Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Политическая составляющая оппозиции




Ввиду того что в оппозиции были представлены самые разнообразные общественные слои и группы, весьма трудно дать какие–то четкие определения ее общей направленности; как представляется, наиболее удачным будет словосочетание «политическая составляющая». В нее входили как представители партий, сохранившихся с времен Веймарской республики, так и граждане, не входящие ни в какие партии и представляющие самые разнообразные профессиональные слои: предприниматели, юристы, профсоюзные лидеры и учителя. Все они объединялись вокруг группы Герделера, которая являлась своего рода естественным центром оппозиции. Члены этой группы регулярно встречались раз в неделю или две в Берлине, в доме доктора Альфреда Небгена. Вначале в этой группе были в основном представлены правые и центристы. Неоценимый вклад в работу группы внесли католики–центристы, поскольку у них уже имелись налаженные связи с представителями бывших христианских (католических) профсоюзов. Руководители этих профсоюзов могли успешно устанавливать контакты с теми, кто занимал в свое время ведущие позиции в свободных (социал–демократических) профсоюзах. Таким образом, Герделер получил возможность со временем рассчитывать на сотрудничество со стороны тех, кто придерживался умеренно левых взглядов и кто вначале без всякого энтузиазма относился к перспективе того, чтобы Герделер стал канцлером. Впоследствии группа Герделера установила связи практически со всеми оформившимися некоммунистическими силами, которые играли более или менее значимую роль после захвата власти Гитлером.

Оппозиция внутри МИДа

Рост оппозиционных настроений внутри внешнеполитического ведомства шел шаг за шагом по мере расширения политической составляющей оппозиции в целом и вовлечения в ее деятельность все большего числа людей по всей стране. У работников этого ведомства, как ветеранов, так и молодых, за исключением тех, кто буквально только что появился на дипломатической службе, были все основания с лихвой вернуть Гитлеру его презрение, отвращение и ненависть к дипломатической службе и работникам внешнеполитического ведомства[7].

Сотрудники внешнеполитического ведомства обладали глубокими и разносторонними знаниями и профессиональной подготовкой, а также были хорошо знакомы с положением дел в странах, где отсутствовали тоталитарные порядки; поэтому они обладали достаточным иммунитетом против тех штампов и идеологических установок, которые фанатично пытались вдалбливать немцам нацисты. Одним из наиболее характерных подтверждений этого является тот факт, что, несмотря на активное идеологическое давление, которое нацисты осуществляли в течение почти двенадцати лет, практически весь руководящий состав МИДа и дипломаты старшего звена не изменили своему вероисповеданию. Гауляйтер (руководитель районного отделения нацистской партии) Бохль, главный «надсмотрщик» нацистов в министерстве, раздраженно писал шефу полицейских служб рейха Гиммлеру 25 сентября 1944 г., что 625 из 690 сотрудников высшего звена по–прежнему считают себя протестантами (506 человек) или католиками (119). И только 65 человек, в основном нацистские партийные назначенцы или представители Союза нацистской молодежи, написали в анкетах, что они «верующие», что на самом деле говорило о прямо противоположном. По мнению Бохля, это означало, что 625 сотрудников высшего звена внутренне отвергают национал–социализм.

Конечно, в дипломатической среде существовала дистанция огромного размера между внутренним неприятием режима и готовностью активно бороться с ним. Сторонников борьбы было, к сожалению, крайне мало, хотя многие готовы были немедленно «разбежаться» в случае свержения Гитлера. К тем нацистским назначенцам, которых Гитлер направлял присматривать за дипломатами, относились с презрением и пренебрежением, смешанным с высокомерием и чувством собственного превосходства. В первые годы нахождения фашистов у власти удавалось предотвращать активное вмешательство нацистов в профессиональную работу ведомства благодаря главным образом государственному секретарю (заместителю министра иностранных дел) Бернхарду фон Бюлову. Однако после его смерти в 1936 году противостоять нацистам столь же эффективно уже не удавалось. Сдерживающие барьеры окончательно рухнули с назначением на пост министра иностранных дел в феврале 1938 года самодовольного, тщеславного и властного Иоахима фон Риббентропа. Единственным «лучом света в темном царстве» было назначение на пост госсекретаря барона Эрнста фон Вайцзеккера.

Казалось бы, если смотреть с точки зрения Риббентропа, назначение Вайцзеккера его замом выглядело странным: ведь Вайцзеккер был сторонником всего того, что пытался искоренить в МИДе Риббентроп. Однако единственной альтернативной кадровому дипломату на этой должности был бы назначенец от нацистской партии, который мог бы стать прямым конкурентом Риббентропа. Последний и так был весьма недоволен наличием в его ведомстве должности «надсмотрщика» в лице гауляйтера, на которой активно работал Бохль. А поскольку наиболее высокую дипломатическую должность из кадровых дипломатов занимал в то время Вайцзеккер, то именно он и был одним из главных претендентов на пост госсекретаря. К счастью для оппозиции, Риббентроп, практически ничего не знавший о Вайцзеккере, обратился за информацией к Эриху Кордту, руководителю коллегии МИДа. Кордт, который видел Риббентропа насквозь и умел читать его намерения и устремления, отметил, что Вайцзеккер будет в случае его назначения на этот пост «более чем просто подчиненный»; ведь он в прошлом был морским офицером и поэтому «знает, как подчиняться и выполнять приказы». Это как раз было то, чего хотел Риббентроп, который тут же, придав своему лицу выражение крупного государственного деятеля, огласил свое решение: «Так он умеет подчиняться и выполнять приказы? Тогда пригласите его сегодня пообедать со мной».

То, что Вайцзеккер хорошо разбирался в политических и общественных вопросах, в значительной степени объяснялось семейными традициями – он был сыном премьер–министра бывшего королевства Вюртембергского. Его служба во флоте во время Первой мировой войны на высоких офицерских должностях, включая штабную работу, расширила его кругозор. Поступив на дипломатическую службу в середине 20–х годов, он уверенно чувствовал себя на любой из должностей во внешнеполитическом ведомстве, которую ему приходилось занимать, и в 1936 году получил должность руководителя политического департамента, которая считалась третьей по значимости из всех должностей МИДа. Что же касается его антипатии к нацизму, то это было в значительной степени вызвано тем, что за рубежом ему пришлось работать с людьми, придерживавшимися разумных политических взглядов, – со швейцарцами, датчанами и норвежцами. Когда он вернулся в Берлин из своей последней загранкомандировки, где занимал пост советника в германском посольстве в Берне, внутри МИДа уже шло формирование оппозиционного ядра вокруг Эриха Кордта. А в 1938 году, когда Вайцзеккер занял пост государственного секретаря, он стал основной опорой и в конце концов руководителем оппозиционного кружка внутри министерства.

Эрих Кордт и его брат Тео, оба родом из Рейнской области и ревностные католики, продолжали играть активную роль в оппозиции внутри внешнеполитического ведомства. Именно Эрих Кордт подготовил по согласованию с Вайцзеккером ноту в адрес Англии во время Мюнхенского кризиса, в которой призывал англичан занять максимально жесткую позицию. А Тео Кордт, работавший в то время временным поверенным в Англии, доставил ее вечером 7 сентября 1938 г. на Даунинг–стрит, английскому министру иностранных дел лорду Галифаксу. Несколько ранее, в 1934 году, Эрих Кордт получил первое серьезное задание от группы Сопротивления внутри министерства – противодействовать вмешательству Риббентропа в работу внешнеполитического ведомства. Этот все более и более входивший во вкус «досточтимый государственный деятель» хотел прибрать к рукам как можно больше полномочий во внешнеполитических вопросах после того, как стал главным полномочным представителем рейха на переговорах по разоружению. Вскоре он добавил к этому титулу еще один, звучащий туманно, но угрожающе: «специальный заместитель фюрера по внешнеполитическим вопросам». Для того чтобы держать этого незваного гостя, буквально вторгшегося в министерство, на дистанции, а по возможности и сбить с него спесь, госсекретарь фон Бюлов решил приставить к нему кадрового дипломата; его выбор пал на Кордта. Подобное «назначение» было чревато немалыми и подчас рискованными осложнениями, и Кордт лишь пунктуально выполнял указания Бюлова, испытывая при этом большие опасения и дурные предчувствия. В частности, Кордту были даны инструкции вообще не вносить никаких поправок и изменений в текст документов, которые Риббентроп направлял Гитлеру[8].

Представители оппозиции находились в плену естественной иллюзии, что такая посредственная личность, как Риббентроп, не обладавший системным умом, стиль документов которого был высокопарным и хаотичным, без помощи профессионального дипломата быстро продемонстрирует свое несоответствие занимаемой должности. Однако фюрера вполне устраивал тот «поток сознания», который находил отражение в документах, в изобилии поступавших к нему от Риббентропа, как с точки зрения стиля, вполне отвечавшего вкусам самого Гитлера, так и с точки зрения содержания. И к ужасу сотрудников министерства, акции Риббентропа в рейхсканцелярии постоянно росли.

В последующие годы Кордту нередко приходилось работать непосредственно с Риббентропом и он получил хорошее представление о существе, основных направлениях, а также формах и методах внешней политики нацистов. Поэтому совершенно естественно, что он стал одной из ключевых фигур оппозиции, сформировавшейся внутри МИДа. Бросается в глаза, что лидерами оппозиции были в основном молодые люди. Все они родились в ХХ веке и начали дипломатическую службу в десятилетие с 1925 по 1935 год. Безусловно, многие из их старших коллег относились к нацизму враждебно, даже с отвращением – как к его теории, так и к практике. Однако они «обюрократились» и были слишком озабочены сугубо личными вопросами – кто ждал назначения послом, кто дополнительных привилегий и льгот при выходе на пенсию, – чтобы активно противостоять нацистскому режиму, не говоря уже о прямой подпольной борьбе. Люди следующего за ними поколения были менее восприимчивы к «трелям» Гитлера, причем они обладали в этом плане более сильным иммунитетом и по сравнению с самым молодым поколением дипломатов. Гиммлер как–то заметил в этой связи, что как поколение Первой мировой войны, так и нынешнее является «замечательным». А вот тех, кто сформировался в 20–х годах, он назвал «ненадежными». По этому поводу один из членов «кружка Вайцзеккера» заметил, что Гиммлер сказал правду, поскольку представители «ненадежного» поколения «достаточно молоды, чтобы иметь желания, и достаточно зрелы, чтобы думать».

Эти люди тянулись к Вайцзеккеру за вдохновением, советом и защитой. Для них он был «добрым духом» министерства, началом и силой, противостоящей Риббентропу.

Безусловно, их доверие и поддержка Вайцзеккера возрастали по мере того, как он содействовал назначению на ответственные посты в министерстве, а также привлечению к серьезной работе внутри оппозиции именно представителей этой возрастной группы. По мнению Вайцзеккера, ветераны дипломатической службы были слишком закостенелыми во взглядах и подходах к работе и не обладали достаточной восприимчивостью к новому и достаточной способностью к поиску творческих и нестандартных решений, необходимых для того, чтобы справиться с проблемами и вызовами, которые неизбежно встали бы перед Германией после смены режима. Людям из своего ближайшего окружения он неоднократно говорил, что именно те, кому от двадцати до сорока, будут востребованы «на передовой» для решения этих задач. До начала войны, особенно при поддержке Альбрехта фон Кесселя в качестве посредника, он сумел привлечь многих представителей этой возрастной группы для работы внутри Сопротивления в целях поддержки мира и предотвращения войны.

В этом вопросе Вайцзеккеру было легче заручиться поддержкой широкого круга людей, которые не могли открыто выступать против нацистского режима. Это совпадало с подходом и системой приоритетов и самого госсекретаря. Его собственное неприятие и ненависть к нацистскому режиму активно выражались в первую очередь в борьбе за сохранение мира, а после начала войны – за его восстановление. Эта тема проходит красной нитью через все его воспоминания, написанные после войны; это же подтверждается свидетельствами из самых разнообразных кругов и источников. Ни во время Мюнхенского кризиса, ни в последующие годы он не давал ни малейшего повода быть причисленным к наиболее решительным и готовым на крайние меры представителям оппозиции, которые были согласны использовать и войну, «если это приведет к свержению Гитлера». Однако он делал все, что было в его силах, использовал любую возможность, чтобы заручиться поддержкой среди представителей самых разных взглядов и мировоззрений с целью предотвратить катастрофу, к которой, по его убеждению, Германию со все возрастающей скоростью толкала политика Гитлера. Возможно, еще будет написана история (и она должна быть написана) о возникшем тайном триумвирате «апостолов мира», к которому помимо Вайцзеккера относились швейцарец Карл Буркхардт и итальянец Бернардо Аттолико.

Буркхардт, видный историк, ярко выделялся как своими внешними данными, так и интеллектом.

В 1937 году он неохотно согласился занять пост верховного комиссара Лиги Наций в Данциге, взвалив тем самым на себя тяжелую и неблагодарную ношу. На его окончательное согласие в значительной степени повлияли заверения в поддержке его деятельности на этом посту со стороны Франции, а также просьбы со стороны Вайцзеккера, который сделал все от него зависящее, чтобы с этим назначением согласились в Берлине. Было непросто убедить Гитлера не делать скандала из очередного назначения Лигой Наций своего представителя в городе, который фюрер считал частью германской территории. Буркхардт и Вайцзеккер быстро подружились во время деловых командировок последнего в Швейцарию, и теперь Вайцзеккер красноречиво убеждал своего друга, что в Данциге решается судьба мира в Европе и что этот вопрос может стать важнейшим в отношениях между Германией и Польшей. А поэтому Буркхардт должен согласиться на это назначение, получив таким образом возможность внести активный вклад в предотвращение войны. Также активно убеждал Буркхардта занять этот пост и Джузеппе Мотта, руководитель политического департамента МИД Швейцарии. Мировая обстановка в мире и новая расстановка сил в Европе складываются так, подчеркивал он, что само существование Швейцарии ставится под угрозу.

Заняв этот пост, Буркхардт быстро понял, что он отнюдь не переоценивал связанные этим назначением трудности. Он оказался буквально зажатым между откровенными политическими интригами и махинациями нацистов, с одной стороны, и твердолобостью, отсутствием гибкости и недальновидностью польского руководства – с другой. В часто возникавших сложных и почти тупиковых ситуациях единственным утешением и «лучом света» для него была твердая и постоянная поддержка со стороны Вайцзеккера. Связь между собой они поддерживали через графа Ульриха фон Шверин–Шванефельда, одного из молодых дипломатов, входивших в окружение Вайцзеккера, у которого в Данцигском «коридоре» было поместье, и его появления там не должны были вызывать вопросов. Однако, когда выяснилось, что за Шверин–Шванефельдом установлено наблюдение, Буркхардт предложил Вайцзеккерру прибегнуть к шифрованной переписке, смысл которой был бы ясен только им[9]. Более двух лет и Буркхардт, и Вайцзеккер не жалели сил, чтобы попытаться сгладить польско–германские противоречия и таким образом разогнать все более сгущавшиеся тучи военного конфликта. В ходе их сотрудничества Буркхардт получил представление об оппозиции внутри германского МИДа, как бы заглянув внутрь ее. В результате он фактически присоединился к оппозиции, оказывая помощь и содействие в ее работе; так, однажды он спешно выехал в Берн по заданию Вайцзеккера для того, чтобы передать послание оппозиции английскому правительству.

Последним в этом трио, в котором каждый считал сохранение мира своим личным долгом, был посол Италии в Берлине Аттолико. Трудно представить себе кого–либо внешне менее всего похожего на дипломата, нежели Аттолико. Встретившемуся с ним в коридорах МИДа могло показаться, что это какой–то рассеянный профессор, который забыл дома шляпу, трость и пальто, заблудился и не знает, куда идти дальше. Это впечатление еще более усугублялось его сутулостью, что часто бывает с близорукими людьми, которые как бы опасаются на что–нибудь налететь. Однако за толстыми стеклами очков живо сверкали глаза, в которых читались ум и чувство юмора. Очень скоро окружение Вайцзеккера смогло убедиться в живости ума и проницательности итальянского дипломата. Аттолико не говорил по–немецки, и круг его знакомых в Берлине был довольно узок. Поэтому он был очень разборчив в контактах и устанавливал доверительные отношения лишь с теми официальными лицами, к которым испытывал уважение. Именно такого рода отношения установились у него с Вайцзеккером и Эрихом Кордтом; очень скоро они переросли в откровенно дружеские. Их взгляды не только сходились в определении общей цели – сохранить мир, но и в методах ее достижения. По их мнению, дальнейшее укрепление итало–германских связей способствовало бы созданию порочного круга, когда оба диктатора поддерживали бы друг друга в проведении авантюристической политики. В своем противодействии этому зловещему «сотрудничеству ради агрессии» они нашли единомышленника в лице немецкого посла в Риме Ульриха фон Хасселя и могли рассчитывать на его поддержку, пока его самого не отозвали из Рима за «равнодушие» к укреплению итало–германского сотрудничества и недостаточное рвение в этом вопросе. В том, что в 1939 году Италия временами выступала в качестве тормоза, а не стимулятора внешнеполитических авантюр Гитлера, личная заслуга принадлежала, безусловно, Аттолико.

Связующим звеном между Буркхардтом и Аттолико, каждый из которых по мере своих сил и в рамках своих профессиональных обязанностей пытался сделать все, чтобы предотвратить надвигавшуюся катастрофу, являлся Вайцзеккер. Благодаря ему они не только поддерживали связь между собой, но и черпали силы и уверенность в своей деятельности – это было настоящее триединое целое. Буркхардт, который пережил войну, публично подтверждал это. Аттолико, умерший в 1942 году, высказал свое мнение о роли германского госсекретаря во время встречи с Буркхардтом, организованной весной 1939 года польским послом в Берлине Йожефом Липским. Его мнение дошло до нас в следующем изложении Буркхардта:

«Я болен, – сказал мне Аттолико, – и жить мне осталось недолго. Я надеялся, что мне удастся пожить последние несколько лет просто для себя, вырвавшись из этой ужасной атмосферы. Но я не могу сделать это. Я должен предпринять все, что в моих силах, чтобы остановить это безумие, этот преступный безумный кошмар, я имею в виду угрожающий разразиться конфликт между Германией и Польшей. Сейчас все поставлено на карту: мы стоим на пороге Второй мировой войны». Он говорил быстро и страстно, его дыхание сбивалось, и он держался за сердце, как будто чувствовал сильную боль. «Однако все вокруг, – продолжал он, – погрязли в заговорах, везде люди буквально сами жаждут катастрофы. Поляки сами ужасно осложняют нам работу, ну а здесь, в Берлине, нам приходится иметь дело с опасными и безответственными идиотами, которые ничего не понимают в современном мире, не отдают себе отчета в том, что одного выстрела достаточно, чтобы выпустить наружу те силы, которые неизбежно приведут к новой мировой войне с роковыми и ужасными последствиями». Он отвернулся и заговорил более спокойно: «В Италии ситуация не намного лучше. Здесь нет серьезных, зрелых и ответственных людей; нет настоящей дипломатии. Все выходит из–под контроля; влияние Берлина становится все более и более определяющим, а это может иметь роковые последствия».

«Силы оппозиции в Германии достаточно сильны, и они растут, – ответил я Аттолико. – Каждый день ко мне приходят люди, которые крайне возбуждены и взбудоражены, полны горечи и отчаяния и готовы практически на все». Я привел ему целый ряд конкретных примеров, с которыми мне пришлось столкнуться за последнее время.

«Те, о ком вы рассказали, – сказал итальянский посол, – консерваторы, офицеры, иногда социалисты, – все это в основном случайные люди; их действия бессистемны, они никак не организованы, у них нет четких целей и задач. Они опрометчивы и неосторожны. Немцы никудышные конспираторы. Для хорошего конспиратора требуется то, чего у них нет: выдержка и терпение, знание людей, психологизм, такт. Нет, они все закончат в тюрьмах и концлагерях. Нельзя рассчитывать на открытое выступление против режима, который в любой момент готов применить против противников любые доступные для него средства. В подобной ситуации нужна огромная выдержка, ловкость, хитрость и притворство, какими обладали Талейран и Буше. Но где вы здесь найдете Талейрана?!

Впрочем, есть один человек, – вдруг очень мягко сказал он, наклонившись поближе ко мне. – Да, есть один человек. Вы его знаете; и ему приходится вести очень сложную и опасную игру. Он является немецким патриотом, но по мировоззрению, подходам и манерам он настоящий европеец. Он делает все, чтобы предотвратить войну, и делает это с таким упорством и настойчивостью, что это вызывает восхищение. Причем он работает виртуозно, не давая никаких поводов к обвинениям, и умело обходит все сложности и подводные камни. Однако для него большую опасность представляет то, что работающие рядом с ним так называемые «конспираторы» проявляют удивительную неосмотрительность, наивность и неосторожность. Возьмите, например, такого человека, как Хассель, который много говорит и выражает недовольство совершенно открыто… Именно такие люди и представляют опасность для человека, о котором я говорю; как вы поняли, я говорю о Вайцзеккере. Он поддерживает контакты с Фричем, Беком, Витцлебеном, а также с тем же Хасселем; но если он хочет добиться своей цели, ему неизбежно придется пожертвовать своими отношениями с кем–то из них».

«А какова его цель?» – спросил я. Посол медленно возвел обе руки вверх. «Его цель, – ответил он, – такая же, как и у меня: предотвращать, предотвращать и еще раз предотвращать войну! Вы знаете, – сказал он, – все остальное проще. Самое легкое – уехать в эмиграцию и выступать оттуда с протестами. Однако и открытое выступление, и заговор требуют меньше сил, выдержки и мужества, чем кропотливые ежедневные попытки выжать что–либо из суровой повседневной реальности, действуя безо всякого пафоса, делая монотонную черновую работу, вновь и вновь терпя поражения, но также вновь и вновь поднимаясь на борьбу снова и продолжая делать ту же работу; стиснув зубы, заставлять себя делать то, что вызывает порой неприязнь и отвращение, причем делая это с упорством и безо всякой личной или корыстной заинтересованности, соблюдая при этом бдительность и осторожность, всегда находясь начеку и сохраняя выдержку в атмосфере постоянного напряжения. Представьте себе на минуту, что это значит – иметь такого начальника, как Риббентроп. Ведь это совершенно невежественный человек, абсолютно не разбирающийся ни в истории, ни в международном праве, ни в экономике. Он самый настоящий дилетант и при этом еще и весьма посредственная личность, обладающая способностями явно ниже средних. Он тем и опасен, что, чувствуя все это, пытается компенсировать свое профессиональное неумение злоупотреблениями властью, которой он обладает, и ставкой на грубые силовые методы. В этом он находит своего рода «утешение». Он всегда пытается довести ситуацию до крайностей, всячески потакая примитивным устремлениям своего ненормального шефа – Гитлера… И с таким человеком Вайцзеккеру приходится находиться рядом и работать изо дня в день, пытаясь в меру сил создать хоть какой–то противовес его невежеству и сумасбродным выходкам…

Вы спросили, какова его цель, чего он хочет и добивается. Того же, чего и я – предотвратить войну, чего бы это ни стоило. В Мюнхене это получилось – тогда еще никто не был готов воевать. Получится ли снова? Захват Праги – это уже слишком, это, конечно, неприемлемо. До этого Вайцзеккер сделал все возможное, чтобы отговорить Гитлера от этой затеи и убедить его придерживаться Мюнхенского соглашения. Он говорил максимально откровенно – насколько это было возможно с этим маньяком–одиночкой, этим тираном, постоянно извергающим что–то на грани бреда. А теперь представьте на минуту, сколько ему придется сделать, чтобы избежать решающей катастрофы, которой была бы война с Польшей. Он должен обладать точной информацией, хоть это и дьявольски трудно, о приготовлениях СС, о разрабатываемых тайных операциях с их участием… Нет, я испытываю полное доверие к Вайцзеккеру – только к нему одному».

На вопрос Буркхардта о том, что такой человек, как Вайцзеккер, станет делать, если в августе разразится война, Аттолико ответил, что он должен обязательно остаться в этом случае на своем посту, поскольку лишь он сможет попытаться что–то предпринять и добиться. Аккуратно действуя «из–за кулис», он смог бы помочь избежать многих опасностей, предотвратить немало зол и спасти жизни многих людей.

«Я говорю с вами предельно откровенно, как мужчина с мужчиной, и очень рассчитываю на то, что вы сделаете все от вас зависящее, чтобы не допустить, чтобы произошел полный разрыв из–за Данцига. Очень прошу вас не идти по легкому пути – в знак протеста уехать из Данцига. До конца, до крайнего предела пытайтесь сглаживать острые углы, умиротворять обе стороны, убеждать их воздержаться от конфликта».

Предсказание Аттолико о том, что на своем посту Вайцзек–кер будет держаться до конца, подтвердилось не полностью. Его слова о том, что работа с таким непереносимым человеком, как Риббентроп, – это ежедневные мучения, оказались не преувеличением. Много раз госсекретарю приходилось обращаться с просьбой об отставке, и бесчисленное множество раз он действительно был настроен уйти. Лишь просьбы со стороны оппозиционеров понуждали его остаться на своем посту. Для оппозиции Вайцзеккер был не только авторитетом и опорой; они также считали, что, будучи хорошо знаком со всеми тонкостями и нюансами политики на высшем уровне, он, как никто другой, сможет успешно провести переговоры о мире в случае переворота и свержения Гитлера[10].

Также принимались во внимание тесные связи Вайцзеккера с оппозиционно настроенными людьми среди военных и его высокий авторитет в официальных кругах.

Льюис Нэмир в своей работе, рассказывающей о нацистской Германии, поставил под сомнение то, насколько искренне и реально Вайцзеккер выступал против гитлеровского режима. Подобный подход основан главным образом на опубликованных архивных материалах германского МИДа, однако эти документы использовались оппозицией не для того, чтобы продемонстрировать свои истинные взгляды, помыслы и намерения, а как раз наоборот, для того, чтобы их скрыть. Гораздо более серьезным и надежным источником для выводов являются практически единодушные свидетельства участников Сопротивления, работавших во внешнеполитической сфере, в том числе и в МИДе, которым удалось пережить войну.

Оппозиция среди военных

Первые отдельные попытки (в общем–то случайные и бессистемные) обратить внимание ключевых фигур из высшего военного руководства на все возрастающий экстремизм и авантюризм нацистов и на все более опасный крен их внешнеполитического курса делались еще в 1936 году.

Главным адресатом таких обращений было Верховное командование сухопутными силами (ОКХ).

Возглавляемые Герингом ВВС (люфтваффе), – детище самого Гитлера, практически полностью являлись составной частью нацистской машины. Военно–морские силы, пострадавшие от Версальского договора еще в большей степени, чем сухопутные, были благодарны новому режиму за освобождение от «кандалов», которыми в известной степени являлись ограничения, наложенные на них англо–германским соглашением от 18 июня 1935 года. Руководители ВМС были привержены нацистскому режиму в меньшей степени, чем руководство военно–воздушных сил, но в большей – по сравнению с руководством сил сухопутных.

Отношение к Гитлеру со стороны военных, включая высший офицерский состав, изначально было неоднозначным. С учетом традиций и мировоззрения, характерных для военной касты, они с презрением и негодованием относились к примитивно–упрощенческим взглядам и подходам нацистов к общественным вопросам в целом, к их откровенному авантюризму в экономических и культурных вопросах. Они, с одной стороны, были сторонниками «сильной руки», но в то же время у них вызвали опасения явные признаки узурпации власти и даже откровенной тирании. Первые годы пребывания Гитлера у власти создавали в целом обнадеживающее впечатление по поводу его внешнеполитического курса, однако уже тогда появились тревожные сигналы необоснованного риска и откровенного авантюризма в этой области, что проявилось в поддержке путча местных нацистов в Австрии в 1934 году.

Вызывала настороженность и политика Гитлера в вопросах религии. Однако все это уравновешивалось в глазах военных фактической денонсацией Гитлером Версальского договора и тем, что он с еще большим рвением, чем они сами, осуществлял укрепление и перевооружение вооруженных сил в соответствии с той программой, которая была разработана и активно претворялась в жизнь. В июне 1934 года он провел кровавую чистку коричневорубашечников – штурмовиков СА, являвшихся полицейскими военизированными формированиями нацистской партии, чтобы взять под свой контроль все силовые структуры и военизированные формирования в стране. И хотя при этом были убиты и некоторые военные, в частности генералы Шлейхер и фон Бредов, военное руководство фактически посмотрело на это сквозь пальцы, исходя из того, что «лес рубят – щепки летят».

В середине 30–х годов весь офицерский корпус был захвачен процессом стремительного перевооружения армии и ее значительным укреплением – это сопровождалось новыми назначениями для многих из них и общим повышением статуса военного в обществе. Этот период в истории Третьего рейха (1934—1936 гг.) характеризовался умеренностью и сдержанностью; даже самые ярые критики нацистского режима считали, что он на пути к тому, чтобы «остепениться» и стать политически зрелым и ответственным. Первым сигналом и поворотным пунктом, свидетельствующим о готовности Гитлера к рискованным и авантюрным внешнеполитическим шагам, было введение войск в демилитаризованную Рейнскую область, хотя операция и прошла успешно и могла быть занесена Гитлером в его актив.

Среди наиболее информированной части высших военных кругов уже было известно, что Гитлер стал все более откровенно говорить о необходимости и неизбежности войны как средства для выполнения тех задач, которые он ставил перед Германией. Другой момент, вызывавший беспокойство, был связан с экономическим курсом нацистов, который называли «бандитской» или «грабительской» экономикой. Этот курс истощал и растранжиривал национальные ресурсы; форсированный экономический рост, обеспечивавшийся принудительной трудовой мобилизацией и другими подобными методами, являлся в значительной степени неестественным и грозил полным экономическим крахом после перегрева экономики в ходе этого неэкономического подстегивания ее роста.

Для того чтобы разъяснить максимальному количеству военных, особенно тем, кто работал в Генштабе, что на самом деле происходит, руководители оппозиции организовали своего рода просветительскую кампанию. Были, в частности, подключены министр экономики Ялмар Шахт, а также генерал Георг Томас, являвшийся руководителем департамента военной экономики, входившего вначале в состав военного министерства, а после расформирования этого министерства – в состав Верховного командования вооруженными силами. Шахт говорил перед офицерской аудиторией предельно откровенно, порой настолько, что это вызывало изумление, что бы о нем ни говорили и как бы к нему ни относились, никто никогда не мог обвинить его в недостатке мужества. Томас в ряде своих выступлений говорил о возможности успеха в случае «молниеносной войны», однако подчеркивал при этом, что при затяжном конфликте Германия окажется в очень уязвимом положении.

Шок и потрясение от захвата Рейнской области в 1936 году затмила история с Бломбергом и Фричем в 1938 году: оба эти генерала вынуждены были покинуть свои посты из–за скандалов, связанных с их личной жизнью. Фельдмаршал Вернер фон Бломберг, военный министр и главнокомандующий вермахтом (вооруженными силами Германии), при поддержке Геринга и с разрешения Гитлера женился во второй раз, взяв в жены женщину, которая до этого была его любовницей. Сразу после свадьбы стали распространяться слухи о прошлом фрау Бломберг; оказалось, что в полиции на нее имелось досье, и данные этого досье были сообщены Герингу, а он, в свою очередь, сообщил об этом Гитлеру. За этим последовало увольнение Бломберга и встал вопрос о его преемнике. По здравой логике основным претендентом на этот пост был Вернер фон Фрич, пользовавшийся авторитетом главнокомандующий сухопутными силами; именно с этого поста становились в прошлом военными министрами как Германии, так и Пруссии. Однако Гитлер менее всего хотел видеть на этом посту Фрича, который постоянно противодействовал политике Гитлера и являлся своего рода тормозом и препятствием для ее активного осуществления. История навряд ли ответит на вопрос, явилось ли то, что произошло потом, счастливым стечением обстоятельств для Гитлера, или же все это было им спланировано с самого начала. Именно в этот наиболее подходящий для фюрера момент и произошел второй скандал. На основании данных, предоставленных людьми Гиммлера, Фрич был обвинен в гомосексуализме. Благодаря энергичным усилиям оппозиции, центр которой находился в абвере (военная разведка), все эти обвинения были сняты как не имеющие под собой никаких оснований, но Гитлер успел воспользоваться ситуацией и достичь того, чего хотел: Фрич был уволен со своего поста, военное министерство было вообще упразднено, вместо него создано Верховное командование вооруженными силами (ОКВ), а главнокомандующим Гитлер назначил самого себя. Начальником штаба он умышленно утвердил Вильгельма Кейтеля, получив на него характеристику как на ничтожную личность, совершенно лишенную творческого, созидательного мышления, который умел лишь много работать и послушно выполнять приказы. Геринг, вполне вероятно, потому и поддержал Бломберга, когда тот сделал неосторожный шаг и женился во второй раз, что рассчитывал занять его место; однако его надеждам не довелось сбыться, и он, что было для него весьма унизительно, остался в стороне и получил лишь звание фельдмаршала[11].

Фрич не только не получил повышения, но и потерял тот пост, на котором находился; Гитлер просто не стал его восстанавливать на этой должности, «забыв» об этом. Фрич был направлен на ничего не значащую должность почетного (в ранге полковника) командира полка, которым он ранее командовал[12].

В ходе чистки среди военных шестнадцать генералов, занимавших высшие военные должности, лишились своих постов; еще сорок четыре были перемещены на другие должности. Командующим сухопутными силами был назначен генерал–полковник Вальтер фон Браухич.

Хотя до военных, занимавших высшие командные и штабные должности, дошла лишь дозированная и явно «разбавленная» версия скандальных интриганских историй с Фричем и Бломбергом, этого оказалось достаточно, чтобы выз<

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...