без причины, что­бы жениться на новой жене, законами не допускалось.

Соответственно китайским традициям, развод был весьма легок, и даже считался необходимым в некоторых случаях. Причинами для развода, также соответственно канонам конфуцианства, считались семь обстоятельств: бездетность жены, ее развратное поведение, не­послушание родне мужа, сплетница, ревность, вороватость, дурная болезнь. Со стороны мужа развод выражался в том, что он выдавал жене соответствующую бумагу за подписью (если неграмотен – с отпечатком пальца). При некоторых, правда, обстоятельствах жена не могла покидать дом мужа, даже получив разводное письмо: траур по родителям, повышение мужа по службе, если ей некуда идти. Предписывалось разводиться, кроме того, если один из супругов (муж или жена) пытался побить или убить родственников другого. Не считался возможным также брак с ранее совращенной женщи­ной. При разводе все наличное приданое жены подлежало возврату.

Люди рабского состояния могли заключать браки только в рам­ках своих сословных категорий, причем законы предписывали стро­го придерживаться различий даже между особыми категориями ра­бов (чужеземные некультурные, свои, превращенные в рабов за го­сударственные преступления, родственников, и т. п.). В низшую степень государственных рабов переходили дети, рожденные от не­дозволенных браков рабов и их хозяев. Дети от случайных связей со свободными считались, однако, свободными. Но связь эта не могла признаваться браком.

Только к XIV-XV вв. в японский быт входит нормальный моно­гамный брак с постоянным совместным проживанием мужа и жены. Тогда значительно изменились и требования брачно-семейного пра­ва. С развитием феодально-вассальных связей и в целом перемени­лось регулирование сферы социально-правовых отношений.

 

Развитие японского права после кодексов Тайхо и Еро осуществ­лялось главным образом в виде императорских указов. К Х в. собра­ния таких указов постепенно вытесняли древние кодексы. Однако в практике комментарии к древним кодексам по-прежнему имели большое.значение, формально свод «Тайхо Еро-ре» (или «Тайхо-рицурё») действовал до середины XIX в. (эры Мейдзи – см. § 72). Од­нако с началом сегуната большинство правил древних кодексов ста­ли нежизненными и перестали быть руководством для юстиции. В XIII в. появились новые своды законов, построенные уже на совсем других основаниях.

 

⇐ Предыдущая72737475767778798081Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: