О стихотворении Б.Пастернака «После вьюги»

 

Москва 2014

Стихотворение «После вьюги» (1957), написанное Б. Пастернаком на даче в Переделкино, входит в последнюю книгу стихотворений поэта «Когда разгуляется» (стихи 1956-1959 годов) и способом наименования перекликается с двумя другими текстами книги: «После перерыва» (1957) и «После грозы» (1958).

Об истории создания книги (и, в частности, стихотворения «После вьюги») мы узнаем из «Материалов для биографии»: «По сохранившимся наброскам и черновикам можно проследить, как замысел "зимнего стихотворения", распадался на различные аспекты темы, и из него возникали разные сюжеты. <…> Затянувшаяся работа с иронией описана им в стихотворении "После перерыва", датированном 17 февраля 1957 года: «Три месяца тому назад, // Чуть только первые метели // На наш незащищенный сад // С остервененьем налетели, // Мне виделось уже в уме, // В густом снегу, летевшем мимо, // Стихотворенье о зиме, // Мелькавшее неуследимо”. Через четыре дня, 21 февраля, было написано стихотворение "Снег идет", в котором выразилось стремление передать неостановимое, как время, движение падающего снега. <…> Весной 1957 года Пастернак тяжело заболел. <…> Внезапное мучительное заболевание, больница, санаторий прервали работу над стихотворной книгой. Последнее стихотворение перед болезнью "После вьюги" было написано 7 марта…» (1).

Зимнее (и одновременно мартовское, весеннее – т.к. написано 7 марта) стихотворение «После вьюги», во-первых, встраивается в целый своеобразный корпус текстов Пастернака о зиме («Зима», «Зимняя ночь», «Зимнее небо», «Метель», «Зимнее утро», «Все снег да снег…», «Зазимки», «Заморозки», «До всего этого была зима», «Первый снег», «Снег идет», «Следы на снегу», «Зимние праздники» и др.), во-вторых, занимает важное место в структуре книги «Когда разгуляется» - как текст о рождении стихотворения «после» определенного явления. Кроме того, само название «Когда разгуляется» можно было бы перефразировать как: «После того, как разгуляется» - то есть уже в названии сборника отражается пастернаковское «после».

Интересно, что в черновых вариантах стихотворения «После вьюги» (и в первых набросках «зимнего стихотворения» вообще) сохраняется одна и та же метафора: «введение Богородицы во храм» (21 ноября/4 декабря) - «введение в зиму»:

«Мы Бога знаем только в переводе, // А подлинник немногим достижим. // Зимою городское полугодье // На улицах нас сталкивает с ним. Нас леденит ноябрь, и только дымы // Одушевляют небо по утрам, // И крыши постепенно вводит в зиму // Наставшее Введение во храм...» (2);

«Как повадятся ветры с метелями, // Огородов давно не навозят. // Сыпет, сыпет и сыпет неделями. // Снег уляжется, и подморозит. На Покров это редко приходится, // Дымом изморозь липнет к озимым, // День Введенья во храм Богородицы // Есть бесспорно введение в зиму» (3). Введение Богородицы во храм считается днем ее духовного рождения.

Метафоричность вообще в поэтике Пастернака тесно переплетается с темой творения искусства (а именно с рождением искусства связано стихотворение «После вьюги»). Метафора, которую искусство находит в природе, становится основой поэтического мира: как писал Альфонсов, «Искусство, по мнению Пастернака, реалистично тем, что не само выдумало метафору, а нашло ее в природе и свято воспроизвело. <…> Искусство неотделимо от жизни, оно вбирает, впитывает жизнь. Но вместе с тем оно, в завершенности своей, являет особый, внутренне полный и суверенный мир. Единство мира, выраженное художником, - реальность философская, эмоциональная, эстетическая. В общем смысле слова она соответствует физической реальности, но у нее свои законы и свой язык. Природа искусства, по Пастернаку (природа, а не форма), - метафорична» (4).

Таким образом, мир реальный (то есть природа вообще и ее явления: вьюга, гроза) и мир поэтический (искусство, творчество) оказываются связаны друг с другом через метафору, которую мир второй находит в мире первом. И этот момент «нахождения» для Пастернака оказывается важным и запоминающимся: «…Существует психология творчества, проблемы поэтики. Между тем изо всего искусства именно его происхожденье переживается всего непосредственнее, и о нем не приходится строить догадок. Мы перестаем узнавать действительность. Она предстает в какой-то новой категории. Категория эта кажется нам ее собственным, а не нашим, состояньем. Помимо этого состоянья все на свете названо. Не названо и ново только оно. Мы пробуем его назвать. Получается искусство. Самое ясное, запоминающееся и важное в искусстве есть его возникновенье, и лучшие произведенья мира, повествуя о наиразличнейшем, на самом деле рассказывают о своем рожденьи» (5).

Моменты, связанные с «нахождением» и являются своеобразным центром стихотворений «После…» (ср. «После грозы»: «Пронесшийся грозою полон воздух. // Все ожило, все дышит, как в раю <…> Рука художника еще всесильней // Со всех вещей смывает грязь и пыль. // Преображенней из его красильни // Выходят жизнь, действительность и быль»). «Нахождение» - это и знаменитый «свист тоски»: «Я часто слышал свист тоски, не с меня начавшейся. Постигая меня с тылу, он пугал и жалобил. Он исходил из оторвавшегося обихода и не то грозил затормозить действительность, не то молил примкнуть его к живому воздуху, успевшему зайти тем временем далеко вперед. В этой оглядке и заключалось то, что зовется вдохновеньем» (6) - свист тоски, своеобразный «зов». О свисте тоски, о внутреннем звуке, который слышит поэт, О. Седакова писала: «В русском языке и слово звук, и слово звон связаны с глаголом звать. Звук – это то, что зовет, это предвестие вещи, это ее главная тема. Автор еще не знает, о чем будет эта вещь, но он уже слышал ее звук, зов» (7). Примечательно в связи с этим, что стихотворение «После вьюги» начинается со звука (правда, внешнего) – звук - это первое явление, которое воспринимает герой стихотворения: «Я прислушиваюсь на досуге // К голосам детворы за рекой». (Речь, вероятнее всего, идет о реке Сетуни, возле которой находится Переделкино.)

Стихотворение «После вьюги» состоит из шести строф с кольцевой композицией: так первая строфа перекликается с последней, вторая с пятой и, соответственно, третья с четвертой. Первая и последняя строфы связаны с миром внешним: «голоса детворы», «море крыш», существующим как бы отдельно от героя. Вторая и предпоследняя – как раз о герое, о его творчестве, о создании стиха: «Я, наверно, неправ, я ошибся..», «В просветленьи вскочивши с софы, // Целый мир уложить на странице». Третья и четвертая – о том мире, который создается «после вьюги»: «Все в снегу… <…> безупречные формы».

Так в центре стихотворения оказывается мир созданный, слепленный, отлитый, изваянный, возведенный – из шести строф текста в четырех встречаются «слова творения» («лепка», «отлились», «просветленьи», «уложить», «изваяны», «возвести») – творения «целого мира» (трижды в стихотворении повторяется слово «целый» - два из которых в финальной строке стихотворения). Целостность изображаемого мира вообще характерна для Пастернака: как отмечал Альфонсов, «Именно Пастернаку суждено было <…> как бы заново выстраивать свое космогоническое целое. В этом целом стирается грань между городом и природой, потому что и целое природно, в самом широком, символическом смысле. Для Пастернака важен город и важна природа как таковая, органическая природа, но природой для него является и нечто большее, включающее в себя все, что окружает человека, - Божий мир, земля, небо, город, вещи, обиход» (8).

В стихотворении «После вьюги» округа, пространство за рекой, небо, двор, мир, лес, платформа, рельсы – все это выстраивается в одно целое пространство, где действительно нет граней между природным и неприродным - «целый мир в снегу». Кроме того, мир «После вьюги» подробен, как обычно у Пастернака: например, «двор и каждая щепка», «на дереве каждый побег» - от целого (двор, дерево) к детали (щепка, побег). Кольцевая композиция стихотворения, формы «без неровностей и без углов», окружность («в округе») и целостность создают форму «круга», как один из центральных «графических образов» стихотворения.

Важно также, кем создается этот мир – поэтом («ошибившимся», «ослепшим», «лишившимся ума»), его воображением («крепко придавленные веки» - как будто человек с закрытыми во сне глазами), зимой, которая предстает в образе мертвой белой гипсовой статуи. Можно отметить, что местоимение «я», встречающееся в первой и второй строфах 4 раза и обозначающее лирического героя, поэта, художника, затем исчезает.

Вторая строфа самая загадочная и, думается, самая значимая в стихотворении. Образ «мертвой белой женщины из гипса» (и в следующей строфе: «лепка мертвых век») - то есть внезапно возникающий (посреди «покоя» и «голосов детворы») образ смерти - как будто нарушает гармонию текста, посвященного чуду рождения стихотворения. Любопытно также, что стихотворение «После вьюги» написано амфибрахием (трехсложный размер с ударением на 2-м слоге, чередующимся в этом стихотворении с трибрахием – три кратких безударных слога) – размером, который в русской поэтической традиции связан с темой чуда (О. С. Седакова, «Четырехстопный амфибрахий или «Чудо» Бориса Пастернака в русской поэтической традиции»). Так можно говорить о своеобразной «атмосфере чуда» в стихотворении «После вьюги» - и этот вывод даже не из-за стихотворного размера приходит к читателю, а чувствуется интуитивно.

Как писал А. Якобсон в статье «"Вакханалия" в контексте позднего Пастернака», «В атмосфере чуда преобразования выступают как превращения, метафоры – как метаморфозы <…> Существенной чертой поэтической системы позднего Пастернака является именно сквозная метаморфоза <…> метаморфоза незримо творящаяся <…> В основании всех метаморфоз у позднего Пастернака лежит одна – генеральная – метаморфоза: превращение жизни в смерть и – наоборот» (9). Эта генеральная метаморфоза заложена и в стихотворении «После вьюги»: мир, с одной стороны, наполнен жизнью и гармонией (безупречность форм, голоса детворы, море крыш и проч.), с другой стороны, появляется образ смерти (тогда под снегом мир наоборот словно умирает, «наземь падает навзничь» - своеобразная «зимняя» аллитерация).

В книге «Когда разгуляется», тема смерти (бессмертия) является одной из важнейших: уже эпиграф сборника – это слова из романа Пруста «Обретенное время» ("Книга - это большое кладбище, где на многих плитах уж не прочесть стершиеся имена"): «Эпиграф из Пруста называет книгу старым кладбищем с полустертыми надписями забытых имен, что соотносит содержание книги с жизнью "бедной на взгляд, но великой под знаком понесенных утрат" <…> Картины и темы этой книги озарены светом и опытом пережитого, ощущением близости конца и верности долгу, радостным и полным достоинства сознанием независимости своего пути. Пастернаку хотелось найти и выделить в настоящем жизнеспособные моменты близкого будущего, поскольку, по его мнению, правильно понятое настоящее уже и есть будущее» (10). Так можно предположить, что “мертвая женщина из гипса” - это надгробная статуя (тем более, в черновом варианте стихотворения “После вьюги” были строки: «Все в снегу, все из снега изваяно, // Все отлито в предвечные формы. // Мост у кладбища, речка, окраина, // Рельсы, лес, переезд и платформа»).

Впервые тема смерти (и отрицания смерти, то есть тема бессмертия) развивается у Пастернака в стихотворении «Памяти Марины Цветаевой», написанном в 1943 году: «Всегда загадочны утраты. // В бесплодных розысках в ответ // Я мучаюсь без результата: // У смерти очертаний нет. <…> И только верой в воскресенье // Какой-то указатель дан. // Зима - как пышные поминки…». Образы стихотворений «Памяти Марины Цветаевой» и «После вьюги» перекликаются, в частности, именно образы смерти: «И город в снежной пелене - // Твое огромное надгробье, // Как целый год казалось мне. // Лицом повернутая к Богу, // Ты тянешься к нему с земли» и «Белой женщиной мертвой из гипса // Наземь падает навзничь зима. // Небо сверху любуется лепкой // Мертвых, крепко придавленных век».

В связи с образом «мертвой белой женщины» можно вспомнить еще одно стихотворение Пастернака – «Иней» (1941), где появляется «спящая царевна в гробу» и «белое мертвое царство». «Иней», свою очередь, отсылает к стихотворению Вячеслава Иванова (1907): «Помертвела белая поляна, // Мреет бледно призрачностью снежной. <…> В лунных льдах в гробу лежит царевна; // Тусклый венчик над челом высоким... // Месячно за облаком широким — // А в душе пустынно и напевно…» (или у Пушкина: Перед ним, во мгле печальной, // Гроб качается хрустальный, // И в хрустальном гробе том // Спит царевна вечным сном»). Получается, что «белая женщина» может быть и мертвой царевной, и мертвой снежной королевой.

А.Якобсон отмечал, что «Образ смерти многолик у позднего Пастернака. Но только будучи актом реально-трагическим, смерть становится творческим актом – как жизнь и как воскресение» - например, во «Втором отрывке о Блоке» (1956), «Пастернак выделяет, ставя в один ряд, три творческих акта – поэзию третьего тома, "Двенадцать" и смерть – в жизни Блока, на его пути к бессмертию»: «Тот ветер повсюду. Он – дома, // В деревьях, в деревне, в дожде, // В поэзии третьего тома, // В "Двенадцати", в смерти, везде» (11). Переплетение тем творчества (искусства), жизни и смерти/бессмертия, воскресения (как в стихотворении «После вьюги», так и в поэтике позднего Пастернака вообще), внутри себя имеющих «отношения метаморфозные», выстраивается в ряд: Жизнь-смерть-воскресенье, и тогда генеральная метаморфоза (в которую превратилась характерная для раннего Пастернака метафора), метаморфоза «превращение жизни в смерть и наоборот», дополняется тем, «как» происходит это превращение – посредством творчества, искусства. В статье о романе «Доктор Живаго» К. М. Поливанов пишет, цитируя сам роман: "Показать возможность преодоления смерти силами искусства было, очевидно, одной из главных задач романа. Об этой задаче искусства размышляет Юрий Живаго после похорон матери своей первой жены: "В ответ на опустошение, произведенное смертью...ему с непреодолимостью...хотелось мечтать и думать, трудиться над формами, производить красоту. Сейчас как никогда ему было ясно, что искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами. Оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь. Большое истинное искусство, то, которое называется Откровением Иоанна, и то, которое его дописывает".
Можно предположить, что "неотступное размышление" о смерти Цветаевой было одной из доминирующих мыслей Пастернака в годы писания романа, и сам этот роман был "пропуском в бессмертие" для их литературных отношений, их по большей части заочного общения".(12)

Так одно из поздних «зимних стихотворений» Пастернака оказывается стихотворением о чуде, где, как в замечательном романе «Доктор Живаго», снова появляется мысль, что «смерти не будет» - и смерть преодолевается силами искусства, вновь происходит сотворение мира.

 

 

Примечания:

 

(1) Е.Пастернак. Борис Пастернак. Материалы для биографии. М., 1989. с.636-638

(2) Там же

(3) Черновой вариант стихотворения «После вьюги»: http://cfrl.ruslang.ru/poetry/pasternak/texts/vol1/558.htm

(4) Альфонсов, 316

(5) Охранная грамота

(6) Там же

(7) Седакова, 202

(8) Альфонсов, 344

(9) А. Якобсон + «Определим отношения между метафорой и метаморфозой в поэтической системе позднего Пастернака. Метафора здесь перестает играть прежнюю – превалирующую – роль и занимает почтенное, но не слишком видное место (о чем уже было сказано). А метаморфоза, напротив, приобретает особое значение. Вообще же говоря, принципиальную связь между этими явлениями (метафоры и метаморфозы) вряд ли следует искать, потому что природа этих явлений различна. Метафора как таковая выходит (происходит) из семантики и по существу всегда остается явлением семантическим.22) Метаморфоза же сама по себе (не говоря о способах ее реализации) – это явление событийное, сюжетное. Но роднит метафору с метаморфозой некая общая тенденция; вернее, заложенная в метафоре тенденция подражания метаморфозе: метафорическое (т.е. основанное на переносном смысле, иносказании) уподобление стремится к эффекту превращения (или тождества), будучи иллюзией этого эффекта».

(10) Е.Пастернак. Борис Пастернак. Материалы для биографии. М., 1989. с.642-643

(11) А. Якобсон

(12) Поливанов К.М. Марина Цветаева в романе "Доктор Живаго"//В книге Поливанов К.М. Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения.Гос ун-т - Высшая школа экономики. - М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2006.

 

 

Приложение:

 

Черновой вариант стихотворения «После вьюги»:

 

Как повадятся ветры с метелями,

Огородов давно не навозят.

Сыпет, сыпет и сыпет неделями.

Снег уляжется, и подморозит.

 

На Покров это редко приходится,

Дымом изморозь липнет к озимым,

День Введенья во храм Богородицы

Есть бесспорно введение в зиму.

 

Но уймется метель бесноватая

..............

Повалившейся на спину статуей

Разметнется в снегу средь простора.

 

Все в снегу, все из снега изваяно,

Все отлито в предвечные формы.

Мост у кладбища, речка, окраина,

Рельсы, лес, переезд и платформа.

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: