Неофрейдистские воззрения: Салливан

Паратаксический модус. На первом году жизни, как мы видели, имеет место прототаксический модус переработки опыта: младенец первоначально " схватывает" материнский образ и лишь постепенно начинает различать " хорошую" и " плохую" мать. Отсутствует ориентация во времени и месте, воспринимаются только неопределенные моментальные состояния. По мере созревания эта недифференцированная целостность опыта разбивается на части, все еще не связанные логическим путем. Они " просто происходят" – вместе или нет – в зависимости от обстоятельств. Процесс аналогичен грамматическому термину " паратаксис", который относится к месту расположения предложений друг после друга без любой связи (" и", " или", " так как" и 6. 1. ), показывающей логическое отношение между ними. То, что ребенок испытывает, он имплицитно, без рефлексии, воспринимает как должное. Пошаговый процесс символической активности не существует и выводов не делается. Переживания носят характер моментальных, бессвязных, организмических состояний. Сновидения являются иллюстрацией паратаксического мышления, каналами которого в основном служат зрительная и слуховая системы.

Паратаксическое искажение случается в межличностных отношениях, когда ребенок реагирует на других на нереалистической основе. Это искажение описывается как отношение к человеку на основе его идентификации с другими людьми. Реакция перенесения у больного, при которой он воспроизводит в отношениях с психотерапевтом поведение с родителями, является примером паратаксического искажения.

Аутистический язык. Согласно Салливану (64), овладение языком играет существенную роль в развитии личности в процессе аккультурации. Язык в коммуникации постепенно занимает место эмпатии. Раннее использование слов высокоаутично, т. е. слова имеют сугубо личное, частное значение для ребенка. Аутизм в вербальной сфере представляет проявление паратаксического модуса. Коммуникация на этом уровне, естественно, трудна, так как символическое выражение не подлежит проверке. Воображение мало приспособлено к реальности. Маллахи (55) говорит, однако, что аутистические символы используются в некоторой степени в процессе вспоминания и предвидения.

Трудности, с которыми ребенок сталкивается в овладении языком, иллюстрируются смешением предметов, картинок и слов. Слово " кошка", например, относится к животному, бегающему вокруг дома, картинке в книжке, буквосочетанию " к-о-ш-к-а" под картинкой. Комментарии Салливана следующие (64, с. 16):

" Я уверен, что любой ребенок замечает особенности неподвижной репродукции в книге, возможно, подобной одному из мгновенных состояний живого котенка. Я убежден, что ребенок видит нечто очень странное в этой напечатанной репродукции, так тесно связываемой с тем же словом, которым называют беспокойное, забавное, очень активное животное. Однако из-за бесчисленных, иногда утонченных, иногда грубоватых, взаимоотношений с носителем культуры, родителем, ребенок начинает наконец принимать в качестве соответствующих и полезных обращения к картинке как к " котенку" и живому существу как к " котенку".

Ребенок, таким образом, обучается некоторому более сложному применению символа, противоречащему – действительности, к которой символ относится; другими словами, обучается различению символа и символизируемого. Это становится возможным еще до словесного определения".

Тревога и возникновение самодинамизма. Тревога является дальнейшим развитием утраты эйфории, переживаемой младенцем посредством процесса эмпатии. Эйфория и тревога обратно пропорциональны. Тревога возникает в результате наград и наказаний, связанных с социализацией ребенка. Когда родители одобряют его поведение в соблюдении правил туалета, он чувствует себя в безопасности и удовлетворен нежным обращением – эйфория нарастает. Когда родители не одобряют неприспособленность ребенка, он чувствует опасность и испытывает тревогу – эйфория уменьшается.

Даже уловки, которые прежде служили средством получения удовлетворения, такие, как крик о кормлении, могут теперь вызывать неудовольствие родителей. Подобные паттерны поведения должны быть заторможены. В результате повышается мышечное напряжение, предполагающее прежде активность. Торможение крика, например, вызывает напряжение гортанных мышц. Мышечное напряжение этого рода представляет существенное условие возникновения тревоги (см. прим. 5).

Неодобрение родителей, вызывающее тревогу, заставляет ребенка модифицировать поведение. Он обучается запоминать инциденты, провоцирующие тревогу. При улучшении способности к наблюдению усвоение ребенком паттернов одобрения и неодобрения становится более утонченным. Он усваивает необходимые действия для уменьшения тревоги, устранения болезненного дискомфорта и обретения нежности.

Тревога является негативной, ограничивающей силой в том смысле, что она препятствует наблюдению, уменьшает способность к различению, действует против эффективного вспоминания и предвидения. Однако тревога побуждает ребенка выделять те свои качества, которые нравятся значимым для него взрослым. Он сосредоточивается на осознании одобряемой и неодобряемой деятельности. Эта концентрация содействует развитию его самости.

Постепенно появляются три персонификации " я" – " хорошее я", " плохое я" и " не я". " Хорошее я" вбирает опыт одобрения; " плохое я" относится к состояниям тревоги; " не я" связано с паратаксическим опытом наподобие ужаса, страха, отвращения. " Я", или самость, состоит из " хорошего я" и " плохого я" – периоды актуализации первого или второго зависят от раннего жизненного опыта.