Между старой и новой жизнью

Джек и Гарри Уорнеры, два столпа " Уорнер бразерс", ненавидели друг друга. Раз Гарри гонялся за Джеком по территории студии и кричал, что убьет брата. Чтобы он не привел свою угрозу в исполнение, пришлось применить силу и разоружить его. В другой раз Гарри и Джек по обыкновению орали друг на друга, как вдруг Гарри схватил какой-то предмет со стола и замахнулся. На сей раз жизнь отца спас сынишка Джека. Бывали времена, когда вражда братьев заходила так далеко, что ни один из них не приходил на студию, если там находился другой. Когда Гарри умер, его вдова обвинила Джека в том, что он свел ее мужа в могилу.

Гарри было очень легко вывести из себя, характер у него был непростой, но и Джек прекрасно знал, как довести до бешенства кого угодно. Чуть ли не все считали его неудавшимся комиком, " которому больше всего на свете нравилось громким голосом рассказывать плоские анекдоты". Когда взглянуть на студию зашел Альберт Эйнштейн, Джек похвастался: " У меня тоже есть своя теория относительности относительно родственников: никогда не принимайте их на работу". Он носил яркие, кричащие костюмы, свитера, модные кожаные туфли, " на губах сияла широкая улыбка, обнажавшая ряд великолепных зубов". Еще у него была неприятная водевильная привычка шаркать ножкой, приветствуя знакомых.

Но Джек был не просто грубым, вульгарным, поверхностным, несговорчивым, желчным. В отличие от большинства голливудских евреев, жаждавших респектабельности, он культивировал в себе эти природные качества. Окружающим он снисходительно предоставлял право считать его либо дураком, либо умным, который ведет себя, как дурак. Он получал удовольствие, ставя людей в неудобное положение, и в первую очередь это относилось к брату Гарри.

Почти во всем Гарри был полной противоположностью Джеку. Джек делал глупости, а Гарри мыслил здраво. Джек фрондировал и вел себя вызывающе крикливо Гарри слыл спокойным консерватором. Джек держался свободно и даже нахально, в то время как Гарри был строг, сдержан и даже застенчив. Правда, многие полагали, что все это было не столько результатом капризов природы, сколько продуманным расчетом. Джек сознательно стремился к тому, чтобы развенчать все, во что верил Гарри. Писатель Лео Ростен говорил о Гарри: " Он был преданным семьянином, жил тихо. Не посещал ночные клубы, не был замешан ни в одной скандальной истории".

По словам вечно улыбающегося Джека, Гарри редко смеялся. Подобно Адольфу Цукору и Луису Б. Майеру, для членов своей семьи он был суровым судьей, особую нетерпимость проявляя к проступкам Джека. Он обожал давать советы, даже когда его не спрашивали. В 40-х годах он решил завести скаковых лошадей, но ни один тренер или конюх или объездчик не удерживались у него, потому что и их всех он непременно хотел учить уму-разуму. Как враг Гарри был непримирим. Когда ему стало известно, что Луис Селзник, бывший одно время прокатчиком " Уорнер бразерс", его обманывает, он, по словам зятя Милтона Сперлинга, " отправился к нему в офис и как следует вздул его. Без всяких объяснений... А был он здоровенный детина. Сила у него была немереная".

В этом Гарри походил на своего отца. Крестьянин Бенджамин Уорнер эмигрировал из Польши в 1883 году. В Балтиморе он открыл обувную мастерскую. Когда его сыну Гарри исполнилось четырнадцать, любопытный Бен отправился поглазеть на кандидата в президенты. По дороге кто-то рассказал ему, что в Янгстауне на сталелитейном заводе работает много польских эмигрантов и что, пожалуй, обувная мастерская там будет весьма кстати. Вскоре вся семья перебралась туда и в конце концов вместо обувной мастерской занялась бакалейной торговлей. Бенджамин Уорнер работал по шестнадцать-восемнадцать часов ежедневно, но денег постоянно не хватало. " Мы не могли позволить себе покупать ботинки, их нам шил отец, вспоминал Джек. Когда нам нужна была одежда, отец укладывал нас на живот на куске материала, обводил мелом контуры и сам шил нам костюмы".

Бенджамин находил утешение в религии, часто говорил на идише, жилье выбирал так, чтобы до синагоги всегда можно было дойти пешком и не приходилось нарушать постулат, запрещающий по субботам пользоваться транспортом. Гарри был не менее серьезным последователем иудаизма, и это связывало его с отцом. Отношение к религии служило для всего семейства своеобразной проверкой, оно в конце концов разделило семью: по одну сторону оказались отец и старшие дети, по другую младшие, включая Джека.

Джека ничуть не интересовало религиозное образование. Он вспоминает, как его учил раввин и как каждый раз, когда мальчик делал ошибку, колол его длиннющей шляпной булавкой. " Тогда я сказал себе: вот что, когда ты в следующий раз уколешь меня булавкой, я откручу тебе голову". Очередной неправильный ответ не заставил себя ждать, раввин потянулся за булавкой. " Я схватил его за бакенбарды и как следует дернул. Подбородок у него ударился о воротник, он завизжал и бросился к моему отцу. " Я не стану больше учить этого мальчишку! " кричал он. На этом закончилось мое религиозное воспитание".

Это был не первый и не последний случай, когда Джек проявил неповиновение, эта история может служить своего рода парадигмой всей его жизни. " В душе он был бунтовщиком", говорит его сын Джек Уорнер-младший. В Янгстауне он после четвертого класса бросил школу и шлялся с уличной бандой. Он испытывал потребность постоянно быть на виду, владеть вниманием окружающих. Его мать как-то раз пообещала ему две монетки, если он сможет помолчать пять минут. Он не смог.

Джек был словно создан для индустрии развлечений. Скоро на смену выступлениям перед ребятами со двора пришла работа в оперном театре Янгстауна, а потом и в гастролирующем водевиле в роли мальчика-сопрано. Гарри и его брат Альберт сначала занимались продажей велосипедов. Мысль о кино зародилась у Сэма, во многом похожего на Джека. Как-то он увидел кинетоскоп Эдисона и потом часами учился управляться с ним. Ему очень захотелось раздобыть собственный кинопроектор. Одна женщина, жившая по соседству, как раз сообщила ему, что ее сын мечтает избавиться от подобного аппарата, если только найдет подходящего дурака. Сэм тут же бросился домой уговаривать семью сделать вложение в тысячу долларов. Вот так Уорнеры и попали в кинобизнес.

Из всех голливудских евреев Уорнеры, по-видимому, были единственными, кого не слишком волновал вопрос о социальном статусе и признании со стороны " настоящих" американцев. Вероятно, это результат того, что они выросли в Янгстауне, где классовые различия не столь очевидны. Для Сэма, который в юности был зазывалой на карнавале, потом продавал мороженое, привлекательность такого развлечения, как кино, была очевидна. Для Джека кино стало возможностью показать себя. Для более консервативно настроенных Гарри и Альберта притягательность кино была не столь очевидна. Лишь многие годы спустя Гарри понял, что этот вид искусства можно использовать в целях пропаганды терпимости и справедливости. С точки зрения бизнеса, Гарри здесь ничего привлекательного для себя не находил, скорее напротив, риск представлялся слишком большим. Видимо, в кино его привели интересы семейного бизнеса, возможность держать под контролем более молодых и горячих братьев. Став главой финансового отдела новой компании, Гарри всегда сможет управлять ими. Эти побуждения подтверждаются избранной Гарри впоследствии линией поведения.

Свое предприятие Уорнеры открыли в 1903 году, устроив кинозал в огромной палатке у себя во дворе, и начали с показа " Большого ограбления поезда", копия которого прилагалась к проектору. Через несколько недель они отправились в Огайо, где проходил карнавал, и арендовали пустой магазин. За неделю они заработали 300 долларов. Потом Сэм и Альберт поехали по близлежащим городам с копией " Ограбления". Когда же разъезжать им надоело, они стали подумывать о стационарном театре.

Их выбор пал на Нью-Касл, потому что во время своего турне именно там им удалось собрать больше всего денег. Как и в случае с Хэверхиллом Луиса Б. Майера, жителями Нью-Касла были в основном рабочие-эмигранты, почти начисто лишенные развлечений.

Уорнеры арендовали помещение над складом, стулья одолжили у местного владельца похоронного бюро. Фильмы Гарри брал на прокат на бирже в Питтсбурге; он же и руководил всем предприятием. Альберт вел бухгалтерские книги. Сэм занимался кинопроектором. Джек и Роуз каждую неделю приезжали из Янгстауна. Он пел, она играла на фортепиано. " Каскад", как они назвали свой кинотеатр, процветал, но Гарри понял, что если самому покупать, а потом давать в аренду фильмы, прибыль будет больше, чем если просто показывать их. В 1907 году братья перебрались в Питтсбург и основали свою биржу.

Дело Уорнеров процветало. Открылся филиал в Норфолке. Но были и неприятности. Первая из них стала следствием войны, объявленной Трестом Эдисона. Сравнительно маленькую биржу Уорнеров пришлось продать. Братья вернулись в Янгстаун и по примеру большинства киноевреев занялись производством фильмов. Первым опытом стал вестерн " Опасность равнин", авторами сценария были Сэм и Джек, режиссером Сэм. Но сказалась неопытность. И этот фильм, и следующий провалились. Когда они вновь вернулись в Янгстаун из Сент-Луиса, где снимали фильмы, Гарри решил присоединиться к группе " независимых" Леммле и вновь заняться прокатом. На сей раз Альберт выбрал Калифорнию, Сэм взял себе Лос-Анджелес, Джек Сан-Франциско. Сам Гарри перебрался в Нью-Йорк. Таким образом братья охватили основные центры производства фильмов.

Их биржа, возрожденная в 1916 году, была сравнительно небольшой, но даже и маленькое предприятие способно внезапно принести большие доходы. Секрет заключался в приобретении прав на прокат фильма в некоторых штатах. Уорнеры платили до 50 тысяч долларов за права проката в Калифорнии Аризоне Неваде и, по словам Джека, неизменно получали прибыль. Но случалось им и терять до 100 тысяч на одном неудачно выбранном фильме.

Несмотря на большие деньги, которые приносил ему прокат, и на неудачу с дебютом в режиссуре, Гарри вскоре вновь заговорил о производстве фильмов. Впоследствии Гарри утверждал, что им руководило желание просвещать народ. Первый его фильм пропагандировал старомодные ценности. Был и еще один мотив. Говорят, Гарри получал наслаждение от безалаберной жизни кинематографа. Человеку, чья собственная жизнь была однообразной и целомудренной, создание фильмов позволяло дать выход чувствам точно так же, как просмотр кинолент открывал такую же возможность перед зрителями.

Первые работы вновь оказались неудачными. Вероятно, Уорнеры и дальше тратили бы нажитые прокатом деньги на плохие постановки, если бы им не посчастливилось натолкнуться на книжку " Мои четыре года в Германии". Для них она стала тем же, чем " Королева Елизавета" для Цукора или " Рождение нации" для Майера. " Мои четыре года в Германии" рассказ Джеймса У. Джерарда, американского посла в Германии, о годах, предшествовавших вступлению страны в общеевропейский конфликт, и о попытках Германии прийти к какому-нибудь соглашению с кайзером Вильгельмом. Когда началась продажа прав на экранизацию, книга уже успела стать национальным бестселлером, так что Уорнеры не особенно рисковали. Джерард запросил 50 тысяч долларов, хотя и сказал, что получил более выгодное предложение от Луиса Селзника. " Вы, ребята, мне понравились, мне захотелось, чтобы фильм ставили именно вы. Ваш брат Гарри очень проницателен", говорил Джерард.

С художественной точки зрения, " Мои четыре года в Германии" ничего особенного собой не представляли. Ставка делалась в основном на послевоенную кровожадность американцев и джингоизм. В фильме была сцена, в которой молоденькую девушку забивают до того, что она становится калекой, а другую уводит из семьи прусский офицер с явно грязными намерениями. Это произведение нельзя было назвать утонченным, но оно оказалось эффективным и принесло Уорнерам 130 тысяч долларов прибыли. Получив кругленькую сумму денег и пребывая в приподнятом настроении после успеха, они решили полностью отказаться от проката. Гарри и Альберт остались в Нью-Йорке заниматься делами компании, а Джек перебрался к Сэму в Лос-Анджелес, где они устроили студию и приступили к производству недорогих картин. По сравнению с другими их масштабы были весьма скромны. Имена занятых у них актеров не производили большого впечатления, возглавляли список мальчик-звезда Уэсли Бэрри, итальянский комик Монте Блю и немецкая сторожевая по имени Рин Тин Тин.

Как ни странно, именно отсутствие видного положения оказалось наиболее сильной стороной Уорнеров на заре Голливуда. Свою студию они назвали " Братья Уорнер" тоже не случайно: они считали себя аутсайдерами, маленькими людьми, и за пределами семьи никому не доверяли. Как говорил Гарри, " братья Уорнеры всегда считали себя одним человеком". И это отличало их от всех остальных. Если другие голливудские евреи жаждали признания истеблишмента, то Уорнеры противопоставляли себя ему, бросали вызов его неприступности и его законам. Пройдут годы, прежде чем кто-нибудь из них станет членом клуба.

Законодателем стиля для них был Джек, а осторожность и недоверчивость они переняли у Гарри. Никто бы не сказал, что " Уорнер бразерс" самая классная студия в Голливуде, зато это была самая агрессивная, скандальная и бунтарская студия.

Братьям, естественно, пришлось расплачиваться за свою недоверчивость и обособленность, особенно когда дело дошло до финансирования более крупных проектов, а потом и до приобретения кинотеатров, необходимых студии, чтобы выжить. Получить финансовую поддержку влиятельных сил и организаций всегда было непросто, о чем свидетельствует опыт Уильяма Фокса. Подобные заведения не привыкли иметь дело с евреями, занимавшимися немного неприличным бизнесом кино. Трудностей становилось вдвое больше, когда у обращавшихся с просьбой имелись собственные подозрения. Уорнеры не доверяли нью-йоркским банкирам, не доверяли Уолл-стриту. Им казалось, что по отношению к ним проводится дискриминация просто потому, что они евреи.

Один из знакомых семьи Уорнер, финансист Уоддилл Кэтчингс, проповедовал экономическую теорию, согласно которой бесстрашный предприниматель, проявивший смелую инициативу, способен многого достичь. Кэтчингс решил сделать Гарри Уорнера главным действующим лицом в своей пьесе, призванной проверить состоятельность его теории риска и смелости. Гарри должен был в точности следовать разработанному Кэтчингсом плану, на что Гарри с радостью согласился. " Братья Уорнер" должны были стать хозяевами Голливуда.

Согласно первому пункту плана Кэтчингс стал председателем финансового комитета в руководстве " Уорнер бразерс". Далее Кэтчингсу удалось уговорить шесть крупных банков предоставить компании крупные займы. 800 тысяч из этих денег пошло на покупку старой студии " Вайтаграф". Помимо двух студий " Вайтаграф" обладала еще и широкой прокатной сетью. Теперь Уорнерам не хватало лишь собственных кинотеатров, чтобы обеспечить себя гарантированным рынком. Вскоре Кэтчингс устроил и это, приобретя десять кинотеатров в крупных городах.

Даже Кэтчингс, пожалуй, до конца не представлял успеха третьего этапа плана. В 1925 году Сэм Уорнер отправился в Нью-Йорк лично ознакомиться с возможностями новой технологии озвучания фильмов и вернулся в полной уверенности, что это как раз то, что нужно. Гарри мысль о звуке не вдохновляла, он считал, что это скорее способ объединить музыку и кино, а вовсе не потенциальная революция. Однако он признал, что звуковые короткометражки можно было бы показывать как приманку перед основным художественным фильмом и дал согласие поэкспериментировать со звуком. Кэтчингс тоже не возражал. 25 июня 1925 года Гарри подписал соглашение с Беллом о постановке нескольких звуковых фильмов. " Вестерн электрик", с которой слилась лаборатория Белла, обеспечит техническую сторону, а " Уорнер бразерс" художественную. Договор оказался настолько успешным, что в декабре было принято решение придать ему более долгосрочную форму. " Уорнер бразерс" получили эксклюзивную лицензию на звуковую технологию, которая стала называться " вайтафон". Сэм Уорнер сразу же принялся готовить звуковые короткометражки на студии " Вайтаграф" в Бруклине, а Джек в Голливуде взялся за музыкальный фильм " Дон Жуан" с Джоном Бэрримором в главной роли. Систему " вайтафон" решили использовать исключительно для музыки, но не для записи речи. Это полностью совпадало с идеей Гарри насчет того, что кино способно нести культуру в массы.

 

Джек Уорнер со своей второй женой Энн Альворадо. 1937

Система " вайтафон" впервые демонстрировалась 6 августа 1926 года в кинотеатре Уорнеров на Бродвее. Программа начиналась с " Вайтафоновской прелюдии" выступления Уилла Хейса, председателя Ассоциации продюсеров и прокатчиков Америки (единственный фрагмент с речью), за которой следовали восемь короткометражек Сэма Уорнера. После десятиминутного перерыва демонстрировался " Дон Жуан". Как и предполагалось, зрители были поражены звуком и музыкой. Среди присутствовавших на премьере были Адольф Цукор, Ник Шенк, Уильям Фокс, Льюис Селзник. На следующий день вышел специальный номер " Вэрайети", посвященный грядущей революции. Акции Уорнеров взлетели с 8 до 65 долларов за штуку, а поскольку сами Уорнеры были обладателями большого их количества, они за одну ночь превратились в очень состоятельных людей.

Но еще значительнее финансовых выгод было психологическое удовлетворение. Уорнеры, которые только что были в Голливуде гражданами второго сорта, внезапно стали задавать тон всей индустрии. И все же праздновать победу было еще рановато. Если финансисты были уверены в будущем звукового кино, то сама индустрия смотрела на это не столь оптимистично. Оборудование " вайтафон", состоявшее из большого магнитофона, синхронизированного с кинопроектором, было громоздким и ненадежным. Если за системой кто-то постоянно не следил, появлялись потрескивания и завывания. Многие кинотеатры отказались устанавливать у себя " вайтафон", и акции Уорнеров снова пошли вниз, так что в 1926 году компания потеряла около миллиона долларов все же меньше, чем в предыдущем году. К апрелю 1927 года они были вынуждены вновь пересмотреть соглашение с " Вестерн электрик", отказавшись от своего эксклюзивного права. Одновременно другие студии подписали годичный мораторий на звуковые фильмы, решив подождать и выяснить, какая из звуковых систем окажется наилучшей.

Сделав ставку на звуковой фильм, Уорнеры продолжали выпускать звуковые короткометражки с участием ведущих звезд водевиля. Но осознавали они и необходимость производства полнометражных звуковых фильмов, которые продемонстрировали бы все возможности системы и вновь пробудили к ней интерес. Второй картиной, снятой по системе " вайтафон", была комедия с братом Чарли Чаплина Сидни. Третья экранизация " Манон Леско" с Джоном Бэрримором снова обещала успех. Однако четвертая, которой суждено было стать поворотным моментом в истории кино и превратить " Уорнер" в ведущую силу в Голливуде, представлялась весьма нестандартным решением. На первый взгляд (да и второй и третий тоже) она вряд ли могла показаться кандидатом на бессмертие. Это была драма из еврейской жизни. На небольшой рассказ в журнале " Эврибоди'з мэгэзин" обратил внимание певец Эл Джолсон. Джолсону показалось, что конфликт между пожилым кантором и его американизированным сыном, занявшимся шоу-бизнесом, отражал напряжение, характерное для его собственной жизни. С этим сюжетом он пришел к Гриффиту, который отказался от идеи делать по нему фильм: сюжет показался ему расистским. По тем же причинам эту историю отвергли и многие другие студии. Когда Джолсон встретился с автором рассказа Сэмсоном Рэфелсоном, тот предложил инсценировать его для театра.

Премьера " Певца джаза" (такое название получила пьеса) состоялась на Бродвее 14 сентября 1925 года и удостоилась лишь прохладных отзывов. Однако публике пьеса понравилась, и она шла на Бродвее тридцать восемь недель. " Уорнер бразерс" приобрели права экранизации за 50 тысяч долларов.

Мало того что сам Эл Джолсон, которому в конце концов была поручена главная роль в фильме, был ассимилировавшимся евреем, его жизненный путь настолько напоминал историю Джеки Рабиновича, что он играл практически самого себя. Премьера " Певца джаза" состоялась 6 октября 1927 года. Этот день навсегда останется в истории кино как начало звуковой эры. Все понимали, насколько велики ставки. Со времен " Дон Жуана" все ждали подтверждения того, что звук часть естественной эволюции кино, а не просто краткосрочное нововведение.

Вечер был прохладным и ясным, кинотеатр ломился от знаменитостей, как и год назад. Если кто-то ждал ответа на вопрос, что такое звук, вскоре он его получил. В перерыве Уолтер Вагнер, один из молодых руководителей " Парамаунта", подбежал к телефону и позвонил Джессу Ласки в Калифорнию. " Джесс, это революция! " Зрители бешено аплодировали. На следующее утро Цукор собрал около пятидесяти руководителей " Парамаунта" и потребовал ответа, почему они не сделали звукового фильма. То же самое повторилось и на других студиях.

Но момент своего величайшего триумфа никто из Уорнеров не смог пережить лично на премьере никто из семьи не присутствовал. Сэм Уорнер, руководивший работой над " Певцом джаза", болел еще со времен " Дон Жуана", но семью убедили, что это всего лишь упрямая инфекция. После операции он вернулся к работе, но к августу, когда был завершен " Певец джаза", он очень заметно похудел и ослаб. Врачи по-прежнему говорили, что беспокоиться не о чем. Его юная жена актриса и певица Лина Баскетт продолжала работать, приготовления к премьере " Певца джаза" шли своим чередом.

Однажды Сэму стало плохо прямо на съемочной площадке. Джек убедил его отправиться в больницу. Через несколько дней состояние его ухудшилось. Из Нью-Йорка примчался Альберт с двумя специалистами. Гарри приехать не успел. Сэм умер, когда ему было всего тридцать девять лет.

В этом было что-то жутковатое. Человек, больше всего сделавший для создания " Певца джаза", умер за день до его премьеры. Его похоронили накануне Йом-киппура. " Певец джаза" тоже заканчивается в день Йом-киппура, когда умирает старый кантор и сын занимает его место. Но никто из братьев не мог занять место Сэма. Сэм был для Джека товарищем по оружию, его самым близким другом. Джек следовал за Сэмом в Питтсбург, Норфолк, Лос-Анджелес. Сэм помогал сохранять мир в семье Уорнеров, оставаясь другом Джека и не враждуя при этом с Гарри. Его смерть нарушит хрупкое равновесие между противоборствующими фракциями и развяжет будущую войну. Уорнеры никогда уже не будут семьей.

Никто не станет оспаривать значения " Певца джаза" как исторического события в кинематографе. Он не просто вдохнул новую жизнь в звуковое кино. Произнеся всего несколько слов, Эл Джолсон сделал " Певца" первым фильмом с речью и раскрыл принципиально новые возможности использования звука на экране. (" Дон Жуана" можно справедливо считать первым полнометражным звуковым фильмом, но в нем не звучала речь. )

До " Певца джаза" Голливуд выжидал. После него началась погоня за звуковым кино. Наибольшую прибыль от этого получила " Вестерн электрик", которая поставляла оборудование, оснащала кинотеатры. Менее чем через год после " Певца джаза" акции " Уорнер", вновь упавшие до 9 долларов, взмыли вверх до 132 долларов. Поощряемый Уоддиллом Кэтчингсом, Гарри Уорнер теперь действовал смело. К 1930 году он увеличил стоимость компании до 230 миллионов долларов, вложив при этом 5 миллионов собственных денег.

Гарри Уорнер выступает на собрании 1950

Часть средств пошла на то, чтобы сделать студию Уорнеров полностью звуковой. Более значительную часть ассигновали на приобретение кинотеатров, в которых должны были показываться фильмы компании, что позволит ей успешно конкурировать с гигантами. Для начала Гарри приобрел " Стенли компани", владевшую не только 250 кинотеатрами, но и одной третью акций " Ферст нэшнл", входившей в число голливудской " большой пятерки". Далее он принялся за собственно " Ферст нэшнл", сам купил одну треть их акций, а последнюю треть перекупил у Уильяма Фокса, который стремился возместить расходы после неудачной попытки приобрести " МГМ". Когда волнения улеглись, у Гарри уже насчитывалось более пятисот кинотеатров, и за первые шесть месяцев 1930 года он приобретал примерно по кинотеатру в день. Скупал он также звукозаписывающие компании, радиостанции, иностранные патенты на звуковую технологию, финансировал бродвейские шоу.

Но успех " Уорнер бразерс" совпал с личной трагедией и разладом в семействе. В феврале 1932 года двадцатидвухлетний сын Гарри по имени Льюис был на Кубе, где получил заражение крови из-за воспалившихся десен (до повсеместного применения антибиотиков это было делом обычным). Альберт и Гарри примчались из Нью-Йорка, как когда-то к Сэму. Они перевезли Льюиса в Нью-Йорк, но к тому времени заражение зашло слишком далеко, началась пневмония. Он протянул еще несколько недель и умер 5 апреля.

" Ревущие 20-е" (" Уорнер бразерс" )

Мир Гарри рухнул. Он растил Льюиса, своего единственного сына, чтобы передать ему управление студией точно так же, как Леммле растил Младшего. Несколько месяцев Гарри вел себя очень странно, звонил Цукору в офис, потом часами рыдал, ночью будил дочь и требовал, чтобы она отправилась с ним в штаб-квартиру Уорнеров. Там он говорил ей, что она должна занять место брата и начинал засыпать ее сведениями о киноиндустрии.

Через некоторое время Гарри немного успокоился, но ни он, ни Уорнеры уже никогда не будут прежними. Гарри был теперь патриархом без наследника, а студия превратилась в монархию без наследного принца. Гарри смирился с утратой, больше не говорил публично о своем сыне. Но его боль и горечь теперь стали выплескиваться в агрессию против Джека. Для Гарри Джек, который был намного младше его, стал чем-то вроде карикатуры на Льюиса. После смерти Льюиса их вражда усилилась.

Однако причиной окончательного разрыва в семье и начала открытой войны стал секс. В 1915 году Джек женился на девушке по имени Ирма Соломон. Как и все голливудские евреи, Джек выбрал себе жену выше себя по положению. Когда со временем отец и мать Уорнеров перебрались в Калифорнию, то по пятницам они частенько приглашали к себе своих детей. Приходил и Джек, хотя и не без задней мысли. Отобедав, он исчезал, но для своей жены он якобы все время проводил с родителями. Вскоре он перестал даже делать вид, что верен жене. На сей раз он влюбился в супругу Дона Алварадо, который сыграл в нескольких фильмах Уорнеров. Энн Пейдж Алварадо, сама актриса, была на редкость красивой женщиной. Смуглая, стройная, с блестящими черными волосами, большими миндалевидными глазами, с гордой осанкой афганской овчарки. На еврейку она ничуть не походила. Джек был совершенно очарован. Даже до того как была завершена процедура развода с Алварадо, Джек и Энн начали открыто жить вместе. Бенджамин и Гарри были возмущены. Ни один из Уорнеров никогда и подумать не мог о разводе.

Может быть, Джеку и нравилось злить отца и брата, но нет сомнения в том, что в течение последующих двух лет он находился под постоянным давлением и подвергался оскорблениям, которые не могли не сказаться даже на столь жизнерадостном человеке, как он. Гарри постоянно поносил его и называл Энн проституткой. Отец попытался вернуть себе роль блюстителя морали и читал сыну нотации. Война не укладывалась в рамки внутрисемейной. На студии все о ней знали.

Джек не раскаивался. Не дождавшись собственного развода, он уже начал строить планы по поводу ремонта особняка. Правда, сама свадьба была отложена более чем на полтора года, в основном, из почтения к семье. Потом, в апреле 1935 года, умерла мать, Перл Уорнер, и свадьбу пришлось отложить еще раз. Несколько месяцев спустя Бенджамин Уорнер решил съездить в Янгстаун навестить одну из своих дочерей. Там во время игры в покер со старыми друзьями у него случился удар, и он мгновенно скончался.

Еще при жизни Бенджамина Гарри считал себя главой семьи, после же смерти отца он полностью вошел в эту роль. Джек отреагировал иначе. Менее чем через два месяца он и Энн поженились в Нью-Йорке. Единственной уступкой требованиям покойного отца было присутствие раввина. Но к этому моменту разрыв в семье стал необратим. Гарри и сестры Уорнер не признавали Энн.

Возможно, повторная свадьба Джека подлила масла в огонь семейной вражды, но по существу это была все та же старая война: молодой американизированный еврей бросает вызов авторитетам прошлого, чтобы установить власть будущего.

Уорнеры пользовались славой антиинтеллектуалов, и несмотря на мечты Гарри о распространении культуры в массах, никто из них не был человеком культурным, никто не любил читать. Энергию им сообщало отнюдь не желание умаслить истеблишмент и присоединиться к нему. Силы они черпали именно в том, что раздирало семью на части: в конфликте между старым и новым, между иудаизмом и Америкой. Примирение было невозможно. Единственное, что им оставалось, продолжать борьбу.

 

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: